Лилия долин

Я уже готов был дать Йожину в морду, когда к нам вдруг метнулась огромная лохматая тень. Бац! — и почтенный магистр распростёрся на песке, держась за причинное место и завывая. — Проклятая богами мерзкая тварь! Схватить немедленно! — завопил он, когда смог издавать членораздельные звуки. Кстати, подозрительно быстро Йожин оклемался. То ли яйца у него чугунные, то ли смагичил чего… Прямо даже жаль, не очень-то мне хотелось, чтобы у него были потомки — не дай бог в папочку пойдут… А вот Юлия я просто обязан защитить — гмых сделал то, чего и мне сильно хотелось. — Даже не думай, магистр Йожин! — отрезал я. — Юлий, ты всё-таки меня нашёл… Иди сюда, мой хороший… Гмых с растрёпанной гривой и стоящей дыбом разлохмаченной шерстью медленно приблизился ко мне, продолжая подозрительно коситься на Йожина налитым кровью глазом. Гмыхари поспешно в четыре руки поднимали Йожина с песка, опасливо поглядывая на странного гмыха. Астениил, паря в кресле, сохранял каменное выражение лица, но что-то подсказывало мне, что он вовсю наслаждается сложившейся ситуацией. А ведь не любит бедный больной мальчик своего целителя, ох не любит… Что же у них за отношения и кто такой на самом деле Астениил? Однако, как бы Йожин не напустил своих слуг на Юлия… Или проклянёт ещё какой-нибудь гадостью… Что ж делать-то… — Прошу прощения, магистр Йожин, — вежливо сказал я, переобуваясь в прыжке. — Мой гмых просто соскучился по мне и увидел в вас угрозу. Что взять с бессмысленной твари? Юлий, ткнувшийся мордой мне в плечо и подозрительно подрагивающий всем телом, обиженно фыркнул. Ох, Юлий, только не начинай… А то заинтересуется этот магистр твоей излишней разумностью — и пиши пропало. Во взгляде Йожина, брошенном на гмыха, читалось желание пустить того на какой-нибудь местный аналог конской колбасы, но я ему всё-таки был нужен. Поэтому, скривившись, он заявил, что согласен принять гмыха под своей крышей, но только с тем условием, что я поручусь за безупречное поведение оного. Я тут же заверил, что с безупречным поведением проблем не будет (Юлий снова протестующе фыркнул мне в шею), я буду навещать своё животное по утрам и вечерам и периодически выгуливать. — Он меня слушается, уважаемый Йожин, — пояснил я. — А вот гмыхарям к нему лишний раз соваться не стоит, и срывать на нём свой дурной нрав тоже. Руку по локоть откусит и скажет, что так и было. Слегка побледневшие гмыхари хором заверили меня, что лишний раз к Юлию не сунутся, и инцидент был исчерпан. По крайней мере, на данный момент. После этого я торжественно ввёл Юлия в просторный, хорошо вычищенный денник, самолично проверил, чтобы у него было в достатке воды и еды, и ещё раз напомнил гмыхарям, чтобы лишний раз к нему не совались. Юлий, смирившийся с судьбой, вёл себя, как ласковый котёнок, всеми силами изображая мирное и кроткое животное. Я погладил его по морде напоследок и шёпотом сказал: — Вечером зайду непременно. Жди. Юлий фыркнул в ответ и нетерпеливо топнул копытом — мол, неохота здесь торчать, но ничего не поделаешь — придётся ждать… — Это ж надо — нехолощёного гмыха так приучить, чтобы он с руки ел, — с некоторым восхищением в голосе проговорил один из гмыхарей, когда я напоследок протянул Юлию половину сдобной булочки, которую по рассеянности сунул в карман на завтраке. — Обычно они вообще дрессировке не поддаются. Может, охолостить его, господин Тайче, а? — обратился он уже ко мне. Да что ж им всем не дают покоя яйца Юлия? Прямо роковые яйца какие-то… — Только сунься, — нахмурился я. — Тогда я тебя самолично охолощу, а потом глаз на жопу натяну и моргать заставлю. Понял? Гмыхарь растерянно заморгал, пытаясь представить эту картину, а его более сообразительные коллеги зашлись диким ржачем, хлопая себя по коленям. — Ой, не могу! — выдавил один. — Ай, господин Тайче, уж