Золото и камень

1969 год       Солнце уже начало скрываться за горизонтом, и Цезарь ощущал странное беспокойство на сердце. В последнее время в его доме было шумно: вечные крики, споры и упрёки. Всё это не столько раздражало, сколько волновало мужчину. Он устал быть рефери и вечно разнимать своих близких, это негативно сказывалось на его здоровье.       Цезарь устало наклонил голову вбок, когда услышал всхлипы в коридоре. Скрипнув шеей, он вышел из гостиной и прошёл в холл, где, прижавшись спиной к стене и уронив голову на согнутые колени, сидела Холли. Лицо её было закрыто ладонями, а её плечи вздрагивали и сотрясались, пока она плакала. Совершенно маленькая, беззащитная, она была похожа на мраморную, полупрозрачную фигурку, до которой дотронешься — и по ней побежит трещина. Сердце Цезаря в который раз за неделю пропустило удар, когда он увидел её такой. Взволнованно подняв брови, он быстро подошёл к ней и протянул к девушке руки. — Холли, ragazza mia, что с тобой? Perché vedo di nuovo le tue lacrime?       Она всегда, всю свою жизнь была чрезвычайно нежной, впечатлительной и чертовски нервной. Мягкое воспитание отца, ощущение постоянной защиты и избалованность сделали её такой, по мнению Цезаря, слишком слабодушной. Ему казалось, что этот мир слишком суров для таких слабохарактерных людей, как она, и ей будет трудно в нём жить, ведь жизнь — это сражение. Однако Холли никогда не была достаточно жёсткой и сильной, чтобы преодолевать жизненные препятствия в одиночку. Цезарь с уверенностью мог назвать юную Джостар папиной дочкой, но не знал, хорошо ли это. И вот он снова видел её плачущей, и он не сомневался, что эти слёзы искренни, девушка всегда была склонна к ним и никогда не страшилась показывать их окружающим.       Услышав чужую речь, Холли отняла кисти от лица, и Цезарь увидел её опухшие и покрасневшие глаза. Как только он положил собственные ладони ей на плечи, девушка тут же спрятала глаза обратно. Цеппели опустился рядом с ней на колени и опёрся спиной о небольшой столик, стоящий у стены. — Папа, он снова… — заговорила Холли, но её голос сорвался, и она ещё раз всхлипнула, прежде чем вновь зайтись в плаче. — Отец? Что он сделал? — Цезарь осторожно погладил её плечи, и она прислонилась головой к одной из его рук. — Он снова сказал… сказал, что не позволит, — девушка подняла мокрое лицо, и большой палец Цезаря мягко убрал взмокшие, прилипшие ко лбу волосы с её лица, — это моя жизнь. Почему я не могу?..       Она вдруг схватила Цезаря двумя руками за запястье, да так крепко, что мужчина вздрогнул. — Почему он так поступает со мной? Sa che lo amo. Perché non posso scegliere un uomo per me stesso? Он сделал мне предложение, — говорила она, и на последней её фразе Цезарь в удивлении вздёрнул брови, — я люблю его, ты знаешь это? И он любит меня. Lo sai?       Всё ещё шокированный Цезарь быстро помотал головой, прежде чем ответить. — Я знаю, знаю. — Ti prego, dimmi che mi credi, — перебила его девушка, её ногти больно впились ему в кисть. — Я верю тебе, милая, я верю.       Его ладонь легла на мокрую щёку девушки, и она шмыгнула заложенным носом, отчего на лице Цезаря появилась слабая улыбка. — Я верю тебе, но твой отец… — мужчина погладил Холли по щеке, — он упрямый. В таких делах до него всё доходит с задержкой, ты ведь знаешь.       Сжав губы, Холли отвернулась от него, в выражении её лица зародилась обида. — Я уже много раз с ним говорила, он меня не слушает, — ответила Холли, и её голос начал грубеть, — ты в курсе, что он об этом думает. — В курсе, — произнёс Цезарь, и Холли вдруг повернула к нему лицо, полное недовольства. — Но это неважно! Я уже сказала «да», он ничего не изменит.       Именно так даже в мягкой Холли проявлялся характер Джостаров. Цезарь на выдохе опустил голову к груди. — Холли… — Но я бы хотела, чтобы он порадовался за меня! — вновь перебила его девушка, — для меня важно, чтобы он был рядом со мной в тот самый день. Чтобы вы оба были там. Мне нужна ваша поддержка!       