Моей таинственной незнакомке

      — Нас пригласили на ужин, — Намджун завязывает бабочку и поправляет пиджак. — Ну же, давай скорее!       Юнги выползает в полной неопределенности из ванной комнаты. С утра обслуга принесла ведра теплой воды, и он знатно расслабился на весь день. Не то, чтобы он хотел куда-то идти, но после произошедшего — точно не к новым французским друзьям. Лучше бы он остался писать что-то, да еще и смотреть на этих голубчиков неловко. А то, что там будет сам Черный Лебедь, напрягало еще больше. Юнги нехотя переоделся, взял трость и посмотрел на одиноко лежащую на комоде голубую перчатку.       В груди задавила хандра — в эти периоды он особо хорошо пишет, поэтому тащиться на ужин было явно проигрышным вариантом. С прошлой их встречи минуло чуть больше недели, и Юнги не появлялся в театре. Спектаклей с мадемуазель Пак пока не ожидалось, но весь Париж шумел о премьере. Возле Камеди Франсез сняли старые вывески и обещали повесить новые. Квартал замер в ожидании чуда.       Дом в предместье Парижа был огромным трехэтажным особняком. Прислуги минимум, но все чисто и убрано, словно здесь работает целый штат. Джин, услышав скрип кареты, вышел на крыльцо встретить гостей.       — Английская точность меня сведет с ума! — он смеется и откидывает черные волосы, а Намджун на глазах млеет и расползается в улыбке. — Господа, вы очень пунктуальны!       — Добрый вечер, месье, — кланяется Юнги, все еще не слишком доверяя красавчику-французу. Ну он же не целовался с ним в парке Монсо, с чего бы это.       — А у меня для вас сюрприз! Мадемуазель Пак посетит нас сегодня, — Джин улыбается, глядя на реакцию Юнги. Бешеная идея его кузена провернуть этот эксперимент над Юнги ему не особо понравилась, но Чимин любил шокировать людей. Игра началась.       — Я же не знал, — расстроенно говорит Юнги. — Я не взял перчатку.       — Думаю, у вас еще будет возможность передать ее. Проходите внутрь.       Полностью стеклянные стены в столовой открывали вид на подъездную дорогу в поместье. Когда все расселись, Джун заметил, что кузен Джина отсутствует, на что тот только махнул рукой — у него столько дел в судоходной компании, что явится поздно. У Юнги отлегло от сердца — воспоминания с того вечера откровенно пугали его еще несколько дней, причем больше всего он боялся своей неоднозначной реакции. Блядь, ему было так хорошо, что он не против повторить. Мин спохватывается и на секунду краснеет, но быстро берет себя в руки.       Юнги, расстроенный своей оплошностью, уселся напротив стеклянного окна и подпер рукой щеку, уставившись на улицу. С замиранием сердца он следил за всем, что происходило вдали, а потом и вовсе перестал дышать, когда спустя полчаса к дому подъехала дорогая карета. Кучер, остановивший пару гнедых лошадей, присвистнул, и Джин вышел во двор.       — Ну что, сказочник, не проворонь свою мечту, — подмигивает Намджун, а Юнги не может оторвать взгляда.       Через стекло он видит, как Джин открывает дверцу кареты и подает руку ей — мадемуазель Пак. Сначала показывается тонкая ножка в красных туфельках, потом длинное платье под старину. Изящная рука утопает в большой ладони Джина, и у Юнги жаром горят пальцы — он так хочет оказаться на его месте. Белокурые локоны под шляпкой падают на оголенные плечи, а бант на тулье кокетливо покачивается, когда мадемуазель кланяется хозяину особняка, а тот целует ее руку в перчатке до локтей.       Спустя несколько секунд мадемуазель Пак входит в столовую, и оба гостя замирают. Сейчас Юнги готов биться об заклад, что его друг прощается со своей гомосексуальностью, потому что не желать эту женщину невозможно. Под красное платье — красная помада, брови подведены черным, а ресницы густо накрашены. На шее — широкая черная лента, усыпанная камнями. Красно-черное — роковое сочетание! На идеально гладкой коже минимум косметики, совсем не так, как видел Юнги в театре — в жизни она еще красивее. Мин встает и на негнущихся ногах делает пару шагов вперед.       — Позвольте представить — мадемуазель Пак, — Джин кивает на Юнги. — Это писатель из Англии и ваш поклонник — господин Мин.       