҂ ҂ ҂ ҂ ҂
Антон приезжает на место с опозданием минут на двадцать — позавтракать все-таки хочется, хоть и в середине дня, да и Эд неожиданно превращается в мамочку, тащит Шаста в столовую и вливает в него целую тарелку пересоленного борща. Антон спешит в метро, но поезд, как назло, минут на десять встает в туннеле, вынуждая парня проклинать все живое. Его держит не только праведный Арсов гнев, но и собственное очевидное нетерпение: картины их вечера мелькают перед глазами, пока он стоит, прижавшись, кажется, ко всему вагону, и то и дело трется о чьи-то рюкзаки и скрипучие пуховики. Антону даже стыдно: он представляет, как Арсений сидит в машине, то и дело обновляя чат в Телеграме, конспиративно созданный в режиме «инкогнито», и к парковке у отеля почти бежит, спотыкаясь на заледеневших улицах. Арсений, хоть и любит быть снизу, в обычной жизни — далеко не прилизанный мальчик-пассив из девичьих фантазий, а за нарушение дисциплины не кричит, конечно, но смотрит так, что становится стыдно. Из Арса, должно быть, получится отличный учитель: так унижать одним взглядом — тоже талант. Тем не менее, когда Шастун прижимается носом к окну Арсеньевской «Ауди», то удивляется немало: внутри оказывается пусто. Только валяются на пассажирском солнцезащитные водительские очки да щегольской шарф, который Попов так и носит, несмотря на дружелюбные насмешки одногруппников. Антон зависает у машины чуть дольше положенного и отходит лишь, когда прохожий шикает на него, видимо, приняв за незадачливого грабителя. У Антона мыслительные способности отключаются напрочь, и он уже собирается позвонить Арсу, чтобы выяснить, что происходит — как будто есть так много возможных вариантов! — но ровно в эту секунду телефон звонит сам. — Шастун, где тебя носит? — недовольно спрашивает Арсений. Антон улыбается в трубку. Вот он — Арс, которого он привык видеть в универе, перекидываясь колкими замечаниями. Язвительные интонации, переходящие в шипение, не отталкивают, а парадоксальным образом интригуют еще больше, разжигая желание разгадать, что скрывается под броней. — Я у твоей машины. Шаст косится на «Ауди» так, будто Арс может материализоваться внутри, точно в какой-нибудь Битве экстрасенсов. — А я уже внутри. — Арсений как-то странно усмехается, становясь похожим на кокетливую девицу, и Антон лишь в очередной раз удивляется, насколько сильно может меняться его настроение за считанные секунды. — Заходи. Антон вскидывает бровь: — Но номер разве не на мое имя? — Я очень красиво улыбнулся пацану на входе. — Секундная пауза. — И он нас уже запомнил. Шастун показательно тяжело вздыхает, но все-таки направляется ко входу: в холле стоит, кажется, с полсотни цветочных горшков, все зачем-то устелено коврами, отчего интерьер кажется совершенно неподходящим почасовому отелю. С другой стороны, возможно, это как раз конспирация: нет вывесок на видных местах и секс-кукол в витринах, отчего заходить сюда не стыдно. Впрочем, Антону не было бы стыдно и так. Администратор приветливо улыбается, кивает в сторону длинного коридора. Шаст не тратит времени зря: шагает поспешно, по привычке обходит острый край паркета у лестницы и не спотыкается на последней, будто нарочно сделанной выше остальных ступеньке — он здесь знает наизусть каждый квадратный сантиметр. Это, честно, пугает — когда их встречи с Арсом стали настолько регулярными? — но радует все-таки сильнее. Ведь нет причин отказываться от того, что приносит удовольствие обоим? — При… — начинает он, приоткрывая дверь и торопливо проскальзывая внутрь, хотя коридор второго этажа пуст. — Привет. Антон спотыкается на полуслове: очень уж необычная открывается картина. Арсений — ну точно граф! — сидит, утонув в кресле и закинув ноги на подлокотник. Из одежды на нем — черные боксеры, похожие больше на шорты, но обтягивающие неприлично сильно, и — здесь Антон давится воздухом, — широкий кожаный ошейник с массивным черным полукольцом. Шаст видит его впервые, но ненароком думает, что день уже удался: картина красива до неприличия. Заметив его, Арс поднимает взгляд, лениво откладывает телефон в сторону и совершенно по-кошачьи потягивается, выпячивая ряды ребер. В