Меч — вполне реальный, висящий над его головой на тонкой невидимой нити, покачивается на ветру, обещая… страшное. «Тик-так, Серкан Болат. Выбирай, Серкан Болат. Ты не сможешь бежать от этого вечность…» И ему придется выбрать, хотя так жутко. Раньше он всегда видел один четкий путь — наиболее правильный — отметая все другие варианты. Но теперь перед ним — развилка из трех вероятностей. И каждая манит по-своему, сулит счастье и радость, но… вдруг он свернет не туда? Вдруг его поворот станет той точкой, когда его жизнь покатится под откос? И Серкан решается: — Я пойду направо.
***
Резко вынырнув из объятий сна, Серкан подскочил на своей больничной кровати, часто вдыхая и выдыхая. Все хорошо, никакого меча, никаких песочных дюн. Он в безопасности, и ему ничего не угрожает. Ладно, почти ничего. Серкан никогда не боялся принимать решений. На самом деле, его спокойствие в принятии решений в критических ситуациях было практически легендарным — когда люди видели только плохое, из всех вероятностных вариантов Болат выбирал самый рабочий, что приносило всему предприятию успех. Он считал это своей практически… супер-способностью, пожалуй, если бы он верил в существование подобных. Но на каждую супер-силу есть свой криптонит. Серкан думал, что у него нет слабостей, но вот его бессознательное считало иначе, ставя перед мужчиной выбор, который был одновременно жутко простым и невероятно сложным. Понятное дело, речь шла не о дорожках в пустыне, здесь было что-то более насущное и важное. Работа? Нет, вряд ли, Болат хорошо знал свою команду и был более чем уверен, что компании не страшны никакие кризисы. Здоровье? Тоже маловероятно — каким бы ипохондриком он ни был, он прекрасно чувствовал свое тело сейчас: небольшой дискомфорт, но он в хороших руках, в замечательной больнице (вряд ли Селин бы не вытащила его, будь это место неподходящим под стандарты Болатов). А значит, все будет хорошо, рано или поздно. Значит, личная жизнь? Блондинка многое рассказала ему, когда закрывала белые пятна в его памяти. Знакомство с таким новым собой было… неожиданным. Он до сих пор не мог поверить, что это все не шутка какая-то, что он действительно вел себя безрассудно. Воистину все влюбленные сумасшедшие, но… хочет ли он быть таким влюбленным? Серкан с детства верил, что от любви — настоящей любви — одни лишь проблемы. Что хорошего принесла ему любовь отца? (который изменил матери и предпочел скрыться из их жизни, не отвечая за свои поступки, как сам тому учил маленьких Серкана и Альпа) Что хорошего матери принесла любовь к детям? (страшную агорафобию после смерти одного сына и, наверняка, ворох других медицинских проблем после аварии второго) Что хорошего ему принесла «любовь» к Эде? (сплошные кардиологические проблемы, симптомы которых едва ли недавно удалось купировать) Любовь, как в романах — безумие, делирий, болезнь, практически смертельная. Любовь тихая, спокойная, покорная — вот есть настоящее чувство. А значит выбор здесь только один.***
Селин пришла практически сразу и наперевес с ноутбуком — как она пошутила, имидж-проблемы никогда не знают ни отпусков, ни выходных, ни болезней. Ей разрешили уехать в бессрочный отпуск, но при условии, что она всегда будет на связи, так что, как только состояние Серкана признали далеким от критического, девушка снова вернулась к работе, ведя дела в удаленном формате. — Как ты себя чувствуешь? — наконец спросила блондинка, оторвавшись от экрана. Все беды компании, в которой она сейчас работала, разрешились, журналистов настойчиво попросили не публиковать некоторые вещи до определенного срока, можно облегченно выдохнуть. Серкан пошевелил головой, наклоняя ее в разные стороны. Часть тела отозвалась… пристойно, даже почти без боли. — Уже лучше, — ответил мужчина, завершив свой медицинский тест, на что девушка усмехнулась. — Селин, я, на самом деле, хотел поговорить… — О чем? — О будущем. Атакан перестала улыбаться. Вздохнула. Прикрыла глаза. — Ну, мешать я вам не стану, — начала она медленно, осторожно. — Как только ты будешь в состоянии лететь в Стамбул, мы с госпожой Айдан наймем тебе хорошую сиделку на время полета, и я вернусь в Данию. Мои контакты у тебя