***
«Новости полиции. 22 октября 1882 года с выставки в Лондоне был украден гигантский алмаз Хоупа. Дерзкое ограбление совершено между 17:00 и 17:20. Полиция сообщает, что грабитель, скорее всего, был не один. Вор мастерски взломал замок витрины, где хранился бриллиант, и исчез с выставки. О ходе расследования мы сообщим в следующем выпуске. Полиция просит всех, кто имеет какую-то информацию, сообщить в главное отделение Скотланд-Ярд». Юнги откидывает газету «Times» с неким разочарованием — он совершенно не удивлен. Такая же заметка была и после предыдущего ограбления. Их секрет прост: Джун создает совершенно идеальный план, а Мин все делает быстро, четко и без следов — полиции до них не добраться. Сейчас же они с Кимом со скоростью 12 узлов в час плывут в Европу на первоклассном лайнере «Парфия», вышедшем из порта Ливерпуль и следующем в порт Рошфор на берегу Франции. Корабль спущен на воду два года назад и принадлежал Восточно-Австралийской пароходной компании. Мужчины на пассажирской палубе пили дорогой коньяк, но согревал тело совсем не алкоголь, а камень, вшитый под подкладку добротного пиджака Мин Юнги. — Ты договорился о сбыте? — Обижаешь, друг. Французские партнеры хотят выкупить его полностью за большие деньги, а потом не знаю — может пустят на ювелирку. По крайней мере, мне так сказали, но это уже не наша забота. — «Французские партнеры»? — Юнги кривится, но не от осеннего противного солнца, палящего прямо в лицо, и приподнимает одну бровь. — С каких пор ты стал так звать старика Жильбера? — В этот раз мы работаем не с ним. Вот Жильберу я бы точно алмаз не доверил, — Ким поджимает губы и деловито качает головой. — Партнер что надо! Большой палец, поднятый вверх, придает еще больше уверенности, а Юнги качает головой: — Смотри, чтобы нас не обманули. Мин отпивает небольшой глоток, смакуя вкус напитка, и блаженно закрывает глаза. Морской воздух, палуба, залитая холодным солнцем, и ветер, оставляющий горечь соли на губах, как после расставания с любимым — Юнги предельно расслаблен и счастлив плыть вперед к своей мечте. — Кто покупает камень? — в общем-то, ему не особо интересно, но все же. — Некто Черный Лебедь. Имя его не разглашается, но он очень влиятельный бизнесмен во французских кругах. Умен, проницателен, редко когда проворачивает дела сам, поэтому его мало кто видел. Не был пойман и даже не под подозрением! — Намджун доволен собой и будущим партнером. — Хорошо, обсудим это после, а пока я хочу отдохнуть, — Мин надвигает шляпу на лицо, показывая, что разговор окончен.***
Прибытие в Париж, обустройство в отеле, где один номер на двоих мужчин ничуть не смутил пожилую француженку, и горячий кофе с горчинкой — все точно так, как они и мечтали. Намджун, знавший французский сносно, с упорством осваивал местную газету, устроившись на диване, а его друг смотрел в окно на уже темный город. Где-то совсем недалеко была его давняя цель и заветная мечта — театр Камеди Франсез. Камеди Франсез — самая большая культурная достопримечательность столицы Франции и самая большая слабость Мин Юнги, который любит и ценит искусство превыше всего. Писательство еще с детства было его хобби, но после смерти родителей, погибших в дорожном происшествии, оно стало делом всей жизни. Собственно, в день похорон четы Мин Юнги и встретил избитого Кима, истекающего кровью в глухом переулке. С того момента они почти неразлучны, а на деньги, полученные в банде воров средней руки, Намджун профинансировал для Юнги издание его первого романа. В знак благодарности за спасение жизни. Мин, приютивший Джуна в родительском доме, поначалу не интересовался, за что побили его нового друга. Шок от смерти родителей, финансовые проблемы, окончание колледжа — с отличием, между прочим — свалились все в одно время. Но через неделю, когда Ким оклемался, он принес гору продуктов с местного рынка, а еще через неделю — положил на стол деньги на оплату аренды дома за три месяца вперед. Настало время поговорить. Как оказалось, Ким Намджун старше Юнги всего на четыре года. Он рос без родителей в казенном