«Будешь ли ты всё так же любить меня, Когда я перестану быть очаровательной и юной? Будешь ли ты любить меня, Когда у меня не останется ничего, кроме истерзанной души?».
Даже не применяя магию, можно сполна прочувствовать её пассивную агрессию, перемешанную с едва уловимой тревогой. Даже не применяя магию, можно заметить в её карих глазах воинственные искры. Фара не намерена дальше продолжать совершенно напрасный разговор и собирается встать, но разговор ещё не закончен. По крайней мере Розалинда его не заканчивает, достаточно грубо надавливая на плечи Фары и заставляя ту опуститься обратно на лавку. Ни к чему весь сей показушный, пафосный цирк, ибо они обе взрослые, умные женщины и им несвойственно поведение годовалых детей, только познающих незнакомый окружающий мир. — Видит это кладбище, я пыталась выбрать гуманный путь и договориться с тобой, но, увы, не получилось, — спокойно протягивает Розалинда, придвигаясь к Фаре чуть ближе. Её потрескавшиеся губы растягиваются в довольной невинной улыбке, а ветер ненавязчиво приподнимает светлую чёлку, обнажая лоб с уже явно выраженными морщинами. — Ты неплохо осведомлена о моих методах и мерах, Фара, неужели тебе хочется быть погребённой под толстым слоем листьев? — голос Розалинды звучит максимально расслабленно, словно они болтают о каких-то обыденных вещах. — Спустя пару дней студенты о тебе и не упомянут, а если и упомянут, то что они поделают с той новостью, что директриса их бросила? М? — Розалинда берёт Фару за рукав тёмно-синего пальто и тянет фею на себя. — Шестнадцать лет назад ты крупно ошиблась, сев в моё кресло и заняв мой пост. Ты банально не справляешься, Фара. Как же… ах, как же обидно, — теперь в голосе чётко улавливаются притворно-разочарованные нотки. Розалинда не привыкла ни с кем подолгу церемониться, она всегда делала и брала всё, чего страстно вожделеет, но с Фарой… с Фарой приходилось вести себя иначе. У них за внушительно долгие годы «дружбы» установилась особая связь, которую Розалинда же и разорвала. Прискорбно. Впрочем, она даёт Фаре последний шанс, и бестолково будет за него отчаянно не ухватиться. Розалинда уже пару минут ведёт монолог в пустоту. Будто сквозь толщу воды до Фары долетают обрывки фраз о гуманном пути, погребении под листьями, методах и посте директора. Вроде некоторые из сих фраз на самом деле были вопросами, но Фара не прекращает играть в чёртову молчанку. Единственный порыв, возникающий в её душе на данный момент, — убежать. Убежать от гнетущего. Как глава школы, она обязана быть осведомлённой о состоянии здоровья студентов, скольким из них причинён вред и нанесён ли урон зданию. Но в процессе монолога Розалинда жёстко надавливает на плечи, не позволяя даже приподняться с неудобной, твёрдой скамьи, так что Фара продолжает сидеть безмолвной плюшевой игрушкой, смотря женщине в глаза. Расстояние между ними пугающе уменьшается с каждым мигом. — Молчишь? Что ж, хорошо, — Розалинда тяжело выдыхает и мысленно соглашается с тем, что разговор незаметно для неё обратился излишним потоком сознания. Фара пропускает её слова мимо ушей. Смело, нахально, дерзко, — значит, я объясню доходчивее, — Розалинда плавно взмахивает рукой, и растущие на кладбище цветы начинают стремительно связывать тонкими стеблями тело Фары, крепко-накрепко. — Ты мешаешь мне, Фара, — Розалинда достаёт из карманов плаща металлические браслеты, блокирующие любую магию, и касается ими запястий бывшей ученицы. Браслеты сразу же обвиваются вокруг них спиралью, болезненно впиваясь в кожу. До крови. — Неприятная вещь, да? Заставляющая ощущать себя такой бесполезной и ничтожной, — Розалинда без всякого предупреждения бессовестно