О любви без слов

— На этом кураторский час окончен, — наконец, провозгласила куратор, нажимая на кнопку выключения компьютера, — ну, не вздыхайте так. На полчаса раньше приехали, всего-то. — Не на полчаса, а на полтора, — пробурчал одногруппник, цокая, — можно было поспать подольше, а я вместо этого… — я, конечно, была с ним согласна, но лучше уж приехать в универ раньше, чем оставаться на тот же кураторский час после пар, а потом по темноте тащиться к остановке. — А Ушаков так и не пришёл, — нахмурилась Елена Ивановна, глядя на список, в котором отмечала присутствующих, — а на пары он ходит? — Так у него перезачёт, — подал голос Артур — староста, проходя по аудитории и собирая подписанные группой листы, — ну, по большинству предметов, получается, у него сегодня пар нет. — Вот оно что, значит, потом пусть зайдёт в деканат и напишет заявление. Напомните ему, — Артур, клятвенно заверил, что заставит Льва сходить в деканат, отдал стопку заявлений куратору и, повернувшись к нам, заявил: — Я не понял! Чего сидим? Встали, пошли, мы на вышмат опаздываем между прочим! — и, гордо подняв голову, вышел из аудитории, ну, а мы, естественно, последовали за предводителем. Пока я плелась в конце стада, ко мне подошла Вика — одногруппница, с которой я вроде как общалась. Девочек у нас было мало — вместе со мной в группе всего четыре, что, впрочем, неудивительно, ведь учились мы в техническом университете, но с остальными общение не складывалось от слова совсем, а с Викой… Да и с ней мне не о чем было поговорить, мы просто ходили вместе, иногда сидели за одной партой на парах, но она всё же отдавала предпочтение Кате, которая, как мне казалось, относилась к ней немножко по-свински. Но она все же продолжала за ней ходить хвостиком, а когда её рядом не было, была я — своеобразная замена, которой конечно же было далеко до прекрасного и несравненного оригинала. — Ты сделала вышмат? — спросила Вика, как только мы поравнялись. Я пожала плечами, вышмат я сделать пыталась, но ничего не получилось, потому что ничего не поняла, и в итоге, попросту расплакалась над учебником, закинув его куда подальше. — Не-а, — протянула, тяжело вздохнув. Вот сейчас мы придём на пару, и меня морально уничтожат. Протянув привычное: — М-м-м, ясно, — она ускорила шаг, теперь уже ровняясь с Катей, а я снова не смогла сдержать вздох. Как же так, неужели я настолько неинтересная собеседница? Я ведь пыталась проявлять инициативу и первой выходить на диалог, чтобы доказать, что не хуже остальных девочек, но Вика, видимо, так не считала, продолжая игнорировать. Одногруппницы, идущие впереди, засмеялись, а я снова закатила глаза. Обидненько. На математике я снова села одна, за год у меня так и не появились друзья, даже среди парней никого не было, хотя мне и казалось, что с ними общаться куда проще, ни с кем из них завязать общение не получилось, потому что они изначально разошлись по парам. Как только в аудиторию зашла Надежда Георгиевна, я вжалась в парту, надеясь, что меня сегодня не заметят. К счастью, мои надежды сбылись. Преподаватель попросила сдать тетради на край стола, но пересчитывать не стала, сказав, что не будет бегать за теми, кто их не сдал, а значит, отчитывать меня сегодня не будут. Спрятавшись за широкой спиной одногруппника, я достала телефон. Как бы я не пыталась понять математику, у меня ничего не получалось, уже третью неделю я не могла сделать домашнее, только списывала у тех, кто шарит. Пользы по факту это никакой не приносило, мне только ставили рейтинговые баллы, но, к сожалению, в конце семестра только на них я не выеду, придётся идти на экзамен… но какой смысл, если в голове пусто? Поэтому уже на протяжении трёх недель я пыталась найти репетитора по вышмату, но ни одного из тех, кто мне писал, предлагая свои услуги, я не потяну. Как бы не было прискорбно, но репетиторы в наше время — дорогое удовольствие. Обычно попытки вникнуть в материал заканчивались истерикой, поэтому я решила не изводить себя. Включила игру и залипла на полтора часа, до тех пор, пока преподаватель не отпустила нас. Следующей стояла физика, но на неё в отличие от математики я шла с радостью, и не потому что что-то понимала, нет. Это было связано исключительно с преподавателем, который её вёл. К сожалению, я кардинально отличалась от одногруппниц, которым нравились наши одногруппники или старшекурсники, потому что я таки влюбилась в физика, хотя изначально