Юнги взволнован, но не отводит глаз. Он наклоняется вперед и целует тонкую руку, беря ее невесомо в свои ладони, как самую большую драгоценность. Рассмотреть лицо мешает черная вуаль, которую дама кокетливо поправляет.       — А это — господин Ким Намджун, м-м-м, предприниматель, — заминается Джин, представляя Намджуна.       Мадемуазель Пак кланяется и заинтриговано улыбается.       — Добрый вечер, господа!       Джин провожает Пак к столу, и она садится напротив Юнги. Прислуга принесла блюда, а в качестве спиртного — вино. Неужели в доме их французских друзей ничего другого нет! Ну или на крайний случай — они винные бароны, не иначе! Бешеная любовь к вину! Юнги чуть не давится своим напитком, когда видит, как мадемуазель Пак пригубила бокал. Перед глазами в памяти встает тот ужасный вечер в отеле. Идеальный букет! О Господи, Черный Лебедь нанес ему психологическую травму, и в Англии он бы судился с ним! Да ну на хрен, нет конечно, сконфуженно думает Юнги и заливается краской. На бледной коже румянец проступает слишком явно, захватывая щеки и даже уши. Стоит ли говорить о том, что теперь Юнги кусок в горло не лез. Когда ужин закончился, Джин подмигнул Намджуну, и они вышли осмотреть поместье, а Мин предложил погулять мадемуазель у пруда, разбитого в дальней части сада.       — Что привело вас во Францию? — спрашивает нежный голос, откровенно издеваясь над Юнги. Мадемуазель деловито расправляет складки платья и поправляет шляпку, надвигая ее больше на глаза.       — Я искал вас, мадемуазель, — Мин не кривит душой. Лучше знать всю правду, иначе зачем было год мучиться — чтобы снова впасть в неопределенность?       — Меня?       — Да, вы украли мое сердце и мой покой еще в Англии, когда приезжали туда на гастроли. Я не знал, что вы из Франции, поэтому искал вас на родине, а теперь нашел здесь. Надеюсь, вы не откажете мне в свидании с вами, мадемуазель.       — Вы настойчивы, господин Мин, — улыбается она. — Мне это нравится.       Юнги провожает ее к пруду, но мадемуазель Пак тянет его в беседку неподалеку. Наверное, она часто бывала здесь, если так хорошо знакома с поместьем. За пустой болтовней проходит больше часа, на сад опускается темнота и вечерняя прохлада.       — Позвольте дать вам пиджак, вы можете замерзнуть, — Юнги смотрит, как ее плечи подрагивают от холода, и встает, чтобы согреть спутницу.       — Спасибо, — отвечает мадемуазель, удерживая его руки возле себя и не разрешая разорвать объятий.       Юнги понимает этот жест правильно и притягивает ее к себе, разворачивая лицом и мысленно прося поцелуй. Губы актрисы дрожат и приоткрываются, а большего приглашения и не надо. Он приподнимает вуаль, накрывает ее желанные уста своими и целует нежно, стараясь не испугать, как это сделал прошлый кавалер тогда, за кулисами. Мин обхватывает ее талию, а она сама обвивает его за плечи, вставая на носочки. Поцелуй выходит таким медленным и нежным, трепетным, что его хочется растянуть подольше и утонуть в омуте удовольствия. В полумраке сада, где только трещат насекомые, они боятся нарушить свой хрупкий, только что построенный мостик, но мадемуазель Пак неловко отстраняется. Юнги уверен, что ее щеки в полутьме заливаются румянцем.       — Господин Мин…       — Не говорите ничего, — Юнги кладет палец на губы, запечатывая все слова, что она хотела сказать. — Я очарован вами окончательно и бесповоротно.       — Вы же совершенно не знаете обо мне ничего?       Тонкий пальчик в красной атласной перчатке ведет по груди мужчины, цепляя пуговицы и накаляя страсть внутри. Его грудь горит огнем, сердце бешено колотится, а настойчивая мадемуазель просто выносит мозги за пределы реальности. Шаловливый взгляд устремлен вниз, а рукой она ловко цепляет пряжку брюк, притягивая Юнги на себя.       — Что же, господин Мин, надеюсь, вы не откажетесь от своих слов.       За спиной Юнги слышит приближающиеся голоса — черт, Джин с Намджуном так некстати появились, но может быть оно и к лучшему. Мадемуазель таинственно улыбается, кутаясь в пиджак, и оборачивается на шум.       — Вы не замерзли? Хотите чай? — Джин кричит еще издалека, и Юнги дергается — он уже в своем номере почаевничал с Черным Лебедем, теперь воспоминаний надолго хватит.       — Я бы не отказалась от бокала вина.       Юнги давится кашлем и думает о том, что он сошел с ума — нельзя везде видеть то, чего нет. Если это станет паранойей, то лучше ему от этого не будет.       — Мадемуазель Пак, я вас провожу в дом, — Мин берет ее под локоть, и они отправляются в помещение, где прислуга уже согрела теплый чай с пирожными, специально купленными у булочника Гарше для этого случая. Пирожные мадемуазель не ест, но чай ее определенно отогревает. Джин с Намджуном по «странному» стечению обстоятельств куда-то исчезают, и гости остаются одни.       — Вы давно дружите с хозяевами? — Мин решает расспросить полезную информацию для себя и понять, насколько они близки — друзья, дальние родственники?       — Я слишком хорошо знаю хозяев дома, — мадемуазель склоняет голову. — Вы даже не представляете насколько.       Из-под шляпки на лице показывается улыбка, а сквозь черную вуаль на Юнги смотрят чернющие глаза, прожигающие нутро. Неуютно и неловко так, словно его жарят на раскаленной сковороде без масла. Горящие глаза, как у кошки, перед которыми Мин выкидывает белый флаг.       — Вы родственники?       — Можно и так сказать.       — О, Господи, если англичане очень пунктуальны и предсказуемы, то французы — гремучая смесь из загадок и тайн, — смеется Юнги.       — Никто ничего обо мне не знает —       Ни половина, ни четверть, ни треть...       Я б и сама не хотела быть тайной —       Но мало умеющих глубже смотреть... — декламирует француженка.       — О, мадемуазель Пак, я бы с удовольствием разгадал ваши головоломки, если вы позволите, — Юнги ходит вокруг да около, все меряя свою настойчивость и внутренне бьет себя за то, что считает свои слова слишком грубыми, пошлыми.       — Вы очень плохо разгадываете загадки, господин Мин.       Юнги опешил. Это его так сейчас отшили? Все же было хорошо, но почему? Раздумывать долго ему не дают, танцовщица берет Юнги за руку и тянет к лестнице.       — Давайте я покажу вам особняк! — смеется она, стуча каблучками по начищенному до блеска полу. Англичанину ничего не остается, как поспешить следом — французская страсть сведет его с ума. В этом он уже уверен.       — Но хозяева могут быть не довольны! — Юнги с ужасом думает, что сейчас он попадет в комнаты самого Черного Лебедя, и ему становится не по себе.       — Не беспокойтесь ни о чем, господин Мин!       Святая беззаботность! Они буквально взлетают на второй этаж, преодолевая по две ступеньки, и мадемуазель толкает двери в огромный кабинет-библиотеку. Здесь у Юнги отпадает челюсть при виде фолиантов в шкафах до самого потолка. Шекспир, Лао-Цзы, Руссо, Вольтер, Мольер, Ибн-Сина, Вашингтон — у него кружится голова от наименований книг и авторов на добротных корешках. Здесь есть редкие книги, многотомные издания, энциклопедии и романы — хозяева дома явно интеллектуалы, и Юнги становится неловко. Если Черный Лебедь не только хорошо отсасывает, но и чертовски умен, он готов признать свое поражение по всем фронтам и даже мысленно извиняется перед ним.       — Пойдемте же дальше! — она тянет его, зависшего перед книжным стеллажом, и вытаскивает в длинный коридор. Полутьма так пьянит, и Юнги хочется по-ребячески пошалить, прижать ее к стене и украсть поцелуй, в чем никак не может себе отказать. Пока Черного Лебедя нет, а Джин где-то влюбляется с Намджуном, у них есть минутка счастья, и она полностью принадлежит им.       Юнги на бегу держит мадемуазель Пак за руку и резко дергает ее, чтобы неожиданно остановить. Он сам чуть не сбивает даму с ног, но притягивает за талию и разворачивает к стене, припирая к двери в самой дальней части коридора, где свечи практически не достают, и лишь лунный свет через небольшие окна падает на лицо. Юнги обнимает ее, пытаясь восстановить дыхание от волнения — целовать в таком состоянии слишком самоуверенно, может не хватить воздуха, а оторваться от столь желанных губ — уж лучше смерть. Мадемуазель Пак, у которой сердце стучит не меньше, но запасов воздуха побольше будет, решает все сама и обвивает Юнги руками за шею, жарко целуя.       