приюте в районе Найтсбриджа. Наблюдая, как подростков после совершеннолетия насильно отправляли на работу в колонии Великобритании, Намджун в один из вечеров просто сбежал и примкнул к банде мелких воров, которые приняли парня, как своего. После появления в доме Юнги Киму пришлось признаться, чем он занимается, а Мин, наблюдавший за ночными вылазками друга, сам понемногу заинтересовался криминальным миром и даже пару раз взял участие в ограблении одного почтового экипажа и небольшого магазина. С того времени Мин, вдохновляемый адреналином, тоже вошел в состав банды, но с прошлого года они с Джуном работают вдвоем. Юнги не переставал писать, издавая один роман лучше другого, и стал самым удачным прикрытием для Намджуна — все свято верили в его дружбу с добропорядочным талантливым писателем, и никто никогда бы не подумал, что именно в пиджаке подельника-литератора лежит алмаз Хоупа.***
— «Лебединое озеро», — читает Юнги афишу на чистом французском, который учил еще в колледже, а потом практиковал, читая классиков в оригинале. — Сегодня в Камеди Франсез в восемь вечера. — Хочешь пойти? — Джун устало потирает виски. Они только второй день в Париже и даже еще не сняли постоянного жилья, а Юнги уже тянет в театр. В Лондоне это тоже было большой проблемой, поскольку нудные постановки Ким просто не высиживал, выдергивая для развлечения перья на шляпках напыщенных дам, сидящих на переднем ряду. Зато Юнги блаженно слушал и смотрел, весь превращаясь в слух и зрение, словно ничего вокруг больше не существовало. — Ага, — коротко бросает друг. — Ты сегодня можешь мне не составлять компанию — это балет почти на три часа. Я не хочу выносить твой бездыханный труп, неблагодарный. — Надеешься найти ее? — хмыкнул Джун, подкалывая друга. — И все же ты сказочник, Юнги. Неужели ты думаешь, что твоя танцовщица может быть здесь? — Я уже тебе говорил, что я — романист, — Юнги, сцепив зубы и скрестив руки на груди, смотрит на Кима. Друг явно нарывается на комплимент, но Юнги не злится. С самого дня их знакомства Джун называл Мина сказочником, но втайне восторгался его работами, почитывая по вечерам. — Романист, а в сказки веришь, — собеседник растягивает губы в обворожительной улыбке, а в глазах загораются искорки. — Юн, ты видел ее всего один раз в жизни. Почему ты думаешь, что тебе повезет? — Потому, что я обошел все театры в Лондоне и посмотрел все чертовы постановки с бездарностями и не очень — это не она. Она не англичанка, я наводил справки, а мистер Уидвуд сказал, что гастролеры были из Франции. — Сказочник! Как Шарль Перро — сказочник! — дразнится еще больше Ким. — Знаешь, а вот это было обидно, — бросил ему Юнги и пошел в кассу за билетом. О безответной любви друга Намджун знал уже почти как год. Однажды Мин в порыве очередных раздумий над сюжетом произведения забрел в театр на окончание представления и уселся на последний ряд, чтобы подумать, собраться с мыслями, напитаться вдохновением. Билетеры уже не требовали марки на вход, а толпа посетителей даже не повернулась на вошедшего. Все внимание было обращено на сцену. И Юнги тоже уставился на танцовщицу, которая в свете софитов больше походила на божество. Она танцевала то самое «Лебединое озеро» и была в главной роли. Глаза писателя впервые неотрывно смотрели на сцену, и Мин мог биться об заклад, что он сошел с ума. То, что творила танцовщица, как минимум изящно, невообразимо и просто невозможно. Создавалось впечатление, что у нее нет костей — особенно это видно в танце Черного лебедя. Пачка контрастировала с медовой кожей, руки взмахивали вверх и на минуту казалось, что танцовщица действительно отрывается от земли и поднимается в небо. Ее красивая талия перегибалась пополам в наклонах, отчего Юнги физически испытал спазм в животе, только представив, как это неудобно. Но танцовщица тут же отвлекла его новыми отточенными движениями, повергшими Мина в очередной восторг. Идеальные ноги в черных пуантах с красивейшими бантами, обхватывающими щиколотки, черная пачка, корсет, затянутый настолько плотно, что не было даже намека