какой-то момент Антону хочется его не трахнуть, а покормить — хотя, пожалуй, эти желания идут параллельно, и Шаст решает выполнять одно за одним. — Привет. Арсений, что удивительно, не выглядит ни злым, ни даже раздраженным, хотя, по прикидкам Антона, просидел в номере минут двадцать. Он улыбается открыто, чуть насмешливо, обнажая острые клыки, и как-то особенно эстетично стекает с кресла, грациозно наклоняется, разминая затекшие ноги, и без промедлений подходит ближе. — Руки холодные. Шаст кивает, неуклюже стягивая один ботинок другим, но все-таки тянется вперед, обнимая осторожно, почти невесомо. Удержать дистанцию не выходит: Арсений сам льнет ближе, прижимаясь голой грудью, забираясь под полы чужой куртки. Антон лишь мельком отмечает, что тот сегодня какой-то особенно ласковый, податливый, точно согретый в пальцах комок пластилина. Непривычно тепло — а на контрасте с Арсом из универа, холодным и колючим, и вовсе сносит крышу. Антон сопротивляться не собирается. — Я взял сумку. — Арс кивает куда-то в угол. — Надеюсь, ничего не забыл. — А ты что-то оттуда брал? Шаст улыбается наполовину заинтригованно, наполовину — и это странно, — умиленно. Сумку — или, как ее иногда в шутку называл Арс, «чемоданчик извращенца», — они завели пару месяцев назад, чтобы не растерять растущую коллекцию девайсов, и Арсений был негласно назначен ее хранителем. От мысли о том, что Арс пользовался чем-то из их набора в перерывах между встречами, Антон едва заметно вспыхивает, но не подает виду. Арсений, впрочем, не торопится отвечать: пожимает плечами да жмется ближе, тычется носом в шею, обжигая почти заиндевевшую кожу дыханием. — Арс… Блин! — Антон изображает возмущение: морщится и делает шаг назад. — Дай руки помыть хотя бы. Попов закатывает глаза, но отступает послушно, садится на край постели и только косится из-под пушистых ресниц. Антон еле сдерживается, чтобы не побежать в ванную со скоростью света, но заставляет себя неспешно раздеться, уложить толстовку аккуратным прямоугольником, отложить подаренные Арсением же носки с авокадо («Ну, а что, все равно ведь никто не увидит!»), издевательски медленно скрыться в ванной. В такие моменты Шаст особенно ценит этот отель: пусть дороговат, но он, студент, привыкший к обшарпанным стенам общаги, способен оценить удобство и красоту. Это заметно и по отдельным ванным комнатам, где всегда есть пушистые полотенца и лавандовый гель для душа, и по роскошной, почти дворцовой мебели, и по безупречной чистоте каждого квадратного сантиметра пространства. Антон с ужасом вспоминает, как они пытались переехать в более дешевую почасовую гостиницу — ушли, впрочем, почти сразу, едва заметив на входе вереницу проституток, буквально залезающих в чужие трусы. Одно «но»: Антон изредка чувствует себя лишним. В царском интерьере он, лохматый пацан в поношенных джинсах и простой футболке из магазина смешных цен, кажется неуместным — впрочем, это ощущение обычно тает под внимательным взглядом Арса, которого все, видимо, устраивает. И Антон расслабляется, вновь и вновь напоминая себе, что здесь главное. Когда он возвращается, Арс так и сидит на кровати, сложив ладони на коленях — совершенно по-школьному, точно первоклассник, встречающий учителя. Антон чуть наклоняет голову вбок, вглядываясь в по-лисьи хитрое выражение лица. Хочется поцеловать блуждающую на губах улыбку, и на этот раз сдерживаться уже не выходит. Антон рывком подходит ближе, осторожно придерживает чужую шею, притягивая к себе — и в очередной раз удивляется высоте кровати. Арс незамедлительно придвигается ближе, просовывает острые колени между чужих ног, смотрит открыто и смело. В его взгляде — столько огня, такой неприкрытый вызов вперемешку с покорностью, что Антона ведет. Да и тяжелая полоса ошейника под ладонью успокоиться не помогает. Он тянет двумя пальцами за полукольцо — несильно, но ощутимо, — и думает, что, кажется, в шею Арса сегодня поцеловать не сможет. — А ошейник специально, чтоб засосов не было? — усмехается он в поцелуй, отчего Арс выгибает спину, приподнимает бровь в немом вопросе. — Дурак, — говорит тихо, но настолько нежно, что у Шаста не получается обидеться. И