***
— Ты все ещё так слаб, Саске, — говорит низкий хриплый голос. Грусть оплетает его темно-черной вуалью, всколыхивает внутренности, заставляет кости вибрировать. — Ты пришел мстить мне? Хочешь стать сильнее? — вторит другой такой же с ощутимой насмешкой. — Ты убьешь своего родного брата? — спрашивает третий снова с непреодолимой грустью. Воронье вихрем кружится вокруг него, делая темноту ещё гуще. Она затапливает его органы чувств до краев. Смольные крылья едва касаются кожи, а голос продолжает разноситься в глухом безмолвии черных птиц. — Чувствуешь себя счастливым сейчас? — тон ядовитый, как никогда при жизни владельца. Птицы резко повисают в воздухе, открывают свои красные глаза и смотрят на него. Их рты раскрыты, но оттуда доносится вовсе не карканье. — Было ли место облегчению в твоём сердце? Чувству исполненного долга, когда ты смотрел на моё мертвое тело, убитое руками самого близкого человека, который когда-либо был у меня? — звучит приближенным к нежности хриплым голосом Итачи. Учиха чувствует, как скручиваются от боли внутренности, когда перед глазами возникает прошлое. Горло душит от так и не вырвавшегося наружу горя. Крика, ради которого он согласился бы навеки остаться немым после. Его облегчение должно быть помещено в него, как в тонкий хрустальный сосуд, но он только чувствует, как сам разбивается раз за разом, будто ещё есть чему разрушаться. — Хочешь продолжать жить, когда меня нет? — с обвинением звучит голос, даже когда Саске закрывает глаза и уши руками, падая на колени. Его собственный рот продолжает что-то шептать, но он не слышит ни звука от себя, только его. Снова и снова. — Ты последний. Наслаждаешься? — он никогда не сказал бы этого, но слова этим голосом ранят похуже любого лезвия или техник. — Даже после смерти заставил меня жертвовать собой ради тебя. «Нет, нет, нет», — одно и тоже слово повторяется в его мыслях, но не находит выхода в звуке. — Ты никогда не стоил всех потраченных на тебя жизней… Наш клан, отец, милая мать, даже я сам. Когда закончится твоя тропа из трупов? Саске чувствует, как острые животные когти раздирают всё его тело с головы до пят, клювы впиваются в мышцы, вырывают его плоть кусками. — Ты не заслуживаешь будущего. Ты должен умереть, мой глупый младший брат. Ты не имеешь права жить после того, как уничтожил всё. Разодрав его пальцы в кровь и мясо, вороны с противным чавканьем вырывают оба глаза. Боль, пронзающая его тело до сих пор, увеличивается до края. Широко открыв глаза, весь в холодном липком поту он садится в кровати и слышит отголоски чужого крика. Не его. Дыхание тяжёлое, а сердце колотится. — «Почему я все ещё жив?» — Учиха поворачивает голову в сторону звука. Его сознание все ещё мутное после сна, а шаринган светится неестественным красным цветом. Какая-то часть юноши решает, что можно её убить и попытаться унять этим собственную боль. — «Может, поможет? Что-то новое и свежее, достаточно жестокое, чтобы затмить прошлое?» — Но другая часть его знает, что это точно не то лекарство. Ничто не сможет ранить его глубже. Стерев ладонью влагу с лица, Саске поднимается с кровати. Боль исступленно ворочается в нем точно множество змей, отравляя просто своим существованием каждую частичку тела. А голос в голове продолжает повторять. Его голос повторяет слова брата из сна. ««…Наслаждаешься?..» — Нет, — только сухое отрицание. — «…Глядя на мое мертвое тело…» — Нет, — больше боли, чем он мог себе позволить. — «Когда закончится твоя тропа из трупов?» — Не я её стелил, — единственная правда. — «…Должен умереть…» — Но, почему? — «…Пришел убить меня, Саске?» — Нет, я не знал, ты… Ты сам обманывал меня. — И ты повелся. Так глупо, так просто. Поверил, что я могу предать тебя? — Я был