кладёт ладонь на бедро Фары, и стебли цветов постепенно отпускают её, — школа отныне больше не является твоей, дорогая, — Розалинда легко царапает короткими ногтями ткань тёмных брюк феи, — Сол проведёт остаток дней в королевской тюрьме Солярии, Бен беспрепятственно подчинится моему новому порядку, студенты будут усиленно тренироваться по моим личным методикам, а ты, Фара, займёшь должность посредственного теоретика, пока, разумеется, это будет выгодно мне, — она ехидно усмехается, — стать марионеткой в разы хуже смерти. Таскаться с бывшей ученицей не имеет никакого разумного толка и ценности, но Розалинда готова сделать маленькое исключение по той заурядной причине, что она не видела её так много лет. По той заурядной причине, что убить её, перед сим не выжав из неё все соки, будет просто нерационально. В конце концов, Розалинда без труда изничтожит Фару, когда только того возжелает, и сотрёт все напоминания о ней точно так же, как и Фара когда-то в прошлом стёрла все напоминания о ней. Сущий пустяк. — Советую тебе дружить со мной, Фара, ведь мало ли что может произойти с феей, лишённой сил, — Розалинда сокращает расстояние между ними практически до критичного, — ну, не хмурься, солнце светит, а ты хмуришься, — мастерство её издевательства, кажется, уже не переплюнуть никому, да в принципе, никто и не собирается. Фара вынуждена резко сосредоточиться на словах Розалинды, так как по велению собеседницы вокруг тела начинают двигаться местные цветы, фиксируя конечности в не самой комфортной позе. Осознание очередного гениального плана наставницы приходит крайне неожиданно и болезненно, в первую очередь из-за магических браслетов, сомкнувшихся на запястьях. Тем не менее, Фара понимает — странно было бы удивиться, что у её наставницы есть долгосрочные идеи об управлении школой и о смещении с должности нынешнего директора. Иронично, что недавно сама Даулинг надела эти пыточные браслеты на руки таинственной Беатрикс, закрыв девчонку как зверька в клетке и стараясь пробиться через её ментальную защиту. Фара не в клетке, а всё на той же злосчастной лавке в центре того же кладбища, но сердце бьётся в разы быстрее, хочется бешено кидаться из стороны в сторону. Либо забиться в грязный дальний угол несуществующей клетки, чтобы на сей раз уже Розалинда в роли грозного полицейского не копалась у Фары в голове. Всё осложняет ещё и ладонь женщины, зачем-то поглаживающая бедро Фары. При других обстоятельствах и лет восемнадцать назад Даулинг не только позволила бы царапать свои ноги, но и упоённо молила бы об этом. Паника не даёт охватить всё тело полностью, так как в десяти сантиметрах от лица всё ещё находится лицо наставницы, и, кажется, её монолог почти окончен. — Прежде чем ты придумаешь продолжение этого дешёвого спектакля, ответь мне на два вопроса. Честно, нечестно — не суть. Даулинг кажется, что Розалинда усмехается, радуясь окончанию игры в молчанку. Однако Фара уже не верит в реальность происходящего, она не в состоянии отличить её от фантазии. — Почему твои планы заканчиваются на Алфее, разве пост директора школы — предел мечтаний одной из могущественнейших фей иного мира? И второй вопрос — убить меня было бы логичнее, верно? Дыхание Фары сбивается, она нетерпеливо ждёт ответа от Розалинды, стараясь не обращать внимание на три мешающих фактора: боль от браслетов, свободно перемещающаяся рука собеседницы и внезапная, но такая очевидная, потребность её поцеловать. — Как же ты недогадлива, Фара. Могущество не обязательно равно жажде большего, — женщина внимательно наблюдает, как стремительно краснеет кожа на запястьях Фары в тех местах, где в неё глубоко впиваются шипы, — но ты