все-таки, судя по озорному блеску в чужих глазах, Антон предполагает, что предположение может оказаться верным. — Сиди так, — небрежно бросает Шастун, прежде чем нехотя отстраниться. Он проходится по комнате, показательно лениво потягивается, отчего Арс смеется, но все же сверлит его спину нетерпеливым взглядом — и это Антон почему-то знает наверняка. Он тянется к регулятору света, выкручивая почти на минимум — не яркий ледяной свет, но и не приглушенный до непроглядной тьмы, чтобы наверняка видеть все оттенки эмоций на лице Попова. И осторожно опускается на колени к расстегнутой сумке, из которой уже торчит рукоять недавно купленного флоггера. Антон вспоминает, как пытался запомнить названия хитроумных девайсов: до встречи с Арсом они все были «ну, какая-то штука, чтобы бить людей». Не потому, что он глуп и не способен различить между собой тот же кнут от шестихвостки — просто до сих пор в этом не было необходимости. Вспоминает, как Арс вообще заговорил об этом, осторожно подкидывая новые и новые ссылки, от исследовательских статей до порно — Антон вчитывался, впитывал информацию, а однажды они даже попали на семинар, где Арсения долго связывали и, распутав, скручивали в другую позу, так что вся кожа была увита веревочными полосами даже сквозь ткань. И вот — они здесь. Арсений «главная-сучка-универа» Попов смотрит на него, как на какое-нибудь божество — ну точно реклама Сбербанка, где боги спустились с Олимпа, чтобы взять ипотеку, — а Шаст возвращает ему нежную благодарную улыбку. Разговоры привычно остаются на «до» и «после»: Антон знает, что в процессе не скажет и двадцати слов, но лишь потому, что за время встреч изучил реакции Арсения настолько, что понимает его безмолвно. По напряжению мышц, характерным рывкам, меняющемуся ритму дыхания — он читает между строк и между букв. Жаль, что эта магия работает почему-то только здесь: в том же универе Арс закрывается настолько, что становится неприступным, и все ожидания разбиваются о высокую насыпь из его странностей. Антону, право слово, иногда кажется, что «его» Арс и тот, университетский — то ли братья-близнецы, то ли две разных версии одного человека, потому что, ну, как такое вообще возможно? — Не дергайся, — просто говорит Антон: все его слова сегодня почему-то пропитаны бесконечной нежностью, и вид Арса, который действительно замирает, заставляет умилиться еще сильнее. Мягко говоря, не совсем подходящая реакция. — И расслабься… пожалуйста. Последнее слово звучит как-то неуклюже, повисает в тишине, будто за ним должно было последовать что-то еще. Но эффект достигнут: Арсений ситуацию будто отпускает, и Шаст может почувствовать даже, как слабнут напряженные мышцы под его ладонью. Попов — живое воплощение мема про кота, который забирается в стакан. Он в чужих руках плавится, подается навстречу, принимая нужную позу. Не человек — кукла, вот только Антон относится к нему отнюдь не как к забавной игрушке. Он мягко толкает парня, вынуждая опуститься лопатками на кровать, и тянет предплечья, поднимая выше. Такое привычное уже действие — Шаст не то чтобы может каждый раз придумывать новое, да и у Арса части тела не гнутся, как на шарнирах, хотя в растяжке он может посоревноваться с начинающей гимнасткой, — но его все равно едва заметно прошибает волнением и каким-то неожиданным душевным теплом вперемешку с возбуждением. И если последнее — вполне ожидаемо, то накатывающая волнами нежность оказывается в новинку. Поддавшись ей, Антон зависает над Арсом дольше положенного, упирается ладонями в матрас и целует тягуче, проходится языком по губам, щеке, по ямке за ухом, вылизывает звездную россыпь на левом плече, и только потом отстраняется. — Давай руку. Не дожидаясь ответа, Антон сам тянется к чужой ладони, на секунду сплетает пальцы, прежде чем, придерживая мягко, достать из-за спины наручники. Не железные — кто вообще это придумал? — а кожаные, с коротким ворсом внутри, они ложатся на тонкие запястья привычным движением. — Дружить предлагаешь? — усмехается Арсений, и Шаст на мгновение зависает, прежде чем осознать отсылку к первому фильму о Гарри Поттере. Хотя если бы они начали спорить, Арс наверняка убеждал бы