Vacuumhead

      В кабинете Мукуро я могу быть хоть немного собраннее. Весь мой мир катится в ад, и меня бросает то в жар, то в холод. То в безысходный гнев, то счастье от любви и страсти. Меня рвут на части и я закрываю глаза, понимая, что мое сознание держится не пойми на чьих молитвах. Всё стало так плохо, что хвататься абсолютно не за что и тогда, когда рухнул весь мир, лежит пеплом и руинами у моих ног, я вдруг задышал. Как никогда свободно. Рокудо сидит напротив и щёлкает авторучкой над планшетом с бумагами. Я вижу его частями разных историй и картин. Его прекрасные руки хоть и тонки, но я знаю, каким сильным он может быть. В его глазах зияет ад. Он словно прошёл войну или несколько инфернальных путей. Его улыбка лукавая и скрывает тысячи масок, держащихся на его лице. А лицо его — чёрная дыра. И я тону. Я влюблён во Франа, он чудесный и заводит меня с полуоборота, я отдаюсь ему и забираю всего без остатка. Я чудовище, собственник, он никогда не уйдёт от меня, я не отпущу, вцеплюсь зубами и выпью до дна. Рокудо распарывает все швы внутри меня, роется в моей грязи и сверкает красной искоркой в глазах. Я его совсем не пугаю, он не ищет в моей душе ничего сверхъественного, он знает обо мне всё. Меня заводят его повадки, его ум, грация, даже ботфорты на длинных красивых ногах. Как же он весь красив. Он зверь, облачённый в облик утонченного мужчины. Он бы обернулся в моей руке кинжалом. Я растворяюсь в нем, он моя слабость и я боюсь сорваться, проиграть и признать, что это любовь, но не чистая и светлая. Мы едины в своей боли, безумии, отчаянии и любви к совершенно другим людям. — С кем ты спишь? — откинувшись на спинку кресла, ставлю локоть на подлокотник и опираюсь щекой на ладонь. Вальяжно устроившись, закидываю ногу за ногу. Разноцветные глаза пробегают по мне, обдавая холодом, превосходством. Он видит на моих ногах, схожие со своими, ботфорты. Кольца на моих пальцах, улыбку на моих губах, такую же игривую, лживую, отзеркаленную. Я почти хочу стать им. — Мы поменялись ролями и теперь ты задаешь мне вопросы? Ку-фу-фу, — он уверен и красноречив, так хорош и высокомерен. Он меня хочет. Подчинить, сломать, переспать. На его пальцах множество колец, и возможно он женат, но кому какое дело? Если весь мир сейчас ограничен нами. А часы тикают всё громче, отдаваясь эхом в абсолютной тишине. Мукуро смотрит на меня, задаёт вопросы о моем состоянии, его голос бархатистый и статный, уверенный и ровный. Меня сковывает лёд. Он выше, увереннее, старше. Только идиот, глядя на него, может решить, что его можно взять, можно подчинить. Он только выглядит изящным и покорным котом, на деле он зверь и только ослабишь оборону — перегрызёт глотку. Он опасен. — Кажется моя жизнь вот-вот рухнет и я окончательно сойду с ума, не знаю, как и на чем держится мое сознание, может разве что на силе воли? Ши-ши, — улыбка от уха до уха сияет на моем лице, что противоречит моим тревожным речам. — Бельфегор, ты неплохо держишься, для человека в твоем состоянии, ку-фу-фу. Его смех. Меня это заводит. У Франа нежная кожа и тонкая фигура, его хочется брать и защищать, хочется прижимать к стене всем телом, шептать о любви в перерывах между грубыми толчками, когда я жестко беру его сзади. Он особенный. Но Мукуро — моя слабость, в которой я не могу себе отказать, уверен, я давно в него провалился, и это взаимно, но что-то никогда не давало нам зайти дальше, чем эти наигранные отношения «врач-пациент», мы давно переступили черту. Он ведь тоже слаб ко мне, я знаю. Он улыбается и я думаю, что Фран бы меня понял, если бы узнал. Мы с Мукуро так давно и тесно, мы кое-что большее, чем пара возлюбленных, но мы не сможем быть вместе, наши отношения выше и лучше всей этой романтической чуши. Я уверен, он это понимает. — Если я скажу, что готов отдаться тебе, поставить на кон все наши отношения, вообще всё, ши-ши-ши, — склонив голову в бок, лукаво улыбаюсь и провожу по губам языком. Я схожу с ума. Хотя всегда казалось, что