сказал так сказал! — вторил ему второй. Даже Йожин соизволил чуток улыбнуться: — Ну да, понимаю, Тайче Кири, эта отвратительная тварь у тебя вместо телохранителя. Мало ли на какой дороге могут встретиться разбойники… или любители молодых красивых мальчиков… И улыбка у него стала совсем уж пакостной. Быстро же козёл оклемался… — Это точно, — спокойно ответил я. — Правда, кто с Юлием встречался — уже никому ничего не расскажет. Он страшно не любит, когда меня, бедного и одинокого путника, стараются обидеть всякие-разные. Причинные места на раз откусывает — кровопотеря, болевой шок… Сам знаешь, как это бывает, уважаемый магистр. Астениил прикусил губу, явно борясь с желанием заржать в голос. Похоже, парень давненько не получал такую прорву положительных эмоций одномоментно. Вот не понимаю, как к нему относиться… С одной стороны — явно балованный паршивец из тех, кто рождается с серебряной ложкой во рту, с другой — есть в нём нечто такое… загадочное. Йожин же наконец-то понял, что общий счёт по подколкам складывается не в его пользу, и довольно резко сказал: — Астениил, дорогой, ты, кажется, хотел вернуться в дом. Тебе предстоят обычные процедуры. Прости, Тайче, мы сейчас будем немного заняты. Возможно, ты осмотришь поместье самостоятельно? Только не старайся покинуть его пределы — разумеется, ты не пленник, но у Стражей чёткий приказ — никого не впускать и не выпускать без моего разрешения. Времена, знаешь ли, неспокойные… — А я и не собирался, — невинно похлопал ресницами я. — Здесь столько всего интересного. Да и парк красивый. Так что я, с твоего позволения, немного пройдусь. Вдруг на меня снизойдёт вдохновение для новой занимательной истории? Йожин мрачно кивнул и удалился вместе с Астениилом. А меня стало грызть беспокойство — как бы чего он не учудил с Юлием. Конечно, частную собственность здесь, похоже, чтят, но Йожин уже показал, что на местные законы ему плевать с высокой башни, когда похищал меня. И тут ко мне обратился один из гмыхарей: — Кстати, господин Тайче, а как твой гмых умудрился преодолеть защиту поместья? Неразумных тварей она должна отпугивать, а разумных и испепелить может, если что… Господин Йожин сам её накладывал. — И зачем ты к господину Тайче с глупостями пристаёшь? — проворчал второй. — Будто сам не знаешь? Это не простой гмых, а привязанный, оттого и послушный такой господину Тайче, а на других кидается. — А, точно, — хлопнул себя по лбу первый. — Простите, господин Тайче, запамятовал. Я благосклонно кивнул, хотя ничего не понял, ещё раз напомнил мужикам об осторожности, хотя отнюдь не расстроился бы, если бы Юлий у них и на самом деле что-нибудь пооткусывал. Садисты чёртовы. Впрочем, какой хозяин — такие и слуги, а Йожин, похоже, тот ещё садист. Но ссориться мне с гмыхарями было не с руки, да они бы и не поняли с какой-такой стати гость вдруг вступается за раба, так что просто кивнул им и отправился дальше осматривать усадьбу. В принципе, нормальная такая средневековая усадьба феодала из эпохи натурального хозяйства. Большой парк плавно переходил во фруктовый сад, сад — в огород, дальше я насладился созерцанием искусственного пруда, в котором плавали золотисто-зелёные рыбы, медленно шевеля плавниками. А ещё тут же находились сарай и птичник. Сарай был поделён на две половины. В одной хранились корма для животных, в другой содержали местных молочных животных, немного похожих на коров, но с очень короткими ножками и огромными лироообразными рогами. А вокруг птичника ходили, переваливаясь, большие жирные птицы с коротенькими крылышками. И везде сновали работники — хозяйство у Йожина было налажено, как часы, и пахали они практически не разгибая спины. Увидев меня, они сначала смотрели с удивлением, а потом, заметив алую головную повязку, кланялись. Некоторые махали руками, но работы