Sugar Daddy - пропущенные сцены

      Северус вышел из ванной весь распаренный, с недосушенными волосами. Он любил, когда вода в душе была настолько горячая, чтобы кожа краснела. В одном полотенце на узких бедрах он распахнул окно, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха, и почти подпрыгнул от неожиданности, услышав позади себя глубокий бархатный голос: — Рано или поздно ты подхватишь воспаление лёгких, если продолжишь так делать.       Лорд Поттер сидел в бархатном кресле, положив ногу на ногу. Вместо одной из его дорогих и элегантных мантий, на нём была бордовая накидка судьи Визенгамота. Северус закатил глаза, подходя ближе: — Ты знаешь, как холодно зимой бывает в слизеринских подземельях? После семи лет там я вряд ли простужусь от лёгкого сквозняка. Ты что, пришёл прямо с заседания?       Чарльз кивнул, его губы растянулись в хитрой улыбке: — Подумал, тебе может понравится. — в ответ на недоуменный взгляд Северуса, он продолжил, — Ты ведь знаешь, что в Римской Империи сенаторы часто вступали в сексуальные отношения с молодыми людьми с целью гражданского воспитания и социализации в политических круга?       Северус не удержался и прыснул: — Значит, у вас всё это время по отношению ко мне были исключительно благородные намерения, лорд Поттер? — Ну разумеется, мой милый мальчик, — одним ловким движением он привлёк зазевавшегося Северуса к себе на колени, приобнял за плечи и прошептал в самое ухо, — мне ведь и правда есть, чему научить тебя.       Северус снова рассмеялся негромко, одновременно устраиваясь поудобней. Чарльз, сам изо всех сил сдерживавший улыбку, нарочито серьёзно произнес: — Зря смеётесь, молодой человек. Например, верхняя палата Визенгамота состоит из невыборных должностей, — с этими словами он поцеловал белоснежную тонкую шею.       Северус только послушно откинул голову, прикрыл глаза, подставляя самые уязвимые и чувствительные точки под любовный натиск Чарльза. Тот долго с удовольствием исследовал каждый сантиметр кожи, вызывая у юноши тихие стоны и оставляя чуть заметные розовые отметины, а когда, наконец, усилием воли оторвался от него, то продолжил с той же невозмутимой серьёзностью: — Нижняя же, напротив, избирается всеми волшебниками старше семнадцати лет, имеющими собственность в магическом мире… — его правая рука тем временем проникла под полотенце, нежна погладила внутреннюю поверхность бедра.       Северус непроизвольно раздвинул ноги пошире, откинулся на грудь Чарльзу, беззвучно прося о большем. — Я вижу, ты способный ученик, — тем самым, особенным голосом промурлыкал Чарльз и игриво куснул его за плечо. — А как иначе с таким учителем, — Северусу, впрочем, не удавалось также безупречно скрывать свои чувства, он таял и растекался под руками Чарльза, тяжело дышал и абсолютно бесстыдно потирался бедрами о растущую эрекцию Чарльза.       Лорд Поттер наконец полностью избавился от мешающего полотенца и мог теперь насладится молодым любовником, раскрытым перед ним, подобно книге. Он провел обеими руками по едва заметным под кожей рёбрам, коснулся бёдер, нашёл своими губами губы Северуса и впился в них поцелуем.       Когда они наконец разъединили губы, Северус пересел так, чтобы устроиться верхом на коленях Чарльза. Он торопливо принялся раздевать любовника, но Чарльз позволил ему только расстегнуть несколько пуговиц сорочки, сам тем временем быстро расстегнул ширинку и освободил из штанов уже твёрдый и горячий член. Он уверенно и с силой разминал упругие белые ягодицы, всё крепче прижимая тихо постанывающего юношу к себе.       Неизвестно откуда появился пузырёк смазки, и вся комната заполнилась сильным и свежим ароматом лаванды. Чарльз растёр скользкие гель по промежности Северуса, на что тот отчаянно и бесстыдно подался бёдрами назад. Чарльз помог ему приподняться чуть более устойчиво, убедился, что он не упадёт, и другой рукой один раз провёл по тонкому, чуть изогнутому члену.       