всего лишь ребенком. Ты сам внушил мне. — Оправдания, оправдания, сплошные оправдания. Признайся, что хотел меня убить. Всей душой ненавидел и желал уничтожить». Саске замирает посреди коридора. На секунду оглядывается вокруг. Тусклые огни слишком яркие, и он одним взмахом гасит их все, погружая пространство во мрак. Девушка больше не кричит, он слышит её громкое грохотание сердца от ужаса, стоя прямо перед дверью. Небольшого толчка хватает, чтобы та отворилась. Узумаки вздрагивает, будто она могла не заметить его приближения, и ошарашенными глазами всматривается во мрак дверного проема. Саске слышит как тяжелеет её дыхание от кошмара, будто реальность его продолжение, а из темноты к ней должен выползти отвратительный и ужасный монстр. В какой-то степени он им был. Он был всем, чем хотел сам, чем хотели другие, но больше никогда тем, кем он был когда-то. Слабым… Он больше никогда не сможет позволить себе слабость. Она слишком дорого обходится. Несоизмеримо много. — …Ч-что ты здесь делаешь? — наконец выдавила Карин, запихнув свой ужас поглубже. — Ты кричала, — сухо констатировал он. — И ты пришел меня спасти? — её бровь скептически метнулась вверх, а в тоне послышалось неверие. — Нет. Снова повисла тишина, будто весь мир вокруг вымер. «Тогда почему ты здесь?» — они оба ясно слышали логический вопрос, но Учиха не спешил что-либо разъяснять. И правда, что он здесь делал? Пришел убить её? Вроде, нет. Сочувствует? Тоже, нет. Хочет успокоить, утешить? Уж точно не он. Тогда что? — Саске? — зовёт она, когда парень молчит слишком долго. Её голос все ещё едва ощутимо дрожит. Парень, на мгновение отвлекшейся, снова всматривается в силуэт. — Что-то случилось? — неуверенно протягивает она, не зная уже что и думать. Неужели он хочет её убить? Но тогда почему медлит? Или действительно… Карин вся внутренне сжимается от того, насколько мрачной выглядит его аура сейчас. Так сильно контрастирует со сладким, почти дурманящим ароматом его чакры, его силы. Они оба видят только облики их тел, наполненных чакрой, но совсем не выражения лиц. Если бы выдели, вряд ли бы кто-то заставил оставаться их на таком близком расстоянии ещё хотя бы мгновение. Почти сковывающий лицо в притворной улыбке её страх и глубочайшее опустошение среди напускного спокойствия на его. Но никто из них не был причиной их болезненных ощущений. Совсем не так. «Случилось ли что? — спрашивает он себя. — Ничего существенного… разве что появилась она. И что с того? Она любила меня. И? Потому ты здесь? Нет. Она любит меня. И что? — снова повторяется вопрос в его голове. — Что это меняет? Ничего». — …Чего ты хочешь? — неуверенно звучит наконец нужный вопрос. Тихо, но достаточно, чтобы он услышал. Парень закрывает за собою дверь. И на мгновение ей становится страшно уже не от сна. Не от рук, пытающихся её схватить, не от скользких взглядов и насмешливых улыбок. Нет, их больше нет. Это Саске. И она не боится его… Его стоит бояться, но она не боится, ведь так? Он не способен на такое. Кто угодно, но только не он. Узумаки сама не понимает, когда рефлекторно отстраняется и вжимается спиной в леденяще холодную стену. «Он уже пытался убить меня, — звучит голос разума. — Но ведь там смерть похуже». — Так ли? Есть ли что-то хуже, чем умереть от рук любимого человека? Есть, определенно есть, и Карин не хотела сознаваться себе, что знает, какими способами он может сделать её жизнь похожей на ад на земле. Саске никогда не сделает подобного, не опустится так низко. После её вопроса первое, что возникает в его голове — это обнаженное тело девушки, и парень сам не может понять, откуда взялось это постыдное желание. Он сразу отбрасывает это. Ему никогда не было нужно что-то такое. Все эти привязанности