***
После победы над Драконом и нескольких мучительных дней, которые они провели в промерзшем лодочном домике, оправляясь от самых тяжелых из ран, они отправились на Кубу. Спустя время — долгое время — их имена появились на страницах газет. Спекуляции на TattleCrime, диванные теоретики, анализирующие те жалкие клочки информации, полученные ими благодаря фото с места преступления, сотрудники ФБР, монотонно гудящие о невероятной важности текущего расследования. Затем все пошло на спад. А после же и вовсе прекратилось. По крайней мере, теперь они с Ганнибалом были вольны сколь угодно наслаждаться обществом друг друга, чего не могли позволить себе во времена взаимных ухаживаний — ведь чем еще это было, если не затянувшейся помолвкой? Настал черед медового месяца, и степень их близости воистину ужасала. Они гуляли по пляжу, нагретому заходящим солнцем. Уилл снимал обувь, позволяя волнам омывать свои ступни. Они говорили о философии, о психологии. С осторожностью перебирали ошибки прошлого, стараясь не бередить старые раны. Дома, в небольшом бунгало, Ганнибал готовил щедрые блюда, до смешного экстравагантные только для них двоих. Уилл с удовольствием смаковал их, как бы невзначай утаскивая один или пару лишних кусочков с тарелки Ганнибала. И они… занимались сексом? Занимались любовью? Трахались? Ганнибал брал Уилла на шелковых простынях и с такой нежностью касался его руками, что было почти больно. Да, было больно. Болело где-то внутри, в самом центре груди Уилла. Ганнибал разбивал его на части и вновь собирал воедино, да так крепко прижимал к себе после, что Уилл едва мог вздохнуть. — Порой я с трудом это выдерживаю, — прошептал Уилл однажды. Ганнибал прижимался губами к его кудрям, что-то тихо мурлыкая себе под нос. — Что? — То, как ты касаешься меня. Ганнибал легонько ткнул его носом, поощряя Уилла продолжить свою мысль, выразить ее так, как ему будет удобно. — Ты трогаешь меня так, будто я что-то значу, — помолчав, продолжил Уилл, — Будто касаться меня — твоя личная привилегия, а не моя — твои прикосновения чувствовать. Ганнибал не спрашивал, касался ли так Уилла еще кто-нибудь; он знал ответ. Вместо этого он решил, что отныне всегда будет сам прикасаться к Уиллу только так, будь то близость в постели или мимолетное касание пальцев при встрече. Прикосновения, еда, случайные поездки, новая одежда, само пространство вокруг… постепенно Ганнибал заполнял собой всю жизнь Уилла, и тот наконец мог чувствовать себя значимым. И тогда невидимая плотина обрушилась. Все чаще Уилл проливал слезы, все жестче становились его срывы. Ганнибалу приходилось бороться с собой и не пытаться логически объяснять Уиллу его же собственные чувства — он осознавал, что логика не имеет ровным счетом никакого значения, когда дело касается эмоциональных потрясений. Вместо этого он продолжил безоговорочно посвящать Уиллу всего себя, пока однажды, с головой охваченный очередной эмоциональной вспышкой, Уилл не накричал на него. — Зачем ты делаешь все это? Что ты от меня хочешь? — Уилл… — Не смей! — оборвал его Уилл, — Не смей, не знаю, почему ты… — он покачал головой, — Что ты замышляешь? — Ничего, — сказал Ганнибал — А должен, у тебя больше нет причин, чтобы… — Уилл резко оборвал себя и отвернулся. Все всегда что-то хотели. Разумеется, и сам Уилл тоже, и все, с кем он когда-либо связывался. Возможно, Молли была к нему добрее, но все равно желала от Уилла больше, чем тот мог ей дать. — Уилл, — мягко позвал его Ганнибал, — Я лишь хочу, чтобы мы были счастливы. Он притянул Уилла к себе, и тому больше ничего не оставалось, кроме как уткнуться лбом в плечо Ганнибала. — Прекрати, — запротестовал Уилл, слабо трепыхаясь в его объятиях, — Хватит, не желаю, чтобы ты опекал меня. — Я не