его, что книги лучше. — Да передружили уже, — тянет он, надевая наручник на вторую руку и фиксируя их между собой. — Подползай давай. Он запоздало думает, что нужно было сначала уложить Арса к изголовью кровати, и только после — связывать ему руки. Антон наблюдает, как тот действительно пытается подняться выше, и в конце концов приподнимает за талию, помогая. Арс цепляется за него ногами, точно панда, и совершенно не спешит отпускать. — Супер, — тихо комментирует Шастун, наслаждаясь зрелищем. Чуть выше кровати в стену вкручен металлический поручень, который, должно быть, в прошлой жизни был турником, но теперь исполняет совершенно иную функцию. Антон перехватывает цепь, привычно крепит ее к перекладине, отчего руки Арса, чуть вскинутые вверх, оказываются надежно зафиксированы. — Не больно? — на всякий случай спрашивает он, и только дождавшись, пока Арс мотнет головой, движется дальше. Антону сегодня особенно хочется делать все медленно, постепенно. Он поглаживает чужое тело — Арсений извивается под его ладонями, хотя еще ничего не происходит, и смотрит из-под ресниц так, что у Шаста очевидно встает только от этого. Но он не спешит даже раздеваться — для этого придется оторваться от податливого тела под ним! — зато гладит осторожно, запутывается пальцами в волосы, наклоняется за новыми поцелуями, прикусывает кожу за ухом и ведет языком по ключицам. В тишине раздается утяжеляющееся дыхание да тихий скрежет металлической цепочки о перекладину. Всякий раз, когда Арс вскидывает руки, та отзывается мелодичным звоном, и этот звук Антону уже кажется родным. Странно, но это ощущается чем-то домашним, теплым, точно скачущее пламя в камине родительской дачи, точно костер, который жгли с друзьями когда-то в подростковом возрасте, когда будущее казалось безоблачным и чудесным. Это ощущается правильно. Шастун думает, что, в общем, привязывать Арса было необязательно — тем более, что вскоре придется переворачивать, — но открывшийся вид привлекает слишком сильно. Он и сам зависает в каком-то трансе, наблюдая за тем, как тот мечется от каких-то незначительных совершенно прикосновений. Ладони скользят по груди, едва заметно ложатся на шею, большими пальцами — по губам. Арс машинально приоткрывает рот, цепляется клыками — не больно, но чувствительно, — и тут же показывает язык. Такой ребенок. Антон не спешит. Делает массаж, разминает напряженные плечи, поглаживает живот, прежде чем спуститься к бедрам, и до какого-то момента совершенно игнорирует очевидную выпуклость в районе паха. Арсений жмурится, стоит чужой ладони пройтись по бархатистой ткани, даже мельком коснуться напряженной головки. Практически недвижимый, наполовину зафиксированный, он, кажется, чуть потеет от напряжения — потому что предвкушение почти всегда так же прекрасно, как и само действие. Когда под очередным прикосновением Арс дергается сильнее, заставляя тонкую цепочку напрячься и звякнуть, Антон наконец выходит из транса, поднимает на него взгляд. Тот смотрит совсем замыленно, но находит в себе силы усмехнуться: — Ты забыл, что надо делать? Шаст закатывает глаза. «Ну черт с тобой». Он себя все-таки отпускает. Почти рывком стягивает белье, незначительные остатки одежды, оставляя Арса полностью обнаженным — если, конечно, не считать ошейника. Нависает сверху, торопливо вылизывает ключицу, чтобы быстро сползти вниз и уже через секунду переключиться на дорожку волос внизу живота. Тело у Арсения — потрясающее, хоть и не сказать, чтобы идеально спортивное или накачанное, но все-таки красивое донельзя. Антону бы любоваться им вечность — и плевать, что он, в общем, не ценитель искусства, — но сейчас хочется идти дальше. Распаленный не меньше, он жмурится, точно котенок. Особый вид удовольствия — когда не получаешь ничего сам, но с лихвой отдаешь другому: ласку, тепло, нежность. Антон проходится языком по всей длине члена, отчего Арсений отзывается шумным вздохом — мышцы живота напрягаются, и у Шастуна, даром, что он до сих пор одет, где-то под ребрами тоже затягивается тугой узел. И взрывается, когда член тяжело ложится на язык, а головка проталкивается в самое горло. Антон — не то чтобы непревзойденный