В 400 раз ближе Солнца

Когда вампирская кровь перестала быть тайным эликсиром, а стала тем, что называется «ви», бизнес Харви и Нелли пошел в гору. Кто станет искать банки с кровью в лавке мясника? Младшего пугал вид отрубленных голов, разделанных туш и посмертные вздохи животных, которых Харви забивал на заднем дворе дома. Ему было шесть лет, и он не привык к такому. И по-особенному пугала Нелли, такая похожая на его мать, и в тоже время такая другая – женщина с мясницким ножом. Харви относился к ней по-свойски, не совсем как к женщине, и я заподозрил неладное уже тогда, но кому я мог поведать о своих тревогах? Мы с Младшим играли в заплесневелой мансарде с обертками от конфет и учились выглядеть беззаботно, и не терять аппетит, что бы ни происходило в нашей жизни. Впрочем, не с того я начал. В мире вампиров, магов и оборотней меня угораздило родиться обычным котом. Я появился на свет холодным апрельским утром, и, как большинство живых существ, совершенно не помню свои первые дни, помню лишь темноту и шершавый горячий язык. Кошка (я не помню ее имени, кажется, все жильцы дома, где она обитала, кликали ее по-разному) все время перетаскивала нас с места на место, обучая кошачьим таинствам. В июне меня подарили. - Ну, выбирай любого, - сказала одна девчонка другой. Другая девчонка (ее звали Мелани) нерешительно ответила: - Даже не знаю, они все такие хорошенькие! – сказала она, и потом вдруг, оробев, добавила: - Нехорошо так детей красть – кошка скучать будет. - Еруднень! – воскликнула первая девчонка. – Эта кошка каждый сезон два, а то и три помета приносит, мать с ног сбивается, лишь бы сплавить всех. С тобой кот точно не пропадет. - Вот этого толстяка, - Мелани определилась с выбором. – В полосатой пижамке. Он очаровашка! Потом меня бесцеремонно оторвали от еды, запихнули в тесную корзинку и куда-то повезли. Я всю дорогу орал и блевал непереваренным кормом и глистами (никакой я был не толстяк, просто бока раздулись от паразитов), и когда Мелани, приехав домой, показала "подарочек" матери и сестрам, вид у меня был не товарный. - Откуда ты это взяла? Выброси это! – взвыла Диана. – Гадость какая! - и, зажав ладонью свой напомаженный рот, убежала прочь. - Мел, ты дура, - произнесла другая сестра. - Мелани, детка, может, оставим этого котенка, а на ярмарке другого купим? – ласково предложила мать. – Этот больной… Мелани и впрямь отнесла меня на сельскую дорогу, и высадила из корзинки, но я увязался за ней, и она, разрыдавшись, вязала меня на руки, и взяла обратно. На следующий день меня повезли к доктору, который сказал, что я – здоровый котик, только надо глистов пролечить. Мелани стала меня лечить. Сначала я сопротивлялся и совершенно зря – без глистов жить лучше, чем с глистами. Я полюбил Мелани почти сразу , иногда мне казалось, что я не мог без нее жить. Когда она уходила в школу, я сидел на подоконнике и ждал. Первые дни не слезал с подоконника, чтобы не пропустить ее возвращение, потом сообразил, что она приходит почти всегда в одно и тоже время, так что мог спокойно заниматься своими делами… Хотя, какие у меня могли быть дела без Мелани? Я развлекал себя тем, что гонял мух и что-нибудь портил в доме. В доме жил настоящий прайд: не стареющая душой мама и три дочери: Диана, Нелли и Мелани. Младшим двум было по шестнадцать, когда я появился на свет, а Диана где-то на год старше. Всех, кроме Мелани, я кусал и царапал, поэтому они звали меня Крюгер; а Мелани звала меня Саймон, уж не знаю почему. Может так звали парня, который ей нравился в школе? Хотя нет, его звали Ник, и он заставил Мелани плакать. Все парни, которые появлялись в жизни Мелани, рано или поздно становились поводом для слез. Она рыдала, уткнувшись в подушку, или в мой бок, и долго рассказывала, что «первый раз» с этим самым Ником было противно – и с Фрэнком, и с Джо, и с остальными. Она редко знакомила их со мной, потому что я нервничал и злился. Одного даже укусил за зад, и после этого случая Мелани стала выгонять меня из спальни, чтобы отдаться