Она ласково и медленно раздвигает его губы, проскальзывает юрким язычком между зубов, но лишь быстро скользит по небу и не тянет интригу. Сдерживаться дальше нет ни сил, ни физиологических возможностей, иначе поражение настигнет быстрее и отпугнет еще больше. Дама прикусывает Юнги за губу и томно прикрывает глаза, поднимая голову, чтобы видеть его из-за вуали. Тишина, повисшая между ними, нарушается шумом, доносящимся из соседней комнаты. Теперь Юнги совершенно точно знает, куда ушел его друг и Джин, потому что скрип кровати и стоны высокого голоса вперемешку с хриплым шепотом Намджуна Мин узнает из сотен. Писатель моментально краснеет, и ситуация становится еще более неловкой, но мадемуазель Пак опускает вуаль и тянет Мина за собой вниз. Огромные настенные часы с боем пробили десять часов вечера.       — Мне пора, господин Мин, — она кокетливо закусывает нижнюю пухлую губу и подставляет руку для поцелуя.       Провожая даму к карете, приехавшей за ней в особняк, Юнги притягивает ее к себе и шепчет на ухо.       — Когда я смогу увидеть вас снова?       — Всему свое время.       — И все же, назначьте день, который я буду ждать, — Юнги так не терпится обозначить в календаре их встречу.       — Лишь день? — кокетливо спрашивает незнакомка. — Я больше ожидаю ночи.       О, боги, Юнги сейчас точно слышит то, что слышит? Это не игра его воспаленного сознания, или она действительно настолько смелая и отчаянная? Мадемуазель Пак его шокирует, но он готов познать все грехи французской любви, пусть даже это будет одна ночь. В голове у Юнги мешаются все слова, что он приготовил для пылкого прощания, поэтому дама улыбается и наклоняется к нему сама, шепнув на ухо:       — После премьеры. Я буду ждать вас в гримерке, господин Мин.

***

      — Они ставят «Жизель», Намджун. А еще у меня свидание сразу после спектакля. Я сойду с ума! — Мин нервничает и в который раз поправляет шляпу. Шейный платок сидит криво, пуговица не хочет застегиваться, а трость уже который раз выскальзывает из рук — вечер просто никудышный.       — Перестань нервничать, и тогда все встанет на свои места. То, что она согласилась на свидание — уже большая часть успеха. Ты ей понравился и это факт!       — Да, но я в полном замешательстве, — рассеянный Юнги кладет перчатку во внутренний карман пиджака, чтобы не забыть отдать.       — Тебя допоздна не будет, если что? — подмигивает Ким другу.       — С каких это пор я тебе должен отчитываться? — Юнги легонько ударяет его тростью и замечает чертиков, пляшущих в его глазах. — О, Господи, Намджун, только не здесь, даже не вздумай осквернять мою кровать, нет.       — Ай, подумаешь какой святоша взялся.       Юнги понял, что наставлять друга на путь истинный бесполезно, и решил не забивать себе голову в предвкушении грядущих событий. Ему есть о чем подумать.       Постановка прошла на высоте. Новая интерпретация «Жизель» никого не оставила равнодушными, а актеры уже третий раз выходили кланяться на сцену. Они срывали овации раз за разом, публика громко выкрикивала имена героев, а к сцене тянулись вереницы мужчин с цветами. Скромный, но дорогой букет из редкого сорта орхидей Юнги трепетно держал в руках, боясь надломить хрупкие стебли. Как и планировал, он стоял самым последним, и мадемуазель Пак, откланявшись остальным, подошла к краю сцены, чтобы уделить внимание Юнги. На протяжении всей постановки трепетные взгляды из-под полуопущенных ресниц, томные взмахи рук и поклоны в его сторону подпитывали Мина уверенностью, что этот вечер станет удачным.       Между ними оставалось несколько метров, как в театре раздался свист и за дверями послышались крики. Присутствующие в страхе оглянулись, а в толпе послышался шум. Дамы начали визжать, кто-то изображал обморок, настойчиво падая на руки кавалеру, а мужчины в возрасте выпятили животы и начали ругаться на французском.       — Жандармы! — прокатилось по рядам, как только двери громко хлопнули, и люди в форме заблокировали выход.       — Сохраняем спокойствие, мадам и месье! Всем оставаться на своих местах! Вам не о чем волноваться! — громкий голос капрала прозвучал грозно, чем еще больше напугал присутствующих.       