не прерывали. Сначала я удивлялся такому небывалому трудовому энтузиазму, но потом вспомнил дыбу, козлы для порки и столб и удивляться перестал. Вряд ли все эти приспособления были сооружены специально для Селюка, видимо, нерадивых работников тоже частенько наказывали, вот они и старались показать своё трудолюбие перед гостем — а ну как хозяину настучит. Кстати, эти работники в доме не жили, я заметил несколько небольших глинобитных хижин, явно предназначенных именно для них. Я так понял, что домашняя прислуга и, так сказать, сельскохозяйственные рабочие пересекались мало, и первые находились в более привилегированном положении, чем вторые. Странно, что Йожин, рассказывая мне об усадьбе, не упомянул о сельскохозяйственных рабочих. Но, поразмыслив, я припомнил, что древние римляне считали рабов в имениях просто полезными орудиями, но никак не равными им мыслящими существами, возможно, что и здесь так же*. А ещё были Стражи. Здоровенные угрюмые мужики, неявно наблюдавшие за мной. Недовольство их мне было понятно — другие обязанности, небось, имеются, а тут хозяин наверняка приказал проследить и за чересчур шустрым Тайче, чтобы не утёк. Поэтому, обойдя усадьбу и убедившись, что охрана организована на уровне, я отправился в дом, удивляясь тому, как сюда сумел просочиться Юлий, и раздумывая, что значит «привязанный». Ладно, ночью у Майтели спрошу. Когда я вернулся в дом, меня встретила вторая служанка, Мара, и на лице её отразилось явное облегчение. Боялась, что сбегу и хозяин всех накажет? Возможно… Увидев мою задумчивость, Мара тут же заулыбалась и предложила мне перекусить после прогулки. Я ответил, что поем попозже, и поинтересовался, как там Селюк. А когда девушка замялась, попросил проводить меня к нему. Мара замялась ещё больше, но я настоял, и девушка, поклонившись, повела меня в подвал. Каморка Селюка была именно там, в самом конце подвала, рядом с заброшенной пыльной кладовкой, что лишний раз показывало низкий статус парня среди домашних слуг. Селюк лежал на узкой кровати и тихо постанывал, а Заза осторожными движениями втирала ему в спину какую-то тёмную жирно блестящую мазь, зачёрпывая её щепотью из простого глиняного горшочка. Я с облегчением отметил, что выглядит парень куда лучше, чем у столба. Заза явно его отмыла, да и мазь помогала быстро. Во всяком случае, вместо набухших кровяных рубцов спину Селюка покрывали тонкие красные параллельные полоски. Увидев меня, Селюк смутился, покраснел и начал просить прощения за то, что вотпрямщаз не сможет приступить к своим обязанностям. Я на это только рукой махнул, и тут вмешалась Заза, которая сказала, что всё будет делать, пока Селюк не сможет выполнять свои обязанности. А потом она добавила: — Поблагодари, бестолочь, господина Тайче. Если бы он за тебя не попросил, торчал бы у столба до самой ночи. — Благодарю, господин Тайче, — тут же забормотал Селюк. — Я и не думал, что ваша милость будет из-за меня беспокоиться. Мне стало совсем уж противно, но я сделал каменное лицо и заявил, что Селюк может пока отдохнуть и восстановить силы, а с господином Йожином я договорился, и пока я здесь, то и новых наказаний от него не будет. Селюк с энтузиазмом покивал, Заза снова обозвала его бестолочью и принялась меня благодарить вдвое усерднее прежнего. Я жестом остановил её излияния, развернулся и вышел. Но на душе немного полегчало — главным образом от того, что парень пострадал не фатально. Но при таком обращении долго он здесь точно не протянет. Хотя… протянул же как-то три года. Попросить его у Йожина в качестве оплаты и освободить? И куда он пойдёт? Ни жилья, ни денег, ни родни. Не с собой же его брать. Впрочем, у меня есть ещё три с лишком седмицы, чтобы как следует обдумать эту ситуацию. Я вышел из комнаты и чуть было не получил по лицу распахнувшейся дверью