Цезарь посмотрел ей в глаза и увидел в них решимость. — И мне нужно, чтобы он не смотрел на Садао так, словно собирается его убить.       Цеппели усмехнулся её словам, но девушке было несмешно. Она смотрела на него, ища сочувствия, и он тепло улыбнулся ей. — Он смирится с этим, у него нет выбора. Если ты настроена так серьезно…       Холли быстро закивала, и он вновь усмехнулся. — Ему это не нравится, но он согласится с этим ради тебя. Как бы ему ни нравился твой diletto, он любит тебя слишком сильно, — говорил он, и в глазах девушки расцветала слабая надежда, — ты ведь знаешь, как он любит тебя, Холли. Он всегда шёл у тебя на поводу.       Он сжал её ладони в своих, и она снова шмыгнула носом. — Просто дай ему время.       Рот девушки открылся, и она уже собиралась что-то сказать, как вдруг рядом с ними открылась дверь, громко стукнув ручкой по стене. На пороге показался взвинченный Джозеф с полным беспорядком на голове, словно он всё это время рвал на себе волосы. Мужчина быстро дышал, его брови были нахмурены, да и в целом он выглядел более серьезно, чем он когда-либо был. Увидев лицо дочери, он на секунду вздрогнул всем телом, его лицо выдало отголосок сожаления, но он тут же спрятал его. Вновь нахмурившись, он заговорил. — Зайди в комнату, Холли, — произнёс он, и его голос звучал как никогда нервозно.       Посмотрев на Цезаря с немой просьбой о помощи, она, однако же, сразу начала подниматься на ноги. Цеппели помог ей и уже хотел было последовать за девушкой, но Джозеф остановил его. — Это только между нами, — отрезал он, и Цезарь застыл, — это наш с ней разговор.       Цеппели смотрел на мужчину несколько секунд. Ему было странно наблюдать Джозефа таким: он не пытался отшутиться, не старался выбраться из ситуации хитростью. Было в нём что-то, что заставляло сердце Цезаря биться быстрее. Он кивнул, и Джозеф скрылся с дочерью за дверью.

***

      Ожидание было чертовски томительным для Цезаря. Он успел сварить кофе, и оно едва ли не сбежало. Тёмная пена уже начала вываливаться за бронзовые края турки, когда мимо него, точно молния, пронеслась Холли. Он не успел даже разглядеть её лица, как она уже была у входной двери, дёргая ручку. Цезарь было кинулся к ней, но она в мгновенье ока оказалась снаружи. Внутри Цеппели начала копошиться злоба при виде дрожащей от хлопка двери. Он начал дышать чаще и глубже, его руки сжались в кулаки. Сейчас ему казалось разумнее не следовать за Холли — ей нужно было побыть одной. А потому он, громко стуча ботинками, прошёл по коридору в спальню. В висках у него стучало.       У окна, к нему спиной, стоял Джозеф, и его собственные ладони были сжаты в кулаки. Он также быстро дышал и в целом излучал грозную ауру. Как только Цеппели зашёл в комнату, Джозеф оглянулся на него через плечо. Словно вихрь, Цезарь пронёсся по помещению и оказался возле Джостара, схватив его за плечо. — Что ты сказал ей? — злостно проскрипел Цезарь, разворачивая мужчину к себе, — чёрт тебя подери, Джозеф, почему ты не можешь вести себя как взрослый человек?!       Он схватил Джостара за ворот кофты и крепко встряхнул. — Неужели ты не понимаешь, как это важно для неё? — продолжал Цезарь, но лицо Джозефа не теряло его холодности и напряжённости, — что ты сделал на этот раз, идиот?! — Я сказал «да», — равнодушно ответил Джозеф, и Цезарь замер с тканью свитера, сжатой в пальцах. — Ты что? — изумлённо переспросил Цеппели. Его глаза стали огромными, точно мельничные колёса. — Я сказал, что благословлю их, Цезарь.       Он грубо отпихнул от себя чужие руки и снова отвернулся к окну. Его плечи вздымались от учащённого дыхания. Застывший с руками в воздухе, Цеппели заворожённо смотрел ему в спину. — Что? Но ты… — Она бы всё равно сделала по-своему, — заговорил Джозеф резко и сердито, — сбежала бы с ним от меня. Пускай и с этим прощелыгой, но так она будет рядом со мной, и я смогу за ней присматривать.       