вызывали у него отвращение, и даже естественные потребности не могли быть оправданием для него. Сейчас же он хочет просто находиться рядом с ней. Сам до конца не осознавая почему, но он нуждается в человеческом тепле как никогда прежде. После таких кошмаров особенно сильно. Почувствовать чью-то жизнь, а не мертвое тело на руках. Все, кто его любили, — его предали, будто это само собой разумеющееся. Близкие причиняют нестерпимую боль. Но совсем не так. В этот раз он предал первым, как она и говорила. И его предательство и рядом не стояло с её. Вот только была ли она важным человеком для него, достаточно важным для того, чтобы сомневаться? Определенно, что нет. Просто удобная. Просто живая и теплая. Просто смотрела на него теперь другими глазами, без надежд, не надоедливая, не раздражающая, будто и не она вовсе. Но с другой стороны этот взгляд и не изменился. Не в силах контролировать. Все тоже обожание, нездоровое, настырное, требовательное, местами даже жуткое. Будто дай ей возможность, и она никогда бы не оставила его. Не как все остальные. И как ни странно он мог довериться сейчас этому сумасшествию. Она бы никогда не позволила себе сделать ему действительно больно, он был уверен в этом. — Я хочу остаться, — его голос был непривычно низкий и тихий. — …Что? — Карин уже и не ожидавшая какого-либо внятного ответа просто опешила от осознания этой фразы. — Здесь? — решила уточнить. Саске не мог говорить о её комнате. Это определенно было что-то другое, о чем она даже не догадывалась. — Если ты против, я уйду. Он сразу же развернулся к двери, но девушка резко вскочила с кровати, хватая его за руку и останавливая. — Нет. Так же резко её отпустила, зная, как не любит подобного Саске. И сразу же прокляла себя за свою глупость и импульсивность. Она вообще не должна была его останавливать. Но Саске не уходит, а снова разворачивается к девушке. Карин сидит на кровати не зная, что ей и думать. Это был странный Саске, непривычный, незнакомый. Будто он открывался ей чуточку больше. Его темная аура… Было что-то, что тяготило его, и это волновало, но она не могла не радоваться тому, что он сам пришел к ней. Это было почти фантастически, и девушка едва сдерживалась, чтобы не пошутить об этом, но боялась всё испортить. И тогда Саске уйдет, а завтра сделает вид, будто ничего и не было. Он в любом случае это сделает, если так подумать, но подобное времяпрепровождение могло стать сокровищем для неё. Узумаки резко одернула себя, успокаивая. Некая часть её все ещё продолжала быть такой неподобающе мечтательной. Только морока. — Так и будешь стоять там? Я не кусаюсь. Неужели я действительно такая страшная? Карин не осознавала то, что сказала это вслух, пока Саске снисходительно не хмыкнул на её слова. Только так, как умеет он один. Девушка невольно покраснела от стыда за свою глупость. — Это я здесь страшный. Не боишься, что к утру можешь и не дожить? Глаза Узумаки мало что не вылезли из орбит. Его тон казался даже несколько весёлым? «Неужели он из тех людей, которым проще раскрываться в темноте?» — Иногда риски оправдывают награду. — А иногда становятся фатальными. — Не без этого, но как я уже говорила, — она начала ложиться обратно в кровать, внезапно осознав, что пока она продолжает смотреть на него он не сдвинется с места ни на сантиметр, — я не совсем уж такая бесполезная. Саске остановился у кровати, задумавшись над чем-то. И Карин пришлось приложить много усилий, чтобы не повернуться и не уставиться в его лицо, которого она все равно не могла нормально видеть, но желала. — …Возможно, — после небольшой паузы ответил Учиха, а потом отодвинул одеяло и лег на кровать. Девушка напряглась как струна в одно мгновение. Все её тело рвалось прижаться к