Все начали оглядываться вокруг, и создалась нездоровая толкучка. Первыми со сцены убежали актрисы. Молодые девушки, поддавшись панике, пищали, а за ними пытались ускользнуть и остальные. На сцене началась неразбериха, тяжелые бархатные шторы терзались теми, кто торопился в гримерку. У Юнги на мгновение замерло сердце — жандармы могли прийти за ним! Господи, какой позор! Неужели они наследили в Англии? Где Намджун? Кто их мог сдать и что ему делать? В голове за одну секунду пронеслись десятки мыслей, и Юнги охватил животный страх, но внезапно его взяла за руку теплая маленькая ладошка в перчатке. Мадемуазель Пак спрыгнула прямо со сцены и потянула его в небольшую дверцу.       — Быстрее, Мин!       — Куда? — Юнги спешит за ней и не понимает, куда дальше сворачивать. В коридоре паника, но актриса ловко открывает одну из дверей и заталкивает туда Юнги. За спиной слышны шаги и крики жандармов, приказывающих разойтись по гримеркам — проверять будут каждую комнату.       — Чертов Ким Тэхен! — пытается восстановить дыхание мадемуазель, прислоняясь спиной к двери. — Это наверняка по его наводке. Придется как-то спасать твою тощую задницу, Мин, если ты уже вляпался из-за меня.       Юнги не особо понимает, что творится, но выбора нет. Пройти сквозь жандармов он не сможет, а здание явно окружено — бежать через окно тоже не вариант. Пока он лихорадочно осматривается и ищет выход из этой западни, в соседних гримерках громко хлопают двери. Жандармы быстро проверяют документы, осматривают помещения и входят в новые комнаты, приближаясь все ближе и ближе.       — Ай, совсем нет времени!       Мин ощущает резкий толчок в грудь, и от неожиданности он падает на небольшой диванчик, слегка ударившись спиной. Мадемуазель Пак поднимает края белоснежной танцевальной юбки и усаживается на его бедра, а затем берет лицо в ладони и смотрит прямо в глаза:       — Как только дверь откроется, возмущайся на французском, а пока наслаждайся. Понял?       Юнги ничего не остается, как согласиться, и она начинает жарко его целовать.       — Давай же, детка, — слышит он властный приказ и начинает отвечать на поцелуй, спасая свою жизнь.       Юнги немного напрягается, не рассчитывая на такое развитие событий. Слишком быстро, но и невозможно соблазнительно. С него стремительно слетает на пол пиджак, потом жилет и рубашка летят к чертям, создавая настоящий дикий беспорядок. Они и впрямь похожи на любовников, чья страсть требует удовлетворения здесь и сейчас. Он прижимает ее за талию и не может отпустить, а только лишь впивается в шею, вдыхая нежный аромат духов с кожи. Актриса приспускает платье с плеч, скидывает туфельки, расслабляет корсет на талии и подтягивает кверху юбку, чтобы обнажить соблазнительную ногу в белом чулке.       Сцена интима удастся, если Юнги не подведет в самый неподходящий момент, и Пак очень надеется, что нет. В гримерке специально зажжен свет, и языки огня пляшут на девственно белом платье, добавляя еще больше пикантности. Голый торс Юнги так пошло смотрится — то, что надо! Пусть жандармы только попробуют сюда сунуться!       Руки Юнги невольно опускаются на упругие ягодицы актрисы, и Мин чертовски хочет проскользнуть под платье, а потом оправдать все стрессом. Он подцепляет пальцами ткань и ныряет вниз, проводя рукой от колена по накачанному бедру вверх. Актриса изнывает от таких прикосновений и прижимается все ближе к партнеру, ложась на него и прикусывая соски на груди. Писатель мычит от нахлынувшего возбуждения, и точно также громко стонет она. Юнги очень хорошо, но так необычно — в живот ему упирается... Он разрывает поцелуй и с ужасом смотрит партнерше в глаза.       — Мадам и месье, предъявите документы! — резко открывается дверь в гримерку.       — Ах! Как вы смеете! Совсем уже обалдели! Выйдите вон, немедленно! — кричит Пак, имитируя испуг, и пытаясь прикрыть свои плечи и голого Юнги. Упругая попа актрисы в кружевных коротких панталонах предстает перед жандармами, и они резко краснеют и отворачиваются.       — Простите, извините... — бормочут крепкие ребята и пятятся назад.       — Вон! Это моя гримерка, я буду жаловаться вашему начальству! Как вы смеете!       — Пожалуйста, мадемуазель Пак, не нужно скандалов, извините.       Жандармы, покрасневшие с головы до пят, поспешно уходят и закрывают за собой дверь.       — О, Господи, получилось! Юнги, будешь должен! — Пак выпрямляется и откидывается назад, но с Мина не слазит. Ему тоже нужно восстановить дыхание — давно он так не играл. Импровизация — однозначно его конек. — Ты чего не орал? Чуть все не испортил.       — Ты... — Юнги не знает, какими словами описать то, что произошло, а самое главное — как?       — Ты такой тупой, Юнги, — обессиленно шепчет Пак. — Чего смотришь, не ожидал снова встретиться? Развяжи, пожалуйста, бант. И нет, я не слезу, мне тут удобно, милый. Да прекрати ты на меня так смотреть! Язык что ли проглотил?       Юнги на щеку ложится мягкая теплая ладонь, и он замирает, смотря куда-то через плечо. На столике в гримерке лежит его роман с закладкой почти у самого конца, под книгой — голубая перчатка.       — «Она была настолько же верна ему, как Солнце, не покидающее Землю. Танцовщица приходила каждую ночь, но будоражила лишь сон, а он хотел видеть ее наяву, касаться ее шелковистой кожи, чтобы обжигаться еще больше и сгорать, сгорать…» Я же обещал тебе, что прочитаю. Ну, мне понравилось…       — Блядь, какой же я дурак.       Вокруг зависла звенящая тишина, словно в помещении прозвучал выстрел. Юнги попали в сердце и убили его натуральность. Мин тревожно сглотнул и понял, что книгу давал только одному человеку. Рука у его лица нежно поглаживала кожу большим пальцем, успокаивая, но у Юнги нет эмоций — шок, сковывающий его тело, парализовал и сознание.       —Что, мой сладкий? Детка еще нуждается в подсказках?       Мин смотрит, как мадемуазель Пак вынимает шпильки из волос и снимает шиньон, встряхивая пушистые блондинистые волосы. Глаза у Юнги, узкие от рождения, становятся большими, как тарелки, поскольку он осознает весь объем пиздеца, который происходит сейчас — он лежит почти раздетый перед Черным Лебедем?!       Мадемуазель Пак медленно и грациозно превращается в мужчину, а Юнги только открывает рот, как рыба. Он встает с Юнги и плотно прикрывает дверь, закрывая на замок изнутри. Издали слышится крик жандармов — они поймали одного из актеров, который не уплатил государству налог от продажи дома, и скрывался от капрала. Слава Всевышнему, можно расслабиться!       Мин приподнимается на локтях и пристально рассматривает стоящего перед ним человека. Сейчас он замечает все — родинки, скрытые ранее под бантом, янтарные глаза, он даже сквозь женские духи слышит запах его одеколона. Как же он не догадался? Эти губы, Господи, эти губы, что сводили его с ума! Черный Лебедь толкает его на диванчик и садится сверху, расправляя неудобную юбку. Он удерживает его за руки и придавливает к простыням, тяжело дыша от возбуждения.       — Ты проиграл мне, Мин Юнги, — шепчет он ему на ухо, — и это фиаско. Но мы еще можем сделать наш вечер не таким скучным.       — Черный Лебедь, — обреченно говорит Юнги. — Так вот почему ты не хотел представиться.       — Месье Пак Чимин, — вежливо отвечает блондин. — Из приятного могу тебя утешить, что сегодня ты будешь стонать мое имя.       Юнги замирает и чувствует, как язык партнера прикусывает его хрящ и нежно обводит по краю ушной раковины. Громко и пошло, как ему нравится. Возле линии челюсти Мин получает сдержанный укус, от которого пьянит, а дальше этот чертовски горячий язык вытворяет такое, что Юнги не снилось ни в одном самом пошлом сне. Как прикосновениями бабочки, своим розовым шершавым кончиком он проходится по бледной груди писателя, выбивая стоны возбуждения, приближаясь к припухшим от возбуждения соскам, горошины которых Пак больно прикусывает, заставляя Юнги выгнуться то ли от боли, то ли от наслаждения.       