Мальчик, который собирал звёзды

      «Думал, я нашёл способ»       Арсений прекрасно понимал, что работать ему оставалось считанные минуты. Вот сейчас Воля распьёт за мир и любовь с успокоившемся гостем, а после низвергнет мир Попова в самое пекло, втоптав его в пыль. Арсению хотелось к Антону. «Я думал, что нашёл способ, да»       Проходя мимо пронумерованных белых палат, он заглядывал в застеклённые окошки. В разуме и не очень, накаченные лекарствами или читающими книги, они казались инсталляциями, искусственными, способными жить лишь в условиях белых высоких стен. Четырёх белых стен. «(нашёл)» В палате Сергея Матвиенко слышалось неумелое бренчание — ему всё-таки вернули гитару, но лучше от этого никому не стало. А вдруг он порвёт струны и задушит себя? Куда смотрят врачи? Арс надеялся, что хотя бы Катя внимательно следит за его палатой через красный огонёк камеры.       Он бы остановился, чтобы выслушать восхищения несчастного суицидника насчёт Перельмана и его жертвенности науке, но волнение щипало за лопатки. Сейчас за ним придут и выпроводят. «Но ты никогда не уйдёшь» Вот сейчас. «(Никогда не уйдёшь)» Снующий вокруг персонал как-то странно на него смотрел, определённо. Так сходят с ума? «О, я надеюсь, что когда-нибудь я выберусь отсюда» Вот она, палата №8.       Арсений Сергеевич ввалился и туда — дурная, новоприобретённая привычка. Антон, с ещё мокрыми волосами после водных процедур, сидел на кровати, заворожённо прислушиваясь к гитарной какофонии, раздающиеся через стену. А он даже не заметил. «Даже если это займёт всю ночь или сто лет» — Антон… — Сердце почему-то радостно трепетало, само сомневаясь, почему так прикипело к молодому больному. «Нужно место, чтобы спрятаться, но я не могу найти его рядом» Арсений скучал, хотя они виделись совсем недавно. Держались на руки на площади. «Хочу чувствовать себя живым» Шастун заметил его, ошарашенно проводя по стоящим торчком, сильно отросшим волосам. Капельки воды россыпью брызнули в воздухе. — Вы… Как вы оказались здесь? — Прошептал он, подходя ближе, с неверием смотря сверху-вниз. — Я потерял вас, мой дорогой друг. «Снаружи я не могу бороться со своим страхом»       Попов не выдал и капли недоумения — пациент в своём уме и лишь говорит чуть странно, или же опять погрузился в только ему известные ведения?       Увы, случай Антона не был тем счастливым, когда ты излечиваешься настолько, что тебя выпускают в мир жить дальше. Шизофрения прогрессировала, а лекарство, будто бензин, лишь разгоняло машину безумия всё быстрее. Два сменённых лечебного плана, три разных методики, но Шастун лишь изредка вспоминал, кто он и откуда, что он, вообще-то, зависим от курения и что он болен.       Нет. Он больше не нуждается ни в чём из перечисленного, даже время для него течёт по другому.       Вот и сейчас он вжался в Арсения Сергеевича, будто тот не видел его на вчерашнем осмотре, а потерялся много, много лет назад. «Разве это не прекрасно» — Вы вернулись! Сами! — Прошептал он, нежно проведя длинными, мокрыми пальцами по чужому затылку. «Совсем один» Попов оцепенел. Ему захотелось выть — кого же пациент видит вместо него? «Сердце из стекла» — Моя прекрасная роза… Я думал, вы обратились в пыль! «А мой разум из камня» Ах вот оно что. «Разорви меня на куски» — Вы ошиблись, я не роза. И даже не гладиолус. Я человек. И вы тоже человек, Антон.       Арсений разрушал этот чудесный купол из шизофренического бреда, и с каждым его словом, будто ударов молота, лицо Антона вытягивалось, блекло. Мелькнула неуверенность, слабая, блеклая, и тут же исчезла. «остались лишь кожа и кости» — Видимо без почвы под корнями вы повредились умом! — Шастун взял психотерапевта за руки, с жалостью рассматривая. — Вот и ваши прекрасные листья опали. — Пора бы принять лекарство, Антон. Вы же не пили его? — Не пил — Вдруг покладисто и чётко ответил юноша, и Арсений с удивлением посмотрел в его глаза.       