нему, несмотря на разумные протесты разума, но она продолжала лежать неподвижно, боясь и коснуться Учихи. — …Страшно? — тихо спросил брюнет. Карин мало что не взвыла от его тона голоса рядом. Если когда нибудь в её несчастной жизни выпадет такое огромнейшее везение, Карин обещает сама себе, что будет трахаться с ним до тех пор, пока не сможет двигать даже кончиком пальца, и даже после. День в день, пока не насытится сполна. Но сейчас. Все было довольно печально. Она не могла. Не тогда, когда он пытается обнажить часть себя. Это было бы слишком неуместно и эгоистично. — А то, — с деланным весельем отозвалась Узумаки, и ей захотелось плакать сквозь смех от этих слов. Как же ей было страшно коснуться его и сорваться. Но и упустить такую возможность. Это с таким же успехом могло больше никогда не повториться. — Саске… — начала она совсем неуверенно. Он не ответил, но девушка почувствовала, как повернулась его голова, она все ещё не решалась повернуть свою и смотрела прямо в потолок. — Могу я взять тебя за руку? Лицо Учихи исказилось от удивления. Он ожидал чего-то эдакого от нее, но подержать за руку? Звучало почти по-детски после всего того, что она плела раньше. Это едва не рассмешило его, и парень тихо фыркнул. «Мать моя, почти как кот, я сейчас умру от умиления», — взвыло внутри нее сразу же. Не то чтобы он рассматривал это как что-то реальное когда-либо, но сейчас ему стало по-своему интересно. Он не чувствовал отвращения к ней, сейчас она даже немного забавляла. И с тех пор, сколько лет уже никто не касался его? Точно он сделан из праха. Саске сам взял девушку за руку, улавливая, как мгновенно подскочил её пульс почти до небес и сбилось дыхание. «Вот это реакция», — он даже сам удивился её безудержности. Карин показалось, что всё небо засияло в алмазах. Она и подумать не могла, что это может быть так, так… потрясающе. После всего что случилось. Это также была проверка для неё. И это принесло облегчение. Она в порядке с ним — это главное. И да, его рука была совсем не холодной, как она предполагала, скорее обжигающе горячей. Девушка сильнее сомкнула свои пальцы, упиваясь этим ощущением. Его тепла, жёстких мозолей на ладони от тренировок, тем, какой формы та была. Она хотела запечатлеть каждую деталь в себя, пока все её естество трепетало от него. — Кончила? — послышался тихий хриплый шепот, и сперва ей показалось, что то только её фантазия разыгралась. Она в шоке повернула голову к нему, всматриваясь широко открытыми глазами в лицо прямо перед своим носом. На нем играла ухмылка. Такая чертовски соблазнительная, что она почувствовала, будто сам дьявол сейчас мучает её. Несколько сантиметров, но она не могла, она чувствовала это, как бы не хотела… Карин улыбнулась и провела указательным пальцем по его тыльной стороне ладони. — Это не так просто, как тебе кажется, — с вызовом ответила Узумаки. Так глупо, но она не смогла удержаться. Она хотела быть предельно откровенной с ним. Он сказал это в шутку, но даже сам удивился, насколько близким к истине оказался. Яркий румянец на щеках и жар от тела, что он чувствовал своим, выдавали её с потрохами. Лёгкая ухмылка сияла на лице напротив, и темный омут одного глаза, как и завораживающие круги другого не могли заставить её оторваться от созерцания Учихи. — Даже если я сделаю так? — Саске нежно, едва касаясь, провел пальцем по её. — Даже если… — её слова замирают вместе с сердцем, а тело прошибает дрожь. От его прикосновения. Неимоверно ласкового, от основания пальцев к запястью. Ладонь начинает зудеть в такт органу в груди. Если бы можно было сделать это от прикосновения к руке, она бы уже сделала. «Бессовестный, абсолютно бессовестный, как он может быть таким, таким…» — она не находится, что