Чёртово платье, розовые очки и золотые клыки

             Валентино, вернувшись со своих разъездов, часто врывался внезапно, практически снося всё на своем пути, и надолго исчезал в ванной. И появлялся оттуда уже более расслабленный, переключившийся с боевого настроя на спокойный лад.       Вот и сейчас я только успел поднять глаза, почуяв его явление, как он уже заполонил собой комнату. Я встречал его в коктейльном платье и при параде, рассчитывая на быстрый секс перед тем, как придет время выйти на люди — на вечер был запланирован какой-то светский приём, я не вдавался в подробности.       Он развернулся, широким жестом сдёрнув с головы шляпу и высоко взметнув пальто. Между разошедшимися на доли секунды полами вместо очередного элегантного костюма мелькнула женская туфелька и полупрозрачный сетчатый чулок.       Я округлил глаза, рот сам собой приоткрылся. Он застыл, а я уже вскочил на ноги, воспылав жгучим интересом. Никогда его в таком не видел, это сюрприз для меня?       — Что это там?       — Дай мне помыться, — отмахнулся он, — от меня смердит дешёвыми сигаретами.       Не в силах побороть себя, я шагнул к нему и запустил руки под пальто, сгорая от любопытства и нетерпения.       Валентино ударил меня по лицу открытой ладонью, стремительно и хлёстко, не до конца распрямив когтистые пальцы. От неожиданности я пригнулся и оскалился, схватившись на щеку, под ладонью стало влажно от крови. Он предупреждающе сгорбил плечи, напрягая руки, и мы в немом потрясении уставились друг на друга. Никто не шевелился, пауза длилась и растягивалась, провисая в воздухе как нити сыра от горячего куска пиццы.       Наконец я расслабился, распрямился и очень медленно, стараясь не делать резких движений, потянулся вперёд. Нежно взял его карающую длань и, приложив к пылающей щеке, потёрся об неё. Царапины приятно засаднило.       — Покажи мне. — Просительно сказал я. — Рано или поздно тебе придётся.       — Ты не понимаешь! — Зло огрызнулся он. Рука в моей ладони оставалась расслабленной. — Никто не должен знать, забудь, что ты видел.       — Нет, — отозвался я, — это ты не понимаешь. Скрывать это от меня не имеет никакого смысла. — Я, позируя, легко взметнул вверх ногу и поставил носок на спинку стула. Платье поднялось, обнажив подвязку высоко на бедре. — Ты задумывался, что все эти штучки изобретены мужчинами для мужчин? Их носили короли и герцоги. Каблуки придумали мужчины, корсеты — мужчины, чулки — мужчины, платья — мужчины… нет женской моды, бюстгальтеры, разве что… они просто забрали всё самое интересное себе, упаковав нас в костюмы!       Он тихонько размеренно кивал, пока длилась моя тирада, и усмехнулся:       — Да ты сексист!       — Просто завидую. — Чуть пожал плечами я и продолжил, пока он слушал. — А ведь все эти разряженные герцоги были бы рядом с тобой кривоногими коротышками.       Он рассеянно внимал, не собираясь возражать, но и не убежденный моими словами.       Если он так вырядился не для меня, то… мой язык всегда был быстрее мозгов.       — Ты это надел для кого-то… — Я начал было обижаться, ведь мне так понравился бы такой сюрприз, но осёкся, озаренный пониманием. — Для себя!       Иногда мысли всё же бросались вскачь. Так вот что во мне его очаровывало? Неужели я привлёк его только из-за лелеемых потаённых страстей, и он держал меня при себе, чтобы иметь перед глазами то, что возбуждало его до безумия? Я ведь видел, как пылают его глаза, и всегда загорался в ответ.       Наряды для меня не были самоцелью, лишь средством для получения желаемого — я тщился выделиться из толпы, привлечь к себе внимание, надеясь, что меня заметят и возжаждут. Хотя бы на пять минут, а может, на час, на месяц, навсегда. И, если он так смотрел на меня из-за того, что я был неотразим в женских нарядах… искаженная адская логика подводила к тому, что цели я достиг.       — Если тебе нравится скрывать это от других и наслаждаться в одиночку, скрывай, конечно. Мы в аду, что, кроме потакания своим страстям ещё остается? Но ты упускаешь кое-что. — Я задумчиво потянул его руку ко рту и принялся вылизывать ладонь, снуя языком по коже и залезая между пальцами. — То, что меня это тоже заводит.       Валентино продолжал молчать, а я, осенённый внезапным подозрением, уточнил:       — Тебя же не из-за этого убили?       — Нет, пончик, конечно нет.       — Тогда чего опасаться? Тебя не должно волновать, что подумает и скажет какая-то шушера. Если волнует — просто пооткусывай им головы. Ты на вершине пищевой цепочки, ни от кого не зависишь, и твое положение не изменит такая мелочь.       Он с сомнением качнул головой, но бастионы дрогнули, и я кинулся в атаку:       — В аду не интересно чужое мнение. Ты можешь позволить себе всё, это я завишу от переменчивых зрителей. И от тебя. Полностью завишу. Я популярен, пока услаждаю их — и твои — взоры, а моё мнение не волнует даже тебя. — Я секунду помолчал, давая ему осмыслить, и продолжил, прежде чем он успел возразить. — Это платье. Ты знаешь, нравится оно мне или нет?       — Очень тебе идет.       — Несомненно! Ты выбрал и подарил его. Серьёзно, у тебя потрясающий вкус. Но я не о том. Оно мне нравится? Ответь.       Валентино молчал. Я грустно кивнул.       — Видишь, это никого не интересует. — Притихнув на мгновение, я вспоминал, к чему вёл. — Я готов завоёвывать тебя сколько угодно, раз за разом, столько, сколько потребуется — здесь для этого есть всё время мира. Знай, я хочу разделить с тобой всё, что ты захочешь разделить. А начинать наслаждаться вместе мы можем прямо сейчас.       Кажется, мой напор слегка ошеломил его. Он в который раз за разговор пристально оглядел меня и со свойственной ему едва ощутимой сводящей с ума ехидцей спросил:       — Хочешь меня таким, какой я есть?       — Целиком, со всеми потрохами, каждый грязный секретик, что ты мне доверишь!       Я снова потянулся к нему, и на этот раз не встретил отпора, крылья с шелестом раздвинулись, облекая его силуэт. Я в восхищении отступил на шаг.       — Ты создан для этого, это создано для тебя. У тебя самые красивые и длинные ноги в обоих мирах. Все манекенщицы нервно курят в сторонке! И ещё у тебя самый прекрасный… — я с трудом перевел взгляд чуть выше, ощутив дрожь в коленках, — …живот.       — Ты ёбаный подлиза.       — Ещё какой! — Я алчно облизнул губы. Первым порывом было трахнуть его на месте, но он придержал меня на расстоянии своих вытянутых длинных рук, снова буравя подозрительным оценивающим взглядом:       — Так тебе нравится чёртово платье?       Я состроил максимально капризное личико, надул губки, и поломался, наслаждаясь тем, как он обескуражен. Потом с недовольством проныл:       — Очень! — На секунду Валентино впал в полнейший ступор, запутавшись в подаваемых мной сигналах, и я восторженно хрюкнул, сдерживая смех. Он тоже издал невнятный звук и одобрительно рассмеялся.       — Ах ты, маленький засранец! Провёл меня! — выдавил он не без облегчения, руки расслабились, и я наконец прижался к нему. Хотелось до бесконечности тереться об него каждым дюймом кожи, но нам предстоял банкет, и я начал лукавить, едва ощутимо поглаживая кожу над рантом чулок:       — А теперь мне придётся сделать что-то с лицом. Пусти, вдруг я заляпал платье.       Он обнял меня и, склонившись, принялся жадно целовать запёкшиеся царапины:       — Наденешь другое. Это мы испортим.       — А как же…       — Подождёт.