Vacuumhead

      Сирены воют как охотничьи псы, напавшие на след, фараоны жрут из темноты меня взглядами, слепят фарами прямо в глаза. Я поднимаю руки, а с них стекает вязкая темная кровь. Капли медленно стремятся на асфальт и ботинки. Невротическая улыбка никак не может сойти с лица. Я пытаюсь сказать им всем, что не знаю как это произошло, но лицо сводит оскалом зверя, и я беззвучно и жалко роняю слезу. Воспоминания — мой любимый сериал.       На стене красные блики закатного солнца, я завороженно смотрю, слишком красиво на белых обоях. Кровь стекает по губам и подбородку, прямо вниз на полосатый джемпер. Будет видно. Улыбка сияет от уха до уха, а в глазах тоска то ли безумная, то ли ещё нет. — Снова подрался? — со вздохом, мать смотрит на меня и проходит мимо. Ей всё равно, она берёт из аптечки перекись и банку лития, кидает на кровать и уходит. — Кажется я кого-то убил, — с шипящим смехом произношу ей вслед. Она не оборачиваясь застывает в дверях. — Сам расхлебывай, я за тебя даже залог вносить не стану. Дверь со скрипом закрылась и я остался один.       В холле частной клиники имени Дж.Т. Флеминга я провожу каждую пятницу, на журнальном столике всегда стоят вазочки с леденцами и журналы, которые я ещё ни разу не открывал. Напротив сидит кудрявый парень, явно с СДВГ, перед нами прошла, к своему врачу, Элис, у нее расстройство пищевого поведения и панические атаки в виде внезапного извержения желудка. Пару месяцев назад ее стошнило рядом со мной и как-то познакомились. В кабинете стало светлее, возможно сделали косметический ремонт, обои не такие раздражающие, более монотонные. Мукуро на их фоне выделяется слишком рьяно. Высокий мужчина, кажется едва ли старше тридцати. Его волосы иссиня черные, словно перо ворона, длинные и собраны в низкий хвост. Больше всего меня привлекают его глаза, гетерохромия — левый карий с красным отливом, а правый чисто синий, как медная соль.* Его голос, его внешность и ум странным образом находят во мне отклик, я не уверен, но думаю, он мне интересен. — Здравствуй, Бел. Садись, — Мукуро кивком указывает на диванчик, напротив своего стола. — Привет, доктор Рокудо, — не могу сдержать улыбку, проклятый невроз. — Ты принимаешь нормитики, что я прописал? — заметив то, как я растерялся, спрашивает психотерапевт. Если бы я не скрывал глаза, неловкости было бы больше. Кто угодно смог бы понять по моим глазам, что скрывается за этими «улыбками». А мне легче, чтобы все принимали меня за психопата и не приставали с вопросами. — Да. Литий сделал из меня не грустного импотента, — ложусь на диван, закинув руки за голову. — Раньше я хотел переспать даже с Вами, а теперь даже лучшее порно в мире вызывает у меня только желание переключить на что-то более осмысленное. Чудесненько, ши-ши-ши. В кабинете так тихо, слышно как двигается стрелка часов над головой врача. Мукуро что-то помечает в моей карте, откладывает ручку и выходит из-за стола, садясь в кресло напротив. Спокойный, статный, эмоции на лице сдержанные. Холодный взгляд. В нем чувствуется та сила, рядом с которой мне легче дышать. — Скоро пройдёт, это кратковременный эффект. Не хочешь поговорить о семье или может расскажешь, как дела в университете? — Вы мне и сейчас кажетесь интересным, правда я пока не понимаю, в какой степи. Со всплесками сексуального желания было как-то понятнее, но жутковато. Хотелось всех, но само представление процесса с моим участием вызывало тошноту. — Ты так и не встретил никого кроме меня, кто бы вызывал у тебя симпатию? — он смотрит внимательно. На мгновение Мукуро показался огромным вороном, с теми же разными глазами. — Встретил. Год назад ещё, на первом курсе. Он меня сразу выбесил, и это обоюдно. Но в последние дни его персона заиграла новыми красками ненависти, — всплеснув руками, говорю. — Наверное интересный персонаж, если ты к нему проявляешь такие чувства. Раньше ты никого не выделял. — Я упоминал о нем иногда. Помощник профессора. Он ещё картавит и слова растягивает как жаба. — О, тот, кого ты представлял как: «язвительный фрик», «хамоватая коротышка» ну и остальные прозвища которые ты ему давал. Мы ведь про него? — киваю. — Между вами что-то произошло? Я задумываюсь, стоит ли рассказывать, что я преследую его без технических причин? Это как кататонический ступор, я просто слежу за ним и ищу сам не знаю что. Такие откровения психиатру могут быть фатальными для собственной свободы. — Не сошлись взглядами на мир. Просто я человек, а он мерзотная жаба, которой место на столе под скальпелем школьника. Мукуро смотрит на меня, иногда растягивая губы в легкой улыбке. Я вдруг заостряю внимание на его губах и в голове выключается свет. Мои руки уже по бокам от головы психотерапевта, уперты ладонями в спинку кожаного кресла. Брюнет только успевает поднять на меня взгляд, перед тем как я накрываю его губы своими. Поцелуй выходит нелепым, неаккуратным, но я не отступаю, а Мукуро не шевелится, словно разрешая. Провожу языком по его тонким губам, очерчивая контур, проникаю вглубь приоткрытого рта. Рука ложится на мой затылок, пальцами вплетаясь в волосы, пока горячий язык сплетается с моим, это находит отклик внизу моего живота. — Я вдвое тебя старше, — выдыхает мне в губы Мукуро. — Бел, то, что ты делаешь — неправильно. Усмехаюсь, целуя его вновь, углубляю сходу поцелуй, превращая его в пошлый, тот, что переходит в горизонтальную плоскость. Мукуро отталкивает меня и отходит к своему столу. — Я пропишу тебе оланзапин. И постарайся его пить так, как я напишу, а не горстями по настроению. Твоя проблема с эрекцией разрешилась, так что можешь больше не беспокоиться. Я с улыбкой сижу в кресле, касаясь припухших от поцелуев губ. — И да, — продолжает Мукуро, — Бельфегор, если то, что сейчас произошло повторится — я не смогу продолжать и дальше курировать тебя, — он смотрит серьезно то на меня, то на часы и вздыхает. — Встретимся через неделю? Кивнув, я поспешно ухожу из кабинета.