сказать. — Близко? — шепчет он, считывая все изменения в её реакциях тела как с чистого листа. «…Преступно нежным и соблазнительным одновременно?» Она поворачивается на бок и прячет свое лицо ниже, при этом стискивая несильно его пальцы. Хорошо, что он не знает, что с ней происходит сейчас. Это слишком большой позор и смущение. Такая реакция всего лишь от безобидных прикосновений. Должно быть она сошла с ума! — …Совсем нет, — тихо выговаривает Карин, и они оба знают, что девушка лжет сейчас. Слишком близко. Она слишком возбуждена. Слишком хочет его. А он только издевается, смеясь над её любовью. Так жестоко и несправедливо. Она ведь не виновата, что всё так обернулось. — Хорошо, думаю, этого достаточно, — он пытается освободить свою руку, но девушка останавливает его. — Оставь… — тихо бормочет Узумаки, сама не веря своей наглости. — Зачем? — он встречает её упертый взгляд. — Ты же не планируешь делать что-то неприличное, пока я буду спать? — все же уточняет Учиха, хотя и вполне уверен в таком исходе. — Если это считается… — она подносит его руку к своим губам и мягко касается кончиков пальцев. Саске замирает. До дрожи. Вот так его определенно никто и никогда не касался. Он резко вырывает руку, чувствуя, как вспыхивают уши от смущения. «Так интимно… как она только могла?» — Прости, — её голос переполнен сожалениями, гораздо более искренними, чем он мог ожидать. Учиха чувствует себя в замешательстве. Это все так странно и ново. Он почти не касался её, но тепло исходящее от тела женщины рядом было почти обжигающим для него. Её страсть сверлила его заледеневшее сердце. — Карин… — …Что? — она подняла глаза, ожидая наихудшего, что Саске выгонит её прямо сейчас. — …Почему ты… — некоторые слова давались ему особенно трудно, — любишь меня?.. «Это точно не Саске! Кто-то другой, определенно!» — но она поверит. Возможно, это просто её хороший сон. Узумаки всё ещё сомневалась между правдой и более разумной ложью. Но ложь он раскусит, почти наверняка. — Зачем ты спрашиваешь? — Карин уставилась на его лицо. Почему-то это начинало злить девушку. — Если ты не намерен отвечать мне взаимностью, а ты не намерен, то нечего задавать подобные вопросы только для того, чтобы потешить свое самолюбие. — Так ты сама не знаешь или не хочешь говорить? «Слишком проницательный…» — Знаю, но ты явно не тот человек, которому я хотела бы открыть это. — И что это должно значить? — «Если не я, то кто?» — Ты пытался убить меня Саске, — устало выговорила она, — не думаешь, что после того, как я признаюсь тебе, и ты снова захочешь это сделать, то мне будет только хуже? Не пытался иногда думать и о чувствах других? — Зачем? Карин открыла рот и закрыла. «Будто говорю с каменным изваянием», — недовольно подумала она. — Верно, зачем, — тихо повторила Узумаки, — это ведь не принесет никакой выгоды в сражениях, только ущерб, значит, не стоит внимания, так ты думаешь? — Именно. — Хорошо, тогда возвратимся к началу, почему ты здесь? И тишина. Саске молчал несколько минут, а Карин тем временем ждала ответов, которые не последуют, незаметно изучала в темноте форму его пальцев, длину, впитывала ощущения от неровностей костяшек. Ах, как же ей хотелось прикасаться к ним постоянно, поразглядывать, попробовать на вкус, обвести вокруг языком. Но то, что она выучила наверняка — никогда не стоит переходить границы дозволенного с ним. Это чревато полным отвержением. Учиха устало выдохнул, отвлекаясь от того, что делали её кончики пальцев, от рассматривания её лица, изгибов шеи и наполненности груди. — Потому что хочу. Карин замерла. Он вкладывал в это явно другой смысл, чем она себе подумала, но слова. Такие слова произнесенные этими губами. Она не смогла сдержаться и прижалась лбом к его