***
Человек напротив — высокий и громкий. У него светлые волосы, широкая челюсть, дорогой, но потасканный костюм: такие часто можно урвать на распродажах, или же раньше у человека водились деньги, но хорошие времена давно закончились. Остался только костюм. Пачкать такой — сплошное удовольствие. Разрезать штанины большими ножницами, сбросить пиджак на грязный пол, перетянуть руки веревкой, захватив вместе с запястьями рукава рубашки. Вначале человек кричит от злобы: — Что тебе нужно? Ты кто такой?! — он сплевывает кровь в лицо своему похитителю, дергается в крепких путах. Он еще не знает, что повержен. Что пути назад нет. Что пицца на ужин была последней едой в его жизни, вторая часть «Матрицы» — последним фильмом. Это незнание делает его храбрым и надоедливым — до тошноты. После злобы приходит страх: — Т-ты… я не знаю тебя, я н-ничего н-не делал плохого! Прошу, отпусти м-меня!.. — он пытается сжаться в клубок, чтобы не чувствовать боли. Похититель склоняется над ним, зачерпывает из раны на боку кровь и слизывает ее с латексной перчатки. Его губы пачкаются, в рассеянном свете капли крови кажутся черными и блестящими, словно агаты. Кажется, улыбнись он — обнажатся острые клыки, но похититель не улыбается. На его лице ни одной эмоции. Оно будто вылеплено из лучшего мрамора древним мастером. Это лицо дьявола, лицо бескровной статуи, в которую по ошибке кто-то вдохнул каплю жизни. Позже к страху подбирается отчаянье: — Я… пожалуйста… просто… убей меня, чего ты ждешь?! — человек хрипит, с каждым словом кровь покидает его тело. Боль, если она существовала раньше, давно утратила смысл. Она будто перетекла по холодному черенку в рукояти коротких мечей, которые пронзили тело человека. Ровно десять, безмерно холодных, блестящих в полутьме, они смотрят вверх — чем не колосья, что прорастают по весне из грязи? Мужчина не может знать, как выглядит со стороны. Белизна кожи, оттененная красным покрывалом, стальное сияние лезвий, кровавая река с десятком притоков, которая огибала тело неровным полукругом. Совершенная, изящная красота смерти.***
Они встречаются на нейтральной территории — в небольшом ресторане, слишком дорогом для Ганнибала, слишком невзрачном для Уилла. Профайлер не успевает на сеанс из-за убийства, из-за тела, выставленного напоказ в пустующем здании, из-за Джека, на лице которого ярость и отчаянье сплелись в тугой клубок. «Они словно гидра, только отрезали одну голову, выросла новая! Да еще какая!» — бесновался Кроуфорд, а Уиллу было нечего возразить. Он позвонил Ганнибалу с тонной извинений и жуткой головной болью, чтобы отменить сеанс, но доктор Лектер предложил альтернативу. — Давайте поужинаем, Уильям. Вы расскажете мне об убийстве, я вам — о чем захотите, — голос доктора Лектера звучал хрипло и многообещающе — Уилл был не в силах отказаться, поэтому быстро называл адрес и спрятал телефон в карман. И теперь они здесь, среди серебра и мрамора, тонких свечей и вышколенных официанток. Когда профайлер замечает, насколько Ганнибалу дискомфортно, его головная боль ослабевает. — Джек Кроуфорд слишком много от вас требует. — Не думаю, что ему знакомо понятие «слишком». Уилл хмыкает. Пустяковый разговор течет размеренно, будто времени до сегодняшнего вечера не существовало вовсе. Ганнибал рассказывает, как ездил на охоту, спрашивает, как поживает Алана — ни слова об убийстве, а ведь он ради этого приехал сюда. Или нет? Уилл чувствует, как головная боль возвращается. Мир будто кружится и дрожит, заключенный в блестящие грани стаканов и золотую кромку фигурной вазы, в спокойную улыбку доктора Лектера, россыпь морщин возле его глаз и унылую серость костюма. Одно неверное движение — и вселенная схлопнется, а боль… Ее не будет вовсе. Профайлер опускает взгляд — белая таблетка на белой, украшенной лилиями, салфетке. — Обезболивающее. Вы неважно выглядите, Уилл. Давайте я отвезу вас домой. «Домой — это к вам или ко мне?» — едва не спрашивает Грэм, но на мгновение тьма опускается на веки, кто-то выпускает серебряную стрелу, которая прошивает череп насквозь, и Уилл забывает обо всем. Он тянется к голове, чтобы вытащить эту боль, выдернуть ее вместе с жизнью, но пальцы хватают пустоту. Когда он открывает глаза, мир состоит из полутонов и сияния. Светляное пятно покоится справа, бросает на стену длинную, прямую тень. Уилл лежит на кровати в незнакомой комнате, прохладный воздух пахнет старой кожей, свежим бельем и чем-то резким, но едва уловимым. Он не дома. И не в больнице. Мысли ворочаются в мозгу, словно ленивые, толстые рыбы, но профайлер больше не чувствует боли. Она стирается из памяти вместе со всем, что было после того, как официантка подала меню и стакан воды. Уилл готов обманываться, что Ад выглядит именно так: кремовый ковер со старыми следами кетчупа, книжные полки, забитые доверху дисками, журналами и книгами в мягком переплете, виниловый проигрыватель на потертой тумбочке. Комната выглядит неуютной пародией, дешевым номером в отеле — никак не домом. Когда дьявол открывает двери, у профайлера перехватывает дыхание. Ганнибал выглядит встревоженным — совсем немного. На нем тот же костюм, что был в ресторане, волосы растрепаны. Он ставит на тумбочку стакан с водой и садится на край кровати. — Рад, что вы очнулись, Уилл.***