опекаю тебя. — Но… — Хоть раз я делал нечто, чего бы мне не хотелось, Уилл? — Ты сел в тюрьму, — настаивал Уилл, но аргумент этот оказался слабым. — По собственной воле, — напомнил ему Ганнибал. — Ты пробыл там годы… — Уилл тяжело сглотнул, — Я ужасно поступил с тобой. — И я причинил тебе много боли, — ответил Ганнибал. Вскоре любые аргументы окончательно иссякли — Ганнибал вдребезги разбил каждый из них. И одними словами не обходилось. Все выражалось в действиях. Шли месяцы, а Ганнибал был все так же заботлив и добр к нему. Он так пылко, так страстно любил Уилла, и постепенно Уилл начинал верить, что, быть может, чувства были подлинными, может, Ганнибалу просто нужен был сам Уилл, такой, какой он есть, что бы это ни значило. Как-то вечером Уилл отставил свой стакан виски, так и не тронутый спустя час, проведенный в беспокойных, мучительных раздумьях, и забрался Ганнибалу на колени. Тот вопросительно взглянул на него, но Уилл лишь вздохнул и лицом уткнулся ему в плечо, пока Ганнибал не обнял его в ответ, крепко прижимая к себе. Вот все, что было ему нужно. Просто чужие объятия. Просто чувствовать прикосновения того, кто действительно хотел его касаться, того, кто считал, что не зря потратит время, сидя рядом с Уиллом в полной тишине. Таким образом Уилл просидел еще очень долго. Трудно было отстраниться. Руки Ганнибала с нежностью оглаживали его спину, его плечи. Так тепло, так уютно было рядом с ним. К моменту, когда Ганнибал допил свою порцию виски, Уилл успел задремать. Конечно, он не спал, но дрейфовал где-то между сном и явью. Никогда он еще не чувствовал себя настолько в безопасности. Ганнибал отставил пустой стакан и поцеловал Уилла в щеку. — Ты простишь мне одну слабость? Уилл изумленно моргнул: — Хмм? — Я наслаждаюсь любой возможностью позаботиться о своем партнере, — сказал Ганнибал, — Позволишь искупать тебя? Я не ребенок. Эта фраза вертелась на кончике языка Уилла. Он практически озвучил ее, но в последний момент передумал. Ему нравилось чувствовать на себе руки Ганнибала. Нравилось, когда тот его трогал, когда обнимал. А еще ему нравилась приятная, горячая ванна. — Ладно, — мягко ответил он. В целом, обошлось без лишних церемоний. На минуту Уиллу подумалось, что Ганнибал непременно устроит из этого целое представление, по какой-нибудь дурацкой причине решит отнести Уилла на руках или же будет хлопотать вокруг него так, будто он сам не в состоянии о себе позаботиться. Но ничего подобного тот не сделал. Он отправил Уилла в ванную первым, а сам тем временем затопил на ночь камин и помыл бокалы. Пока он был занят, Уилл уже успел наполовину раздеться. Ганнибал поцеловал его в щеку, уткнувшись носом в щетину, окружавшую блестящий гладкий шрам, оставленный Драконом. — Какую температуру предпочитаешь? Уилл вздохнул, пожимая плечами. Он не был уверен. Ванна всегда была просто ванной, способ согреться и отмыться прежде, чем выйти наружу и вновь втянуться в ритм жизни. Ганнибал не торопил его с ответом, но и не принимал решение самостоятельно. В итоге вода все равно показалась ему слишком горячей, он чувствовал, будто даже кости его горят. Ганнибал добавил немного английской соли, дабы расслабить напряженные мышцы, затем — немного лавандового масла — оно приятно пахло и очень успокаивало, наконец, положил полотенце Уилла на решетку с подогревом, чтобы то успело хорошенько согреться. Уилл порядком удивился, когда Ганнибал не стал раздеваться следом. — Только я? — А ты хочешь вместе? — спросил Ганнибал. Задумавшись, Уилл отвернулся, скрывая худший из своих шрамов. Конечно, Ганнибал его видел, он оставил его и еще несколько шрамов собственными руками, но Уилл все еще чувствовал эту тягу, эту отчаянную нужду скрыть его, убрать все недостатки из