Ночь. Улица. Балкон

      — Да шевелись уже! — толкает в спину, гремя пряжкой ремня.       В любое другое время — поостерегся бы, но сейчас — толкает. Не сильно — силенок маловато, но страх прибавляет паники, которая цепляет и меня. На предплечьях и между лопаток — дыбом стоящие волоски, и на загривке, и на шее. Их давно пора сбрить, но все никак руки не доходят.       — Охуел? — пытаюсь поймать текучий, липкий взгляд.       Куда угодно — в стену, над плечом, в раздвинутый диван со свежей, накрахмаленной простыней. Но только не на меня. Урод, блядь.       Больно, словно ударили в живот, внезапно и со всей силы.       Вот же ты сука…       — Ну? — впихивает в руки мои же джинсы, пряжка бьет по бедру, оставляя царапину.       Еще немного, и пошлю все нахуй.       Никаких балконов, блядь, жри, что дают.       Ничего, не разломится, знал, на что идет. И нашим, и вашим.       — Ну Кир, — умоляющий голос, но движения суетливые, рваные.       Белье комком в шкаф, неоткрытое вино и бокалы — в принесенный мною пакет, туда же виноград и конфеты. Между двумя ударами сердца — швыряет в лицо трусы.       Пихаю в карман почти натянутых джинсов — побиваю все армейские рекорды.       — Давай, там невысоко, — толкает в живот, в грудь.       От пальцев — горячие, жгучие следы, такие же липкие, как и взгляд.       Не отмоешься.       Сука.       — Ебанулся? Девятый этаж!       Лопатками в распахнутую дверь, с металлом бордюра повыше задницы — пакет следом, впихивает в руки. Я что, блядь, Шива?       — Ну? — еще толчок, который хочется вернуть. — Лезь! Постучишь, откроет.       — Кто откроет? — красный огонек сменяется зеленым — через моросящий дождь расплывается ярким пятном. Движется, сворачивая налево, проглатывается зыбкой тьмой.       — Да там живет какой-то… Блядь, Кир, она уже в лифт зашла!       Не знаю, зачем слушаю — автоматически толкаю пакет в темноту за серой бетонной панелью, шарю, пытаясь нащупать на ней хоть какой-то упор.       — Быстрее, пожалуйста!       Ненавижу.       В данную минуту — ненавижу всем сердцем.       Босые пальцы упираются в полоску раскаленного от холода железа. Перекидываю в пустоту ногу, нащупывая. И получаю толчок в бок.       Хрустит стекло — падаю на проклятые бокалы.       — Кир! Ты там как?       Заботливый, сука.       Никак.       — Я тебе позвоню завтра, слышишь?       Живой, блядь.       Лучше заткнись.       Сдохни.       Майским жуком переворачиваюсь, встаю раком. Два удара в стеклопакет ебучей двери, за которой такая же вязкая тьма. Без особой надежды, что откроют.       — Кто? — еще один дебил с тупыми вопросами.       — Хуй без пальто!       Цепляюсь за стену и встаю на дрожащих ногах.       Смотрит, приоткрыв дверь, которую толкаю изо всех сил.       — Эй!       — Отвали.       Промаргиваюсь, пытаясь привыкнуть к сумраку. Лишь бы не начал орать, что убивают. Или ментовку не вызвал.       — Сейчас уйду, только не ори.       — А я и не собираюсь, — говорит тихо.       Щелкает чем-то. Да будет свет, блядь.       — Ты как?       — Никак, — стираю с лица дождевую морось и пот. — Просто пиздец.       — Оно и видно, — пожимает узкими плечами. — Ты че, бессмертный?       — Росомаха, блядь, — согласно киваю.       В голову ударяет — девятый этаж, дождь со снегом — никакой травматологии, сразу анатомичка. Придурок, мать твою, какой же придурок…       — Эй, ты бы присел, — заботливый, сука.       Падаю в какое-то кресло, игнорируя торчащие пружины.       Голый, босой, неебаный.       Просто прекрасный, сука, день!       Восхитительный!       Смеюсь, пока смех не переходит в кашель.       — Выпить хочешь?       Не дожидаясь ответа, выбираюсь из велюровой ямы и топаю к балкону.       — Ты куда?       Хватает за пояс джинсов, тянет — силенок маловато.       Тащу за собой.       — У меня тут…       Нашариваю пакет и заглядываю внутрь — бокалам пизда, конечно, но бутылка кажется целой. Вытаскиваю и показываю.       — Есть во что?       Не отвечает. Молча разжимает пальцы и выходит.       Веселуха, блядь.       Все равно напьюсь.       Пока ходит, вытаскиваю пробку и лью в подставленные кружки. Чайные.       Эстет, блядь.       — За знакомство, — выхлебываю свое залпом.       — У меня водка есть, — говорит тихо.       — Не, иначе точняк накроет, — отрицательно мотаю головой.       Накроет, и мало не покажется.       — Тогда не надо, — соглашается и протягивает пустую кружку. — Может, ванну?       — Чего? — смотрю как на дебила.       — Горячую ванну, простынешь, — объясняет, как дебилу.       Два дебила, да.       — Не, домой поеду.       Падаю назад в кресло и смотрю — невысокий, худенький, в клетчатой рубашке и джинсах. Такой домашний, скромный мальчик.       Как раз в моем вкусе.       Ебливый. Домашние все такие.       