права, Алфея не мой предел, а лишь начало. Блум — тоже начало, — уголки уст Розалинды слабо приподнимаются, — те шестнадцать лет нанесли мне некоторый ущерб по твоей вине, теперь школа будет переоборудована под военный лагерь. Не думай, что для молодёжи Сожжённые были истинной угрозой, есть кое-кто и пострашнее. «Древнейшие безжалостнейшие создания однажды восстанут из пепла, и вот уже их укус, усвой, обратится моментальной смертью». Проще говоря, твой мягкий подход не принёс бы никаких весомых результатов, — Розалинда качает головой и наконец убирает с бедра Фары слегка влажную ладонь, — им нужна железная дисциплина и твёрдая воля. Королева Луна любезно согласилась предоставить несколько солдат из армии в качестве новых преподавателей. Так что, пожалуй, проблем с послушанием не возникнет, — Розалинда отводит взгляд, находя более занимательным глядеть на жёлтые листья, чем на Фару, — а что касается тебя, дорогая, о да, я могу убить тебя одним лёгким взмахом руки. Вот хоть сейчас, но… — неожиданно, на короткий миг, голос и губы Розалинды вздрагивают, но голосу она сразу же возвращает характерную холодность, — но мне любопытно узнать, какой ты стала, пока я не имела возможности быть рядом. К тому же вряд ли с браслетами ты способна хоть на что-либо против меня, — созерцать листья отнюдь не интересно, но и смотреть на Фару становилось всё сложнее. Разумеется, она говорит ей не правду. — Вставай и иди за мной, хочу немного прогуляться с тобой по лесу, — до прибытия Блум и её подруг оставалось ещё полдня, посему Розалинда была не прочь воспользоваться свободным временем в собственных целях. Она поднимается со старинной скамьи и протягивает Фаре руку, облачённую в тёмно-оранжевую перчатку. Фара облегчённо выдыхает, когда ладонь Розалинды наконец-то перестаёт покоится на её бедре. — Королева Луна безмерно ошибается. Когда она осознает свою оплошность, будет слишком поздно, потому что последствия окажутся весьма и весьма плачевными, — Фара сердится. Сердится на абсурдность происходящего, причиной коего оказались изобретательные феи-студентки, и упёрто игнорирует протянутую руку Розалинды. Поворачиваться спиной к наставнице чрезвычайно наивно и рискованно, посему, всё ещё не глядя на неё, Фара нервно выплёвывает: — Ты идёшь впереди. Даулинг ещё раз прокручивает в голове клятый монолог Розалинды, она тщетно старается найти в нём то-ли подвох, то-ли слабое место. Фара не понимает, что раздражает её сильнее: идея сделать школу военной казармой, благословение этого фарса королевой Луной, заговор вокруг Сола, тупость её студенток, насмешки бывшей директрисы или невозможность придумать адекватный выход из ситуации. Проблема в том, что одновременно это всё ещё и ужасно страшит. Желание поцеловать Розалинду уже пропало, сменившись резким желанием залепить ей хлёсткую пощёчину, ибо на её бледной щеке расползающееся красное пятно будет выглядеть великолепно. Невзирая на то, что солнце беспощадно палит затылок, по лесу по-прежнему блуждает дикий холод. Розалинда прячет руки в карманы бежевого плаща и вслушивается в хруст разноцветных листьев под подошвами кожаных сапогов. Она предельно точно чувствует все эмоции, бушующие внутри Фары, и чувствует её неопределённое настроение. Жаль лишь не может прочесть мысли, но даже без способности прочесть их было понятно, что Фару одолевает затаённая ярость, которую та ни в коем случае не посмеет выпустить наружу. Пожалуй, в сём они с Фарой похожи. Розалинда вдыхает запах сырой древесной коры и, внезапно остановившись, поворачивается к медленно плетущейся сзади Фаре. Ей бы явно не помешало добавить внешнему виду каплю напускного энтузиазма. — О Фара, не