поля зрения. Ему все время хотелось быть рядом с Ганнибалом. Только что Уилл провел значительную часть часа, свернувшись на его коленях. Это тоже было его желанием — нелепым, эгоистичным. Однако Уилл был уверен — Ганнибал вполне способен смириться с небольшими проявлениями эгоизма. Он, несомненно, сам поощрял их все с той же маленькой улыбкой, которой награждал Уилла, когда был им доволен. И сейчас все внимание Ганнибала будет сосредоточено исключительно на нем — Уилл в равной степени и любил, и ненавидел это. Медленно, Уилл покачал головой. И Ганнибал в самом деле улыбнулся ему. — Тогда приступим, Уилл. Краснея, чувствуя, словно прямо сейчас нечто незаконное сходит ему с рук, Уилл забрался в ванну, в очень горячую ванну. Он лег на свернутое Ганнибалом полотенце и запрокинул голову, вода доставала ему до самой груди. Их ванна была просто идеальной глубины. Уиллу казалось, что он вот-вот снова провалится в дремоту. Он не смог сдержать улыбки, стоило Ганнибалу дотронуться до него. Лишь прикосновение пальцев к горлу, которое почему-то казалось чем-то большим. Он довольно замурчал, когда Ганнибал позволил своим пальцам скользнуть под воду, накрывая и успокаивающе поглаживая грудь Уилла. Когда он опустил Уилла глубже в ванну и, поддерживая тому голову, намочил его кудри, сложив свободную ладонь ковшиком, Уилл закусил губу и поднял руки, закрывая лицо. Он слишком широко улыбался. И чувствовал, как кружится голова. Какая же глупость, невероятная глупость, ведь это всего лишь ванна, какая-то чертова ванна. Вот и все. А все ли? Уилл не мог припомнить, когда в последний раз его кто-то купал. Только в детстве, разумеется, а во взрослом возрасте такая мысль ему даже в голову не приходила, ведь он мог мыться самостоятельно, да никто никогда ему и не предлагал. Он никогда не получал ни единого страстного взгляда, намекающего на совместный душ после секса, ни единого предложения понежиться вместе в ванне, разделяя одну сигарету на двоих. Другие люди так делали? Доверяли кому-то другому заботу о собственных самых базовых потребностях? Пальцы Ганнибала принялись втирать шампунь в кожу головы Уилла, и тот застонал, немного выгибаясь в воде, прежде чем снова осесть. Он чувствовал себя словно в раю. Ганнибал смыл шампунь и нанес кондиционер на волосы Уилла, затем вспенил мочалку. Мочалка на коже Уилла чувствовалась почти как сами руки Ганнибала. Он задрожал, когда прикосновения задержались на его груди, а материал почти дразняще цеплялся за соски. Сонно моргнул, глядя на Ганнибала, подмечая нежность его улыбки и проникновенность взгляда. Когда Ганнибал добрался до бедер, у Уилла уже крепко стояло. Он зарделся и скрестил ноги вместе. Ганнибал вновь развел их, и Уилл невольно отвернулся, не в силах терпеть на себе его пристальный взгляд. Он прочистил горло: — Нам следует… Нам следует закончить и пойти в постель, — прошептал Уилл. — Не обязательно, — ответил Ганнибал, — Я могу позаботиться о тебе и здесь. — Но тогда… — тогда ты ничего с этого не получишь. Ты ничего не получишь от меня. Это было бы эгоистично. Я был бы эгоистом. Ганнибал не дал ему закончить, и, целуя того в щеку, позволил мочалке выскользнуть из рук в воду и накрыл свободной ладонью член Уилла. — Тогда ты сможешь насладиться этим прямо тут, — пробормотал Ганнибал, — Где ты согрет и расслаблен. Другой рукой он обхватил лицо Уилла и наклонил его так, чтобы иметь возможность как следует распробовать его губы, целуя. Уилл слабо постанывал ему в рот, а Ганнибал с жадностью ловил и поглощал эти крошечные звуки. Его не заботило, что рубашка совсем промокла, когда Уилл рукой обхватил его за плечи и притянул ближе. Не заботило, что позже им придется вместе пойти в душ, ведь вода будет испорчена. Его заботил