Разглядываем друг друга.       От вина становится теплее, а мерзкая дрожь стихает.       — И часто ты так… Через балкон?       — Не, — понимаю с полуслова. — Первый и последний раз.       Снова молчим. Думает.       — Но… Лена же вроде к матери уехала…       — Уже приехала, — верчу рукой, изображая непонятное.       — В смысле… — поднимает удивленно брови. — Я же с…       Замолкает.       Понятливый.       — Оно самое, — киваю и вытягиваю ноги. — Вино, конфеты. Там еще виноград пиздатый, он его любит.       — Я тоже люблю.       — Ну извини, — развожу руками. — В следующий раз только.       — Это ты извини, — отступает, садится на диван, который я не заметил. — Я заговариваюсь. Лишнее. Просто я…       — Ща, — тру виски и зажмуриваюсь. Становится легче. Мир вокруг больше не качается и не отсвечивает огоньком такси. — Ты извини, что напугал.       — Не напугал, просто…       — Все, я норм, — снова встаю.       Блядь.       — Можешь мне такси вызвать? Я свой сотовый просрал где-то.       Злорадно усмехаюсь, представляя, как благоверная находит пропажу. Так и надо, сука.       — А ты…можешь остаться?       Блядь.       — Зачем?       — Ну…       Краснеет даже в темноте.       Да ладно.       — Я… тоже… Как ты. Понимаешь? Тоже. Только…       — Девственник, что ли?       Блядь, Кир, заткнись.       Пока по башке не уебали.       Такие могут.       Они только с виду такие. Хрупкие.       — Я тебе заплачу, сколько надо, у меня есть.       — Я не проститутка.       Снова царапает внутри.       Кровь — это вино. Ебучих поллитра и море по колено.       Балкон.       — Иди сюда.       Беру за подбородок, поднимаю лицом к свету.       Ничего особенного.       Ну совсем ничего такого.       Обычный.       Только губы дрожат.       Хоть бы целоваться умел, иначе вообще пиздец.       — Вот прям так хочешь? С незнакомцем?       — Тебя Кирилл зовут, — закрывает глаза. — Уже не незнакомец.       — А тебя?       Похуй. Вообще не интересно.       — Сергей.       Серый.       Серый, как и имя.       Наверное, все-таки водки…       — Резинки есть? Смазка, крем там…       — Есть…       Смотрит испуганно. Пиздец, блядь. Вот прям ебаный пиздец.       Еще не поздно свалить.       В ночь, в дождь.       Отказаться.       Но медлю.       Жду.       Чего-то.       Тащит пакетик с аптечным логотипом. Протягивает.       Хватаю его за запястье, тяну к дивану.       Рубашка навыпуск, удобно.       Расстегиваю по одной, снизу.       Целую прохладную, гладкую кожу.       Тонкую, с голубыми жилками сосудов.       Как фарфоровая статуэтка.       Вздыхает, обхватывает за шею руками.       — Поцелуй меня…       Блядь.       Блядь.       Блядь!       Ебучий адрес на всю жизнь запомнил.       Хоть в ночь, хоть в снег — с закрытыми глазами приду.       Отдаю таксисту деньги и невольно хлопаю дверью.       Задираю голову, высматривая знакомую лоджию.       Два балкона, разделенные пополам. Два входа — налево и направо.       Пока поднимаюсь, рассматриваю себя в зеркале — хмурый, небритый.       Номер квартиры не помню — первая от лифта.       Давлю на кнопку звонка, слушая птичью трель.       И еще раз. И еще.       Потом долблю кулаком.       — Кто?       — Сегодня в пальто, — улыбаюсь. — Открывай давай, я заебался с этим пакетом.       — Уходи.       — Ага, щаз. Открывай. От этого еще никто не умирал.       Жду.       Гремит задвижкой и открывает.       Отодвигаю его плечом и вваливаюсь внутрь.       — На, тут все… — вытаскиваю из пакета аптечную коробку. — Мазь, крем, обезболивающие…       Замолкаю.       На тонком запястье — пластырь с бурыми пятнами.       Блядь.       — С ума сошел? Пусти!       Пытается вырваться, но держу крепко.       Трогаю шершавую наклейку.       Сглатываю.       — Это ты с ума сошел?       Сжимаю пальцы крепче.       — Зачем?       — Затем! — вырывается с силой, отбегает. — Потому что нахуй! Кому я нужен?       — Мне.       Блядь.       — Мне нужен.       — Да? — кривит губы. — Да ты свалил, пока я спал! Скажи еще — будить не хотел.       — Не хотел.       — Да похуй! — скребет ногтями по пластырю, пытаясь отодрать. — Вы все такие… Все!       — Не все, — встаю и успеваю поймать. — Не все. Я не такой.       — Пусти!       Упирается в грудь, толкает, а у самого губы трясутся.       — Я же вернулся, — пытаюсь прижать к себе. — Задержался немного, да. Но пришлось. Помылся, переоделся, на работу позвонил, чтобы отгул дали. Потом пока в аптеку да в магазин…       Затихает, вслушиваясь.       Вспоминаю сбивчивые, несвязные слова, услышанные ночью.       Думал, что приснилось, но нет.       Потому и…       — Глупый, теперь болеть будет.       — Я не глубоко, — дышит в шею. — Испугался, что ты увидишь…       Не сопротивляется.       Просто дышит.       Блядь.       — Я виноград купил, будешь?