есть, но… Серкан прервал ее жестом на середине слова. — Я хочу, чтобы ты осталась. Пауза. — Как моя девушка. Блондинка посмотрела на Серкана огромными, как зимние озера, голубыми глазами, явно не веря и думая, что это какая-то шутка. Но Серкан Болат не умеет шутить. Никогда не умел. — Ты, черт возьми, совсем что ли крышей двинулся? — взорвалась Селин, вскакивая с кресла, и мужчина порадовался, что ее ноутбук стоял не на коленях. — Нет, я уверен в своем решени. Девушка истерично расхохоталась. — А меня ты спросить не хочешь?! — оскорбилась она. — Может быть, я не очень-то горю желанием быть заплаткой! — Не понял… Серкан и правда не понимал, к чему этот взрыв эмоций. Селин же только и делала, что пыталась завладеть его вниманием, с самого детства, так в чем же проблема? — Ты ничего не помнишь… — Атакан горько усмехнулась и рухнула обратно в кресло, покачивая головой. Вздохнув, она продолжила: — Предложи ты мне это полгода назад, я бы согласилась, не раздумывая. Тогда я еще… боролась. За тебя, за нашу, как мне тогда казалось, неумирающую любовь. Но каждый раз… — она споткнулась на слезах. — Каждый раз… Ты отталкивал меня все дальше и дальше, бил все больнее и больнее. Я… я так больше не буду. Не хочу. Не стану верить в лучшее, чтобы потом, когда ты все вспомнишь — а ты вспомнишь, ты же упрямый! — снова остаться одной с разбитым сердцем. Она начала собирать свои вещи, пока Серкан ошарашенно следил за ее действиями. С разбитым… но ведь он же сказал ей! Он все решил! На прощание девушка обернулась и смерила мужчину каким-то очень несчастным взглядом, боль из которого сквозила и проникала под кожу. — Это было очень подло, Серкан. Такое я не прощу даже тебе — особенно тебе. И она ушла. Ушла, практически хлопнув дверью, и перестала появляться в его жизни, сознательно игнорируя все их контакты. Он открывал глаза по утрам, думая о ней, проходил долгие часы реабилитации, размышляя о ее словах, засыпал с идеями того, что скажет ей, когда они встретятся. Со стороны могло бы показаться, что Серкан Болат — влюбленный мальчишка, пытающийся разобраться в том, как вернуть даму своего сердца, но на деле же… Серкан просто не понимал, где он ошибся. Всё его чутье, все его расчеты всегда говорили, что Селин — константа в его жизни, она никуда не денется, не выкинет ничего необычного, будет идеальным его партнером. Впрочем, это же женщины, перебесятся и успокоятся. Наверное. В любом случае, прежде всего было необходимо разобраться и с другими насущными делами. Госпожа Атакан в курсе его решения, значит, настало время поговорить с остальными… Прежде всего, госпожа Айдан. Айдан Болат была известна своими эксцентричными реакциями и некой истеричностью в голосе, и вряд ли за тот год, что он (без)возвратно забыл, что-то кардинально изменилось в ее характере, правда же? Оказалось, жизнь была более чем в состоянии подбрасывать ему сюрпризы, ведь его мама — та самая, что чуть не отреклась от сына, когда Селин разорвала с ним все отношения — отреагировала относительно спокойно. Покивала на его заявления, что он жив и здоров (относительно), вздохнула и сморщилась, услышав его выбор в пользу Селин, и категорично прервала его монолог, вскинув руку характерным жестом: — Как скажешь, сын мой, — ответила она на все его слова. — Но с Эдой — будь так любезен — объясняться будешь сам. И видит Аллах, тебе придется придумать адекватную причину, чтобы заставить эту девочку принять твое решение. М-да, кажется, Болат думал, что самый сложный разговор с мамой? С госпожой Йылдыз все было хуже. Намного хуже. — То есть, — голос девушки дрожал, и никакие помехи видеосвязи не смогли бы так ярко передать ту боль, что была в этих словах, — ты остаешься с ней, да? Серкан мог бы смягчить пилюлю. Сказать, что он все еще думает, но помолвку им нужно разорвать. И что он может никогда ее и не вспомнить, а зачем ей тогда тратить жизнь на человека, что не сможет по достоинству оценить такую сказочную девушку. Но он — Болат. И не в его правилах так бессовестно врать. — Да, госп… Эда. Да. Я так решил. — Почему? Практически навзрыд. Мужчина задумался, помня о словах матери. — Потому что то, чтобы было между нами… я этого не