на грудь, пушистые накладные ресницы, наклеенные на веки камни, подчеркивающие красивую форму глаз, и губы — эти пухлые губы с отвратительной красной помадой, которую немедленно хотелось стереть, размазав по шее до ключиц… Мин никогда не возбуждался просто так, сидя в приличном обществе. Да, театр ему нравился, но вот член вставал впервые. Сконфузившись от своего состояния, он досмотрел представление до конца на одном дыхании, ругая себя только за одно — почему он не пришел на начало? Пока в театре не загорелись огни, Юнги удалось сбежать, чтобы никто не увидел его позора в штанах. В подворотне за квартал от знаменитого лондонского театра на Друри-Лейн он впервые так отчаянно занимался самоудовлетворением, уткнувшись лбом в холодный кирпич, а свободной рукой — в мокрую водосточную трубу. С вечера до утра Юнги не выходил из своей комнаты, набросав идею для романа. Книга родилась буквально за несколько месяцев и разошлась бешеными тиражами. Популярности придавала не только узнаваемая фамилия автора на обложке, но и загадочная надпись на первой странице: «Моей таинственной незнакомке, чей образ навсегда остался в сердце». С того времени танцовщица преследовала его постоянно, и везде, где он бывал, Мин высматривал афиши «Лебединого озера» и расспрашивал о труппах, ставящих балет. Пока ответ на свой вопрос он не получил, но уже скоро вышел из Камеди Франсез с заветным билетом на восемь вечера. Передние ряды были раскуплены, но ему досталось место в центре на верхние. Не так уж и плохо, подумал Мин, подбросив монетку на удачу. Орел.***
Юнги пришел за полчаса до начала. В театре гудела та культурная жизнь, в которую он окунулся чрезвычайно легко, не ощущая никакого дискомфорта. Французское высшее общество не особо отличалось от лондонского, но было шумным, ярким и раскованным. Мин заметил, что у дам здесь наряды более открытые, а у мужчин уже по-новому покроены пиджаки — модно, стильно, смело! Англичанин, оценив парижскую моду, протиснулся с билетом внутрь и вежливо поклонился при входе. Темно-красные кресла, обитые бархатом, запах дерева, воска и теплота еще горящих свечей манили посетителей в зал. Театр почти такой же, как и в Лондоне, но предвкушение происходящего на сцене его беспокоило до мандража, заставляя неприятно скручиваться в низу живота. Наконец-то он здесь — Мин отодвинул кресло и уселся, рассматривая программу. Руки дрожали, как тряслись еще в колледже на уроке старого учителя Джемисона, преподававшего литературу. Юнги с нетерпением открыл буклет — его не интересовало количество действий и сцен, он жадно всматривался в фамилии участников постановки. Собственно, не привлекла ни одна, кроме роли Белого и Черного лебедя — м. Пак. Интересно, она ли это? Мадемуазель или мадам? У Юнги начали болеть глаза от тупого всматривания в страницу. Как будто он может узнать что-то больше! Когда свет в зале погас, Юнги перестал дышать. Первое действие — и она. Это она — без сомнения! Мин чуть со своего места не выпрыгнул, но с десяток человек с осуждающим взглядом зашипели на него, прокартавив что-то по-французски. Девственные английские уши Юнги были равно изнасилованы, как и его глаза — бестия на сцене была неповторима, точно в тот раз. Он определенно знает, он не может ошибиться, потому что верно сердце защемило, когда Одетта появилась на сцене. Юнги показалось, в тот момент он перестал существовать, сжавшись до размера пылинки, лежащей на бархате кресла. Он настолько ничтожен по сравнению с этой грацией, что только сглотнул, вцепившись пальцами в кресло предыдущего ряда. Одетта идеальна. Она грациозна, как вода, перетекающая из сосуда в сосуд. Ее движения полны экспрессии, лебедь танцует, словно в последний раз, склоняя голову и руки, точными движениями и мимикой показывая всю боль от предательства любимого. У Юнги сердце сжимается еще больше, потому что он верит — верит лебедю, буквально хочет перенять всю боль и вырваться на сцену, но понимает, что это игра. Отменная игра профессиональной танцовщицы, которую талантом наделил сам Господь Бог, щедро наградив