Цезарь поднял бровь и опустил руки, пока Джозеф не прекращал говорить. — Я сказал, что не против их свадьбы, хотя чёрта с два! — выплюнул он и пнул стену ногой, — но будто у меня был выбор. Будто кого-то здесь вообще интересует моё мнение… Но я не для этого растил её. Не для того, чтобы она меня ненавидела. Да ещё и из-за какого-то узкоглазого кретина. — Но Холли… — Цезарь попытался вставить хоть слово, но Джозеф перебил его. — Побежала рассказывать хорошую новость, — брезгливо сказал мужчина и вдруг вздохнул, глубоко и медленно.       Его мышцы словно начали расслабляться. Кулаки Джозефа разжались, а плечи опустились. Сделав несколько вздохов в тишине, он обернулся к Цезарю. Его лицо из сурового обратилось в беспокойное и будто бы даже жалостливое. Он смотрел на Цеппели так, как сама Холли смотрела на него некоторое время назад, и Цезарь в который раз узнавал в нём её черты. Джостар прошёл мимо него и подошёл к кровати. Сев на неё, он измождённо протёр лицо рукой и закрыл его ладонью, опираясь локтем о колено. — Я не могу всю жизнь опекать её, — тихо заговорил он сквозь пальцы, и его голос звучал устало, — и если она совершит ошибку, а я уверен, что это ошибка…       Он поднял указательный палец свободной руки в воздух, и Цезарь хмыкнул. — То я хочу, чтобы она потом не обвиняла меня в ней. Но, Цез, я так чертовски волнуюсь за неё, — Джозеф спрятал лицо в ладонях, — я всегда переживал за неё, и всегда буду.       Он снова сделал тяжёлый вздох. — Это решение далось мне нелегко, знаешь ли…       Цеппели ухмыльнулся и опустил глаза к полу. — О да, я не сомневаюсь. — И я пожертвовал своей гордостью… — У тебя её и так было не занимать.       Цезарь сделал несколько шагов ближе к нему. Джозеф смотрелся точно растерянный ребёнок, который требует похвалы за свои проделки. — Возможно, я просто не хочу отпускать её во взрослую жизнь, — протянул Джостар, потупив взгляд в стену, — но ты не можешь меня в этом винить. — Я и не собирался.       С каждым шагом Цеппели был всё ближе, рассекая огромное помещение. — Мне больно осознавать, что она вот-вот уйдёт.       Цезарь уже успел встать прямо перед ним. Его рука легла на макушку британца. — Это всё равно случилось бы, рано или поздно. — Да, но что, если этот мошенник попросит её переехать в Японию? Это же так далеко! — он хлопнул ладонями себе по коленям, — сейчас он учится, но что потом? Я буду обязан проводить большую часть времени в самолётах или аэропортах.       Цезарь рассмеялся, закрыв рот рукой. — Самолёты? ДжоДжо, ты любишь их. — Я предпочитаю их пилотировать. — У тебя всё равно нет лицензии. — Настоящему таланту не нужна бумажка с печатью, — Джозеф опустил подбородок на руку. Его возмущённая мина смешила Цеппели всё сильнее. — Радуйся, что у твоего зятя будет высшее образование.       Джостар с подозрением поднял бровь. — Садао ведь тебе тоже не нравился. — Но не мне с ним жить всю оставшуюся жизнь, — Цезарь позволил себе потрепать Джозефа по волосам, и тот надул губы, — ты относишься к нему слишком предвзято. Дети не всегда похожи на своих родителей.       Надутые губы Джостара смотрелись слишком по-детски расстроенно, чтобы на мужчину можно было злиться. — Дядя Спидвагон всегда учил меня доверять своему предчувствию. И оно меня никогда не подводило. И его тоже, — ДжоДжо аккуратно убрал чёлку, — быть может, меня и не было бы здесь, не послушай он своё сердце много лет назад. И сейчас у меня хотят украсть дочь, а ты хочешь, чтобы я бездействовал!       Его повышенный тон резанул Цезаря по ушам. — Не я хочу. Холли. И ты не можешь приказывать девочке, что ей делать со своей жизнью. — Я знаю, просто… — мужчина сжал губы, и Цезарь заметил, как он толкается головой ему в руку, — это всё нелегко. Ты должен понять меня. — Я понимаю, ДжоДжо. И очень хорошо.       