плечу. Его запах ощутился ещё чётче, ещё больше вскружив ей голову. Это было слишком приятно. Учиха не двигался. Он привыкал. Такая близость к женщине была первой для него, и тело реагировало, а брюнет пытался то унять. Он не думал об этом раньше, не искал такого, потому и не чувствовал, но сейчас это ощущалось не совсем плохо. Её запах такой сладкий и свежий одновременно, словно он очутился в фруктовом саду. Ему хотелось больше узнать о ней. Юноша просунул одну руку под телом девушки, а второй обхватил сверху и прижал её к себе. «Мягко… И тепло…» Карин вся напряглась, затаив дыхание. Её нос уткнулся ему в ямку у основания шеи. Такая нежная кожа, но тело слишком твердое, будто он состоял всплошь из костей и натянутых мышц. Ей нравилось это, даже слишком, настолько, что в какой-то момент она вообще перестала думать о чем-либо, поглощённая этой внезапной близостью. Дыхание стало глубже и тяжелее, а сердце едва не пробивало грудную клетку. Саске слышал всё это. Такое сильное биение отдавалось лёгкими вибрациями в его собственной груди. Но хуже всего было само соприкосновение. Её мягких волос к ладони, обнаженной спины к второй. То как касались друг друга их животы, оба слишком напряжённые от такой близости, как мягко и упруго ощущалась её неплотно обтянутая бельем грудь на его. Это было так странно и непривычно. Она была такой горячей, и от этого её запах ощущался только сильнее. Внизу его живота потянуло, так почти незнакомо, нежелательно, но он не отстранялся. Хотелось продолжить это небольшое исследование. — Могу я… прикоснуться? — прошептал Саске, все ещё помня, что с ней случилось недавно. Он не хотел усугублять её травмы. Учиха почувствовал, как девушка коротко кивнула. «Только тебе можно… И неважно, что ты сделаешь после. Уж лучше так…» Саске провел пальцами по спине к изгибу талии. Кожа под ними была нежной, словно бархат, но тут он наткнулся на бугристость, обвел пальцем. «Следы зубов…» — Прости, это должно быть противно, — тихо и быстро залепетала девушка внезапно вспомнив о своих изъянах. Она попыталась резко отстраниться, но руки парня вернули её обратно на место. — Помолчи хоть немного и не двигайся, — несколько раздражённо ответил Учиха. Он ощутил как девушка снова напряглась. — Я не говорил… что мне это противно, — негромко выдавил он. Карин так и застыла, положив ладони ему на торс. Кожа под ними была такой гладкой, ровной… «Должно быть он и шрамов почти не получал, но моё тело…» — какая-то часть её уже жалела, что всё это происходит. Её старые шрамы, сколько не пыталась она не смогла залечить их. Нанесённые не только зубами, но и чакрой, сопровождаемые таким шоком и болью. Даже вспоминать об этом было тошно. Любая её концентрация испарялась, как только пальцы касались их. А просить другого медика было слишком постыдно, ради такой мелочи, да и кого. Она всегда была предоставлена только сама себе. Это и правда не было так противно, как он думал. Не противно, что-то другое. Он коснулся её плеча, проведя вниз. Его следы здесь. Кожа девушки покрылась мурашками, он почувствовал это. «Говорят, что на месте шрамов кожа становится более чувствительной, это так, или неважно, где я её касаюсь, она в любом случае будет достаточно чувствительной?» Саске переместил пальцы на её живот. Снова чужие следы и это непонятное чувство, некое напряжение, не слишком приятное, немного давящее… Он положил свою ладонь полностью на её живот. Под ней чувствовалась яркая пульсация аорты. Кожа под пальцами снова покрылась мурашками, а тело напряглось. Он повел рукой выше и дойдя до округлости замер. Её пальцы плотнее впились в его кожу на боку, а дыхание девушки опалило жаром торс. Саске мягко положил ладонь сверху. Ткань была такой тонкой, что он