Северус толкнулся в его руку и в ту же секунду почувствовал плавно входящий в него палец. Не было никакой боли, только ощущение заполненности, которого он так жаждал. Он ещё несколько раз двинул бёдрами, держась за плечи Чарльза. Он приобнял его за талию и продолжил размеренные толчки. — Ча-а-арльз, — требовательно прохныкал Северус и в награду получил второй палец, от которого внутри стало ещё уже, ещё нестерпимо горячее.       Их губы снова нашли друг друга и как будто сплавились в единое целое, так что уже невозможно было стонать, кто из них низко стонал, а кто тихонько всхлипывал от удовольствия. Пальцы Чарльза легко, без малейшего сопротивления двигались в заднице Северуса, с каждым толчком издавая влажные чмокающие звуки. Ощутив, что подготовил партнёра достаточно, он вынул пальцы и быстро и обильно смазал свой член.       Северус, который до этого как будто пытался как можно крепче вжаться в его полуобнаженную грудь, теперь отстранился и, жадно облизывая губы, смотрел на длинный прямой член с алой, покрытой мутными каплями головкой. — Пойдём на кровать? — прохрипел Чарльз, едва сдерживая возбуждения, но Северус помотал головой, так что тонкие чёрные пряди несколько раз хлестнули его по щекам.       Он всё ещё сидел верхом на коленях Чарльз. Приподнялся, находя равновесие, изогнул спину, отвёл бедра назад и, не глядя, взял влажный и горячий член в ладонь, направляя его в себя.       Чарльз задохнулся от удовольствия, когда Северус в первый раз опустился, плавно и с каким-то своеобразным изяществом. Его спина была изогнута, голова откинута назад, оставляя белую шею беззащитной перед шквалом страстных поцелуев, которые обрушил на него Чарльз. Северус приподнялся несколько раз на пробу, пытаясь уловить нужный угол и подходящий ритм. Вскоре он начал двигаться быстрее, каждый раз почти полностью поднимаясь на коленях и резко опускаясь вниз. Чарльз положил руки ему на бёдра, принимая на себя часть веса, но не пытаясь управлять движениями.       Северус держался руками за плечи Чарльза и с каждым новым движением на его члене приходил во всё большее неистовство. Он то закрывал глаза, то наоборот распахивал их особенно широко, то и дело кусал обветренные губы и всё чаще не мог сдержать негромких вскриков. Его щеки раскраснелись, и Чарльз, сам еле соображающий от объявшей его горячей узости, заметил, что щеки сравнялись по цвету с тёмно-розовыми ареолами возбужденных сосков. Его рука сама потянулась к одному из них, умелые пальцы сжали твёрдую бусину ровно настолько, чтобы доставить партнеру максимальное удовольствие. Северус всхлипнул от остроты ощущения и принялся ещё быстрее двигаться вверх и вниз, каждый раз стараясь упасть как можно глубже.       Чарльз одной рукой продолжил поигрывать с его соском, а другой проник между их разгоряченными влажными от пота телами и нашёл член Северуса, тут же отозвавшийся на прикосновение. В первую секунду, когда Северус застыл, чтобы не кончить в ту же секунду, он пощекотал ногтем большого пальца обнаженную без крайней плоти головку, но почти тут же переместил ладонь ниже, к самому паху, и некрепко сжал вокруг члена. Теперь Северус каждым своим движением не только скакал на члене Чарльза, но его собственный член двигался сквозь кольцо ладони Чарльза. От этой двойной стимуляции он почти потерял голову.       Ни один из них не мог сказать, сколько длилась это умопомрачительная скачка, когда Чарльз прошептал в ухо любовника: — Я сейчас кончу.       Северус едва ли услышал смысл этих слов, но скорее понял их наполовину интуитивно. Он ещё сильнее вцепился в плечи Чарльза, как утопающий, и попытался двигаться ещё быстрее, но ноги уже устали от непривычных движений. Чарльз переместил руку, всё это время терзавшую левый сосок, на бедро любовника и сам начал толкаться бедрами вверх, с каждым движением пронзая горячую, сжимающую его в себе плоть. Вторая рука всё также нежно и крепко сжимала член Северуса. — Боже, — прошептал тот, сбиваясь в момент слабости на почти забытые маггловские выражения.       