Нельзя сказать, что он так легко свыкся с мыслью о замужестве Холли. Но он понимал, что не может повлиять на её чувства. А ещё он прекрасно знал не понаслышке, как сильно биение сердец может влиять на людские поступки. — Но ты молодец. Главное, что ты справился со своей гордыней.       Джозеф уткнулся носом в чужую футболку, и над головой его продолжал звучать мягкий голос. — Я серьёзно. Ты поступил так, как должен был.       Рука в волосах Джозефа мягко гладила того по голове. — Я горжусь тобой, ДжоДжо, — сказал Цезарь, уложив другую ладонь мужчине на спину, чтобы прижать крепче к себе.       Джозеф промычал ему что-то в одежду, потираясь лбом о футболку, пока Цезарь гладил его по волосам, нежно и искренне. К этому моменту оба мужчины уже думали о том, что дома никого нет, даже прислуга сегодня была на заслуженном отдыхе. В душе Джозефа росла гордость, когда он слушал слова Цезаря, и это заставляло его желать большего.       В какой-то момент рука Цеппели поднялась с лопаток к голове Джостара, затем легла на подбородок и подняла его, чтобы Джозеф мог посмотреть на Цезаря снизу вверх. Глаза Цеппели были ласковыми и тёплыми, даже если он и не улыбался. Он смотрел на него, поглаживая большим пальцем подбородок, прежде чем нагнуться и поцеловать, сильно задрав тому голову. Кадык Джозефа заметно выделялся и двигался вверх-вниз, когда он глотал слюну, и Цезарь целовал его, глубоко и чувственно, заставляя его дрожать и плавиться, поддаваться его рукам, точно тряпичная кукла. Это случается не так часто, но всё их внимание сосредоточено на поцелуе, на друг друге, на касаниях. На ощущениях, когда язык Цезаря проскользнул в его рот, кончик трепетно оглаживал нёбо. То было горячо и страстно, как бывает в первый раз, но куда опытнее.       Цезарь отстранился от мужчины, но чужие губы упрямо следовали за его собственными. Он взял лицо Джозефа в ладони, удерживая на месте: пальцы скользили там, где раньше горел румянец, но Джостар давно перестал его стесняться. Полуприкрытые глаза, глядящие на него жадно и требовательно, разжигали внутри Цезаря огонь, и никогда не перестанут это делать. Влажные от слюны припухшие губы блестели и раскрывались, чтобы Джозеф провёл по ним языком, отчего внизу живота Цезаря мгновенно запульсировало. Особенно нижняя губа сильно выделялась: она всегда выдавалась дальше, чем нужно, и её было так легко прикусить. — Всегда хочу смотреть на это смазливое личико, — тихим, низким голосом произнёс Цеппели, гладя пальцами чуть ниже глаз Джостара. Он знал, что звучал жарко, даже пылко. Игриво и возбуждающе. Прекрасно знал, какой нрав он раскрывает в Джозефе, что вынуждает чувствовать от тона, наполненного приглушённым рыком.       Джостар сжал его предплечья до боли сильно, что заводило Цезаря ещё больше. Его большой палец опустился на губы, трепетно оглаживая кожу. Они были мягкими и скользкими, это выглядело слишком горячо, чтобы Цеппели не обратил на это внимание. Мужчина слегка надавил на нижнюю губу, и Джозеф тут же приоткрыл рот. — Никогда от тебя не устану, — проговорил Цезарь, проскальзывая пальцем глубже, к юркому языку и клыкам.       Брови Джозефа скривились в выражении желания и нетерпения: предательский румянец всё же появился на смуглых скулах, когда он начал пошло и грязно посасывать кончик пальца. Он закрыл глаза, принявшись обводить его языком, нуждающе покусывать. Вожделение ярко читалось в его движениях, а в штанах уже нельзя было скрыть выпуклость. — Такой требовательный до прикосновений. Такой жадный до похвалы, — саркастично произносит Цезарь, вынимая мокрый палец, чтобы провести им по чужой щеке, — такой же, каким был, когда я коснулся тебя впервые.       Это было так давно, но мало что изменилось. Всё те же вздохи, всё те же касания и стоны. Когда всё только начиналось, каждое их действие сопровождалось смешками и вопросами. Они не спеша узнавали друг друга, их тела, реакцию на руки, на пальцы, на рты. Пытались привыкнуть и справиться с волнительностью, с сильнейшим смущением. Спустя время этот период прошёл.       