мастер минета, но за время встреч с Арсом нарабатывает опыт, а в перерывах даже смотрит обучающие видео — ему бы этот энтузиазм на сессию. Тем не менее, получается явно неплохо: когда Антон заглатывает до упора, расслабляя горло и позволяя члену скользнуть внутрь, Арс скулит протяжно, по-щенячьи, и гремит цепями, как чертово Кентервильское привидение. У Шаста на глазах слезы — слишком резким выходит движение, — но даже это не мешает наслаждаться процессом. Он только делает перерыв, выпуская член изо рта, но тут же облизывает по всей длине и всасывает головку, создавая почти идеальный вакуум. Арсений не скулит даже — воет. Чуть слышно, явно делая скидку на звукоизоляцию в номерах, но у Антона медленно сносит крышу. Джинсы вмиг становятся слишком тесными, член упирается в грубый шов молнии, но Шаст это игнорирует. Куда интереснее и важнее сейчас по-блядски сплюнуть на ладонь, начать дрочить грубо, выбивая из Арса очередной задушенный хрип. У Арсения под лопатками — две подушки, что, в целом, дает неплохой угол, а заодно мешает биться об изголовье, да и руки так устают меньше, но Антон переживает все равно. Когда Арс в очередной раз подрывается, вскидывает бедра и неосторожно задевает затылком металлическую деталь, Шаст отрывается от своего занятия и смотрит на него с нескрываемым беспокойством. «Мне же не надо на самом деле тебя покалечить». Когда Антон приподнимается на локтях, Арс разочарованно стонет, и Шаст чувствует себя воспитателем, которому нужно угомонить слишком резвого ребенка. — Тебе не больно? — спрашивает тихо, поглаживая Арсовы предплечья. — Я думал, в этом суть, — усмехается Попов, облизывая губы. Антон улыбается нежно. — Не всегда, Арс, не всегда. Он тянется к перекладине, нащупывает карабин и отцепляет Арса, тут же притягивая его руки к себе, выцеловывает узоры на ладони. — Ты гадаешь? — спрашивает Арсений, показательно тыча пальцем в Антонов нос. — И что там? Голос у него все еще срывается, отчего ситуация кажется еще более милой, несмотря на не спадающее возбуждение. — Что ты дурак, — отвечает Шаст, напоследок облизывая родинку на краю ладони. — Переворачивайся. Арсения торопить не нужно. Он растирает запястья (Антон мысленно хмыкает, потому что прав ведь был — затекли!), сползает ниже, переворачивается и послушно вскидывает бедра, позволяя подсунуть подушку. Антон наблюдает за открывшимся видом, чуть разводит в стороны чужие бедра, поглаживает ладонью спину. Арсова кожа уже теплая, а поясница даже слегка покраснела от трения. — Красиво, — как-то само собой срывается с губ Шастуна, когда он тянется за паддлом. Легкая рукоять ложится в руку, как влитая, и он на пробу взмахивает в воздухе, будто настраиваясь на нужное воздействие. Силу он почти не применяет — разогревает Арса медленно, отчего тот нетерпеливо дергается, когда кожаный уголок невесомо скользит по бедрам. Антон не возражает, когда он подтягивает к себе ладони, берет в рот собственный палец и показательно облизывает — Шаст в этот момент давится воздухом и жалеет, что не видит картину с более выгодного ракурса. Впрочем, и обрывков ему хватает, чтобы что-то в грудине всплавилось и затопило подреберье к чертовой матери. Первый удар ложится небрежно, и Арс даже едва слышно вскрикивает. Антон, точно извиняясь, наклоняется, целует больное место, но тут же шлепает по второй ягодице — несильно, но ощутимо. Арс мычит, но на этот раз довольно, сыто. И от удара не отстраняется, а, напротив, поднимает бедра, подставляясь. Антон входит в темп. Отсчитывает от одного до четырех — гребаный урок физкультуры в начальной школе, — и чередует мягкие удары с теми, что посильнее; спину с лопатками; шлепки с поглаживаниями и поцелуями. Арсений в какой-то момент замирает, поймав, видимо, лучший угол, но скулит на ультразвуке, почти не переставая — а потом, наоборот, затихает, даже задерживает дыхание. Антон в этот момент останавливается, вопросительно тычется носом в загривок, вдыхая знакомый лавандовый запах — и целует самый краешек уха, сочетая боль с невыносимой нежностью. Арсова кожа не сразу, но краснеет, а внизу спины даже остаются незаметные почти отметины от особо сильных ударов. Антон бьет