почувствовал, как её возбуждённый сосок уткнулся в его кожу подобно игле. Так интересно. Его собственное тело напряглось от этого ноющего чувства внутри. В горле пересохло. Он сжал её грудь, и изо рта девушки вырвался неожиданный тихий стон. Краска мгновенно залила её лицо, а пальцы на груди расслабились. Учиха убрал свою вторую руку от её шеи. В кончиках пальцев все ещё отдавался эхом её сумасшедший пульс. Саске наклонился к голове девушки, прижавшись лбом к её, и коснулся своим носом её нежной щеки. Лицо девушки просто пылало огнем. «Покраснела… От стыда или… возбуждения?» Он положил вторую ладонь на её свободную грудь, огладил, чувствуя, как кожа цепляется за её возбуждение. Да и сам, он тоже чувствовал, что начинает всерьёз возбуждаться. Зацепившись пальцем за ткань посередине, он потянул ту вниз, оголяя её грудь и после ныряя ладонями к округлостям. Совсем другие ощущения. Тянущее чувство внизу его живота, что распространялось от паха, снова возросло. Он сжал ладони, чувствуя, как пальцы проваливаются в её ткани. Слишком мягкие, такие полные, определенно влекущие. Дыхание Карин было тяжёлым, а каждое сжатие заставляло скручиваться все её органы. Внизу живота будто кто положил кусок раскаленного железа, от которого там все ныло, белье намокло от её влаги, а кончики пальцев дрожали вместе с трепещущим телом. Она раз за разом прикушивала свою губу, чтобы не застонать вголос, от чего-то такого простого, будто она извращенка… Но было так приятно. Когда его пальцы сжали её соски, девушка невольно согнулась и застонала сквозь зубы. «Ах, что он только творит… Зачем?.. Я не могу… Это…» — её мысли лихорадочно бросались от одного к другому, откинув их недавний разговор далеко на задворки сознания. Единственное не давало ей покоя: «Почему?» Карин видела, как он вел себя с женщинами обычно — держал дистанцию так, будто их разделяли километры пропасти, и она сомневалась, что всё могло так кардинально поменяться, пока её не было рядом, хотя и нельзя было полностью исключать такую возможность. И её он также держал, как и других. Карин много времени размышляла над тем, какая женщина привлекла бы Учиху, и всегда приходила к итогу, что та должна соответствовать ему. Быть красивой, умной и сдержанной, возможно, мягкой, чтобы уметь сглаживать его жесткость. Узумаки реалистично оценивала себя, и первые два пункта были более или менее исполнены с её стороны, но вот два другие, над этим нужно было определено поработать. Её жизнь не способствовала взращиванию этих качеств, особенно мягкости. Куноичи, желающая жить, не может позволить себе такую вольность. Но она готова была работать над этим. Также она никогда не хотела сдаваться по отношению к нему. Карин краем уха слышала о том, что в него влюблена Харуно, но не то, чтобы это было взаимно. Судя по тому, что она видела, вся его команда из деревни была просто грузом, от которого он никак не мог избавиться, его ношей, которую он согласился нести и дальше. Но другое дело — чувства той девушки, если бы он хотел ответить на них, то предпринял для этого хоть что-то, для неё. Узумаки отказывалась даже задумываться о том, что он мог вернуться в Коноху ради Сакуры, скорее, ради Наруто и ради защиты своего дома. Карин видела только его рядом с собой, и со временем только сильнее убеждалась в этом. Хотя какое-то время девушка действительно пыталась держаться подальше от него, просто из соображений безопасности, но не надолго её хватило. Уловив его чакру возле Страны Звука, она не глядя ни на что последовала за ним через Железо к Водопаду, где и началось всё. Ей удалось укрыться, но понадобилось время, чтобы отыскать его. Не нужно быть слишком умным, чтобы догадаться, куда направится Учиха, как зависимый, который