кладовки. Оказывается, этот пыльный чулан ещё использовался… Слуга, так резко распахнувший дверь, увидел, что чуть было не ударил меня ею и тут же бухнулся на колени, готовясь просить прощения. Судя по тому, что его взгляд устремился куда-то в район моей ширинки, просить прощение здесь было принято одним не очень оригинальным способом. Но я использовать слуг таким образом категорически не желал, поэтому только отмахнулся и скучающим тоном спросил, что это за помещение. — Дык там это… струменты, — выдавил слуга, парень, по возрасту ровесник Селюка. И тоже, как и он, явно не принадлежащий к когорте мыслителей. — Какие ещё инструменты? — удивился я. — Можно взглянуть? — Хозяин говорит, там хлам один, — пояснил слуга уже более внятно. — А выкидывать не велит. А взглянуть можно, господин Тайче, отчего не взглянуть? Только они это… бесполезные. Никто не знает, что с ними делать. — И хозяин не знает? — поинтересовался я. — Хозяин знает, — ответил слуга. — Но… Бесполезные они. Я был заинтригован и, не слишком вежливо отодвинув слугу, заглянул в каморку. Пыли там было… Расчихался я знатно. А когда прочихался и сообразил, что передо мной, то удивился ещё больше. Здешние и это умение потеряли? Почему? Я снова обвёл взглядом грубо вколоченные полки. Самый настоящий склад музыкальных инструментов — забытых, заросших пылью и паутиной. Конечно, они отличались от привычных мне, но догадаться об их предназначении было нетрудно. Трубы из какого-то золотистого металла — большие и маленькие, разные струнные инструменты, что-то, похожее на арфу. Я провёл пальцам по струнам «арфы» — они отозвались нежным жалобным стоном. — А? — поразился слуга, наблюдавший за мной. — А так можно было? И тоже провёл пальцами по струнам. Не знаю, лично я особой разницы не заметил между его и моими действиями, но вместо нежного, немного печального звука «арфа» отозвалась скрипучей какофонией. — Ой… — искренне огорчился парень. — Не вышло… А опробуй ещё раз, господин Тайче, ну пожалуйста… Я покачал головой. На арфе я играть точно не умел, а вот если… Меня словно потянуло взять с верхней полки странный гибрид лютни и гитары, выглядевший удивительно сохранным, даже лак, которым был покрыт корпус этого музыкального инструмента, заблестел, как новенький, стоило лишь смахнуть с него пыль. Я подкрутил колки, поразился ещё раз удивительной сохранности инструмента и, прижав гитаролютню к себе, перебрал пальцами струны. Они откликнулись сразу и ответили мне… — Вдоооль по улице метелица метёт, Зааа метелицей мой миленький идёт. Ты постой, постой, красавица моя, Дозволь наглядеться, радость, на тебя… Нет, в музыкальной школе я не учился. Но живший на нашей улице бывший учитель музыки Сергей Сергеевич охотно обучал всех желающих игре на гитаре и балалайке. Вот и я научился — не на уровне Карлоса Сантаны**, конечно, но довольно прилично. И мелодии на слух подбирать тоже. Слуга же смотрел на меня, словно на воскресшего Мерлина. — Господин… Господин Тайче… — прошептал он, — у тебя это получилось… Как? Никто не смог заставить эту старую рухлядь издать хоть один приятный звук, никто… А ты… Как? — Мне показалось, — сделал я страшные глаза, — что меня словно что- то позвало. К моему удивлению, слуга удовлетворился этим объяснением и кивнул: — Это великолепно. Надо сообщить хозяину. Упс. Кажется, я опять влип. Эх, ручки шаловливые, что ж вы всё время куда не надо тянетесь? Но, с другой стороны, ощущение от прикосновения к струнам было приятное, возможно, я не так уж и соврал, и инструмент сам позвал меня? Расставаться с ним было жаль, но я всё равно попробовал положить его на полку. Но тут уж слуга замахал руками: — Нет, господин Тайче, нет… Эта вещь теперь твоя. Так хозяин говорил. И тут же слуга развернулся и исчез — только пятки засверкали. К Йожину побежал, к