и пыталась убедить себя в обратном, но последним доказательством моих глупых чувств стали глаза, сменившие цвет на красный. В тот неудачный для всех день я чуть было не спалилась перед Русланом Александровичем, к счастью, в рюкзаке лежали цветные линзы, которые я так благоразумно таскала с собой. В тот же день я истерично бегала по квартире, не понимая, как так могло получится. Пялилась на его фотографии в телефоне, а потом в зеркало, чтобы увидеть красные зенки и ещё раз убедиться, во что я вляпалась. Впрочем, любовь к преподавателю мне не мешала посещать его пары, благо человечество изобрело цветные линзы, чем многие люди и пользовались. Кто-то носил их на постоянке, не желая показывать свои чувства объекту воздыхания, а кто-то относился наплевательски, не скрывая влюблённость или любовь. И это было абсолютно нормально: в коридорах можно было заметить переговаривающуюся красноглазую парочку, студентов с яркими линзами, которые скрывали не только красноту, но и настоящий цвет глаз. Как только мы зашли в кабинет физики, взгляд мой метнулся к Руслану Александровичу — высокому, темноволосому, зеленоглазому мужчине, который безразлично перебирал методички, стоя у окна. Я тихонько поздоровалась, а он, кажется, этого не заметил, но, спустя несколько секунд, все же оторвался от своего занятия, чтобы повернуться к зашедшим, посмотреть на меня, кивнуть и ответить другим студентам на приветствие. Ещё с начала семестра, как только у нас начались лабораторные занятия по физике, нас распределили в тройки для совместного выполнения работ. К сожалению, в результате безжалостного отбора я оказалась в группе с Катей, с которой мы почти не общались, и с одногруппником, который на меня внимания не обращал, даже не здоровался. Такой компании я была, мягко говоря, не рада, поэтому во время пар мы почти не разговаривали, что ставило под вопрос успех выполнения самих лабораторных. — Один от тройки встаёт, подходит к столу, берёт пластинку, штангенциркуль и две методички, — начал Руслан Александрович, беря в руку мел и подходя к доске, чтобы записать свои имя и отчество, как делал абсолютно на любой паре, как говорил он сам, для слишком забывчивых студентов. Иван — парень, который был со мной в группе, недовольно поднялся, цокая, и, еле волоча ноги, пошёл к столу, где и лежало всё перечисленное преподавателем. — Берём штангенциркуль, но ничего не крутим! — обратился Руслан Александрович к Артуру, когда тот начал вертеть прибор в руках. — Да я уже всё, что можно было, перекрутил, — «успокоил» его парень. — А потом мне жалуются, что измерения неточные. Положи на стол, будь добр, — староста послушался, оставив прибор в покое, открыв тетрадь и взяв ручку, выпрямился, готовый впитывать знания. Руслан Александрович, когда началась пара, всё же отобрал у Артура штангенциркуль, чтобы показать нам, как им пользоваться, а затем, вернув обратно, рассказал, что от нас требуется и как нужно выполнять лабу, чтобы получить максимальное количество баллов. — Вы выполняете измерения, один из группы записывает их в форму карандашом, я проверяю, подписываю, потом переписывают остальные двое. Если что-то непонятно, говорите мне. Вопросы есть? — спросил он, и получив в ответ уверенное: — Никак нет, босс! — в исполнении старосты, сел за стол, начиная заниматься своими делами, ну, а мы приступили к выполнению лабы. Помимо преподавателя мне также нравилась практическая часть физики — опыты, и когда я шла на пару, рассчитывала, что делать буду именно это. Но мне снова не повезло. Я, будучи третьей в группе, сидела с краю, ну, а в центре — Катя, которая меня постоянно игнорировала, хватая измерительные приборы и разворачиваясь к парню, чтобы выполнить измерения вместе, ну мне ничего не оставалось кроме как тихонько сидеть рядом, пытаясь разглядеть, что они делают. Так произошло и в этот раз. Пока я сидела сбоку, не желая обращать на себя внимание и слушать возмущения, и пялилась в форму, которую нужно заполнить, к нашему столу подошёл Руслан Александрович. — Чего сидим? — обратился он ко мне, а я только и смогла открыть рот, растерявшись, не в состоянии ответить, но меня прервала Катя: — Руслан Александрович, у нас постоянно получается одно и то же значение, — и в доказательство своих слов показала ему форму с таблицей, в которой карандашом были написаны одинаковые числа. Это был, наверное, первый раз, когда я была благодарна ей за то, что она