Уилл не помнит, что было «до». Не понимает, что происходит «после». Густой кисель мыслей перекатывается в голове, словно неваляшка. Мужчина хватается за голову, чтобы остановить движение, но ничего не происходит. Он чувствует себя больным. Разбитым. Беспомощным. Последний пункт отвратительный и волнующий, ведь доктор Лектер делает куриный суп, уступает свою кровать, сидит рядом, пока приступ тошноты не проходит, сторожит его сон, прислонившись к изголовью кровати. Наутро Уиллу кажется, что он продолжает спать. Он кое-как собирает себя в кучу, мысленно повторяет: «Меня зовут Уилл Грэм, сейчас среда, двадцать восьмое февраля, я в доме у Ганнибала Лектора, и со мной все в порядке». Профайлер долго чистит зубы — мужчина в зеркале смотрит настороженно, усталость красит его лицо серостью. После он проверяет почту. Беверли сбрасывает фото и некоторые материалы, пишет: «Никто не мог дозвониться к тебе, а затем трубку взял какой-то мужчина и сказал, что ты неважно себя чувствуешь. Неужели это то, о чем я думаю?» Это определенно не то. Это совершенно, абсолютно другое, но Уилл отвечает «спасибо, не стоит беспокойства» и шагает на кухню. — Я переутомился, то убийство… — зачем-то объясняет профайлер, Ганнибал только кивает. Когда Уилл говорит «спасибо», доктор Лектер замирает с кружкой кофе в руках, на его лице призраком проступает сожаление. — Не стоит, Уильям. Они завтракают в тишине, но в какой-то момент Ганнибал начинает говорить, Уилл отвечает, пока разговор не перетекает в привычное русло, пока профайлер не чувствует, как шевелятся его губы, язык касается нёба, вместе с воздухом выкатываются звуки. — Десятка мечей. Карта таро, что сулит боль, несчастье, слезы и страдания. — Верно, но если перевернуть… — Если кому она и принесла успех и прибыль, то явно не Адаму Лангерту. Несчастный был жив еще несколько часов, пока не скончался от кровопотери, — Уилл вздрагивает, будто от сквозняка, будто от хлесткой пощечины, и затем поднимает полный спокойствия взгляд на Ганнибала. — Убийца точно знал, куда и как вонзить лезвие, чтобы рана была не смертельной. — Поразительное внимание к деталям, не находите? Уилл находит. В убийстве не было ни логики, ни сострадания — сплошная жестокость, скрытая под маской красоты. Убийца определенно сделал это ради удовольствия, только ради удовольствия кого? Чужие чувства проникли в голову профайлера легко, без усилий — поток спокойствия, уверенности и едва уловимого удовлетворения закружил его и выбросил прочь, едва последний нож вонзился в белую гладь спины. Убийца будто приглашал Уилла на спектакль — садитесь, мистер Грэм, вот-вот начнется. Позже Джек спросил, почему Уилл так быстро закончил. Он только фыркнул: правда была слишком абсурдной. Убийца отдал профайлеру ровно столько, сколько хотел — отмерял и сложил под ноги кровавым подношением. — Последним мечом он раздробил позвоночник, чтобы жертва не могла двигаться. Не испортила композицию. Назвать этого человека обычным психопатом язык не повернется, — Уилл все время смотрит Ганнибалу в лицо, наблюдая за малейшими изменениями, но их нет. Спокойное, скучающее лицо доктора Лектера кривится и улыбается где положено, послушно открывает рот и отвечает Уиллу, как и раньше, колкостями и полунамеками. Мимовольно профайлер скользит взглядом на шею Ганнибала — не осталось ли следа зубов под воротом рубашки? — но кривая тень легла на шею и плечо Лектера, словно доспех. — Думаете, он убивает без конкретной цели? — Нет, цель у него определенно есть, но… я пока не знаю, какая. Ганнибал довольно хмыкает и будто невзначай поворачивается к свету — красный полумесяц зубов на мгновение обнажается под воротником рубашки и прячется, словно настоящая луна за тучами. Уилл чувствует, как неведомая сила вытаскивает все кости из его тела. Невыносимо больно. Невыносимо горячо. Доктор Лектер дразнится даже сейчас, когда они обсуждают чужую смерть. Особенно сейчас. — Думаю, это не последнее убийство. Он не успокоится, пока не покажет миру… что-то. — Миру? Уилл ловит взгляд Ганнибала и улыбается: — Если одного человека можно считать таковым.