лишь Уилл, который толкался в кулак Ганнибала и тонул в удовольствии, одну ногу согнув в колене и прислонив ее к стенке ванны, другую — вытянув вперед, растопырив пальцы в отчаянной, болезненной нужде. — Ганнибал, — Уилл закусил губу и задрожал, напрягая бедра, вцепившись в руку Ганнибала там, под водой, где он чувствовал на себе ее касания, — Пожалуйста, боже, как же хорошо… — Я с тобой, — зашептал Ганнибал, уткнувшись Уиллу в щеку и наблюдая за тем, как его собственная ладонь, искаженная водой, все быстрее движется, сжимая плоть Уилла, — Папочка с тобой. Для Уилла оргазм был подобен удару под дых. Сильный, неожиданный, он заставил его задыхаться и дрожать, алея щеками — а все из-за того самого слова, которое никогда не должно было прозвучать между ними, которое не имело права так сильно повлиять на Уилла. После, Ганнибал спустил воду и поднял Уилла на ноги. Он вылез и застыл в молчании. — Почему… — наконец, начал Уилл, когда Ганнибал затянул его под душ, дабы смыть с волос кондиционер. Голос подвел его, стоило ощутить приятное движение сильных пальцев в волосах. — А должна быть причина? — спросил Ганнибал, — Мне нравится заботиться о тебе. А тебе, в свою очередь, нравится моя забота. — Мне не нужна чужая забота, — бросил Уилл в ответ. — Я нахожу жизнь довольно скучной, если могу делать только то, что якобы нужно, — сказал Ганнибал. Уилл покраснел и склонил голову. Он хотел было отстраниться, но Ганнибал поймал его за руку. — Давай теперь все будет зависеть от тебя, — предложил он, — Возможно, когда-нибудь, когда мы будем в постели, ты почувствуешь себя готовым и сможешь позволить мне снова насладиться тобой. Но пока этого достаточно. Как этого может быть достаточно? Как одного лишь присутствия Уилла в жизни может быть достаточно? Такого с ним не было никогда, ни разу за все его чуть-больше-чем-сорок лет, ни с кем, даже с Молли — а он так сильно старался ради Молли. К тому времени, как они вышли из душа, Уилл чувствовал себя настолько разнеженным, сонным, настолько расслабленным, что даже не стал возражать, когда Ганнибал уложил его в кровать и лег следом, ближе прижимая его со спины, укутывая и защищая. Должно быть, Уилл тут же провалился в сон, ибо, когда он проснулся, то обнаружил, что теперь они поменялись местами — он калачиком свернулся возле Ганнибала, поудобнее обхватив его во сне, тот же спокойно спал, дыша медленно и равномерно. Папочка. Едва ли Уилл, будучи еще маленьким мальчиком, называл папочкой даже собственного отца. Всегда папой, затем по имени, ведь им почти не о чем было говорить друг с другом, хотя обоюдное стремление оборвать все связи чувствовалось, как попытка уйти от ответственности. А теперь это. Папочка. Слово, имеющее под собой определенный подтекст, тем не менее наполненное истинной мягкостью. Комфортом. Чувством защищенности. Гарантией того, что он нужен и ценен, ведь кто, как не родитель, более всего на свете ценит своего ребенка, нуждается в нем? Наверное, такая жизнь была у других детей. У других детей, которые не были Уиллом Грэмом. Папочка с тобой. Было сложно игнорировать столь очевидную истину, и Уилл решил больше и не стараться. Зачем пытаться придать дополнительный смысл слову, и без того имеющему огромное значение?***