помню, — Йылдыз вдохнула поглубже, видимо, чтобы разразиться очередной убедительной тирадой, но он пресек ее попытку на корню: — Нет, не перебивай. Она тут же замолчала, готовая внимательно выслушать все его доводы. Возможно даже предоставив свои аргументы. С выкладками, графиками и прогнозами о будущих доходах, потерях и… тьфу! — Я… я не помню, Эда, и не думаю, что хочу вспоминать, — Серкан почесал затылок. — Знаешь, Селин мне рассказала, как это было. Умопомрачительно. Страстно. Безумно. И неправильно, потому что боли было больше, чем счастья, — тут он прервался, чтобы произнести фразу, в которую верил больше всего, и в которую такая разрушительно прекрасная Эда Йылдыз вряд ли сможет поверить. — Такая любовь, что была между нами — это болезнь, Эда. Я больше не хочу идти по этому пути. Иначе в конце нашего жизненного туннеля нас ждет крушение поезда. Брюнетка покачала головой, прошептала еле слышное «Извини» и прервала звонок. Опешившему Серкану было нечего ей противопоставить. Да и чего он ждал? По рассказам его близких, эта девушка была его прямой противоположностью, вряд ли она бы спокойно приняла его выбор, согласившись разорвать какие бы там ни были отношения. Острым, к сожалению, оставался вопрос партнерства в холдинге, но мужчина понадеялся на импульсивность молодой госпожи, что наверняка сейчас проклинала его по чем свет стоял и думала о том, как бы посильнее насолить. И хотя все его друзья говорили в один голос о доброте сердца этой девушки, как-то некстати в голове мелькнул эпизод с счетом из автомастерской от повреждения ключом дверей одной из его машин. Доброта, говорите… Ну-ну… Так к его длительной реабилитации в физическом плане добавились в том числе и сеансы с психотерапевтом, официальной задачей которого было «оценить психические реакции пациента и, при необходимости, принять соответствующие диагнозу меры», но который по факту помогал пациенту разобраться в хитросплетениях собственного мозга (хоть они и спорили об этимологии слова, Серкан все равно отказывался принимать факт «лечения души»). Селин так и не появлялась. Во всяком случае, когда он был в сознании — эти моменты она, как будто ведомая каким-то шестым чувством, игнорировала как могла. Он продолжал получать от нее передачи каких-то свежих фруктов, чувствовал иногда в палате тонкий шлейф ее парфюма, но самой девушки не видел и не слышал — она не отвечала на смс, звонки перенаправлялись на голосовую почту. — Доктор, — спросил однажды Серкан на сеансе, не в силах больше разбираться в этом самостоятельно, — мы же не обязаны говорить только о моем душевном состоянии, не так ли? — Ну, — протянул мужчина, делая пометки в своем уже успевшем надоесть Болату блокноте, — мы можем поговорить о погоде, если это то, в чем вы нуждаетесь. — Нет, я бы… я бы хотел поговорить о женской психологии. — Интересно. Психотерапевт замолчал, приглашая мужчину излить душу. Серкан заерзал в кресле от неудобства — ну, не любил он так свободно обо всем рассказывать, ну, что поделать. Но слова полились сами собой, словно кто-то перестал сдерживать невидимую внутреннюю преграду: — Выбирая между двумя… женщинами, я выбрал ту, что была со мной всегда. С самого детства, — Серкан оглянулся вокруг себя, пытаясь подобрать слово. — С ней всегда было уютно. Она столь же практична, как я. Столь же логична, как я. Была… — тут он позволил себе усмешку. — Логичной она все же была. А сейчас с чего-то зубы показать решила. Доктор продолжал делать пометки. А затем поднял взгляд на пациента. — Ответьте себе — ну, можно и мне — на два вопроса. Давайте по порядку. Первый вопрос — вам было уютно или удобно? Болат задумался. А разве это не одно и то же? Озвучив свое недоумение, он получил со стороны врача усмешку и неодобрительное покачивание головой. Второй вопрос явно был призван поставить Серкана в тупик. — Вы говорили про логичность своей избранницы в прошедшем времени. Неужели вам удивительно, что ваши близкие — тоже живые люди? — Не понял. — Ваша любимая, по вашим же словам, — тут мужчина решил отложить блокнот и обратиться к своему пациенту непосредственно, — была логичной. Вы сами это подчеркнули — была. — Да, но… — Но сейчас она — как