И вот Джозеф уже сам отталкивается от матраца, чтобы залезть повыше, а Цезарь немедленно следует за ним, нависая над мужчиной. Тот смотрит зачарованно, не отрывая глаз: скользит взглядом по лицу, по рельефным рукам, по прессу, скрытому под футболкой. Смотрит и не может наглядеться, вновь жадно глотая слюну. Он опирается на локти, раздвигает ноги, чтобы Цеппели мог уместиться между ними. Цезарь укладывает его бёдра себе на колени и тянется ниже, к участку, не скрытому тканью кофты: дразняще касается губами сухожилий на шее, ключичной впадины, опускается к груди, задевая пальцами воротник. — Ляг, — шепчет он, задирая одежду, и Джозеф начинает задыхаться от его голоса. Он послушно откидывается назад, падая головой на кровать; распластывает руки по сторонам. — Думаю, тебя нужно наградить, — продолжает Цезарь, делая свой тон всё более и более игривым, пока его руки пробираются к чужому животу, — ты наконец-то начал слушать других. — Просто сделай это, — нетерпеливо отсекает Джостар сквозь стиснутые зубы, его ладони смыкаются на простыне. Цезарь насмешливо ухмыляется, поднимая край свитера, чтобы взглянуть на вздымающийся живот, на твёрдые мышцы и заметный загар. Проводит по коже пальцами, и Джозеф напрягает мускулы. — Расслабься, — говорит Цеппели, прежде чем взяться за пуллер на ширинке, — просто лежи смирно.       Джозеф ненавидит, когда его затыкают, пытаются усмирить. Он слишком упрям, чтобы слушаться, но горячее дыхание Цезаря на животе вынуждает его проглотить свой вдох. Итальянец целует смуглую кожу, обводит языком границы пресса, дует на слюну, и та в момент засыхает, обдавая влажный участок холодом. Мужчина движется ниже, чтобы наткнуться на тёмную линию жёстких волос, часть которой скрывается под джинсами. Джостар томительно мычит, уложив руку себе на темя и иногда дёргая себя за волосы.       За звуком скрежета металла о металл идёт ухмылка, и Цезарь стягивает джинсы с ног мужчины, откидывая их куда-то назад, и по глухому стуку понимает, что попал в стул. Цепляет край нижнего белья, чтобы приподнять ткань и снять её следом. От неожиданной прохлады низ живота Джозефа покрывается мелкими мурашками.       Он громко дышит, стискивая простыню, оставаясь в долгом, утомительном ожидании, но Цезарь будто нарочно пропускает нужное место, припадая губами сначала к слиянию паха и ноги, а после и ко внутренней стороне бедра. Он придерживает Джозефа руками, целует нежную кожу, прикусывает её и втягивает, надеясь на красноватый след, который после станет тёмно-фиолетовым, чтобы напоминать об этом вечере. Оставляет множество засосов, точно цветы, расцветающие по бедру, когда кожа наливается кровью. Он оставляет сделанные собой пятна, чтобы пройтись кончиком носа вплоть до тазовой кости и на секунду поднять на Джозефа невинные, наивные глаза. Мужчины встречаются взглядами, и Джостар смотрит на него умоляюще, рот его приоткрыт, а грудь беспорядочно поднимается. Цезарю очень нравилась реакция Джозефа на малейшие прикосновения такого рода.       Под этот его взгляд Цеппели наконец касается его члена, и Джозеф сдавленно выдыхает, заведённый и изнывающий. Сначала рукой Цезарь проводит пальцами вдоль длины, затем касается губами головки. Джостар изгибается в спине, точно кошка, его ладони близки к тому, чтобы порвать простыню, на которой он лежит. Когда чужие губы касаются его, он уже готов кричать, потому что Цезарь довёл его до такого состояния, когда он должен выпрашивать каждое касание, и под каждое он мычит, стараясь не шуметь раньше времени. Язык Цезаря скользит по его коже, вдоль венок, дразнит его, будто играется с ним, и на затылок Цезаря ложится тяжёлая рука. Джозеф прилагает все усилия, чтобы не начать тянуть его за волосы, пока тот только начал, и когда чужой рот начинает опускаться, он перестаёт сдерживаться. По комнате разносятся глухие