Настало раннее утро. Правильнее всего было бы повернуться на другой бок и вновь постараться уснуть. Вместо этого Уилл вжался губами в челюсть Ганнибала, прижался к его щеке. Ганнибал спал чутко. Его рука обхватила Уилла поперек тела, притягивая ближе. — Что ты задумал? — спросил он низким, урчащим голосом. Уилл вспыхнул: — Я только… Хотел… Ганнибал перевернул их обоих, устраиваясь между бедер Уилла. — Мы можем делать все, что пожелаешь, — заверил он. Губы его прильнули к горлу Уилла, следуя вниз, к ключицам, оставляя поцелуй за поцелуем все ниже, ниже и ниже, до тех пор, пока Уилла не начало потряхивать от желания. Ганнибал раздвинул бедра Уилла, грудью прижался к кровати и забросил его колени себе на плечи. Уилл уставился на него сверху вниз, широко распахнув глаза и густо алея щеками. Именно этого он и хотел, но когда Ганнибал опустил голову, припадая ртом к складочке на внутренней стороне бедра Уилла, тот с трудом был способен осознавать происходящее. Конечно, секс был приятным, но никогда сильно не волновал Уилла. Уилл был просто телом, которым его партнерши могли пользоваться в свое удовольствие, ничего более. Если Уилл и получал что-то с этого, то это был скорее бонус, едва ли цель. Уилл мог бы даже чувствовать смутную гордость, когда его называли внимательным или бескорыстным любовником, но все было как бы не по-настоящему. Но с Ганнибалом… с Ганнибалом секс был взаимным удовольствием, где оба партнера с ума сходили от страсти друг к другу. Уилл не был столь наивен и не думал, что, рискни он раньше найти партнера мужского пола, их узы были бы столь же крепки, хотя и такие мысли порой посещали его. Может, в этом и было все дело. Может, они просто оба были мужчинами и знали, как получать и доставлять удовольствие. После их первого раза Уилл зарылся лицом в подушки и разрыдался. Было хорошо, просто ошеломляюще хорошо, и он не мог поверить, что это действительно происходит с ним. Он не был просто игрушкой, использованной и отложенной до лучших времен, его, словно открытую книгу, читал мужчина, которому ничего в жизни не хотелось сильнее, чем изучить всего Уилла вдоль и поперек. Теперь же Ганнибал пошире развел ноги Уилла и, удовлетворенно мурча, уткнулся носом в его дырочку, а Уилл откинулся на подушки и со вздохом ухватил Ганнибала за волосы. Ганнибал не станет торопиться, он будет поглощать Уилла до тех пор, пока тот не начнет содрогаться, способный только хныкать, сгорая от нетерпения. Будет эгоистичен в своем стремлении бескорыстно доставить удовольствие Уиллу. Для начала — размашистое, неспешное скольжение языка. Волна мурашек пробежала по всему телу Уилла, до самых пальцев ног. Ему уже приходилось испытывать подобное, и каждый раз Ганнибал относился к нему как к пиршеству, которое стоит смаковать. Он поглощал Уилла, и Уилл наслаждался этим. Он уперся пятками Ганнибалу в спину, выгибаясь, тяжело дыша, почти задыхаясь. Он ничего не мог с собой поделать. Эгоизм больше не был его выбором. Тело брало верх над разумом, и Уилл в конец обезумел, подчиняясь самым низменным, животным инстинктам. Обычно это было прелюдией, разогревом. Уилл был нетерпеливым, к тому же не знал, каково это — делить с кем-то постель, не отдавая при этом всего себя. Зачастую, спустя некоторое время его настигала запоздалая неловкость, и Уилл подхватывал Ганнибала под руки и тянул ближе к себе, стремясь скорее приступить к следующему шагу. Но сегодня что-то в Уилле взбунтовалось. Он хотел, он хотел и знал, что может получить это. — Папочка, — ахнул Уилл. Слово само вырвалось из его рта, неуверенное, дрожащее. И Ганнибал, прижавшись к его телу, застонал. — Папочка! — повторил Уилл громче, требовательнее. Ганнибал просунул руку под поясницу Уилла и приподнял его выше, прогибая и шире раскрывая, стремясь собственным ртом изучить каждый миллиметр кожи. Язык его скользнул внутрь Уилла, и тот вздрогнул от удовольствия, сжался вокруг, простонал глубоко и чувственно. Когда Уилл опустил руку и до боли сжал в пальцах чужие волосы, Ганнибал понял намек и толкнулся глубже. Редко когда Уилл мог быть столь податливым под ним, обычно тому не терпелось доказать, что он способен не только лежать ничком и получать удовольствие, ничего не отдавая взамен. Сейчас, Ганнибал