Юнги кажется, что сейчас он ни на что не способен, но организм быстро доказывает обратное, напоминая, что Черный Лебедь его еще возбуждает и очень даже. Мин заглядывает тому в глаза и встречается с насмешкой. Чимин прикусывает нижнюю губу, отпуская руки партнера, чтобы дать ему немного свободы. Ему хочется доминировать, но он не против ухаживаний во время секса, а уж внимания к своей персоне — тем более. Юнги, лежа на диванчике, обхватывает его за талию и чувствует, как его член дергается от возбуждения. Пак посмеивается, но Мин тянет его на себя и опрокидывает на пол.       — Играешь против правил, — раздается соблазнительный голос снизу. — Но я пока разрешаю.       Чимин лежит на полу с разметавшимися по пиджаку Юнги белыми волосами, и Мин признается, что никогда не видел ничего более красивого. С парня можно писать картины, делать героем романов, да он совершенен в своей универсальности. Женщина… Юнги не перестает смотреть на Пака, чья грудная клетка поднимается от напряженного дыхания. Он попал в западню, расставил капкан и планомерно заманивал его туда, а сегодня защелкнул механизм. Пойман! Юнги готов смеяться сквозь слезы. Как же его профессионально провели!       — Я признаю, что был…       — Тупым? — подсказывает Чимин. — Если бы не жандармы, ты бы меня еще долго не раскусил.       Он игриво поднимает брови и высовывает язычок, снова прикусывая между зубами. Как тогда.       — Раздень меня.       Приказ в тишине еле слышен, но Юнги и без него понимает, что нужно делать. Чимин приподнимается на лопатках, чтобы писатель просунул руки и окончательно развязал шнуровку на спине, и они снова сталкиваются в жарком поцелуе. Паку неудобно, но он вылизывает рот Юнги, придерживая того рукой за шею. Ленты рвутся, и наконец-то тугой корсет дает возможность набрать больше воздуха. Чимин снимает его, после чего поднимает таз, чтобы Юнги стащил юбку.       То, что открывается перед взором Мина, стопорит его сознание, и шестеренки в головном мозге перестают крутиться, цепляясь одна за другую. Система дает сбой, хотя он уже не уверен, что она когда-то работала. Перед ним идеальное натренированное тело, худоватое, но с очерченными мышцами и ни граммом жира. Со впалого живота можно воду пить и Юнги уверен, что еще не раз сделает именно так. Внутри тела разгорается пожар, на который он машет рукой, а глаза спускаются дальше и блядь... Чимин в женском белом кружевном белье и белых чулках, которые на загорелых мужских бедрах смотрятся слишком откровенно и порочно. Он видел его в пачке, открывающей взору едва не больше положенного, но сейчас, когда кружева уже промокли от спермы, бесстыдно изливающейся со вставшего члена, Юнги откровенно коротит.       Чимин извивается перед ним, смотря на пах партнера, чей неоднозначный размер подрагивает, прижавшись к животу. Очертания под брюками не дают Паку покоя, и он выныривает, ловко переворачиваясь под Юнги, пока тот залип на картину. Пак оттягивает мешающую ткань, оставляя англичанина окончательно голым, и кидает вещи в сторону. Юнги готов завыть, но, как только француз становится на колени и целует его возбужденный половой орган, он не сдерживается и стонет: «Чимин».       — Я же обещал тебе… — шепчет ему Пак, не отвлекаясь от того, что делает едва ли не лучше, чем танцует.       Чимин толкает Юнги на живот и ложится сверху, прижимаясь к худому бледному телу. Его возбуждение упирается партнеру в задницу, укладываясь аккуратно между половинок, и Мин ощущает влагу на своей пояснице. Пака раздражает белье, все эти кружева только натирают нежную кожу, поэтому он прикусывает Юнги за лопатки и подбирается к шее, зарываясь в линию роста волос на затылке.       — Сними с меня это, ты же хочешь.       Юнги дрожит от возбуждения, но ему стыдно признаться, что руки могут подвести. Чимин невообразимо красивый, на него физически больно смотреть и писатель умирает с каждой секундой, вглядываясь в его глаза.       — Ну ты и сучка.       — Не стану отрицать, — томно протягивает танцор. — А еще могу быть любимая и твоя.       Юнги стягивает с его ног чулки и кружевной белье. Аккуратный член, прижатый к животу, дергается от прикосновений его рук, но Чимин выскальзывает из-под Юнги, не давая тому опомниться.       — Я сверху, привыкай.       