Он так хорошо чувствовал Чарльза внутри себя, каждую фрикцию, каждую пульсацию, каждый толчок. Он ещё за пару секунд почувствовал его надвигающийся оргазм. Северус одновременно хотелось и получить его член поглубже в себя, и посильнее толкнуться в его широкую ладонь. Чарльз тоже безошибочно ощутил приближение оргазма и ускорил движения рукой, за несколько секунд доведя Северуса до пика в тот же самый момент, когда достиг его сам. С утробным рычанием он сделал несколько последних толчков, чувствуя, как изливается внутрь, и как судорожно сжимаются мышцы Северуса, в ту же секунду оросившего его грудь густыми белыми каплями.       Кончив, Северус обессиленно повалился на него, все ещё подрагивая от пережитого сокрушительного оргазма. Чарльз продолжил, гораздо нежнее, чем раньше, массировать его член, выдаивая из него последние капли. Сам он тоже продолжал получать удовольствие от того, что его постепенно обмякающий член всё ещё находился внутри Северуса. — Ты совершенно невероятный, — шепнул он в розовое ушко, перебирая мокрые от пота чёрные пряди.       Северус что-то пробормотал в ответ, но расслышать его было сложно. Они пролежали так на кресле, отдыхая, несколько минут, а потом Чарльз осторожно приподнял Северуса за бедра, позволяя мокрому члену выскользнуть из расслабленного отверстия. Северус без слов взялся за его шею, обвил худые длинные ноги вокруг талии, когда Чарльз поднялся. Ему не составило никакого труда перенести любовника в постель. — Завтра у тебя сильно будут болеть мышцы, — добродушно предупредил Чарльз, укрывая их обоих одеялом.       Он обнял Северуса сзади, покрепче прижимая к себе, и прикрыл глаза на несколько минут, позволяя себе полностью насладится чувством ленивого пост-оргазменного блаженства и уже ставшей такой привычной близостью.

***

      Северус задремал ненадолго, а когда проснулся, то почувствовал себя одиноким, дезориентированным и растерянным. Он был в постели один, но из кухни доносились неясные звуки, поэтому Северус поднялся, набросил стеганый халат и пошёл искать Чарльза.       Тот и правда оказался на кухне. Он наконец избавился от своей судейской мантии, но всё ещё был в безупречно белой сорочке и жилете, как будто только что вернулся со званого вечера. Он стоял у плиты и что-то сосредоточено помешивал в сковородке и, кажется, даже напевал в процессе.       Северус долго молча наблюдал от двери, пока не сказал наконец: — Не могу поверить, что ты умеешь готовить.       Чарльз обернулся и послал ему ослепительную улыбку: — А что в этом сложного? Я только не знал, как включить это маггловское приспособление, но всё-таки разобрался. Садись, чай будешь?       Северус послушно сел за стол. Чарльз взмахнул палочкой и с полок в ту же секунду взмыли сахарница, и молочник, и вазочки с печеньем, и две вальсирующие фарфоровые чашки. Северус смутно припоминал какой-то детский маггловский фильм, где посуда также танцевала. Вообще-то он с детства терпеть не мог маггловских сказок: слишком лживым и упрощенным казалось их представление о магии. — Я имел в виду, что чистокровные волшебники обычно ничего не делают своими руками.       Ещё одно заклинание подогрело сливки и сам серебряный молочник, чтобы те не остыли раньше времени. Чарльз призвал из шкафа хороший рассыпной эрл грей, но насыпал его в заварник сам, без помощи магии. — У тебя очень предвзятое мнение о чистокровных волшебниках, хотя, вынужден признать, вполне справедливое. Я научился немного готовить, в университете во Флоренции — просто невозможно бесконечно питаться в ресторанах.       Северус вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что жарилось на плите. — Это яичница, — просто ответил Чарльз, — в общем-то, это и есть предел моих кулинарных способностей.       Но искусством приготовления яичницы Чарльз овладел в совершенстве. Он оставил чайник завариваться и вернулся к плите. Достал из шкафа две плоские тарелки и столовые приборы и, убедившись, что еда готова, разрезал получившийся омлет лопаткой на две равные половины и переложил со сковороды на тарелки.       