наслаждался одним лишь вожделением Уилла, потакая любым его прихотям. Ему хотелось на миг прерваться и утешить его, однако действия говорили громче, действия значили больше, потому Ганнибал зарылся между ног Уилла и продолжал вылизывать его, и Уилл, борясь за каждый вздох, зажал бедрами его голову. — Боже, о, боже, — Уилл накрыл глаза свободной рукой, стиснул зубы от удовольствия, намеренно, нетерпеливо покачивался, насаживаясь на язык Ганнибала. Толкался навстречу, осыпая его проклятиями, развязный и хныкающий мальчик, жаждущий только Ганнибала, только папочку, который обязательно сделает ему приятно. Член обильно тек ему на живот, капли стекали по всей его длине и падали прямо туда, где его смаковал Ганнибал. — Ганнибал, — ахнул он, взгляд его подернулся дымкой, сердце набатом билось прямо в ушах, — Ган- папочка… позволь мне… позволь мне кончить, пожалуйста, позволь мне кончить, прошу… Он всхлипывал и шептал это снова и снова, словно мантру, балдея от движений умелого языка мужчины. Ганнибал ничего не отвечал, зато делал для Уилла все, что было в его силах. Уилл весь скорчился, зажмурился, тело его напряглось. Он сжался и замер, пока мир кругом все вертелся и вертелся, не переставая. Затем все кончилось — он раскололся, по швам разошелся с именем Ганнибала на губах. А Ганнибал продолжил. Он касался Уилла, пока тот задыхался, он разрывал его на части снова и снова, пока Уилл сам пальцами, будто когтями, не вцепился ему в голову. Когда тот в конце концов его отпустил, Уилл рухнул на кровать, еле дыша. Ганнибал вытер рот о простыни и подтянулся ближе к Уиллу, обнимая его. Уилл повернулся к нему и моргнул. Никогда он еще не чувствовал себя таким расслабленным, таким любимым. — Папочка, — сказал он, трепеща перед собственной смелостью, — Папочка, теперь ты меня трахнешь? Ганнибал губами припал к щеке Уилла и шире развел его бедра, устраиваясь между. Они не вылезали из постели до раннего вечера, да и то лишь затем, чтобы найти что-нибудь поесть, воспользоваться туалетом и хоть немного отмыться перед новым заходом. Ганнибал брал Уилла, покуда тот не начал рыдать, прижимаясь к Ганнибалу, цепляясь за него, желая только быть маленьким, защищенным и обожаемым созданием. Позже Ганнибал приготовил легкий ужин, и они ели его прямо в кровати.***
Примерно неделю спустя Ганнибал вновь проснулся, чувствуя пылкие, нетерпеливые поцелуи на своей шее. Но на этот раз Уилл не нуждался в ласке, он лишь желал, чтобы его хорошенько выебали. Он руками уперся Ганнибалу в грудь и обнажил зубы в игривом рыке, седлая бедра мужчины. — Я собираюсь как следует объездить тебя, — объявил он к величайшему удовольствию Ганнибала, — А ты будешь смотреть. В ответ Ганнибал только заложил руки за голову, предоставляя Уиллу полную свободу действий. Уилл не стал дразниться, игриво подначивая Ганнибала. Он дотянулся до лубриканта и наскоро растянул себя ровно так, как считал нужным, затем же густо смазал член Ганнибала и со стоном опустился сверху. Он был прекрасен. Стоило только Уиллу позволить себе в полной мере прочувствовать все удовольствие, которое может постичь его тело — и он воссиял. Он под разными углами принимал в себя член Ганнибала до тех пор, пока тот наконец не толкнулся ровно туда, куда так хотелось. Тогда Уилл взял совершенно безжалостный ритм, в то же время лениво оглаживая собственный член. Ганнибалу передышку он давать не собирался — вместо этого свободной рукой тот потянулся к своей груди, дразня соски. Сегодня Ганнибал был его игрушкой, созданной для удовольствия Уилла, и от одной только этой мысли его переполнял адреналин и эндорфины. Он кончил на живот Ганнибала — тело его колотила дрожь, взгляд подернулся дымкой, а на губах играла кривая усмешка — и провел рукой