очередному бойфренду, а потом рыдала… По вечерам мы вдвоем выбирались на крышу дома, слушали пение цикад. В небе словно мухи роились звезды, и не было никого в мире счастливее, чем мы. Когда Мелани окончила школу (я понял это по суматохе, и еще по тому, что она перестала приносить мне вкусняшки из столовой), я догадался, что жизнь моя круто изменится, но не мог представить, насколько. Мелани поступила в колледж в соседнем городе, - Этого с собой забери, - сказала Нелли (она, кажется, завидовала сестре), указывая на меня пальцем. – Я его на мясо пущу, - она уже тогда подрабатывала в лавке мясника, Харви, который через пару лет сделал ее своей женой. Когда мне было два года, я думал, что все знаю о мире. Я восседал в парадной дома, где Мелани снимала комнату, и наблюдал за всеми, кто входит и выходит. Хозяйка любила котов, а я любил ее стряпню, так что жизнь моя была тиха и безмятежна. Она думала, что я разбираюсь в людях. На самом деле я понимал не больше, чем сама хозяйка, мы отличались в одном: я доверял своей интуиции, а она нет. Она, видите ли, окончила какой-то там технологический университет, и ей стыдно поверить собственным чувствам, не проверив их прежде логикой. А я был просто кот, я не кончал университетов и даже школ, и, если хорошо подумать, то, кроме интуиции, когтей, меха и Мелани, у меня нечего не было. Жаль, я не увидел лицо хозяйки хостела в тот год, когда вампиры заявили о себе. Для меня все это никогда не было тайной: я чую запахи земляной сырости и лунных бликов. Я замечаю, что некоторые люди всегда холодны, и смотрят на других как на пищу – это касается, увы, не только вампиров. Многие мужчины смотрели на мою Мелани именно так. Она этого не замечала. В Городе она быстро подружилась с какими-то странными девицами, носившими преимущественно черное – кожу, шелк, бархат, - все это было приятно полосовать когтями. Мелани прощала мое баловство. Она училась в колледже и подрабатывала каком-то клубе, иногда появлялась дома лишь на час-другой, чтобы покормить меня. Я оставался один, скучал и жевал ее льняную пижаму с розовыми котиками. Я чувствовал: придет беда. У беды было имя – Эрик. Она пела: Эрик-Эрик-Эрик, как раньше пела: Ник-Ник-Ник или Фрэнк-Фрэнк-Фрэнк. Я не понимал, зачем ей нужны все эти имена, ведь можно быть спокойной и счастливой, лежать на диване и есть мороженное. Дни, когда она приходила с учебы, чтобы потом надеть ужасное белье и убегать на ночную работу в клуб, бросала меня одного, были такими невыносимо грустными, к ним примешалась мутная тревога – такая, знаете, которая заставляет смотреть в одну точку долго-долго. Я спал на ее вещах – на тех, которые она носила днем, которые не соприкасались с холодными руками ее мужчины. Я никогда не забуду то утро. Я уснул в изгибе ее коленей, проснулся один и уже успел затосковать, как вдруг понял, что она никуда не ушла – она в ванной. Ее тошнило. Она стояла на коленях перед унитазом и судорожно прогибала шею – организм пытался исторгнуть из себя больше, чем в нем было. Вдруг она посмотрела на меня, и я остолбенел – ее глазами уже смотрел кто-то, кому только предстояло прийти в этот мир. Все вышло банально: Мелли послали ко всем чертям с ее будущим ребенком и ее проблемами. Хуже всего, что отец ребенка – тот самый Эрик – даже не соизволил сделать это лично, а передал через какую-то подручную. Это сейчас ясно: у вампиров вроде как не бывает потомства (точнее, у большинства из них не бывает), - они вроде как мертвецы. Но выглядело все как обычное подлое незаконное увольнение. Мелани всю жизнь ждала принца и видела его в каждом, с кем делила постель. И теперь, она стала ждать, что этот ее новый одумается и придет к ней. Ей оставалось доучиться семестр. Она позвонила домой, чтобы сообщить о своем положении за пару дней до экзаменов, когда живот заметно выпирал из-под привычных блузок. - Детка, приезжай домой немедленно! – заметалась мамаша. – Плюнь ты на эти экзамены, это такой стресс, а тебе нельзя нервничать! Но Мелани сдала все