стоны, придыхи и другие звуки, которые Джозеф так старательно прятал прежде. Он тянет голову Цезаря ближе к себе, старается прижать его лоб к своему паху, пока влага рта окутывает его кожу. Цеппели опускается всё ниже и ниже, его язык скользит по члену, издавая пошлые звуки, от которых Джостар каждый раз вздрагивает. Джозеф жмурит глаза, сжимает губы, кусает их и стонет очень громко, зажимая чужую голову меж бёдер. Не отнимая рта, Цезарь возится с бутылкой Ky Jelly, что всегда стоит где-то рядом с кроватью или под ней: на ощупь он откидывает крышку и наносит гель на пальцы.       Скопившаяся на члене слюна помогает скольжению, когда Цезарь насаживается ртом. Его движения ритмичны и медленны, но достаточны, чтобы заставить бёдра Джозефа подрагивать, а его голову вжаться в подушку. Когда же палец Цеппели впервые касается его, он издаёт медленный, громкий выдох. Он поворачивает лицо в сторону, прижимая щёку к ткани наволочки, тихо постанывает, в то время как чужой палец медленно двигается внутри, а язык скользит по пульсирующим венам. Его лодыжки лежат на спине Цезаря, легонько дрожа, и его пальцы ног торопливо сгибаются. Джозеф вытягивает шею, его кадык выделяется, бегая взад-вперёд, и тусклый свет лампы мягко ложится на его лицо, заставляя трепещущие ресницы отбрасывать тень на веки. Второй палец начинает легко тянуть его, и Джозефу кажется, что в ушах шумит пульс.       Джостар ощущает себя на своём месте, он чувствует себя в безопасности, когда о нём заботятся таким образом. Ему не нужно ни о чём думать, не нужно стараться ради кого-то. Отдаться в чужую власть и просто чувствовать — это то, что ему нужно временами, чтобы не сойти с ума под грузом ответственности. Когда его гладят, ласкают и целуют, он будто ощущает себя юношей, и это ощущение заставляет его трепетать. Он всегда любил внимание, оно придаёт ему силы, и находиться в его центре всегда было чем-то, от чего он не мог отказаться. И в такие моменты, когда всё внимание уделяется лишь ему, когда он буквально центр чьей-то вселенной, когда чьи-то глаза смотрят лишь на него, губы целуют, а пальцы трогают его одного, ему кажется, будто он самый важный человек на этом свете.       Он издаёт громкий, протяжный стон, когда чужой палец касается его простаты. Его брови встречаются у переносицы, а рот широко раскрыт. Его руки скользят по светлым волосам, и он с силой тянет пряди на себя так, что нос Цезаря едва ли не касается паховых волос. — Цезарь… — шепчет Джостар, двигая бёдрами так, чтобы снова простимулировать комок нервов, после чего хватается за плечи мужчины, — Цез, чёрт…       Язык Цеппели лижет бедро Джозефа, оставляя на нём лобковый волос, прежде чем вновь проскользить по набухшему члену, и Цезарь улыбается. — Что мне сделать, ДжоДжо? Чего ты хочешь? — спрашивает он, но его голос звучит инородно в столь интимной тишине. Всё, кроме стонов и шумного дыхания Джозефа, звучит чуждо.       Джостар морщится, шипит. — Дьявол… — он толкается бёдрами, пытается насадиться глубже, и в то же время тянет голову Цезаря ниже.       Тот ухмыляется, издаёт смешок себе под нос и удерживает бёдра мужчины на месте. — Нет, Джозеф, ты должен сказать мне, чего ты хочешь, — он гладит его, давит на низ живота, и Джостар втягивает воздух, — выбирай: член или задница. — Это должно было быть вознаграждением, — хрипло возмущается Джозеф, и Цезарь поднимает уголок рта. — Разве я делаю недостаточно? — мужчина наклоняется, чтобы положить подбородок ему на таз, — ну, мне продолжить?       Он, словно демон, играется с ним, дьявольски улыбается и выглядит при этом совершенно очаровательно с губами влажными и опухшими от слюны. Через несколько мгновений раздумий, Джозеф раздвигает ноги шире. — Я найду твоему рту хорошее применение. Потом, — отвечает он, скребя ногтями по чужой голове, и Цезарь согласно целует его в бедро. — Отличный выбор.       