рассудок в меня заложен не был. — Ты готов сдаться в этой игре? Рискнешь Франом? — Мукуро сощурился, не снимая улыбки с лица, пропитанной ядом, возбуждением, превосходством. Я сдался, он свое получил. — Мой любовник, — продолжает Мукуро, — бесконечно хорош, думаешь, ты бы смог его превзойти? Ку-фу-фу, — Рокудо откладывает мою карту на стол и садится, склоняясь корпусом ближе ко мне. Его взгляд проходится по моему образу, моей сущности, задевает каждую клеточку тела, я чувствую его, вижу, понимаю. Мы так давно друг с другом и казалось бесконечно далеки, я бы никогда не стал для него тем, кого он бы хотел видеть рядом с собой, и честно говоря я бы и пытаться не стал. А он бы никогда не смог заменить мне Франа, ведь я так нежно и сказочно влюблен в тварь, так подозрительно напоминающую Рокудо. Называл ли я хоть раз ему имя Франа? И не вспомню. Поднявшись с кресла, седлаю бёдра своего психотерапевта, дерзко, дразняще касаюсь его проколотого уха кончиком языка. — Бел, — он произносит моё имя тягуче медленно, совсем наигранно говоря: — Мне тридцать пять и я твой лечащий врач, мы не можем, — но он улыбается и сжимает крепко в руке мое бедро. Кажется у меня уже стоит, я без зазрения совести отдамся ему. И я буду ему в этом верен. Но я знаю, что Мукуро этого было бы мало, он собственник, думаю круче и жёстче меня. Мы лицемерные самовлюбленные сволочи, нам бы быть друг с другом. Но так неинтересно. Рокудо держит мое лицо за подбородок цепкими длинными пальцами, свободной рукой убирая челку с моих глаз. — Когда-то у меня был человек с глазами, точно твоими, такими же сиреневыми и полными отчаянной свободы. Я любил его безумный взгляд, эти переливы лаванды и бреда, истом, — мечтательно вздохнув, Мукуро оглаживает мою щеку и смотрит на мгновение так нежно, так по-родному. Сердце ёкает в груди и я поддаюсь навстречу его губам, словно бы в мольбе открывшимся, впустившим меня в себя. Я так увлечён. Поцелуй выходит горячим и лихорадочным, Мукуро зажмуривает глаза и в отчаянии целует, сминает, ласкает мои губы. — Где он сейчас? — разорвав поцелуй, касаюсь губами шеи, расстегиваю рубашку Рокудо и вдыхаю аромат его тела, его парфюма и замираю от мурашек, прошибающих тело. Мукуро расслабленно откидывается на спинку кресла, прикрывает глаза и мечтательно говорит, касаясь моего тела под полосатой кофтой. — Он на далеком-далеком острове, в чёрной темнице с пустыми глазницами и колючими прутьями-ресницами, — полуулыбка на тонких изящных губах врача. — Океаном омытые края и он стоит у решетчатого окна и улыбается, смотря вдаль, сверкая лавандовыми глазами, словно бы радарами маяка. Вода подошла так близко к берегам его темницы, — Рокудо приоткрывает глаза и касается пальцами моих белокурых вьющихся волос. — Его волосы белые-белые, словно только что выпавший снег, он улыбается так легко и свободно, как будто наконец-то счастлив, он любим. — Мукуро резко обрывается и прижимает рукой меня к себе, смотрит на меня и полным желания взглядом провожает каждую мою черту лица. Мы целуемся медленно, чувственно, наслаждаясь моментом, запоминая вкус, лаская друг друга, и переплетаем в странных танцах языки. Его рубашка спадает на пол и мой джемпер отправляется следом. — Ты так на него похож, что я готов задохнуться. Кажется, я полюбил его в тебе, — и я совсем не переживаю, что он говорит и помнит о своём возлюбленном, что он любит его во мне. Это лучшее из того, что мы даем друг другу. Кажется, я полюбил во Фране его, Мукуро. Утопая в ласках, поцелуях и умелых сильных руках, я не стесняясь стонал имя Франа и уверенно смотрел в глаза Мукуро, мне нравилось, что я видел перед собой своего врача, его глаза и он всё понимает. Узкая ладонь с длинными пальцами уверенно двигается по внутренней стороне моего бедра, поглаживает возбужденный член и ловко расплавляется с молнией на ширинке. Мой довольный вздох и стон за ним не проходят мимо внимания врача, Мукуро уверенно сжимает мой ствол через ткань белья. — Мне нравится