***
Кто неделю назад обливал слезами подушку, не желая никуда уезжать из родного дома? Неужели та самая донья Аделаида, которая кружится по верхней палубе и, мурлыкая «Лиллибуллеро»*, репетирует реверанс перед королевой? А правда, что молодой сеньор Кристано (обычно гостям представляли Кристину этим именем), который сейчас с такой тоской глядит в сторону удаляющегося берега, ещё в прошлом месяце чуть не сбежал на китобойном судне, пока мастер Джереми не мог нарадоваться, что наконец-то справит для его драгоценной доньи корсет из настоящего китового уса, как у аристократок с континента? Несмотря на все их разногласия с сеньорой Ордуньо, в Санто-Доминго всё-таки хорошо, привольно, да и старый губернатор её любит. Он поначалу тоже хмурился, но, присмотревшись к избраннице дочери, довольно скоро рассудил, что если выбирать между Кристиной и Диего, недостатки последнего слишком значительны, чтобы искупить их можно было одним ношением штанов. К тому же, на людях Кристина прекрасно справлялась со своей ролью, вводя даже опытных военных в заблуждение своей флотской походкой, и штаны на ней смотрелись изумительно. По-своему он даже привязался к бесшабашной пиратке, которая, по собственному выражению, намотала бы потроха на бушприт тому, кто осмелится ещё хоть раз подвергнуть губернаторский авторитет сомнению, а через пять минут с трогательной заботой отогревала в ладонях озябшие руки Аделаиды, целуя кончики её пальцев. Ей будет не хватать его советов и особенно разрешения сидеть, закинув ногу на ближайший стул – привычка, доводившая утончённую сеньору едва ли не до белой горячки. И никогда раньше Кристина так много не обсуждала с ним белую кость и голубую кровь: – Если меня не станут проверять на эту вашу аристократичность, я не подведу, – губы Крис всегда плотно сжимались, когда она говорила о чём-то серьёзном, от чего она становилась ещё больше похожей на мальчишку. Губернатор хитро улыбнулся. – Не говори госпоже Касильде, но я в тебе никогда не сомневаюсь. Ты же у нас разумный мальчик. Чёрт, Крис, перестань краснеть хотя бы сейчас! Но приятно же, когда так про тебя говорит родной тесть. А может быть, просто скучает по никогда для неё не существовавшему доверию между отцом и дочерью? Неважно... Важно то, что теперь уже ничего не изменить, и под скрип всех трёх мачт ветер несёт их туда – в Испанию. Родину Диего. Сложно об этом не думать. Долго плыть. Добрых два месяца. А в её жилах ведь не течёт испанской крови. Кажется, это долго, когда не занимаешься делами. Как ни хорошо помнила Кристина уроки старого Пью, супругу доньи Аделаиды не полагается крепить снасти и просмаливать шкентель. Но на самом деле два месяца – это очень короткий срок, когда нужно покрыть грунтом всю прошлую жизнь и если не написать другой картины поверх неё, то хотя бы замазать холст новой краской. Кристине не просто некогда заскучать – порой за целый день лишь вечером удаётся вырвать возлюбленную из цепких лап доктрины испанского этикета. – Ещё раз – кто такая эта виконтесса и почему два – прошу заметить, два капитана – должны водить хороводы вокруг неё? В такую качку перо держать совсем невозможно. Перо вообще держать почти невозможно, все пальцы в чернилах. И хорошо, если от этих чернил ещё пол не надо оттирать – а в доски они впитываются не хуже крови. Но она взяла в жёны настолько образованную женщину, что та даже огрызком карандаша и у себя на коленке пишет так, что залюбуешься. На переносице повисла упавшая ресница, и даже смахнуть некогда – вот как старается. – Обычно такие вещи не делаются, но по протекции она заступила место маркизы де Тремолль и сама стала камарера-махор при новой королеве, – Аделаида отвечает как хорошо вызубренный урок, но кажется, что она сама толком не понимает сказанного и пускается в путаные объяснения. – Камарера-махор – это что-то очень важное. Это важнее, чем просто камарера – придворных дам может быть много, а камарера-махор всегда одна, и она состоит при королеве как дуэнья и приглядывает за нравственностью всех дам – ну знаешь, чтоб мужчины к ним на балкон не лазили и всё такое. – Другими словами, как наша мадам над бордельными девушками, – тонкое движение губ сдувает ресничку, ласково касаясь тёплой кожи. Такой мягкой и пахнущей морскими брызгами. Тогда океан кутал её бирюзовой волной, распуская по ветру огненно-рыжие кудри, а она целовала капли воды на её теле... – Ну... можно и так сказать, – твоя очередь краснеть, да, Адель? Когда раньше приходилось прятаться от пиратов и не позволять даже после сражения осматривать раны, Крис прекрасно понимала, чем ей грозит разоблачение. Сейчас получалось как-то непонятно – по словам Аделаиды, эти все доны по большей части ведут себя смирно, не шляются по трактирам, не посылают через слово к дьяволу и не пляшут на столе даже в пьяном виде, но почему-то разоблачение именно от этих сухопутных и абсолютно безвредных существ грозит им обеим чем-то таким, что даже нельзя рассказать. – И поэтому мы должны развлекать её важность, да? А если у нас не получится, меня закуют в кандалы и бросят в Саладеро**, правда? Но разве ты в меня не веришь? Мы уже... и не из одной тюрьмы... выбирались. И я выберусь... обязательно выберусь... Придумывание легенды происхождения Кристины, а точнее рисование родословной прямо сейчас поглощают Аделаиду так сильно, что ровный, ничего на свете не боящийся голос любимой убаюкивает её бдительность и она забывает о коварстве пиратов. И очень-очень напрасно! Пираты никогда не упускают своей добычи. Стараясь не дышать, доблестный капитан «Моржа» тихонько перебрался к стенке и по-мальчишески потянул рыжую косу. Это была тщательно спланированная ловушка, в которую тут же попалась ничего не подозревающая донья. Ой, генеалогическое древо дона Кристано выпало из рук и свалилось на пол, вот досада-то, а самая образованная женщина на свете не успела даже вступиться за свой интеллектуальный труд, внезапно оказавшись упавшей на спину и пойманной закалёнными натяжкой канатов руками этого самого дона. – На сегодня достаточно, а то моя благородная орава родственников распоясалась до того, что уже отнимает у меня мою маленькую Адель. – чёрные колечки волос упали вниз, щекоча шею Аделаиды, а решительная рука уже нырнула под пышные юбки и отправилась исследовать все тайны, сокрытые под ними, уже почувствовав знакомый трепет ожидания умелых ласк. Вот же хитрюга! Не желая оставаться в долгу, Аделаида вся подалась навстречу ей, обхватив шею своей неукротимой пиратки, потянулась губами к её губам, чувственно выдохнув, когда шустрые пальчики дразняще пробежали по внутренней стороне бедра, и дёрнула зубами кружевной край рубашки. Думаешь, что поймала, да? Кристина закусывает губу, совсем не возражая против полёта скомканной рубашки куда-то в угол каюты. Ей уже не терпится ощутить, как лепестки губ Аделаиды будут ласкать её грудь, словно желая вознаградить за все лишения, за все перетягивающие бинты, выпавшие на её долю, прихватывая сосок и очерчивая язычком ореол, как желание любви огненным шаром упадёт в их сплетённые тела, а горячие губы сомкнутся в глубоком, как морские глубины, поцелуе, впечатав в подушку рыжие кудри любимой. Стук чьего-то кулака в дверь, какой-то голос, пытающийся дозваться сеньора Кристано, дружный любовный вскрик обеих девушек – и в дверь под смех Аделаиды летит пущенный твёрдой рукой сапог. Стоило жениться на донье хотя бы для того, чтоб укрываться от публики в личной каюте!***
Подобно почти всем уже немолодым дамам, виконтесса де Сантистебан готова была пожертвовать не одной сотней дукатов, лишь бы её развлекали. Воспитанная при испанском дворе и презиравшая свою предшественницу уже за одно французское происхождение, она очень быстро поняла, что времена церберов в юбке, контролировавших каждый шаг королев, ушли в прошлое и в неполные полгода из самой рьяной католички превратилась в самую светскую особу, устроила из западной стороны дома настоящий салон с итальянской музыкой и завела приёмные дни, в которые дирижировала этим салоном с деликатностью прусского фельдфебеля. Сеньорита