Северус невольно улыбнулся, глядя на еду. Он не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то готовил для него. Сложно было придумать ужин проще и незатейливей, но рот Северуса наполнился слюной в предвкушении. Чарльз добавил в яичницу обжаренной ветчины, а ещё свежего зеленого лука и щедрую щепотку душистого перца — единственную приправу, которую можно было найти в этой квартире.       Ещё одно точно примененное заклинание перенесло оставшуюся посуду на стол. Придерживая крышечку рукой, Чарльз разлил им обоим чай и, наконец, тоже сел за стол. — Приятного аппетита, — улыбнулся он.       Северус почему-то смутился и поспешил поскорее взять в руки вилку и начать есть. — Очень вкусно, — пробормотал он с набитым ртом.       Чарльз, медленно разрезавший свою порцию на маленькие кусочки с помощью столового ножа, спокойно кивнул в ответ. — Кстати, как дела у твоего отца?       Северус отпил глоток чая и пожал плечами: — Кажется, всё в порядке. Надеюсь, он больше не влезет ни во что такое… И спасибо тебе ещё раз большое — я верну тебе деньги, как только… — Северус, прошу тебя, не говори глупостей, — поморщился Чарльз.       Он прекрасно знал, что Северус всё равно не забудет об этом мелком одолжении и наверняка вернёт деньги, как только начнёт зарабатывать чуть больше обычного подмастерье. Сам Чарльз считал это полной ерундой — как будто для него это были такие большие деньги! Но он научился принимать болезненную гордость молодого человека и даже находил её в своём роде притягательной. Северус неизменно вёл себя с достоинством обедневшего дворянства, хотя сам не был ни на одну каплю чистокровным. — Ты никогда толком не рассказывал о своей семье, — заметил Чарльз, отправляя в рот вилку с яичницей. — Ты тоже! — ощетинился Северус, но тут же как будто обмяк, опустил плечи и тихо сказал, — что тут рассказывать? Моя мать была ведьмой, но я ничего не знаю, ни о ней, ни о её семье. Мой отец работает механиком, если тебе это о чём-нибудь говорит, болеет за Манчестер и напивается до беспамятства каждую пятницу. В речке возле нашего дома даже лягушки не выживают, такую дрянь в неё сливают. Будь моя воля, я бы никогда больше туда не возвращался.       Это не было полностью правдой. Хотя Северус с каждым годом исполнялся всё большим презрением к жалкой нищете своего родного города, он знал, что эти ядовитые испарения слишком глубоко въелись в него, как сейчас въедались в пальцы пятна от зелий. Он не мог отделить ту часть себя, которая выросла из этой грязи, и бедности, и безнадёжности, от той, которая была порождена величием магии и ощущением себя волшебником, а значит достойным чего-то большего. Среди чистокровных однокурсников он всегда оставался нищим и некрасивым мальчишкой из другого круга. И даже сейчас, когда он наконец-то занимался тем, чем хотел и даже в первые в жизни был счастлив, глубоко в душе он всё ещё ощущал то чувство отчужденности от магического мира, ощущение того, что он к нему не принадлежал.       Чарльз помолчал немного, а потом предложил в ответ: — Что бы ты хотел знать о моей семье? Мои родители ещё говорили на фламандском, но я, после того как пошёл в Хогвартса, почти забыл его и только немного понимаю устную речь. Мой отец был суровым, даже жестоким человеком и полностью подмял под себя мою мать — это был брак по расчёту в самом печальном смысле. У меня был брат Йохан на четыре года младше, но его убили в каком-то притоне, когда ему было двадцать. Тогда я впервые осознал, что у меня есть обязанности перед семьёй; чувство долга всегда было для меня важнее сиюминутных удовольствий.       