экзамены, распрощалась со старым местом и на утреннем автобусе поехала домой. Перед отъездом она заглянула в тот самый клуб, где остался ее последний «принц», но двери были заперты. Она оставила на двери записку с номером телефона – не могла не верить. Она ждала звонка каждый день, первые схватки начались как раз в тот момент, когда пришла под утро бессонной ночи к телефону, чтобы ждать. Ух, как она кричала – я аж под диван забился, а потом, когда ее забрали, залез (впервые в жизни) на колени к ее мамаше, и сидел, пока не сообщили из роддома: мальчик родился. Только тогда, из суеверия, мамаша решилась открыть детскую, где все уже было готово. В то время я имел весьма отдаленное представление о человеческих детенышах, и подумал, что комната со всеми мячиками, игрушками на резинках, предназначена мне, но скоро меня в этом разубедили. Первые годы жизни мальчик по имени Дерек занимался тем, чем и я – что-нибудь ломал, портил, но все ужасно радовались. Я тщетно пытался научить его хоть чему-то полезному, но он агукал и хватал меня за хвост. Собственно, первые четыре года жизни паршивец только тем и занимался, что слюнявил мне мех. Жили дружно: мы с мамашей следили за ребенком, пока Мелани подыскала себе непыльную работенку в своей бывшей школе, мамаша продолжала стричь и красить людей у себя дома. Время от времени в дом заваливались старшие сестры, и каждый их визит заканчивался скандалом: Диана плотно сидела на наркоте, а Нелли постоянно говорила какие-нибудь гадости. Не понимаю я всех тонкостей людских взаимоотношений, но могу сказать: ребенок у нас был счастлив – за всю его короткую жизнь на него ни разу не повысили голос, читали добрые книжки и учили быть хорошим человеком. Так – до того черного года, когда у Мелани начались обмороки, а потом поставили диагноз. Я чувствовал, как она уходит – мы все это чувствовали. Когда на пятый день после похорон мамаша увидела ее в доме, то поняла этот знак верно: через неделю у нее случился инсульт. В тот момент дома был только я. Так мы с Дереком оказались на попечении Нелли и ее мужа, и наше существование каждый день висело на волоске. Только мальчик еще был слишком мал, чтобы понимать, насколько все плохо. И если меня бы просто забили и продали под видом крольчатины, то он… - С ним и так всю жизнь сюсюкались, - злилась Нелли. - Ну что ты, в самом деле-то? Ребенок мать и бабку в один год потерял, - отвечал Харви. – С ним надо быть помягче, а ты как с цепи сорвалась. - Я была единственным толковым отпрыском своей мамаши, а она отписала завещание на имя выблядка моей ненормальной сестры. - Он совсем ребенок, как ты так можешь? Такие склоки мы с Дереком слушали каждый день с тех пор, как переселились в мясницкую лавку Харви. Я каждый день провожал мальчишку в школу – шел вместе с ним до шоссе, где останавливался школьный автобус, а потом возвращался обратно. «Пока, Саймон», - кричал мне малыш и махал из окна рукой. - Кто тебя провожает? – спрашивала учительница. - Мой кот, - отвечал мальчишка. Из-за меня его в школе считали дурачком: никого не провожали коты, только собаки. - Нам стоит приплачивать этому коту за то, что он выполняет наши обязанности, - говорил Харви жене. - Иди ты, - отвечала она. Вообще, если оторваться от конкретной ситуации, то коту в мясной лавке – хорошо. Особенно если этот кот умеет мышей ловить и крыс, благо, их было не так много. Когда подтопило подвал, и все они выбежали на первый этаж, мы с Нелли неплохо развлеклись: она стреляла по ним из арбалета, стоя высоко на лестнице, а я внизу ловил и душил, ловил и душил. Я всегда гадал: на кого она еще охотится? Я видел убитых телят, свиную поросль, кур, гусей и быков, но все они пали жертвой мастерства Харви. Редко были кролики, один раз олененок. Дерек плакал, когда увидел мертвое тельце, привязанное к капоту машины. После полугода жизни в мясной лавке, его начало тошнить при виде крови, а потом он вообще перестал есть мясо. - Малыш, оно тебе необходимо, - убеждал Харви. – Ты же растешь. - Ну и пусть не ест, - пожимала