грацией, чувственностью, одержимостью к танцу. Юнги неотрывно смотрит первое действие до конца и в перерыве выбегает на уже темную улицу, чтобы купить цветы. Один только чумазый мальчишка с несколькими букетами колокольчиков, явно украденных из соседского сада, светит своими глазенками, прижав коленки к груди. Юнги дает за букет в пять раз больше, но берет два пучка и связывает их в одно пушистое голубое облако. Интересно, какого цвета у нее глаза? А если голубые? Мин еле успевает вернуться до конца перерыва и, затаив дыхание, ждет, когда артисты выйдут на сцену. Пришедшие в театр аплодируют стоя, не отпуская труппу. Балерины выходят снова на несмолкающие восторженные крики, но Юнги, извиняясь тысячу раз, пробирается к сцене со своим букетом. Вблизи лебедь еще невероятнее, и писатель с трудом переставляет свинцовые ноги. Он настолько хочет ее увидеть, насколько боится подойти к божеству! А если это мираж? А если он сошел с ума и просто обознался? Когда актеры кланяются в последний раз, Юнги уже стоит у сцены, протягивая букет исполнительнице главной роли. Тонкие, изящные руки в черных перчатках забирают цветы, а балерина в вежливом жесте присаживается перед Юнги, одаряя его ослепительной улыбкой. Блеск в ярко накрашенных глазах, идеально ровные белые зубы, блестящие серьги в маленьких ушах и кокетливый поворот головой в шапочке черного лебедя с покачивающими перьями — в двадцать семь лет Мин Юнги готов признать, что впервые получил инфаркт. Балерины зашуршали своими пачками, увлекая за кулисы обладательницу колокольчикового букета, и Юнги сам не понял, как оказался перед пустой сценой. Люди начали расходиться, бурно обсуждая постановку, а Мин уже мог похвастаться своей первой победой. Он узнал ее имя — мадемуазель Пак. Юнги перекатывал на языке фамилию, такую же краткую, как у него, и поторопился к афише. На следующей неделе мадемуазель Пак танцевала в «Ромео и Джульетта», и он уже с утра купил билет. В этот раз — в первый ряд.***
Время до новой встречи Юнги считал буквально по минутам. Джун не один раз подкалывал его, что Мин заделался в святоши — в Лондоне он неплохо кутил, его знали в самых дорогих домах развлечений, но в последний год друг стал сам не свой. Влюбился окончательно и бесповоротно, как мальчишка, словно скинул десяток лет и вернулся в свои семнадцать, когда Джун его встретил впервые. Перед выходом в театр Юнги тщательно почистил любимый пиджак, взял трость для солидности и надел шляпу. Шейный платок в тон только подчеркивал его красивый профиль, а волосы воронова крыла оттеняли слишком светлую кожу. Он повертелся перед зеркалом и остался доволен собой. — Ты выглядишь так, как будто собрался на свидание. Ну признавайся, у вас что-то было? Вы целовались? — Иди ты! — зло сверкнул Юнги на друга. — Балерина — не танцовщица в таверне, Джун. С ней так нельзя. Взгляд Мина потеплел, а голос приобрел теплые нотки. — Я хочу пригласить ее на свидание. Она темпераментная француженка, и мне придется потрудиться, чтобы завоевать ее сердце. — А если оно уже принадлежит другому? — друг не подбадривал ничуть. — Я добьюсь ее, чего бы мне это ни стоило. Кстати, что там с алмазом? Не хочу затягивать этот вопрос. Нам надо еще банковские счета перевести сюда, поэтому скоро дел прибавится. Узнай там что да как. — Узнаю, а тебе удачи! — Спасибо. Юнги вышел заранее и приготовился основательно. По дороге в театр он купил букетик цветов у разносчицы с лотка — перевязанные лентой тюльпаны с бархатными краешками. Розы Юнги решительно отверг — мадемуазель Пак может исколоть пальчики, а он не хотел причинить ей страданий. Хватило на сцене, вспомнил Юнги и поежился — балерина танцевала слишком правдиво, затрагивая потаенные струны души. Первый ряд и тюльпаны на коленях не давали Юнги возможности сосредоточиться. «Ромео и Джульетта» — его любимое произведение Уильяма Шекспира, но сейчас бы и сам классик открестился от своего детища. Романтичная Джульетта, нежная и безгранично влюбленная в своего отважного Ромео, который обещал любить ее вечно, сегодня подвела сознание