Он разворачивает Юнги и целует внутреннюю сторону бедра, заставляя ноги Мина ослабеть и разъехаться в разные стороны, раскрываясь все больше. Юнги не может понять, стыдно ли ему, но точно хорошо, а еще в голове снова пусто, и тело наполнено слабостью. Чимин спускается от тазовых косточек к коленкам, целует каждую и сгибает Юнги ноги, чтобы тот удобнее уперся в кровать. Вставший член у Юнги болит и налился кровью, но Чимин крепко сжимает его у основания.       — Ты еще не готов, котенок, потерпишь для меня?       Расфокусированными глазами Мин находит его лицо и выдыхает, готовясь чуть не выть от напряжения. Как будто у него есть выбор? Теперь он его должник.       — Мой хороший, — приговаривает Чимин и собирает в ладонь смазку со своего члена.       Он проскальзывает между ягодиц Юнги, который пытается свести ноги вместе от непривычки, и достигает пальцами напряженного ануса.       — Я не сделаю тебе больно, если ты расслабишься, — раздается тихая команда, а в награду Мин получает укус в живот возле пупка.       Сопротивляться нет смысла и Юнги выбирает путь наслаждения. Черт бы его побрал и гори оно синим пламенем — он уже не хочет сдерживаться, а тело требует разрядки. Крепкая хватка не оставляет шансов, и Мину приходится держаться из последних сил, а Чимин делает все быстро, но аккуратно и ласково. Один палец тут же проскальзывает внутрь, поэтому на выдохе Юнги получает поощрительный укус куда-то в ребро.       Движения пальцем у него внутри новые и неизведанные, он даже не знал, что его тело имеет столько точек, которые отзываются на прикосновения Чимина. Юнги быстро привыкает и толкается сам, доверяясь партнеру, который быстро добавляет второй, лаская того ритмичными поступательными движениями. Спустя пару минут Пак добавляет третий, а Юнги уже не может терпеть — он виляет задом, пытаясь то ли соскочить, то ли получить больше, но Чимин жалеет и закидывает его худые ноги себе на плечи.       Проникновение такое нежное, что Юнги практически не замечает дискомфорта от того, как его стенки растягивает немалый размер. Головка проскальзывает, и Мин кривится, но дальше лучше, хорошо и полно. Боли нет, осталась лишь слабость и сладость, потому что Пак умудряется во время толчков мазнуть языком по губам Юнги. Мину хочется отплатить ему тем же, но Чимин только шипит, чтобы тот не отвлекался, а получал удовольствие. Он раскачивается, вгоняя член глубже и доставая до самой простаты, отчего приближает оргазм партнера в разы быстрее. Спустя пару минут Юнги уже не может терпеть и изливается себе на живот. Он красиво выгибается, упираясь лопатками в пол, вытягивает шею и запрокидывает голову, покачивая прядями черных волос.       — Блядь, Чимин! Ах ты ж!       Юнги выкрикивает его имя на пике, заводя блондина еще больше. Он не перестает трахать Мина, который еще не отошел от оргазма, и при виде его надломленных в экстазе бровей кончает сам, изливаясь глубоко внутрь и притягивая Юнги к себе за тощие молочные бедра. Англичанин буквально чувствует пульсацию его члена в своей заднице и думает, что лучших ощущений в жизни он уже не получит.       Чимин не выходит из него, а только позволяет опустить ноги и упирается руками по обе стороны от его талии. Юнги загнанно дышит, ловя перед глазами фейерверки, а прямо перед ним колышется копна светлых волос. Со лба Чимина капает пот, собираясь каплями на животе писателя и смешиваясь с его спермой. Мин тянет руки и зарывается в пряди Чимина, мурлычущего от нежных прикосновений. Словно кошка, он подается вперед, выходя из тела партнера, и ложится рядом, чтобы отдышаться.       — О, Господи, это потрясающе, — говорит Юнги, прикрывая глаза и восстанавливая сердечный ритм. — Я даже не думал, что «Жизель» закончится так… м-м неожиданно. Эх, права была цыганка — я получил самую большую драгоценность. Ты ведь пойдешь со мной на свидание?       — Я с тобой абсолютно согласен, — Чимин целует его в губы. — Пойду.       Теплота от тела Чимина до невозможного интимная, и Юнги доверительно перебирается на грудь, вдыхая его запах и укладывая голову на плечо. От духов и одеколона след простыл — остался чисто мужской аромат, смешанный с запахом секса. Они лежат, утомленные и беспредельно счастливые, насколько только может человек измерить свое счастье.