***

      Дома мать снова сидит за столом в компании бокала «маргариты», наглаживая пальцами идеально белую скатерть, вглядываясь в полотно так, словно способна рассмотреть структуру ткани. — Отец дома? — Нет, — отстранённо произнесла мать. — Он тобой недоволен, Бел, ты должен быть лучше, чтобы стать наследником. — У меня идеальные оценки, я побеждаю везде, где только участвую, моих успехов хватит на целый зал славы. Что ещё я должен сделать, мам? — Не зови меня так! — Извини, Вивьен. Так и что? — вздохнув и оперевшись о стену, смотрю на неё, как она за глотком делает новый, пока не достигает дна. — Если бы не твоё расстройство, всё было бы куда проще. Знаешь же как он бесится из-за этого. Ты должен быть идеальным, а пока Расиэль тебя опережает. Твоя репутация. Отец устал чистить твои дела. Ещё один скандал и ты будешь выгнан из семьи, понимаешь? — Что? Ты серьёзно? Потому что я родился с твоим блядским биполярным расстройством — поэтому я виноват? Потому что Рас где-то генетически преуспел? Поэтому я, блять, виноват? Потому что вам плевать на меня и я пытаюсь обратить внимание на себя? Чтобы ты наконец-то посмотрела на меня не через дно бутылки с текилой. — Закрой рот! Из-за твоих выходок страдает репутация семьи, ты облажался, ещё один скандал и ты будешь нищим и самостоятельным. Тебе уйму говна прощали, подчищали за тобой, неблагодарный ублюдок. От тебя просили не так уж много — будь паинькой и хорошо учись. Так что если облажаешься — не плачься потом, что всё потерял. Вивьен поправляет белокурые пряди, спадающие на лицо, и стучит ногтями по стенкам бокала. — Тебе вообще есть до меня дело? Я твой сын, а ты даже не даёшь мне называть себя матерью. — Если бы ты был также хорош как твой брат, я бы любила тебя куда больше, а пока ты не стоишь внимания, которое так старательно пытаешься на себя обратить. Повторюсь ещё раз — оступишься вновь и мы с отцом больше терпеть не станем. Ты должен быть благодарен, что ты живешь и имеешь всё, что у тебя есть. А теперь иди в свою комнату и не попадайся на глаза. — Да пошла ты! — выкрикиваю и забегаю в свою комнату. Я постоянно должен с самого рождения сражаться за то, чтобы меня не выкинули за порог, почему я не могу просто расслабиться? В комнате на столе уже стоит порция необходимых лекарств, постель заправлена, а сигареты, спрятанные в ящике стола, исчезли. Сгребаю в ладонь цветной яд для моего сознания и уверенно направляюсь в ванную. — Недостоин любви? — впиваясь взглядом в собственное отражение, смеюсь. — Импульсивен, болен, не оправдываю надежд. Ши-ши-ши. Убираю челку с лица, вглядываюсь стеклянным взглядом в зеркало, разглядываю лиловые глаза с паутиной красных воспалённых сосудов. Зрачки сужаются, весь мир вокруг плывёт и колеса катятся по белой кафельной раковине к сливу. Лениво, с улыбкой, провожаю их в последний путь по системе труб канализации. Болото медленно принимает меня в объятия своей меланхоличной тишины, размытого взгляда. Шепчет мне любовно с заботой несвязную муть. Словно теряясь в лабиринте своей психики — смеюсь в лицо отражению, громко, истерично. Сознание заволакивает и в темноте только два зеленых пруда. Его глаза выглядели так, словно он прошёл все круги ада. Чертов Франсуа Гренуаль, я тебя найду.       Выбравшись через окно своей спальни и перемахнув через забор — вызываю машину. Теперь я знаю, где тебя искать. Три сигареты спустя я запоздало понимаю, что трачу время напрасно, тут ловить нечего. Нахер он мне сдался? Район не самый лучший, едва ли не гетто. Давай же, выйди, дай за собой проследить. Может он нарк? Похож. Педофил, гей, наркоторговец? Может собой торгует после работы? Должно же быть что-то. Окурок летит мне под ноги, и я тут же достаю новую сигарету, закуриваю наблюдая за домами в окрестности. Дверь дома 2666 открывается, из нее выходит зеленоволосый ассистент профессора Верде, он в спортивной форме, вставляет в уши наушники и неспешно бежит вдоль улицы. Тушу сигарету и как можно незаметнее следую за ним. Спорт любит, правильный какой. Моя слежка заканчивается у моста, здесь быть незамеченным уже вряд ли получится. Черт. Смотрю издалека как бежит зеленоволосый марафонец. Ничего интересного, видимо, я не дождусь. Потеряв нить важности своей затеи, возвращаюсь домой.