по телу мужчины, пачкая следом и его грудь. Наклонившись, обхватив лицо Ганнибала влажными ладонями, Уилл глубоко поцеловал его и ухмыльнулся. — Ты еще не кончил, — заметил он. Ганнибал хмыкнул, соглашаясь. — Тогда мне стоит продолжить, правда? Ганнибал не сумел удержаться и тихо застонал, когда его руки сжались на бедрах Уилла. Уилл не имел ни малейшего понятия о том, насколько же ярко он воссиял в глазах Ганнибала, насколько же сильно он нравился Ганнибалу таким — требовательным, повелевающим. Он получал удовольствие так, будто имел на него особое право — хотя, конечно же, он его имел. Требовал от Ганнибала удовольствие как подношение, а не вымаливал как подарок. После, он вновь сделался милым, даже робким. Он калачиком свернулся возле Ганнибала, уткнувшись носом ему в плечо. Ганнибал прижал его ближе, пальцами неспешно вырисовывая узоры у него на боку. — Я все думал, — спустя некоторое время начал Уилл, голос его звучал приглушенно. Ганнибал мягко хмыкнул, поощряя продолжить. — О твоем искусстве. Они ни на кого не охотились с тех самых пор, как покинули Америку. Рука Ганнибала замерла на его боку. — Я обдумывал новые произведения, — ответил Ганнибал, — Просто искал подходящий холст. Уилл поерзал, поворачиваясь и приподнимаясь на кровати. Он навис над Ганнибалом, глядя на того сверху вниз и покусывая нижнюю губу: — Что, если я сам выберу его для тебя? Губы Ганнибала растянулись в томной улыбке, и он медленно моргнул, глядя на своего Уилла. Затем он поднял руку, чтобы нежно провести костяшками пальцев по лицу Уилла, задержавшись на нижней губе, прежде чем снова уронить руку на кровать. — Что, если выберешь? — задумчиво повторил он. — Ты мне позволишь? — Нет ни единого человека, чьему вкусу я доверял бы сильнее, — признался Ганнибал. Уилл склонил голову набок, еще с минуту скользя взглядом по лицу Ганнибала. После, он снова со вздохом прижался к его груди и больше к этой теме не возвращался. Первый раз, когда Уилл преподнес Ганнибалу убийство, он был втянут в это против воли. Он расправился со зверем, который напал на его стаю, который жаждал убить его самого, и вернул его обратно хозяину. Да, это была победа, но слишком уж незначительная. Она не была подлинной; не была приятной. Правда, не была. В отличие от второго раза. Этот человек не надевал скелет существа, которым видел себя, этот человек попросту скрывался за маской фальшивой человечности. Уилл выискивал особые заметки в газетах, небольшие статьи на обратной стороне изданий, где обычно их даже никто не замечал. Насилие, постоянное и последовательное, терроризирование целого района, который был недостаточно элитным, чтобы новости о нем попали на первую полосу. Те погибшие не были интересны газетчикам. Зато привлекли внимание Уилла. Он доставил мужчину домой, заткнул ему рот кляпом, привязал к обеденному столу и, стирая выступивший на лбу пот, позвал Ганнибала. Уилл вслушивался в звук его шагов, считая секунды до наступления момента осознания, принятия, гордости. Он улыбнулся, когда Ганнибал оставил поцелуй на его виске и обнял за талию, притягивая Уилла ближе к себе. — Непередаваемая грубость, — было единственным его объяснением. Мужчина был без сознания, еще не мертв; убийство Уилл хотел доверить профессионалу. — Непередаваемое уродство. — Прекрасный подарок, — похвалил Ганнибал. — Подношение, — поправил Уилл, — Для тебя. Мужчина тем временем очнулся и начал извиваться в путах на столе, силясь закричать. Уиллу было все равно. Он был не важен. А важен был только Ганнибал, глядевший на Уилла почти что с гордостью. Ганнибал, губами касающийся уголка его рта, даруя поцелуй. — Покажи мне, — выдохнул Уилл, — Покажи, что ты хочешь сделать для меня. Создай для меня нечто прекрасное, папочка.