Он приподнимается на локтях, прежде чем подтянуться выше, к торсу Джозефа. Одна его рука скользит меж чужих ягодиц, в то время как другая, согнутая в локте, путается в каштановых волосах. Ноги Джостара снова на кровати, пальцы ног двигаются вдоль одеяла. Как только палец Цезаря вновь нажимает на железу, Джозеф откидывает голову назад, и его вдруг целуют в лоб. Целуют нежно и ласково, вразрез с действиями пальцев. — Ты прекрасен, ты же знаешь это? — шепчет Цезарь у него над ухом, и стоны Джозефа заглушают его слова, — чудесен, невообразим.       Джостар цепляется рукой за предплечье Цеппели, пока тот мягко проводит губами по его уху. — Ты невероятно красив, ДжоДжо, — продолжает Цезарь, его нос холодит чужую челюсть, — ты завораживаешь меня. Я ведь уже говорил это тебе?       В ответ ему раздаются лишь обрывистые вдохи, и он, улыбаясь, целует мужчину в щёку. — Я так горжусь тобой, Джозеф. Всегда гордился.       Ноги Джостара сгибаются, он прикусывает губу и дышит в такт пальцам внутри него. Тогда Цезарь вновь привстаёт на колени, чтобы освободить себе одну руку. Он кладёт её Джозефу на щёку, его большой палец ложится на край его губ. — Ты заслуживаешь это, ДжоДжо. Давай, ты можешь расслабиться, — в страсти Джозеф даже не замечает, как чужой палец оказывается в его рту, — я здесь, вперёд.       Джозеф не в состоянии ответить что-то ясное или членораздельное, он лишь стонет; его член лежит на животе, истекая предэякулятом. — Я никогда не жалел, что связался с тобой, Джозеф. Ты невероятен, — он наклоняется к его лицу, к зажмуренным векам, — даже то, как ты стонешь, как просишь. Ты сногсшибателен.       Голос Цезаря тихий, успокаивающий, раздаётся прямо над ухом. Тепло его рта согревает и так горячую кожу. — Вчера, сегодня, завтра. Всегда, — он двигается всё ближе, и звуки Джозефа становятся всё громче и дольше, — прямо здесь, я с тобой. И ты удивителен.       Джозеф хватает его за руку, выгибается дугой. Его бёдра вовсю дрожат. — Я хочу слышать тебя, — едва слышно шепчет Цезарь, — не останавливайся, ДжоДжо.       Лицо Джозефа окрашено в алый, а кожа горит, но он сдерживается, чтобы не укусить Цезаря за палец. Тогда Цеппели почти прижимаемся губами к его ушной раковине и шепчет. — Ну же.       Всё тело Джостара сотрясается, его мышцы пронзают судороги, и вот он уже лежит совершенно размякший, слабый и вне себя. Он тяжело дышит, его пальцы сомкнуты на простыне и запястье Цеппели. Тот целует его, легко и неспешно, и у Джозефа даже нет сил ответить ему. — Сойдёт награда? — легкомысленно вопрошает Цезарь, целуя мужчину во влажный лоб.       Тот лишь едва кивает ему. Свитер отвратительно прилип к его груди. Тогда Цезарь начинает вставать, и Джозефу удаётся сжать его руку крепче. — Куда? А ты? — еле шепчет он, и Цеппели ухмыляется. — Позже. В тебе таком нет никакой пользы, — отвечает Цезарь проходя ладонью по мокрому лбу, — отдохни.       Откровенно говоря, он твёрд как камень, но ему попросту жалко Джозефа, который смотрел на него через полуприкрытые веки, и взгляд его был затуманен. — Чёрт, это было замечательно, — тихо произносит Джозеф, и чуть поворачивает голову, чтобы легко поцеловать ладонь итальянца, — нет, правда. Так оно и есть.       Цезарь вновь приближается к его лицу, к губам, ласково гладит по подбородку. — Тогда я буду ждать тебя в гостиной, — сладко тянет он в миллиметре от чужих губ, — думаю, ты не откажешь мне в просьбе. — Что угодно, — едва слышно отвечает Джозеф, надеясь, что его вот-вот поцелуют. — Я так и знал.       И Цезарь целует его, на этот раз твёрдо, глубоко, и Джостар тает в его руках. Он обхватывает его за спину, укладывает руки на плечи и тянет к себе. Его ладони скрещиваются где-то на спине Цеппели, и Цезарь прикусывает его нижнюю губу. — Я жду тебя, — шепчет Цеппели, после чего отстраняется от него всем телом.       Он встаёт с кровати и уходит из комнаты, оставляя разгорячённого, полуобнажённого Джозефа одного. Тот лишь вздыхает ему вслед.