злись, злиться тебе не к лицу, — Розалинда смотрит на неё с чуть наклонённой набок головой, — ну хорошо, давай, сломай здесь пару веток да возмущённо топни ногой, только это ничего не изменит. Алфее необходимы подобные перемены, не думаю, что ты хочешь, дабы студентов попереубивали разом, как трусливо скулящих, забитых щенков; они должны уметь себя защитить. И моя обязанность состоит в их обучении, ведь, согласись, есть весомая разница в том, полягут ли на поле боя все или всего навсего половина, — Розалинда закладывает руки за спину и подступает ближе к Фаре, однако всё ещё остаётся на приличном от феи расстоянии. — У тебя больше нет соратников в школе, Фара, и ежели ты ищешь возможные способы предотвращения грядущих нововведений, боюсь тебя огорчить — власть тут принадлежит мне, в том числе как и власть над тобой, — Розалинде до отчаянного хочется издеваться над Фарой, но в то же время эти издевательства почему-то не приносят ей никакого морального удовлетворения. Абсолютно никакого. Неужели она всё ещё питает к бывшей ученице слабость? Просто несуразный бред. Просто… Когда неделями ранее Фара прислушивалась к звукам леса, чтобы найти вырвавшегося из сарая Сожжённого, средь деревьев отчётливо различались щебетание птиц и вой диких животных. Тогда, наплевав на опасность встретить непрошенных гостей, лес продолжал жить. Теперь же всё живое словно исчезло, естественные явления и процессы замерли. На многие километры вокруг распространилась гробовая тишина, женщина слышала только свои шаги, шаги Розалинды и её голос. Фара начинает думать, что спятила окончательно, так как обычно едкие интонации наставницы звучат как-то фальшиво и искусственно, в них теряется даже типичное самодовольство. Возникает огромное количество вопросов, к которым Фара не может подобрать хотя бы один ответ, похожий на правду. Например, Розалинда пока не убила её, но что мешает ей начать в сто крат сильнее насмехаться над бывшей подопечной, раз всё так успешно складывается? Ещё Даулинг надеется, что предыдущий директор Алфеи не научилась читать мысли окружающих за последний десяток лет, потому что предположение о сорванной ветке было поразительно точным. Фара действительно спятила, раз сейчас думает о непонятном настроении собеседницы, а не о конце света, на коий была похожа вся происходящая патовая ситуация. Решив начать хоть какое-то сопротивление, Фара резко останавливается, обращаясь к женщине, шествующей впереди: — Мои представления о воспитании и обучении студентов останутся прежними, так что ты зря напрягаешь голосовые связки. Идея превратить школу в военную казарму безумна, это не нужно никому, кроме вас с королевой. Нелепо полагать, что подобные методы эффективнее поступательного развития магических способностей подростков. И так нелепо рассчитывать, что все переметнутся на твою сторону… Я растила этих детей и знаю — они будут со мной до последнего, — всё это время Фара упрямо стоит на месте, засунув руки в карманы пальто. Ей бы хоть на секунду забыть о ноющей боли в запястьях, но делается только непереносимее. И ещё более пугающим делается притяжение к Розалинде, которое, несмотря на злость, нарастает. Не подходи ближе. Зачем?«Не открывай мне. Не разглядывай меня сквозь призмы, Зачарованная ты во сне. Не оставляй меня, проснувшись в тёплой осени. Я тебя боюсь и с тобою быть хочу. Но что за право ты имела так держать Мои мысли в неволе?».