твой голос, Бел, — целует нежно, проходясь языком по моим губам. Беру его за руку и подношу ладонь к своему лицу, облизываю пальцы Рокудо, глядя точно в его глаза, языком медленно прохожусь по каждой фаланге, уверенно беру глубже и не жалею слюны. Во взгляде гетерохромных глаз одобрение и желание. — Возьми меня. Я отдаюсь только тебе, будь уверен, — доверительно шепчу и сглатываю, чувствуя пальцы меж собственных ягодиц. — Возьму. Постараюсь так же хорошо, как брал меня Он, — глубже погружая в мое тело пальцы, Мукуро усмехался, но смотрел до безумия нежно, как будто был на это способен. Как будто в тюрьме Алькатрас не заключен тот, кого он до безумия и беззаветно любит. Это всё читается в его глазах, что он никогда его не забудет. Ускоряя темп и задевая простату, Мукуро жадно наблюдал, как меня выгибает от удовольствия в его руках, как я задыхаясь требую его поцелуев вместо кислорода. — Назови меня его именем, — в стоне прошу, насаживаясь на изящные пальцы врача. Мукуро приспускает мои брюки до середины бедра и расстегивает собственную ширинку. Касаюсь пальцами его влажной от смазки головки и веду ниже, вдоль ствола. Закусив губу, Мукуро свободной рукой направляет мою ладонь к уверенным касаниям. А я срываюсь с его пальцев и колен, и сажусь вновь, но уже спиной к Рокудо, так, что ягодиц касается его горячий член. — Бьякуран, — с придыханием произносит мне на ухо, касаясь мочки губами. — Его зовут Бьякуран Джессо, — на этих словах Мукуро резко насаживает меня на свой член и крепко держит за бёдра, давая привыкнуть. Я старался не закричать, но боль была неистовая. И самое главное — я хотел её ощущать только сильнее. — Я не собираюсь называть тебя его именем, Бел, я здесь и с тобой. — Мукуро, ха... двигайся, — простонав, прошу, откинувшись спиной на его грудь, и ловлю его губы своими, даря поцелуй. Мы оба проиграли. Рокудо сжимал мои бедра до синяков, помогая двигаться на нем верхом. Я так яро ощущаю в себе его плоть, каждое движение. Каждый его стон, поцелуй и ласка — мои. Я ускоряю движения и чудом ощущаю, что не порвался. Откидываю голову на плечо Мукуро, стоны срываются с моих губ и горячий язык ведет влажную дорожку вдоль моей шеи. — Я люблю тебя, — на пике оргазма, изливаясь в его ладонь, произношу. Я знаю, что он поймет всё правильно, он прекрасно знает, что это за слова. Что это ему, но его ответ я не приму, никогда. — Бел, — хриплый стон на ухо и я чувствую, как по моим бедрам стекает горячая вязкая сперма и это лишний раз заставляет вздрогнуть в экстазе.       Время приема закончилось ещё пару часов назад, и очевидно Мукуро отменил на сегодня всех пациентов. Мы прижимаемся друг к другу на его чёрном кожаном диване, на полу разбросаны наши вещи и влажные салфетки. Красноречиво-прозаичные следы недавней любви. — Ты любишь террориста? — устало интересуюсь, чувствуя, как волос касается его рука. — Да, — психотерапевт улыбнулся, как никогда тепло. — Он лучший из всех, кого я знал. Конечно я слышал о Бьякуране Джессо. Его посадили на сотню с лишним лет в тюрьму на острове Алькатрас, значит я не ошибся. Этот парень стоял за всеми митингами и погромами в северной Калифорнии, его целью был весь мир, его культ буквально был одержим каждой его идеей. Чертов злой гений, хотя злым он мне не кажется. Скорее заскучавшим богом. — Ты ведь уже всё понял, верно? У нас закончилось время просто играть, не думаешь? — он спокоен, расслаблен. — Это наша последняя встреча? — мне уже даже всё равно, я бы ничему не удивился. — Какая у меня роль, Мукуро? — сжав его ладонь в своей, я наконец-то спокоен, я наконец-то понимаю, что не схожу с ума. Я просто часть чьего-то безумия. — Ты мой герой, — поцеловав мои губы, Мукуро просит быть и дальше его принцем. Пока король взаперти. — Думаешь, я спасаюсь от одиночества? — продолжил Мукуро, перебирая в руке мои волосы. — Я не боюсь быть один, мне не нужен кто-то, чтобы знать для чего просыпаться по утрам. Не будь зависим, Бел. Тебе никто не нужен.