гадалке не ходи. Нет, я всё-таки идиот. Очередное умение только прибавит ценность игрушке в моём лице, так я вообще из этого чёртова поместья не вырвусь. И я снова попробовал положить инструмент на полку, и опять меня прервали. Похоже, Йожин, когда хотел, мог передвигаться по дому очень быстро. — Нет-нет, Тайче Кири, — запротестовал он. — Это теперь твоё. — Мне не нужно от вас никаких подарков, магистр Йожин, — отрезал я. Йожин понял, что отговорить меня не удастся, и нахмурился. А потом улыбнулся: — Не хочешь подарка — не надо. Но пока ты находишься здесь в гостях, можешь забрать этот инструмент, Тайче Кири. Возможно, тебе удастся порадовать Астениила чудесными звуками, что послужит к его пользе и развлечению. Ага, решил о контракте напомнить? Ладно, раз так — заберу. Спрошу у Майтели ещё и насчёт музыки. Странное, всё-таки в этом мире положение. С фантазией плохо, музыка совсем исчезла. Это не на мутацию тянет, а, я бы сказал, на полноценное наказание. Только вот кто местных так наказал? За что? Так что я прихватил с собой музыкальный инструмент, назывался он, кстати, «тракка», сие словечко выловил Йожин из глубин своей памяти. Он же и пояснил мне коротко, что эти инструменты сохранились ещё со времён Великой катастрофы, после которой местные почти утратили не только творческие способности, но и способность извлекать приятные звуки из музыкальных инструментов. Но заметили они это далеко не сразу. И сейчас на Крие из всего разнообразия этих самых инструментов остались в употреблении только барабаны да пронзительные визгливые дудки. Некоторое время назад Йожин пытался исследовать эту странную закономерность, но у него не получилось ничего. Поэтому он велел отнести все разочаровавшие его инструменты в самую дальнюю кладовку и благополучно забыл о них. А тут вона как… И сколько ещё непоняток меня ждёт? За такого рода раздумьями незаметно подкрался вечер. Йожин, после того, как убедился, что я могу извлекать из тракки мелодичные и даже приятные звуки, вполне себе вежливо попросил продемонстрировать эту мою внезапно открывшуюся способность Астеннилу. Я согласился. В договор эта просьба укладывалась, тут Йожин был в своём праве. Да и вёл он себя вполне корректно, разве что в глубине глаз проглядывало что-то… липко-маслянистое, от чего хотелось пойти и вымыться. Но, к счастью, Йожин ушёл, и я смог предаться раздумьям, перебирая струны тракки. Заодно и решил, что я сыграю и спою для Астениила. Классика, да… Под небом голубым Есть город золотой С прозрачными воротами И яркою звездой…*** Я так увлёкся, что не сразу заметил Зазу, вошедшую с подносом. Девушка принесла мне ужин, но привлекать внимание не стала, просто замерла, слушая. А когда я закончил, она тихо прошептала: — Господин Тайче, ты маг почище хозяина… Я только рукой махнул, но девушка продолжила: — Я догадываюсь, кто ты… Я слышала легенду до того, как её запретили… Но я никому не скажу, клянусь жизнью… Блин, вот почему я умудряюсь влипнуть в каждую фигню, что мне на пути попадается? *Рабовладельцы в Риме не считали рабов людьми. Они говорили, что есть орудия «немые, мычащие и говорящие». Немыми орудиями они называли телеги, плуги, мычащими — волов, говорящими орудиями называли рабов (цит. по учебнику Коровкина «История древнего мира»). **Карлос Сантана Мексиканский и американский музыкант мексиканского происхождения, гитарист-виртуоз, основатель и лидер группы Santana, лауреат многочисленных премий «Грэмми». Приобрёл известность на рубеже 1960-х и 1970-х с такими классическими номерами, как «Black Magic Woman». В 1999 году музыкант неожиданно вернулся на вершину чартов с альбомом «Supernatural», который содержал суперхиты «Smooth» и «Maria Maria». ***Песня группы «Аквариум», исполнитель — Борис Гребенщиков. Стихи Анри Волохонского, музыка Владимира Вавилова.