Розалинда ощущает её боль и молча заключает, сколь же неразумно поступает Фара, когда заставляет ткань пальто соприкасаться с израненной кожей. Мало кто был осведомлён, но если носить браслеты на протяжении длительного времени, существование станет буквально невыносимым. В итоге руки превратятся в кровавое месиво, а сама фея взвоет о пощаде либо взмолится о смерти. К счастью, ещё ни одному ученику не довелось испытать подобное на практике. — Пусть остаются, Фара, в конце концов, некоторым из них ты фактически заменила мать, — Розалинда коротко пожимает плечами, — поверь, они меня совершенно не волнуют, — женщина ни в коем случае не собирается проигрывать Фаре в этой словесной перепалке, хоть заведомо и понимает, что бесполезно её переубеждать. Всегда было бесполезно, даже шестнадцать лет назад, даже когда Фара была юной феей. — Чуть позже студенты самостоятельно осознают, на чьей стороне находиться безопаснее, и мне не придётся делать абсолютно ничего. И она вновь говорит неправду, ведь ежели потребуется, Розалинда околдует и подчинит себе каждого, а неугодных и несогласных тихонько уберёт с пути. Глупенькая, глупенькая Фара. — Идём, — командным тоном произносит Розалинда, коей уже порядком надоедает сопротивление Фары. Каким образом вдолбить в её упрямую голову истину о том, что она всё та же маленькая дурочка? Знала бы она, как сильно Розалинде грезилось банально остаться с ней наедине, вот так вот беззаботно прогуливаться и глядеть в её выразительные карие глаза. Знала бы она, как тяжело Розалинде признавать слабости и безнадёжно надеяться возобновить то, что, казалось бы, закончилось непростительно давно. Каких усилий ей стоило удерживать всё внутри. Лишь знала бы… В глубине леса намного холоднее, Розалинда инстинктивно поёживается от пронизывающего будто насквозь ветра и раздвигает руками ветки елей, покрытые пушком. Они с Фарой проводят несколько минут в кромешной тишине, прежде чем выходят к лесному озеру, прелестно блестящему от солнечных лучей. Здесь, на удивление, кипела какая никакая жизнь. Стучали клювы дятлов по древесным стволам, в небе кружили крикливые птицы, сверху изредка падали на траву грибы, нечаянно оброненные суетливыми белками. Берег озера был усеян крупных размеров камнями, рядом с которыми росли всякие сорняки да непримечательные ягоды. — Прекрати так много думать, расслабься. Расслабься или опять задай мне вопрос, — Розалинда берёт фею за локоть, оказываясь к ней до одури близко, — изнурять себя пустыми надеждами и мыслями о неизвестности отнюдь не лучший вариант. Я, между прочим, пытаюсь позаботиться о твоей психике, Фара, а ты и дальше упорно продолжаешь её калечить.«Ты могла бы шептать о том, как любишь меня, но ты выбрала вариант стать моим врагом. Хватит подбирать к прошлым нам ключи, отключи. Не кричи».
У Фары внезапно возникает потребность вставить пару слов поперек очередной реплики Розалинды, однако она вовремя решает смолчать. Продолжая по-ребячески игнорировать женщину, она с демонстративной отрешённостью разглядывает перистые облака на небе, затем пожелтевшие листья под ногами, глядя куда угодно, но не в сторону наставницы. На фразе про безопасность студентов Фара открывает рот, дабы ещё раз выразить ярое несогласие, правда так и не выражает, только стискивает зубы до скрипа, делая вид, что ничего и не было. Командирские замашки в приказе Розалинды «идём» звучат для Фары настолько знакомо и по-родному, что её накрывает отрывочно-смутными воспоминаниями. Женщины направляются дальше. Даулинг полагает, что предложение расслабиться звучит смехотворно, и уже собирается усмехнуться, но прикосновение Розалинды её останавливает. Фара вздрагивает. От этого движения запястья неприятно трутся о внутреннюю ткань карманов пальто, женщина закрывает глаза и задерживает дыхание, чтоб не зашипеть от мучительной боли. До обостренного слуха доносится следующее предложение Розалинды, Фара шумно