вы сказали? — зубы показала? — Да, — пробормотал Серкан, в который раз задумываясь, что терапевты зазря дерут с него деньги. — То есть, вам было «уютно», когда она «логично» под вас прогибалась, не так ли? — лукаво спросил врач, ожидая реакции. А пациент предпочел сыграть в статую — непонимающую, ошарашенную и — мо-о-ожет немного смущенную — И теперь я повторю свои вопросы еще раз — уютно или удобно вам было? И удивительно ли для вас, что, может быть, впервые в жизни ваша избранница выбрала не вас, а свои чувства? Где-то на краешке своего сознания Серкан отметил — нет, деньги все же не зря берут. Такой простой вывод, но такой очевидный! И никогда не приходивший ему в голову. Доктор покачал головой. — На сегодня время нашего сеанса закончилось, мне пора, — мужчина встал, приглашая Болата к выходу. И уже в дверях опомнился: — Ах, да. Я подписал вашу характеристику. В выписке будут рекомендации касательно продолжения терапии для вашего следующего врача — если вы, конечно же, пожелаете ее продолжить. А так — физически и психически вы готовы продолжать жизнь вне стен нашего чудного заведения. Поэтому удачи, господин Болат. Пусть все пройдет. Из больницы его никто не выгонял. Все-таки, это был очень уважаемый госпиталь, и они дорожили своей репутацией. За деньги они были готовы решить любой — от юридически-сложных до бытовых — вопрос. Поэтому Серкан задержался еще на неделю, решая дополнительные вопросы, устраивая свой переезд и… надеясь, что Селин все-таки зайдет попрощаться. Если не чтобы еще раз плюнуть ему в лицо (видит Аллах, он этого заслуживал), так из уважения к их общему прошлому. И он не ошибся. Однажды утром он вновь почувствовал ее духи — девушка принесла ему завтрак вместо медсестры. Он хотел было подорваться и что-то сказать, но девушка упрямо протянула ему поднос, нахмурившись. — Я буду говорить только, если ты будешь есть. Внимательно, тщательно пережевывая каждый кусок. Условие странное, но он согласился. И только потом понял, что требование Селин поставила только с одной целью — чтобы он молча слушал и не мог ее перебивать. — Я пришла к тебе, — начала блондинка, смяв в руках уголок какой-то папки с рабочими документами, — хотя не стоило бы. Мой психотерапевт считает, что я легко могу снова поддаться своим чувствам и подстелиться под тебя, а я этого так не хочу, — она закусила губу, отвернувшись. Пальцы отогнули уголок в другую сторону. — Но мы обсудили все. И я пришла к выводу, что я… не против. Попробовать. Она не против… Что?! В ответ Селин протянула ему папку. Под картонной обложкой значилось «Контракт на отношения». Памятуя про условие, Серкан продолжил молча жевать кусок… чего-то, выразительно подняв брови. Девушка поспешила объясниться: — Когда-то с Эдой вы подписали контракт на фиктивные отношения. Что-то стрелой боли по щеке промелькнуло в его памяти, но он отмахнулся от этого воспоминания — не время и не место. — Я хочу заключить с тобой похожий договор. Ты действительно робот, Болат, — Атакан вздохнула. — Ты не умеешь жить, как нормальные люди. Но с ней ты смог, и, возможно, потому что любую свою прихоть она прописала на кусочке бумаги. Я хочу так же, — в голосе проскользнул доселе неизвестный Серкану эгоизм. — А это, — она повела подбородком, указывая на стопку бумаг в папке, — регламентирует все мои желания. Можешь вписать свои, если хочешь. Можешь оставить как есть. Но это — мои условия. Разумеется, — быстро добавила она, — контракт не бессрочный. Три месяца, с возможностью продления, — она сжала губы, внимательно наблюдая за его реакцией. — Мы попробуем. И посмотрим, сможешь ли ты предложить мне что-то, что будет меня устраивать. Такая Селин — властная Селин — была ему незнакома. Его Селин была податливой и мягкой, ее можно было оставить на несколько вечеров одну за забронированным для свидания столиком, и она не скажет тебе слова против. Эта Селин… он не знал, чего от нее ждать. Но, с другой стороны, чего ему бояться? Он ведь сам принял решение. Поэтому с улыбкой — самой искренней и только для нее — Серкан снял с ручки колпачок и поставил размашистую подпись, даже не читая. Ради нее он готов был попробовать. Попробовать стать человеком.