***
Нурлан выходит из душа, когда часы в прихожей отмечают третий час ночи. Диана и дети давно уже спят, и глава семейства сам совсем не против присоединиться к приключениям по царству Морфея, но желание упасть в постель к жене и поскорее закончить этот день перебивает звонок. "Леха". Пьяный, просящий забрать его из какого-то бара. Лёша действительно пьян, и это обескураживает. Сабуров не знает, смеяться или злиться в такой ситуации. — Ты чего домой не поехал? Какого хера тебя понесло сюда? Щербаков откровенно смеётся, развалившись на просторном пассажирском сиденье. Он снова смотрит на Нурлана одним из тех своих взглядов — с необъятной нежностью, с детской любовью. — Я проебался, — смеётся блондин, отворачиваясь к окну, смотря на пролетающую мимо Москву. — Ты спрашивал, что происходит? Меня и Ленка спрашивает.. И я сам себя спрашиваю. — Я все равно ничего не понимаю, — Нурлан старается вести машину ровно, без резких маневров. — Да я тоже, Нур, — снова беззаботный смех, в котором казах распознает горечь. — Я тоже ни черта не понимаю. — Дай хоть подсказку. Я, возможно, смогу помочь разобраться. Лёша поворачивается к Нурлану, в глазах — серая усталость, блик огней ночного города, а на лице тонкая, слабая улыбка: — Как же ты поможешь мне разобраться в моих же чувствах к тебе? Слова обжигают, ошпаривают как кипяток, заставляют вздрогнуть и перестать следить за дорогой. В руль ощутимо бьёт, но мысли о разбалансировке колёс у Нурлана исчезают быстрее, чем появляются — трясёт не машину, а его самого. — Лех, это.. — Да-да, это неправильно, мерзко, отвратительно, — скучающим тоном, размеренно тянет Лёша. — А теперь самый главный вопрос: как это "неправильно, мерзко и отвратительно" поставить выше чувств "плевать, я хочу этого". Нурлан лишь пожимает плечами. Лёша снова смеётся, с истеричными нотками в этом лёгком смехе. — У нас же семьи. — А у меня есть Марк-два. Но я все ещё хочу Порше. У Сабурова внутри разевает свой уродливый рот вулкан с кипящей, вязкой лавой. Тяжело сделать вдох, тяжело смотреть перед капотом, тяжело принять информацию. Нурлан ничего не ответил. Лёша молчал. Когда Нурлан останавливается во дворе Леши, тот какое-то время сидит неподвижно, смотрит невидящим взглядом куда-то в панель, а потом тихо произносит: — Если после этого я перестану быть твоим лучшим другом, я пойму. Я отвратителен. — Ты не отвратителен, Лёш. И ты не перестанешь быть моим лучшим другом. Голос предательски дрожит, глаза отпущены в руль, руки нервно трут кожаный чехол. Щербаков не отводит взгляда от напряжённого лица Нурлана, осматривает каждый шрам от акне, чёткий профиль. — Прости, что я такой. Сабуров переводит удивлённый взгляд на Лёшу, который давится своей же сладкой улыбкой, а в глазах-то, в этих серых печальных глазах, девятый вал Айвазовского. — Лёш, ты.. Лёша только головой качает и выходит из машины. Медленно бредет к подъезду. Нурлан упирается лбом в руль и выдыхает весь воздух из деревянных лёгких.***
— Рус, а где Леха? — Нурлан смотрит на пустое кресло в гримерке, не видит вещей, не видит вообще никакого присутствия Лёши. Рустам следит за взглядом Нурлана, натыкается на пустующее место и удивлённо выдает: — Тебе не сказали? Он уволился. У Нурлана внутренний мир делает неудачное тройное сальто, бьётся о бетонные реалии, и из-за этого из лёгких разом вышибает весь воздух. Казах молча покидает гримерку под удивлённое перешептывание ребят и непонимающие взгляды визажистов. На улице свежо, но это не помогает. Дрожащими пальцами снимает блокировку телефона и звонит. Закуренная сигарета не имеет вкуса и запаха, перед глазами плотная пелена. Гудки шумным эхом отдаются в голове, стучит набатом сердце. Женский голос уведомляет, что Сабуров может оставить голосовое сообщение. Сабуров шлёт её нахуй, не дожидаясь сигнала, и сбрасывает. — Проебал. Нурлан закрывает глаза руками и его сжирает тьма.***