Юнги. Она не вписывалась ни в один образ, который возникал в воспоминаниях Мина. Эта Джульетта сочетала в себе горячую смесь порока и чистоты, ангельской красоты и дьявольских помыслов, когда подлетела к Ромео, а он удерживал ее на весу и кружил, кружил, кружил… Юнги тряхнул головой — ему так хотелось оказаться на месте Ромео, что он уже представил, как сам держит за талию мадемуазель Пак. Пора выходить из собственных мечтаний, но что, если Джун прав? Если ее сердце уже занято? А вдруг это партнер по сцене? У страха глаза велики, и Юнги целиком и полностью оправдал пословицу, высматривая то, чего нет. Слишком прижался, не так посмотрел, а этой сцены вообще не было в оригинале… Мин сжимает кулаки так, что бедные тюльпаны грозили превратиться в ошметки, но вовремя берет себя в руки, когда их взгляды встречаются. Глаза у мадемуазель Пак такие необычные, что Юнги тонет в этом взгляде. Они не голубые, а янтарно-коньячного цвета с желтой каймой, словно у кошки, что придавало взгляду дикой хищности. Мин сидел, как под гипнозом: пока Ромео метался по сцене и искал свою любимую, Джульетта смотрела на Юнги и подарила ему самую красивую улыбку. Оскал белых зубов манил, и писатель почувствовал в нем не только что-то чарующее, но и опасно-сексуальное, заставляющее колени дрожать, а сердце стучать в бешеном ритме. Она явно заметила своего поклонника! Овации полного зала и снова несколько выходов на бис — Мин уже устал стоять. Он хотел поднести цветы последним, чтобы не затеряться в толпе, чтобы запомниться, но неожиданно Ромео, черт бы его побрал, потянул Джульетту за кулисы и она, смеясь откровенно и нагло Юнги в глаза, убежала за тяжелые шторы, а он так и остался стоять с букетом цветов. Преимущества первого места себя не оправдали, но разозлившийся поклонник решил ждать до конца. Он простоял у здания театра почти час, разглядывая выходящих девушек, но не встретил своей балерины. Последними покинули театр два молодых месье, лиц которых Мин не разглядел, да особо и не пытался — наверное, его мадемуазель Пак выскользнула через черный вход. Вечером, когда Юнги вернулся в гостиницу, он разочарованно бросил букет на кровать и растолкал заснувшего Джуна. — А, герой-любовник, — Намджун продрал глаза и уставился на друга. — Чем можешь похвастаться? Ты пригласил ее на свидание? — Нет, — буркнул Юнги и отошел к окну. С высоты третьего этажа открывался неплохой вид на город. Вдали виднелась река Сена, отблескивающая фонарями по водной глади. Узкие освещенные улочки принимали прохожих, которые толпами вливались туда и исчезали, проглоченные темнотой жилых кварталов. Где-то раздавался французский говор, но Юнги не прислушивался — ему казалось, что там может идти мадемуазель Пак под ручку со своим кавалером, который уже Юнги раздражал. Если он не сходит с ума, тогда что это? Постояв еще с пару минут, Мин обернулся на Намджуна. Он мастерски сохранял спокойствие и только сочувственно смотрел другу в спину. — Ну, а у тебя как дела? Получилось что-то узнать? — писатель отвлекается от грустных мыслей и решает подумать о деле. — Хм, да. Послезавтра мы встречаемся с Черным Лебедем. — Даже так? — Юнги приятно удивлен, что бизнесмен лично решил встретиться с ними. Обычно многие богачи работают через посредников, а здесь такая честь. — Конечно, Мин, а ты сомневался! Только серьезные люди, как мы, могут предоставить такую драгоценность. С мелкими мошенниками и воришками здесь не работают. Мне стоило немалых трудов выйти на Черного Лебедя и добиться с ним встречи. — Хорошо, Джун, где и когда? — В семь часов вечера в кабаре «Красная мельница» на Монмартре. Нас будут ждать. — Отлично, хоть здесь нам повезет. После продажи займемся делами… — Ага, — мечтательно прерывает его Намджун. — Переведи тот знаменитый роман на французский и продай здесь. А вдруг, она прочитает его и найдет тебя сама. Ты же так подробно все описал — не может не узнать себя. — Да, но в моем романе счастливый конец, а я пока не хочу забегать вперед, чтобы не сглазить. Но я обязательно подарю ей экземпляр, если добьюсь встречи.