плечам Нелли. – Экономим! Она заставила ребенка есть лишь однажды, когда Дерек вместе с приятелями устроил какой-то переполох в школе. Нелли вызвали к директору, и она вернулась очень злая, отварила непонятный кусок мяса, и заставила мальчишку съесть, - а потом вытащила из морозилки кошачью голову. Минуту-другую бедный малыш думал, что его заставили съесть его лучшего друга – то есть, меня. С тех пор он старался не злить эту ненормальную. Дерек стал убежденным вегетарианцем раньше, чем узнал это слово. Харви старался быть хорошим парнем. Настолько хорошо старался, что даже я поверил: он лечил меня, когда я угодил в крысиный капкан, и водил Дерека в шахматный клуб. И до поры до времени ни Дерек, ни я не видели в этом ничего «такого», хотя при мне он несколько раз заваливал мальчишку с собой на диван и… Я не знаю, как назвать то, что происходило. Он терся об него, не снимая одежды, прикасался и заставлял себя трогать. Вот если Дерек отказывался, то Харви распускал руки – когда просто пощечины, когда пинки, - это зависело от того, в какой стадии был прерван этот странный акт, насколько был возбужден стареющий извращенец. Потом Харви становился добрым и милым, он раскаивался и просил прощения, клялся и обещал, а потом всегда происходило то же самое. Харви не был педофилом – нет-нет. Он просто жил много лет с лесбиянкой Нелли, которая разделывала туши лучше него самого, и, как он выражался, доила вампиров. Так он объяснялся с Дереком. У Харви всегда была виновата Нелли. Каждый раз, когда он оставлял Дерека в покое, его колотила дрожь. Мальчик боялся плакать, потому что Харви мог вернуться, чтобы утешать его - снова прикасаться к нему. Я прижимался к Дереку боком, и он гладил меня и спрашивал: почему ты, Саймон, не оборотень? Мы ушли бы вдвоем прочь, и никогда не возвращались. Но я был просто кот. Теперь о вампирах – людях, пахнущих мокрой землей. Вы помните старшую дочь Мри – Диану, которая очень любила уходить от действительности с помощью различных, как говорят люди, расширителей. Это она ввела сестренку Нелли в увлекательный мир наркоты, в том числе «ви». Нелли, не будь дурой, не стала принимать это все горстями, а стала приторговывать. «Ви» добывался необычным способом – с помощью «дойки вампиров», которых она и ее супруг отлавливали буквально на большой дороге, часто возле кладбищ. Некоторых Нелли убивала сразу – стреляла из арбалета, а, тех, которых им с Харви удавалось поймать, они привозили в лавку и выкачивали из них кровь. Нелли знала, кто они такие, но вплоть до того момента, когда они объявили миру о себе, не осмеливалась называть по имени. Она знала слишком мало, чтобы понять, кто такой был Дерек на самом деле. Он узнал про вампиров по телевизору, и, кажется, новость его не удивила – ему словно рассказали, как называется. - Теперь у них есть права, - хмуро сказала Нелли. - А что в этом плохого? - Что плохого? – хмыкнула она. – Разве ты не должен сейчас прятаться под кроватью и запасаться крестами? Только знай, крестом ты их не спугнешь, когда они придут за тобой. - Да я знаю, что не боятся. Мистер Глотт работает в церкви, и ничего. - Что? – удивилась Нелли. В тот роковой для многих клыкастых день Нелли узнала о том, что ее племянник – не совсем обычный мальчик. Она быстро сообразила, как можно использовать его необычный дар. Сначала исчез мистер Глотт, потом стали исчезать многие другие, кто имел неосторожность попасться на глаза счастливому семейству. Дерек ужасно старался – тетушка наконец перестала видеть в нем бесполезное существо, теперь он вполне «отрабатывал свою еду». Она учила его стрелять из арбалета и ружья, и Дерек тренировался каждый день во дворе. В мясницкую он не заходил, потому что вид растерзанных туш неизменно вызывал у него тошноту. Но однажды зашел, и увидел там измученную женщину в проводах и серебре, которая прекратила свое существование прямо на его глазах. Из нее выкачали всю кровь. Нелли объяснила: это война, либо они, либо мы. И Дерек поверил. Ему было тринадцать лет.