***

      Я слежу за Франом, когда мне плохо и хорошо. Я знаю точно, что Фран брат моего психиатра, Мукуро Рокудо. Я знаю, что подсознательно в Мукуро искал того, кого никогда не смог бы заполучить. Всё внутри подсказывает, что я просто не смог бы привлечь Рокудо, между нами пропасть, которая возможно никогда не станет мала настолько, чтобы её не замечать. Но дело не в этом. Просто он никогда не станет во мне нуждаться, а я бы хотел называть любовью потребность в себе, быть для кого-то воздухом. И вот я сижу у дома 2666, бросаю окурки себе под ноги и вижу, как в его спальне зажигается свет. Может я топчусь на месте у истины, никак не находя, может мне просто нужно ещё немного за ним последить и я пойму, как жить эту жизнь. Сейчас я не вовремя думаю о том, что в моем животе поселились бабочки, хотя их никто не впускал. Я принял решение, что возвращаться домой не хочу совершенно, потому остаюсь. Фран распахивает окно и жестом руки приглашает меня войти. Я захожу, не теряя ни минуты. Мы лежим на полу, он не говорит ни слова, я тоже. Совру, если скажу, что меня не съедает волнение, которое раскаленным железом пронзает грудь, я еле дышу. — Я почти на десять лет тебя старше, а до сих пор не знаю, как жить, — прошептал Фран. — Вряд ли ответы находятся с возрастом. Ищущий не находит, — он ответил лишь спустя пару минут, я едва не потерял нить разговора, но снова нашел. — Я не вижу смысла в лечении. Без него я непредсказуем и полон всем, чем болен мир, а с ним в голове словно вакуум. «Существовать» — очень сложно трансформировать в жить. — Ты бы сделал это ради меня? — он не отворачивает взгляд от потолка. — Стал лечиться? — Никогда. — Настоящая смелость заключается в том, чтобы жить, когда нужно жить, и умереть тогда, когда нужно умереть. Фран говорит о кодексе подлинных самураев, а я говорю, что люблю его, смотря в зеленые глаза, в которых сам отражаюсь. — Подлинный самурай не думает о победе и поражении. Он без оглядки бросается навстречу неизбежному, — продолжает, зарываясь рукой в собственные изумрудные волосы.       Фран курит на балконе и пишет в заметках сумасшедшие планы. Как бросит универ и Вайпера, как сбежит со мной в Париж. Он говорит, что я интересен Мукуро и дорог по-своему, я его взращенный собственноручно проект, и останься я с ним ещё ненадолго, то превратился бы во второго Бьякурана Джессо. И я наконец-то начал что-то понимать. Что то, что я искал в нём — я искал в себе. Просто хотел зациклиться на Фране и ничего не замечать. Но если он однажды исчезнет, то с чем я останусь? Разбитый, беззащитный и злой? — Нам нет пути назад, — улыбаюсь и целую Гренуаля. — Зачем ты влез в это? — он смотрит на меня и я впервые вижу тень переживания на его лице. — А ты? Мы все что-то ищем, но не можем смириться, что никогда не найдём. Другие не дадут ответы на то, что изначально в тебе есть. Я решил, что больше не одинок, и дело не во Фране, просто захотелось себя полюбить, и чувство давящей тишины и страха одиночества вдруг начало отступать.