залезла, куда не просили. Физик молча протянул руку, побуждая вложить в ладонь прибор, и, не отходя от меня, зажал пластинку между губок штангенциркуля, измеряя её. Глянув на меня, сказал: — Иди сюда, — я тут же подскочила и подошла к нему, чувствуя, как потеют ладони, а во рту становится сухо, — какое значение? — Пятьдесят, ноль пять, — почти что прошептала ему на ухо, но спустя мгновение, прочистила горло и ответила громче. Катя хмыкнула, хватая ластик, чтобы исправить число в таблице, а Иван, забрав прибор, начал вертеть пластинку, измеряя её заново, а я села на место, всё так же испытывая дикую неловкость. — Если в этом не участвуешь, — преподаватель указал ладонью на одногруппников, которые снова вели дискуссию на тему того, какие значения могут получиться, — записывай, — он, дождавшись моего кивка, подошёл к третьей группе, ну, а я, пытаясь унять бешено бьющееся сердце, прислушалась к Кате, которая обсуждала получившиеся числа, ко мне даже не поворачиваясь. Когда, спустя десять минут, моя форма была заполнена, как и сказал физик, карандашом, Катя гордо провозгласила: — Мы всё! — Руслан Александрович, взяв со стола ручку, поднялся с места и подошёл к столу, протягивая руку за распечаткой. Он посмотрел на столбики цифр, удовлетворённо кивнул и, наклонившись над столом, поставил подпись ниже таблицы, а у меня снова сердце в пятки ушло от непозволительной близости. — Дальше в форме пропечатаны формулы, подставляете числа и считаете… Под конец пары у меня начал чесаться глаз. Косметикой я не пользовалась, поэтому могла себе позволить потереть его, что в последствии не кончилось ничем хорошим. Глаз заслезился и, как я увидела в отражении телефона, немного покраснел. До конца занятия оставалось буквально несколько минут, поэтому я решила потерпеть, пока Руслан Александрович договорит, что нужно принести на следующую лабораторную. Как только преподаватель объявил об окончании пары и разрешил всем идти, я быстренько сунула тетрадь и лабораторную распечатку в рюкзак и, закинув его на плечо, направилась вслед за одногруппниками, чуть ли не срываясь на бег, потому что жжение становилось невыносимо. Когда я проходила мимо преподавательского стола, зажимая глаз рукой, меня остановил Руслан Александрович. — Арина, что с вами? — спросил он обеспокоенно, откладывая в сторону ручку и чуть приподнимаясь со стула. — Всё хорошо, — ответила почти шёпотом, убрав руку от глаза и мотнув головой, чтобы волосы из-за уха упали на лицо, хоть как-то скрывая его, — не волнуйтесь. До свидания, — и быстрым шагом направилась к выходу из аудитории. Дамскую комнату я нашла быстро, но возникла проблема другого характера — в ней не обнаружилось зеркала. Совсем забыла, что они есть не во всех учебных корпусах — только в главном и всех к нему прилежащих. Мысленно взвыв, включила фронтальную камеру и, зафиксировав телефон на раковине, встала перед ним на колени, чтобы начать вытаскивать линзу. Но, вовремя вспомнив слова мамы, которая приучила не трогать лицо грязными руками, прерывалась-таки на их мытьё. С горем пополам с поставленной задачей справилась. Мне сразу стало легче, хотя глаз продолжал слезиться, и вдобавок ко всему покраснел и опух. Красавица, что ещё сказать. Проморгавшись, смахнула слёзы, взяла телефон в руку и нажала на кнопку блокировки, чтобы узнать время. Дисплей показывал половину восьмого, в это время в корпусе никого кроме охраны уже не оставалось, поэтому не волнуясь, я избавилась и от второй линзы и вышла из уборной, думая, как мне теперь вернуть свою куртку. О том, что гардеробная работает до семи, я благополучно забыла… как, впрочем, забыла и то, что у Руслана Александровича сегодня ещё одна пара. Но вспомнила я об этом я именно тогда, когда столкнулась с ним в коридоре. Едва он меня увидел, безразлично скользнул взглядом, сделал шаг, чтобы продолжить путь, но спустя мгновение, изменился в лице: сжал губы в тонкую линию, нахмурился, — а я поняла, что поспешила снять линзы. Признаться, о таком развитии событий я и подумать не могла. Непроизвольно сжавшись под напором зелёных глаз, я неловко развернулась и, не говоря ни слова, юркнула за дверь к лестнице, чтобы мигом сбежать по ступеням на первый этаж. Быстренько подошла к гардеробу, закрытому, перегороженному металлической решёткой, убедилась в том, что он закрыт, и меня никто дожидаться не стал. Что делать, я не знала, впрочем, ответ нашёлся быстро и, на