Как же прекрасны глаза, поражённые безумием! Они будто бы даже стали ярче, чем при их первой встрече. «здравствуй» — Я вообще стараюсь ничего не есть на этой странной жестокой планете. А вдруг я умру? — искренним шёпотом в ухо. Разочарование. Какое разочарование. «Добро пожаловать домой» — Принц? — Позвал, всё ещё сомневаясь, Арсений Сергеевич, и Шастун улыбнулся, демонстрируя уже покрывшийся корочкой укус на нижней губе. «Я выхожу из времени» — Да, это я! Какое счастье, любовь моя, моя роза! Ты узнала меня! — И вновь обнял, нет, повис на чужом плече, насколько возможно было это с его ростом. «В поиске местечка получше» Что-то щемило в глубине души, так, что перехватило дыхание. — Я принес тебе еды из нашего дома. Поешь? — Попов тащил его к кровати, около которой, на тумбочке, ещё не покрылась корочкой полу-остывшая каша. «Что-то в моём разуме»       Шаг, ещё шажочек, будто медленный, слишком интимный вальс. Не для других, чтобы показать людям свою грацию, свой выхоленный бальный костюм, то, как ловко твои ноги попадают в ритм. Нет.       Такой вальс танцуют наедине, вжимаясь и топчась на месте, так близко, что соприкасаются ноги, и тебе так весело, ты так счастлив, уложив свою голову любимому человеку на плечо и медленно покачивая бёдрами под собственный напев, что забываешь, что за пределами комнаты тоже есть жизнь. — Ростки баобабов? — Заинтересованно, искренне. Арсений вздрогнул, выпрыгнув из своих мыслей. Гребаный мечтатель. Гребаный несчастный мечтатель. «Навсегда заняло мои мысли» — Да, твои любимые. — Попов шагнул к кровати, вынуждая Шастуна упасть на неё под звон металлических, прогнувшихся пружин. За стеной снова раздался жалобный гитарный звон. «Добро пожаловать домой» — Звери на Земле удивительны, ты знаешь? Они так удивительно разговаривают! — Зачарованно прошептал Антон, кивая на стену. — А я ведь подружился с одним из них! — Правда? — Попов зачерпывает ложку каши и протягивает её Шастуну. Тот даже не смотрит, послушно распахивая рот. Будто и не отказывался от больничной еды. — Вкус отличается от того, что я помню… — Арсений смотрел на длинный розовый язык, облизывающий пересохшие губы, на всколыхнувшийся от проглоченной пищи кадык. И сам не заметил, как отзеркалил это, с трудом сглотнув странный ком в горле. Неужели действие наркотика ещё не прошло? — Просто ты вырос. Тебя давно не было. — Ещё одна ложка. И ещё. — Так что там со зверями? — Лис. Я подружился с лисом. Я его приручил… — Антон, испуганный ребёнок, расставивший ладони в стороны, показывал, каково размера был его друг. В уголке губ прилипло разваренное зёрнышко крупы. Вздох, терпеливый вздох.       Хотелось докричаться, до хрипоты, доказать, что всё это выдумки — что вот он, Арсений, а не капризный цветок в банке, а вот он, Антон, не одинокий путешественник с бараном из ящика подмышкой…       Но Попов лишь черпал из тарелки кашу, следя, как обхватывают ложку чужие измазанные губы. — Ты мне не веришь, да? — Изогнулись губы по-детски опечалившемся голосом. Актер… Ему бы быть актером. Или художником. Менеджером. Кем угодно. Почему именно он? — Верю. — Опустевшая ложка дрогнула. — Я буду верить во всё, что ты скажешь. Почему именно я? И Антон улыбается. — А я буду любить и скучать по тебе, где бы я ни был, моя Роза.       Лицо Антона близко, очень близко. Можно рассмотреть каждую ресничку, каждое подрагивание расширенных зрачков. И губы. Близко…       Попов замер, застыл вот так, прикрыв глаза, но всё с той же отчётливостью видя каждую маленькую черточку лица напротив. И…       В большом кармане больничного халата, в котором помещалась целая вселенная и ещё несколько сладких леденцов, зазвонил телефон. Не зазвонил — вцепился в тазобедренную кость и завибрировал, заставил вздрогнуть.       Антон смотрел на него испуганно, изумленно, будто Арсений появился совсем неожиданно. На исколотом по краям экране высветился контакт «Сатана» Что ж, а вот и Павел Алексеевич заточил свою гильотину. Ему пора идти. «Я тоже скучал» Но эти слова уже не имели никакого значения.