Ордуньо, о которой со свойственным ему красноречием как-то неосторожно упомянул тогда ещё жених племянницы, должна была стать такой же диковинкой, героиней интермедии «молодой девушки, вступающей в жизнь», даваемой между двумя солидными актами. Под жизнью, как обычно, понималось общество. Конечно, более всего почтенную камарера-махор устроило бы немедленное оправдание слова «волшебница» – зная по памяти день каждого святого, виконтесса также искренне верила в привидений, духов, сильфов, ведьм, всевластие хромого беса и чуть ли не в великана Фьерабраса – но если бы с ладоней Аделаиды могла сорваться хоть вспышка магии... Виконтесса поджимала губы, подавляя разочарование. Какая-то дочь колониального губернатора! Пожалуй, ей будет интереснее смотреть на Мадрид, чем ему на неё. – Будь вы, сеньора, брюнеткой и лицом посмуглее, я бы могла одеть вас островитянкой или выдать за индийскую принцессу, но что мне делать с этими рыжими волосами... – и это почти с порога, ощупав девичью талию с бесцеремонностью старшей придворной дамы. – Ну хотя бы не дурнушка, можно с Фонсека рядом посадить... Это ваш муж? Восхитительный молодой человек. Вспомнить, что при этом надо целовать руку, у Кристины получилось только после «О!», получив пальцем в спину от жены. Чёрт бы взял этих аристократов с континента! Ну ладно она, но как можно смотреть на её избранницу и не слепнуть от её красоты! Честное слово, Бонс цеплял на себя что ни попадя как сорока, но у него был хоть какой-то вкус, и красота Аделаиды если не слепила его, то хотя бы вызывала одобрительную ухмылку. Но эти... Впрочем, несмотря на полное, по мнению Крис, отсутствие вкуса, виконтессе удалось состряпать для «вступления в жизнь» более-менее сносную обстановку и даже куахадо*** был довольно вкусен. Аделаиду отсадили от неё за противоположную сторону стола, поближе к хозяйке, а её поместили между каким-то сеньором с алой перевязью и ещё не старым кабальеро, таким смуглым, что его можно было принять за мавра. Роль же единственного лакомого блюда, похоже, занимала чахоточного вида особа лет двадцати пяти в иссиня-чёрном бархате с глазами мученицы во имя веры и чуть выдающейся габсбургской губкой, которую называли доньей Игнацией. Если бы «Морж» раскопал подобное сокровище на острове, Кристина бы дала зуб, что донья Игнация могла не опасаться за свою честь – настолько сильно походила она на умирающую. Бледный призрак был посажен по правую руку от Аделаиды. Был ещё один старик, ещё двое взахлёб обсуждали недавний петушиный бой, чуть поодаль – молодой человек, на руке которого болтались чётки с бриллиантовым крестом – Кристина про себя назвала его «внебрачным сыном нашего падре» – и... погодите, бриллианты? У церковника? Явления бриллиантового крестика хватило, чтобы живущий в ней маленький, но очень деятельный пиратик проснулся и мгновенно отодвинул на второй план и благовоспитанного дона Кристано, и его родословную чуть ли не от Сида Кампеадора. Прежде равнодушно скользивший с одного лица на другое с праздным любопытством взгляд Крис короткими выстрелами замелькал от одной фигуры к другой, безошибочно выхватывая из облика необходимое. Карманные часы на цепочке. Бриллиантовые пуговицы на обшлагах рукавов. Одного кружева фунта на три-на четыре собрать можно. Кольцо. Ещё одно кольцо. Вот на этом вообще орденская цепь. А вот этот смарагдовый перстенёчек она бы с удовольствием отвоевала, под цвет глаз. Чахоточную Игнацию, так и быть, можно было бы отпустить без грабежа, видно, что тут о приданом и не спрашивай. А вот с виконтессой она бы расправилась за все вольности в сторону её Аделаиды! И бедная сеньора Ордуньо ведь поверила, что здесь им понравится... да чему тут нравиться, разве что пограбить интереснее, город богатый. Одним кораблём, конечно, не управиться, но фрегата три-четыре орудий так по тридцать отлично бы управились. – А под чьим командованием ходили? Увлечённая мечтами о добыче Кристина поначалу даже не поняла, что семинарист с алмазными чётками обратился к ней. – Во