ритмично, наслаждаясь ударами паддла о бледную кожу, но позволить себе отпустить не может. Нужно следить — и за мерным дыханием Арса, и за тем, чтобы довольные всхлипы не перетекли в предупреждения о боли. Арсений — не дурак, себя насиловать не позволит, но не хочется даже подходить к той грани, где тягучее удовольствие переплавляется в издевательство. — Ах-ты-ж-сука-еб-твою-мать, — шипит Арс после очередного удара, и Антон воспринимает это если не как просьбу прекратить, то хотя бы о перерыве. Он откладывает паддл — не потерять бы в бесконечном множестве покрывал и простыней, — и растирает ноющее предплечье: нагрузка все-таки колоссальная, да только на такое не жалко потратиться. Арсений, воспользовавшись ситуацией, себя отпускает: выдыхает резко, вытягивает ноги, насколько может, и скулит, когда член трется о скользкую ткань подушки. Бедра сами собой взлетают выше, и он трется, не задумываясь, как это выглядит со стороны — просто потому, что напряжение выносить уже невозможно. Антон смеется, наблюдая за бесплодными, в общем, попытками, но, когда рука Арса скользит вниз, проходясь по тазовым косточкам, мягко шлепает его по запястью и цепляет за мизинец. Притягивает руку к себе, нежно облизывает каждый палец, по очереди погружая их в рот, отчего Арс снова начинает поскуливать. Прерваться все-таки приходится: Антону в одежде невыносимо, и, бросив короткое ультимативное «жди», он стягивает джинсы с футболкой, оставляя их скомканными где-то в углу. Воздух в первые секунды кажется прохладным, и по позвоночнику пробегает волна мурашек, но предвкушение обжигает куда сильнее. Антон, непохожий на строгого каноничного доминанта, едва слышно довольно мурлычет, когда опускается грудью на Арсову спину и прижимается всем телом, придерживаясь все-таки на весу, чтобы не задавить того, кто кажется таким хрупким. Он цепляет Попова за бедро, направляет, помогая перевернуться — тела трутся друг о друга, кожа к коже, и, когда Антон чувствует своим членом — член Арсения, то и сам не может сдержать стон. Он кое-как держится на одном локте, выкидывая ставшую ненужной подушку, и, поддавшись порыву, осторожно касается губами чужого рта, облизывая самый уголок. — Шастун, блять… — выдает Арс, довольно жмурясь, но остаток претензии повисает в воздухе: Антон, просунув ладонь между их животами, обхватывает рукой сразу два члена и размеренно поглаживает, подбирая ритм. Ощущения — абсолютно новые, и воздуха, кажется, не хватает обоим. Даже широкой Антоновой ладони не хватает, и пальцы едва смыкаются по краям, но этого достаточно. Разгоряченная кожа скользит, и, когда головки соприкасаются, скользят по руке редкие капли смазки, Шаст не выдерживает и утыкается лбом в чужое плечо, слегка прикусывая нежную кожу. Он этого не планировал совершенно — импровизация, чистая, неприкрытая, и чувств в ней оказывается слишком много. Явный переизбыток для тех, кто просто трахается, так сказать, благодаря совпадению интересов. И плевать, что большинства фетишей он понабрался в процессе общения с Поповым. Впрочем, думать об этом не хочется. Антон откладывает рассуждения о чувствах в дальний ящик в самой глубине подсознания, чтобы сосредоточиться на происходящем: на полуприкрытых глазах Арса, подрагивающих ресницах, которые снизу кажутся особенно пышными. Он машинально ускоряет темп — пальцы подрагивают, как и все тело, напряженное до предела, — и тычется носом в чужую шею, прямо в край ошейника, дыша с Арсением в унисон. — Шаст! — неожиданно громко вскрикивает Попов, растягивая до неприличия это блядское «а-а-а-а», и Антон останавливается мгновенно. Налитый кровью член тяжело шлепается о живот. — А? — мгновенно откликается Антон, вглядываясь в лицо напротив. Арсений по-лисьи жмурится и облизывает пересохшие губы, вызывая еще большее желание поцеловать. — Я… почти, — наконец выдыхает он, и его смущение кажется даже милым: надо же, перепробовать столько всего, чтобы споткнуться на слове «оргазм». — Я подумал… — Умница. Антон улыбается, точно кот, переевший сметаны — его такой Арсений радует куда больше. Они, конечно, не договаривались о передаче «права на оргазм», как называют сие явление в многочисленных