Северус слушал внимательно и удивленно. Он уже давно не воспринимал Чарльза только как отца Джеймса Поттера, но всё равно, говоря о его семье, имел в виду только жену и сына. Сложно было осознать, что этот всесильный пожилой мужчина тоже когда-то был беззаботным молодым человеком, со строгими родителями, несносным младшим братом и прочими юношескими и несерьёзными проблемами. — И поэтому ты пошёл в политику? Или тебе тоже встретился любитель римских традиций?       Чарльз едва не подавился яичницей и даже достал из кармана платок, чтобы откашляться от смеха: — Нет, меня всегда привлекали молодые люди младше меня — ты и сам наверняка заметил, что я люблю покомандовать. Политика в той или иной форме — это единственное возможное занятие для человека моего положения. Мне повезло в том, что у меня оказался настоящий талант к этому ремеслу.       Его политическая карьера в общих чертах была известна каждому волшебнику — частично её даже проходили на истории магии. Чарльз Поттер отличился во время второй магической войны, благодаря железному характеру и такой же работоспособности быстро продвинулся в аврорате и наконец триумфально получил пост министра магии. Спустя десять лет он сам отказался переизбираться (Северус тогда был на четвёртом курсе), но не потерял ни капли политического влияния.       Всё это время, пока они были вместе, Северус почти суеверно избегал любого упоминания о его жене и сыне. Потому что сам не хотел об этом говорить, не хотел знать, что об этом скажет Чарльз, и испытывал какое-то извращенное и неправильное чувство ревности. Было ясно, что их брак основывался на соблюдении светских приличий и имел целью исключительно производство наследника. Но для чужих глаз они были отвратительно идеальной семьёй — богатство, красота, общественное положение окружали их каждую секунду жизни. Северус завидовал этому золотому благополучию и стыдился этого.       Но рано или поздно и об этом нужно было поговорить, и он тоже осмелился: — А твоя жена? — Дорея — самая достойная женщина из всех, кого я знаю. Я бесконечно уважаю её, — так мог бы говорить дипломат о премьер министре чужого государства, — За эти годы мы стали по-своему близкими людьми — в основном, конечно, из-за Джеймса. — А твой сын, — он даже имени его не хотел произносить вслух, — знает о твоих… предпочтениях?       Чарльз доел последний кусочек и пожал плечами: — Я думаю, он догадывается — такие вещи невозможно скрыть в нашем обществе. Но нам всем проще делать вид, что этого нет. Моя жена виртуозно овладела этим искусством. Северус тоже доел и налил себе ещё чаю. Ему было хорошо известно об этом умении чистокровных «держать лицо» при любых обстоятельствах. Он и сам принял эту манеру и в последние годы уже никто не мог обвинить его в демонстрации излишних эмоций. — Представляю, какой концерт твой сын устроит, если узнает про меня, — выпалил он против воли и тут же пожалел об этом. Незачем было даже заговаривать об этом. Ему стоило просто радоваться тому, что у него было, и даже не мечтать о большем. — Ему придётся с этим смириться, — спокойно, но твёрдо ответил Чарльз. — никто не будет вечно потворствовать его капризам, а моя личная жизнь Джеймса и вовсе не касается. — Даже если ты тратишь на своих любовников его наследство?       Чарльз даже отставил чашку от изумления и несколько секунд смотрел на Северуса: — Ради его блага я надеюсь, что ему не придёт в голову так ставить вопрос — иначе он может остаться вовсе без наследства, или по крайней мере без траста.       Северус опустил глаза. Иногда его циничность даже для искушенных чистокровных была чересчур. Он встал со стула, тряхнул головой и спросил: — Ты останешься на ночь здесь? — Конечно.       Чарльз тоже поднялся, притянул Северуса к себе и, когда тот поднял голову, мягко поцеловал. — Но, честно говоря, я ещё не наелся. Можем спуститься и купить твою любимую рыбу с жареной картошкой. — Я смотрю, ты решил сегодня спуститься на уровень простых смертных, — пробормотал Северус, не пытаясь отстраниться. Он стоял, прижавшись лицом к накрахмаленной сорочке, вдыхал запах одеколона с сандалом и не шевелился, не желая терять это тёплое чувство абсолютного покоя и удовлетворения.