Тьма, свернувшись клубком, уютно поселилась в его груди, заполнила собой всё, что было когда-то, и сформировалась в черную дыру, затягивая в себя всё, что осталось. Диана плачет, требует ответы на вопросы, кидает в Нурлана вещи. Но у него нет никаких ответов, нет никакого отклика на её слезы, нет никакой боли от того, что замочек толстовки бьёт его в бровь. Он извиняется. В первый, в пятый, в сотый раз. Диана запирается в ванной. Нурлан молча уходит посреди ночи. Нурлан устал. Устал в толпе искать блондинистые волосы, устал смотреть на пустое кресло на сцене, устал в пробках искать знакомую машину. Нурлан заглядывал в огромное количество лиц, что его уже тошнит. Нурлан звонил столько раз на уже выученный номер, что от этой комбинации кружится голова. Ребята разводят руками и виновато опускают глаза. Лена матерится себе под курносый носик, курит тонкие kiss и скалит ровные зубки: "скатертью дорога этому мудаку." Нурлан понимающе кивает, благодарит и прощается. Мудак тут только он. В попытках заглушить бурю, Сабуров глушит себя шотами и мощными басами клуба. Ему бы умыться, очнуться, проснуться от этого сна. Из возможного только первое. Нурлан покидает свой столик и бредет через танцующую толпу. Перед глазами изображение мажет, искажается, тормозит, веселящиеся люди превращаются в колючие силуэты, Сабуров хочет превратиться в невидимку. У Нурлана раскалывается голова, тяжелеют веки, холодная вода не помогает. Да и ничего больше не помогает. Нурлан расплачивается на баре, набрасывает на плечи кожанку и выходит на улицу. Ночная Москва беспокойна. Внутри у Нурлана неспокойно. Он облокачивается спиной на кирпичную стену здания и прикуривает. Был бы револьвер — сыграл бы в русскую рулетку. Но вместо револьвера был Лёша, и в этой игре Нурлан уже проиграл. Он не хочет винить Щербакова, винить себя, потому что.. потому что устал винить всех вокруг. Есть жизнь, которая сама раздаёт правила и сама же их в любой момент меняет, остается только подчиняться и стараться устоять на своём уровне. Сабуров думает, что русская рулетка была бы эффективнее. К нему подходят. Нурлан неохотно переводит взгляд на незнакомца, затягивается глубже и теряется. Серые глаза заглядывают в его потерянные, потухшие, чёрные. Сабуров смотрит в ответ и думает, что пора вызывать скорую. Нурлан думает, что не надо было пить столько энергетика с водкой, что сознание заебалось вывозить, рассудок перегрелся, крыша уехала в отпуск, не оставив никакой записки на прощание. Дым витает вокруг них плотным покрывалом, забирается под куртки, путается в волосах, лижет сухую кожу. Лёша стоит и молчит. Нурлан молчит в ответ. Медленно отталкивается от стены, нависает над блондином, позволяет себе встать вплотную, и Лёше приходится поднять голову. Сабуров делает затяг, выпускает густой дым и щелчком пальцев выкидывает сигарету в сторону. При ударе об асфальт она искрится, распадается, раскалывается. Нурлан грубо обхватывает Лёшино лицо ладонями и целует — жадно, страстно, горячо. Щербаков пытается поймать ритм, но Нурлан целует хаотично, дерзко, хватается за шею, загривок, плечи блондина. Воздуха катастрофически не хватает, губы болят, челюсть ноет, но разве это имеет значение? Прохожие, проезжающие машины, социальный статус обоих — какое, блять, это имеет значение? Нурлан отрывается от желанных, мягких губ, хватает ртом воздух, хватает Лёшу за плечи и прижимает к себе, сковывает объятиями, утыкается носом в солнечные волосы, вдыхает родной запах, чувствует, как Лёша жмется к нему, хватается пальцами за спину, прячет лицо в солнечное сплетение Нурлана. Сабуров чувствует, как дрожит Лёша, как крепко обнимает его, такой маленький, такой хрупкий. Нурлану хочется спрятать его, не отпускать, не терять больше никогда. Сабуров оставляет крупные чаевые таксисту, чтобы тот лишний раз не разевал рот, оставляет внушительные купюры на ресепшене отеля, снимая односпальный номер, держа руку Лёши в своей. Нурлан оставляет метки на нежной шее, оставляет влажные следы поцелуев по всему обнажённому телу. Казах шепчет самые нежные слова в самые нежные губы. Лёша эти слова смакует на языке, пытается ухватиться за каждое, запечатлеть в своей памяти. У Нурлана голос спотыкается, он захлебывается в извинениях, в умоляющих просьбах, в жалобных протестах, что никакой Щербаков не отвратительный, что он самый лучший, самый желанный, самый нужный. Нурлан роняет голову на плечо блондина. Леша роняет весь мир Нурлана в бездну.***
Солнечные лучи играют в пушистых волосах Щербакова, бликуют на спящем лице, оседают на ресницах. Нурлан целует его в лоб, нежно гладит пальцами голую спину. Лёша сонно улыбается. Сабуров прижимает его к себе, не в силах принять тот факт, что кошмар, длиною в полгода закончился, и его личное солнце сопит в его грудь.