удивление, легко. — Девушка! — позвал меня охранник, а я, всхлипнув, тут же обернулась. Как оказалось, после закрытия гардероба верхнюю одежду, которую не забрали, отдают на пост охраны, предварительно прицепив или засунув в карман бумажку с номерком. Я отдала ворчащему мужчине номерок, он сравнил числа и, забрав его у меня, отдал куртку. Пока одевалась, выслушивала возмущения охранника о том, что развелось слишком много безответственных студентов, которые не уважают чужой труд. Я с ним согласилась, извинилась, что так получилось, и, попрощавшись, поспешила уйти. Как только я оказалась на улице, остановилась, не в силах сделать и шага. Как же я устала… Хотелось сесть на землю и остаться сидеть так, не шевелясь, глядя в потемневшее небо, как жаль, что здравый смысл не позволил этого сделать. Вздохнув, все же поплелась на остановку, думая, что сейчас неплохо бы было вызвать такси, чтобы не стоять на холоде и не ждать автобус или маршрутку, но тратить пять сотен вместо двадцати пяти рублей мне не хотелось, поэтому эту мысль отбросила. Я пыталась думать о том, что завтра выходной, и у меня есть возможность наконец отдохнуть, но мысли всё время возвращались к Руслану Александровичу. Было стыдно до безумия, почему-то казалось, что я обнажила свои слабости, что теперь у него есть рычаги давления, и завтра весь универ узнает обо мне и будет высмеивать. Это, конечно, сильно преувеличено, но что-то подсказывало, что он обязательно воспользуется ситуацией, хотя я и считала его порядочным человеком, пересекались мы только на парах, и узнать его с другой стороны возможности не предоставлялось. Казалось, он лишь усмехнётся и скажет какую-нибудь пафосную фразу как в фильмах или книгах: «Неужели ты и правда думала, что такая, как ты, мне понравится?». Это поганое ощущение вины за свои чувства меня преследовало ещё со школы. Ещё с тех пор, когда одноклассники высмеивали мои слёзы, когда учителя уверенно заявляли, что я не имела права уходить с их уроков из-за больного живота или головы, когда меня осуждали за симпатию к старшекласснику. Мне всё время было стыдно, а теперь, когда окружение сменилось на более адекватное и безразличное к другим людям, я не могла мыслить по-другому. Только категоричное осуждение себя и своих поступков. Пока я шла к остановке, было принято нелёгкое решение сделать вид, будто ничего не было. У него было пять пар, мало ли, устал, переутомился, вот и причудилось. В конце концов, думая так, я могла пожить нормально ещё несколько дней, не изводя себя и не обвиняя в том, в чём нет моей вины. Тешить себя несбыточными надеждами я продолжала ещё две недели. К Руслану Александровичу на лекции ходила спокойно, ведь вел он их у всего потока, а вот лабораторных работ и практических занятий я опасалась. В течении этих двух недель я усердно пыталась вдолбить в голову тот факт, что мне «плевать». Плевать, что он подумает, плевать, если у него это вызовет отторжение, плевать, если ему от этого не по себе. Пыталась, но чувство вины вперемешку со стыдом, к сожалению, никуда не делось. Избегать преподавателя удавалось до тех пор, пока в расписание не поставили лабораторку, которую я благополучно пропустила из-за своей тупости. Решила, что, если ходить без шапки в минусовую температуру, ничего не будет, и в итоге слегла с простудой и провалялась в постели целую неделю, пропустив не только лабораторную, но и практику, и другие пары, пропуски которых мне теперь придётся отрабатывать кровью и потом, потому что некоторых преподавателей нужно будет искать, бегая по всем корпусам, которые раскиданы по всему городу. — Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросила мама, громко вздыхая, что было слышно через динамики телефона, — мы планируем приехать, папа отдежурит в пятницу, и мы в субботу утром будем у вас. — Не надо, — прохрипела я, еле сдерживая слёзы, — пусть после дежурства отдыхает, — прошёл год с тех пор, как я стала жить вдалеке от родителей, но я всё ещё хочу домой. До такой степени, что плакать хочется навзрыд, а возможности уехать нет, ведь расписание, мягко говоря, не располагает к поездкам. — Точно? Тогда я приеду сама, на маршрутке, а папа правда пусть отдыхает… Жила я со старшим братом, он и заботился обо мне, пока я пластом лежала, ну, а потом присоединилась мама. Пока она находилась рядом, я почти забыла про преподавателя и свой позор, про математику и механику, которые не понимала, про учёбу, которая