никак не может бросить вредную привычку, он раз за разом возвращается в место, где ему делают больно. Домой. Она не отстала бы так сильно, если бы не нужно было держать дистанцию, чтобы парень не заметил её, ещё и эти проклятые монстры. В какой-то момент куноичи так сосредоточилась на поисках чакры Учихи, что пропустила опасность под самым носом. Карин мало не поплатилась своей жизнью за эту одержимость. Тогда-то Узумаки и приняла решение попытаться примкнуть к нему снова. И каково было её счастье, когда она не обнаружила ни одной знакомой чакры рядом с ним. Больше никто не помешает ей, она не позволит. Все, что ему нужно сейчас — это молчаливая поддержка, и она в силах предложить ему это. Она сделает всё возможное, чтобы захватить его в этот раз. Не так, как в прошлый, когда она так плохо знала его, действовала слишком резко и напролом. Если Учиха и хочет чего-то от женщины, то явно другого. Быть заточенным в сети из ласки, нежности и любви, не кричащей, а тихой, которая смогла бы окутать его сердце в защитный панцирь, достаточно прочный, чтобы заставить весь его мир преклониться. Она создаст его. Использует все предоставленные возможности по полной, что бы не пришлось для этого сделать. Карин чувствовала его горячее дыхание на своей щеке, так близко, что от этого кружилась голова. Стоило сделать всего маленькое движение, чтобы их губы соприкоснулись, но она сделала иначе: немного приподняла голову, так, чтобы его губы оказались возле уголка её губ, но не ближе, будто испытывая их обоих на прочность. Саске приоткрыл глаза и, немного отодвинувшись, посмотрел на её губы. Такие полные и определенно мягкие, как и всё её тело. Немного приоткрыты, будто умоляющие его прикоснуться к ним. Он смял грудь девушки и, отпустив, потёр кончиками пальцев верхушки её сосков. Карин тихо застонала и, закрыв глаза, попыталась увернуться, вместе с тем отворачиваясь от его лица. — Саске… — умоляюще заскулила она. И в этом тихом зове было столько неудовлетворенного желания, что ему показалось, будто внутри него самого только что протянули раскалённую проволоку. Он грубо прижался своими губами к её и, обхватив руками сзади, вмял женское тело в своё собственное. «Это… Не могу больше терпеть…»***
Монстр слушал размышления Какаши, и ему хотелось смеяться, громко и продолжительно, пока в боку не начнет покалывать, а лицо сводить от судорог. Эти люди были такими безудержно наивными, такими простыми и жалкими, ему даже было их несколько жаль. Они не знали ничего. Ничего не имели. Умирали как насекомые под тяжёлой подошвой, но продолжали копошиться. Он слышал пословицу, что колония муравьев способна измельчить дерево, но со стороны дерева, с его стороны, это только бесполезные потуги, особенно, когда то сделано из стали. Они были глубже, были тоньше, чем эти люди даже могли себе представить, проникли в ткань их костей и крови, были в самом их существовании от начала новых времён, так как эти дети могли даже задуматься над тем, чтобы перехитрить своего создателя? Получая силу из чужих семён, готовые сожрать не только цветок, но и стебель с корнями. В этом было их сходство, но и кардинальное отличие также. Они съедали цветки, не видя ценности плода. Люди выбрали не подходящую поляну для этого, их территорию, вмиг сами став поживой. Допустили там ошибку, слишком явную в своей самонадеянности, чтобы получить прощение во второй раз, — запечатали своего бога, пытались уничтожить, использовать, стараясь скрыть чужой силой свою собственную беспомощность. Щедрость, что переросла в каннибализм. Они отплатят им тем же. Вселенная принимает только равноценный обмен, и если получил сверх меры, будь добр столько же и отдать. Пора им было уяснить это уравнение раз и навсегда.