статьях и обучающих видео — до такой степени доверия им шагать и шагать, и оба не то чтобы стремятся там оказаться. Но конкретно во время их встреч Антон предпочитает контролировать Арса, и то, что тот вспомнил и остановился без напоминания, возбуждает еще сильнее. Шаст и сам кипит настолько, что, если к коже приложить руку, она наверняка покраснеет и пойдет алыми полосами. Арсений, хоть и предупреждает сам, смотрит на него разочарованно, голодным взглядом недокормленного пса. Напряжение, кажется, можно потрогать, и воздух, пропитанный электричеством, становится будто гуще. Антон встает на колени — ноги тонут в мягком матрасе, — приближается к лицу Арса, и тот послушно открывает рот, но Шаст медленно качает головой — мол, не то. Вместо этого он берется за чужую ладонь, опускает на собственный член, сжимает кажущиеся тонкими пальцы — и дрочит. Арсовы пальцы — в его же собственной слюне, да и сам член уже сочится смазкой, так что ладонь скользит, похлюпывая, и Антон откидывает голову назад, глотая воздух. Он не сразу замечает, как вторая рука Попова скользит ниже, проходится по животу. Арс бесстыдно выгибается в спине, поглаживает собственные бедра, но Антон останавливает его раньше, чем тот успевает продвинуться к жаждущему внимания паху. Ловит ладонь на лету, прижимая к телу, и смотрит, как он надеется, по-учительски строго. — Куда? Арсений не отвечает — только сильнее сжимает руку, ускоряет темп, будто надеясь вытрахать все мысли из Антоновой головы. Срабатывает, надо сказать, отлично: Антон сплетает свои пальцы с его, дышит напряженно и напрочь забывает о вопиющей наглости. Мир сужается до тесного кольца пальцев, в которое он толкается уже сам, цепляется пальцами за покрывало, едва сдерживаясь, чтобы не рухнуть, потому что колени начинают дрожать тоже. Антон перемещает ладонь на шею, поверх ошейника, просовывает большой палец под кольцо и мельком проводит по краю, чтобы убедиться, что поверхность внутри достаточно мягкая, прежде чем вдавить Арса в матрас. Тот приоткрывает рот, глотая воздух, облизывает губы и смотрит с теплом, которого, кажется, хватит на отопление небольшой северной деревушки. Антон понимает, что влюблен, за секунду до оргазма. Эта мысль проносится в голове вихрем, одним словом в океане невыразимых эмоций, прежде чем мир разлетается на части горстью разноцветных стеклышек. Напряжение, скопившееся за все это время, слетает — на Арсовой ладони оседают белесые капли спермы, и Шастун закусывает губу, но все-таки мычит что-то неразборчиво. Удовольствие у него — на грани с болью, настолько острое, что мироздание перестает существовать. Впрочем, когда он открывает глаза, Арсений сосредоточенно облизывает пальцы, и от этой картины едва потухший пожар внутри распаляется вновь. У Антона в глубине зрачков пляшут бесенята: он ведет большим пальцем по чужим губам, поглаживает клыки, и Арс незамедлительно отзывается робким укусом. Шастун все-таки позволяет себе упасть, матрас под ним проминается, а ноги так и дрожат остаточно, когда он, извернувшись, целует Арсов живот, вылизывает широко и щедро, заставляя кожу блестеть от слюны. Мышцы под его языком напрягаются, Арсений поворачивается чуть вбок, так что член, покачнувшись, оказывается у Антоновых губ. Шаст усмехается, посылая по покрасневшей коже поток воздуха, и все-таки берет в рот, уже не пытаясь любой ценой вобрать глубже. Втягивает щеки, на что Арсений отзывается рывком, и Антону приходится положить руки на его бедра, придерживая. Вот так, повернувшись чуть боком, сосать оказывается проще — Шастун находит удобный угол и ритмично покачивает головой, и даже не возражает, когда на затылок ложится чужая ладонь. Арс, впрочем, не направляет, даже не пытается командовать — просто рассеянно поглаживает волосы, сжимая пряди особенно сильно, когда Антон ведет языком прямо во рту, создавая какую-то чертову центрифугу. Арсений сгибает ноги в коленях — в процессе чуть не задевает макушку Шастуна, — и комкает простыни в пальцах, точно герои плохого порно. Но как же сильно это не имеет значения. Когда Арсений вновь выстанывает нечто, отдаленно похожее на «Ша-а-а-аст», Антон решает не отстраняться — напротив, заглатывает глубже, почти упираясь носом в лобок, и впивается пальцами в ягодицы, оставляя алые пятна и лунки из-под ногтей. Арс, видимо, воспринимает это за разрешение, потому что почти сразу струя спермы выплескивается в Антоново горло. Шаст закашливается, но держится стойко, несмотря на выступающие на глазах слезы, и проглатывает солоноватую жидкость — едва не высасывает остатки, прежде чем отстраниться и поднять взгляд. Арсений лежит неподвижно, раскинув руки в стороны, и шипит лишь, когда Антон проходится ладонью по его заднице: — Еще болит, — неразборчиво мычит он, не открывая глаз. Антон чуть напрягается, но голос у Попова — сытый, довольный, а значит, можно не переживать по этому поводу. В конце концов, у них будет время обсудить все позже, когда оба отойдут от пережитого. Пока что Антон находит силы лишь подобраться выше и по-свойски уложить голову на живот Арса, позволяя тому лениво почесывать себя за ухом — ну точно большой кот.҂ ҂ ҂ ҂ ҂
— Завтра опять больно сидеть будет? — спрашивает Антон с усмешкой. Он ставит добытый в буфете какао на деревянный подлокотник кресла и садится на пол, глядя на Арсения снизу вверх. Должно быть, остаточное действие секса: злиться не получается совершенно, хотя в первые встречи Попов начинал бесить его сразу, как только оба оказывались одетыми. Или, в данном случае, одетыми частично: Арсений нагло тащит Антонову футболку, и тот прется в кофейню на первом этаже в одних джинсах — и даже с учетом этого Арс его не бесит. «Вот это попал». — Иди в жопу, Шастун, — привычно фыркает Арсений, но все-таки улыбается, прежде чем сделать щедрый глоток какао. — Обязательно, в следующий раз. Антону этот «следующий раз» греет душу. Хотя с Арсом ни в чем нельзя быть уверенным — ни в наличии будущих встреч, ни в их содержании, но как-то по-детски хочется верить в чудо. Он крутит невысказанную мысль на языке, ловит себя на том, что даже приближающиеся каникулы ассоциирует не с сессией, не с поездкой домой, а по большей мере с тем, что Арс укатит в свой Омск, и они не встретятся еще чертову тучу времени. — Посмотрим. — Лисья улыбка освещает комнату. Арсений пьет какао, прихлебывая, потому что, ну, горячо же, и смущенно одергивает длинный подол футболки. Занятие, в общем, бессмысленное, и Антон едва сдерживается, чтобы не спросить, чего он там, собственно, не видел, но момент портить не хочется. — А ты так и будешь пялиться на меня на лекциях? — словно невзначай спрашивает Попов и отворачивается к окну, наблюдая за тем, как медитативно сыплются робкие снежинки. Антону собственные чувства решительно непонятны: он без проблем обсуждает, кто и как будет трахаться этим вечером, обсуждает порку, бондаж и прищепки для сосков, которые нужно бы купить на следующей неделе, но при мысли о том, что его застали за тем, как он пялится на Арса из своего угла, ему вдруг становится стыдно. Ему что, пятнадцать? — А ты меньше выебывайся, — бурчит Антон. — Может, я выебываюсь, чтобы ты пялился. Арсений выныривает из-за кружки, показывает язык и прячется обратно — такой, черт возьми ребенок. Но — возможно, Антону только видится в полумраке, — его глаза светятся неприкрытой нежностью. Так не смотрят на тех, с кем трахаются, потому что удобно — это чистое и искреннее «Мой придурок», Ну, либо Антон выдает желаемое за действительное. Шаст так и не находит слов для ответа. Только откидывает голову, укладывая ее на край кресла, и прикрывает глаза. Эмоций на сегодня чересчур много, и в приятной дымке уже всплывают какие-то повседневные дела, долги, которые нужно сдать к сессии, подарки на новый год… Словом, жизнь, настоящая и необъятная по своей сути. «Ну да, ты же чертов философ». Он едва заметно вздрагивает от неожиданности, когда чувствует, как Арсовы пальцы путаются в волосах. Тот в очередной раз шумно отхлебывает какао и опускает чашку на пол. Антон косится недоверчиво, но все-таки берет ее, прикладывается губами к тому месту, где остался отпечаток губ Попова — этакий опосредованный поцелуй. Жаль, что целоваться до и после встреч у них не принято. Но Антон, подставляясь под осторожные почесывания, впервые думает, что это можно было бы изменить.