вызывала только слёзы. За эту неделю, что я проболела, морально отдохнула, впрочем, прекрасно понимала, что как только мама уедет, и я останусь без поддержки, снова начнутся слёзы, паника и депресняк, от которого спасать будет только лучшая подруга, с которой мы дружим ещё со школы. Снова начнётся учёба, только теперь мне будет ещё тяжелее. После болезни я чувствовала себя мягко говоря не очень: горло болело, насморк никак не проходил, что бы я ни делала, а кашель и вовсе не давал спокойно существовать. В университете ничего интересного как обычно не произошло, мне даже показалось, что моего отсутствия и вовсе никто не заметил, кроме старосты, впрочем, именно так и было. Никто даже не подошёл ко мне, узнать, где я была, как я себя чувствую, даже девочки меня снова проигнорировали, мне не то чтобы было обидно, но всё же равнодушие цепляло. Как только я вышла с больничного, начала преследовать преподавателей, спрашивая, как отработать пропуски. К сожалению, университет от школы отличался кардинально, поэтому нужно было решить вопросы как можно быстрее, чтобы потом это не вылилось в долг и, в последствии, отчисление. Хотя, признаться, я была бы рада отчислиться. Могла бы поступить на следующий год, но уже туда, куда я хочу, где не будет злосчастной механики, где я смогу с кем-нибудь подружиться и стать частью коллектива, а не быть безликой тенью в группе, на которую всем плевать. Спустя два дня я побывала во всех корпусах и обошла всех преподавателей, благо прошлая неделя была чётной, и пар было меньше, но к физику идти боялась. Точнее, стыдилась, а боялась я того, что сразу как его увижу потеряю дар речи, покраснею и выдам себя окончательно. Конечно, я прекрасно понимала, что оставлять всё на самотёк нельзя, и тем более показывать такое безалаберное отношение к предмету, по которому в конце семестра будет экзамен, и уже собиралась с силами, чтобы пойти к Руслану Александровичу, но староста придал мне ускорения. Артур выбил дверь кабинета ногой и провозгласив: — Арина, тебя наш физик просил зайти, — уселся передо мной, — ты только пришла, а уже что-то натворить успела? — Нет, — поражённо ответила я, думая, что же послужило причиной, — вроде бы… Я сразу после этой пары к нему пойду. — Только не забудь, — кивнув, я снова вернулась к чтению учебника по механике, но, как бы я не пыталась, понять материал не получилось. После прикладной механики Артур ещё раз напомнил мне о визите к физику, ну, а я, сказав, что помню, пошла к Руслану Александровичу. Когда коридорами прошла из главного корпуса в шестой, студентов в аудитории не осталось, впрочем, как и в самом корпусе. Дверь кабинета была приоткрыта, поэтому, не стучась, я уверенно переступила порог. — Добрый день, — попыталась улыбнуться, убирая прядь волос из-за уха, чтобы она упала на лицо, — вы меня звали, вам что-то нужно? — Нужно, но не мне, а вам, — безразлично начал он, — думать об отработке пропуска должен студент, а не преподаватель, — я буквально приросла к полу, не в силах пошевелиться. Говорить, что подойти к нему планировала, но не успела, не стала, школа показала, что лучше молча проглотить, чем начать пререкаться с преподавателем, что в итоге может обернуться против меня же, — значит… Вас не было на парах, потому что вы болели, я правильно понимаю? — Да, — кивнула я, решив всё же сказать, что: — я хотела отработать пропуски с другой группой, завтра как раз по расписанию… — Другие группы уже выполнили ту лабораторную, которую вы пропустили. Задачи с практических занятий я уже скинул в контактную работу вместе с методичками и примером решения, с ними вы сможете разобраться сами, а вот с… — Руслан Александрович резко замолчал, листая своё расписание на четверг, — завтра у вас есть пятая пара? — я помотала головой, — значит, вы распечатываете четвёртую лабораторную работу и приходите в этот кабинет. — Я поняла… спасибо… — кивнула я ему и развернулась, чтобы уйти, но решила задать последний вопрос: — а сколько всего будет студентов? — Только вы, другие не пропускают, — он посмотрел на наручные часы, перевёл взгляд на меня, — идите, у вас скоро начнётся пара, — я, поблагодарив его ещё раз вышла из кабинета, ускоряя шаг, чтобы успеть дойти до нужного кабинета. Если я думала, что нет ничего хуже присутствия на паре у препода, который знает, что я в него влюблена, то теперь я убедилась, что хуже только присутствие на лабе наедине с этим самым преподом.