мне так нетрудно признать морского волка? – интонация получилась напряжённой – кто знает, как далеко простирается его прозорливость. А вдруг прямо сейчас уже раздумывает, не женщина ли она? Столовый нож непроизвольно сжался в кулаке. – Кабальеро не носят серег, а флотские носят, особенно из кальвинистов, – хозяин бриллиантового крестика, похоже, сам в душе был лихим корсаром, и разглядывал дона Кристано с не меньшим вниманием, чем она присутствующих. Что ещё раз подтверждает – Даниэль Монбар был совершенно прав, и священник в команде – вещь отнюдь не бесполезная. – Здесь вы угадали. Серьгу мне вставил мой учитель навигационной науки. – Аделаида одобрительно кивнула с противоположной стороны – так, так, хорошо, моя девочка, не зря мы с тобой учились говорить правильными и законченными фразами и не обрываться на полуслове, как в перестрелке. Кивок не остался незамеченным, и Крис, расценив его как звук трубы, ведущий в атаку, опёрлась локтем на стол, повернувшись в сторону любопытного семинариста. – Он был англичанин. И я не жалею, что начал свой путь в составе его экипажа. Английские суда по большей части более быстроходные, чем испанские – на мой взгляд, командующим королевскими эскадрами следовало бы обратить внимание на эту особенность и выводить тяжеловооружённые суда для окончательного удара по противнику, с самого начала же не идти на сближение, а стремиться обездвижить его. Для этого следует целиться в мачты и по возможности маневрировать, подходя к нему с наиболее уязвимой стороны. Однажды нам пришлось уходить от двух военных бригов – между прочим, уйти от двух пятнадцатипушечных бригов не в пример сложнее, чем от трёх линейных хоть в сотню орудий, особенно когда они встают в кильватер – и если б вы только видели, какие виражи пришлось повыписывать, пока они не слезли у нас с хвоста! – К чему такая деликатность? – к ней повернулся широкоплечий кавалер, которого Аделаида для себя окрестила «мавром». – Разве не скорее, чем без толку палить по мачтам, было бы ударить в носовую часть****? Чтоб вся добыча вместе с кораблём взлетела на воздух? От прилюдного уличения в полной бездарности как моряка его спасло только то, что дон Кристано вспомнил историю своей жизни. А в истории жизни дона Кристано значилась военная служба, на которой не полагалось особенно церемониться с врагом и в отношении противника действовали по большей части методом Вильяма – взрывом и поджогами. – Старик умел быть непредсказуемым. – Вы же скажете нам имя этого почтенного и осторожного полководца? – семинарист снова подал голос. По-видимому, духовную карьеру он избрал не по собственной воле, и от услышанного на бледных его щеках заиграл живой румянец. К такому вопросу жизнь и возлюбленная её не готовили. – Флинт... – бездонные глаза Аделаиды распахнулись так широко, что она поспешила поправиться. – Лорд Флинт! Лорд-канцлер Флинт*****. Перед внутренним взором мелькнул скептический оскал Бонса, который не сходил с его губ первых два месяца пребывания на корабле юнги по имени Крис. Чёрт! Может, хотя бы не все поняли? Или прямо совсем-совсем все? Ладно, ладно, не смотри на меня так. Давайте уже сменим тему, вот про наряды поговорите, не знаю, рюшечки какие-нибудь обсудим. Пристали же с ножом к горлу! Даже не подававший голос господин с алой перевязью, который сидел рядом с ней, опустил взгляд в тарелку, и, к неудовольствию Крис, по его лицу пробежало нечто, отдалённо напоминающее улыбку. Подкрепление подоспело оттуда, откуда его ждали менее всего – из лагеря виконтессы. На правах хозяйки она могла вмешаться в любую беседу, и не замедлила воспользоваться своим правом, привлекая внимание к своему отрывистому, хорошо поставленному голосу: – Всегда представляется интересным услышать рассказ человека, побывавшего во многих далёких землях. Сеньора Кристано следует спрашивать не о ранних годах его учения, а о событиях недавнего времени. Он побывал в Итапике и Амазонии и уже в своём молодом возрасте успел проявить себя как преданный слуга короны и один из лучших капитанов в Западной Индии. Узнав его историю, мы все могли бы признать, что сеньорита Ордуньо, моя крестница и дочь давнего друга моего покойного супруга (последнее – такая же выдумка, как и все вельможные родственники Кристины) вышла замуж за во всех отношениях достойнейшего человека. – Сеньорита Ордуньо? – от каминной решётки отделилась высокая фигура старика в чёрном, шитом серебром камзоле и шляпе с загнутыми полями на манер Филиппа IV, не принимавшего участие в общей беседе. Изрезанного глубокими морщинами лица Аделаида никогда не видела, но смутно знакомый, только ещё не сорванный, надсадный голос гулко отдавался у неё в ушах. – Вдова моего сына. Невольно поднявшись навстречу его властной фигуре, Аделаида чуть сильнее, чем следовало, прикусила губы, а дальше... придётся отдать ей должное, неладное донья Игнация Фонсека заподозрила, едва увидев, как рука соседки слишком сильно сжалась и побелела на спинке стула. Пока никто ещё не понял, что произошло, она склонилась над бесчувственной Аделаидой, судорожно пытаясь нащупать флакон с нюхательной солью, и в следующий миг с коротким «Прочь!» её оттолкнула крепкая рука Кристины, схватившей упавшую донью в объятия. Словно в тумане доносились холодные, чужие голоса: – Что вы сказали ей такое, дон Альваро? Вы разве не видите – она без памяти. – Не обращайте внимания. У доньи Аделаиды рассудок всегда не в ладах с душой, – на непроницаемом лице старого кавалера хмыкнула злая, хотя и горькая насмешка. Впервые за всё время пребывания здесь в его окаменевшей душе всполыхнуло что-то похожее на живое чувство. Сопляка, мальчишку предпочла адмиралу с двумя звездами! Он мог не опасаться за ответную ненависть – до тех пор, пока глаза возлюбленной оставались сомкнутыми, Кристина не могла думать ни о каком возмездии, не могла даже пожелать провалиться этому старому чёрту, который довёл до обморока её счастье. И плевать ей было, сколько глаз сейчас смотрят на неё и что подумают, увидев, как потоки слёз катятся из её глаз, стекая на рыжие волосы Аделаиды, тело сотрясают рыдания, а с исступлённо целующих любимую губ срывается одно и то же имя. Привычка видеть вокруг себя мир, где всё решается правом сильного и, чтобы вершить свою судьбу, надо родиться мужчиной, где все желают лишь разрушить их тайну и отнять у неё её Адель, конечно, порой подводила Кристину. Даже среди нелюбимой ею знати попадались не сплошь бессердечные, и во взгляде некоторых она видела сочувствие. Аделаида ещё не могла прийти в себя от неловкости, и несколько раз на нежных щеках расцветал розоватый румянец, и симпатии гостей одна за другой переходили на сторону чуть наивной, но такой искренней девушки из далёкой колонии, отдаляясь от столичного царедворца. Одна только виконтесса Сантистебан не спешила склоняться на чью-то сторону и задержала тонкую, жилистую руку, всю усыпанную голубыми опалами на плече мрачного дона Альваро. – Спокойствие – одно из достоинств идальго, но знайте, что я не осуждаю вас. Невысокая фигура семинариста тенью выросла за спиной Кристины, и она почувствовала, как в её рукаве запутываются алмазные чётки: – До тех пор, пока испанская земля рождает таких сыновей, которые заставляют морские волны заговорить о своей доблести и умеют так преданно хранить любовь даме сердца, мне кажется, слишком рано говорить, что в наши дни уже не осталось рыцарства. Аделаида улыбнулась и под столом дотронулась до Кристины носком туфельки. Та не спорила с молодым учёным, но в уголках зелёных глаз искрилась смешинка.***
* - к началу XVIII века привязчивый мотив Лиллибуллеро превратился просто в популярную английскую песню, об её антикатолических мотивах Аделаиду не уведомляли, и чести испанской монархии (Её Католического Величества) ничто не угрожает ** - тюрьма в Мадриде *** - пирог из рубленого мяса с овощами и яйцами **** - пороховой погреб, как правило, располагался в носовой части корабля ***** - на самом деле лорд-канцлер занимался по большей части судебными делами и военные на эту должность не назначались