откашливается. Заботится? Розалинда пытается заботиться о её психике. Как же. В данном признании женщину смущает абсолютно всё, вера в реальность происходящего стремительно продолжает уплывать. Открыв глаза, Даулинг усилием воли сосредотачивается на месте, куда её привели. Лениво поворачивая голову и смотря в сверкающие глаза Розалинды, Фара тихо задаёт вопрос: — Помнишь ли ты, что случилось, когда мы очутились на берегу этого озера двадцать пять лет назад? — Конечно помню, — так же тихо отвечает Розалинда, вскоре поднимая на Фару взгляд, — такое не забывается, — она мягко улыбается, и впервые в сей улыбке не находится места для ехидства или фальши. Она будто сейчас настоящая. Самая настоящая из всех неописуемо настоящих. Правда, надолго ли? — Это было то время, когда я едва начинала брать тебя с парнями на поиски Сожжённых. Очень смутное время, — Розалинда на мгновение прикрывает веки, глубоко вдыхая свежий воздух, который запросто мог заморозить лёгкие напрочь. — Я старалась не только обучить тебя сражению, но и уберечь от всевозможных стрессов в процессе. Ты ведь не хуже меня знаешь, как пагубно стресс сказывается на магических способностях феи, — Розалинда неспешно убирает руку от руки Фары, дабы ещё больше не травмировать и без того изувеченные запястья. — Тогда выдалась пара дней условного затишья, и я предложила тебе выбраться куда-нибудь отдохнуть. Я видела твою усталость, и мне искренне хотелось сделать этот период твоей жизни хоть чуточку спокойнее. Поход оказался весьма неплохим решением, заодно неплохим решением оказалось поработать над твоей стрессоустойчивостью наедине, — Розалинда кладёт ладонь Фаре на плечо, — мы остановились здесь ближе к вечеру, развели костёр, установили так насточертевшую тебе палатку… — ладонь Розалинды аккуратно соскальзывает Фаре на спину, — в тот день я заметила в твоих волосах первую седую прядь. В тот день ты открылась мне полностью, наверное, как больше не открывалась никогда после. Рассказывала всё до мелочей, что тебя тревожит, что злит, что утомляет. Рассказывала, как тебе хочется, чтобы всё перевоплотилось в кошмарный сон, и я слушала тебя, Фара, всю ночь, неотрывно, внимательно слушала, — Розалинда легко приобнимает фею за талию и шумно выдыхает: — А дальше мельком проносятся лишь обрывки: твои губы, ты — всецело моя, я в тебе, ты подо мной, твои стоны, жар, исходящий от огня, твоё бесконечное доверие… — Розалинда неожиданно отстраняется от Фары и подступает практически к самой воде, почти касаясь её кончиками сапогов. — Ты была восхитительной, Фара, и я даже не предпринимаю попыток иронизировать, однако, шестнадцать лет быть отделённой от внешнего мира той, кем ты дорожила, согласись, отнюдь не завидное положение, — Розалинда отточенными движениями поправляет растрёпанный ветром воротник плаща и пинает один из небольших камушков в прозрачную воду. «Да, я всегда была прежде всего строгим наставником и воином, а потом уже женщиной, но когда мы оставались одни, наставник и воин умирали». Розалинда слабо смеётся, медленно поворачиваясь к Фаре. — А вот когда я, наконец, не веду безрезультатный монолог, моё желание убить тебя прямо поразительным образом уменьшается.«С тобой я не могу и без тебя никак, Мой самый лучший друг и самый злейший враг. С тобой я не могу и без тебя никак, И снова упадёт разбитая слеза».
Удивительно, но скорейшего наступления холодов Фара не ощущала вовсе. Последние недели друг друга ежедневно сменяли горы событий, каждое из которых вызывало эмоциональную тряску в теле женщины, а также постоянную необходимость оставаться сосредоточенной. Погода — завершающая тема в списке, — о коей действительно стоило бы поразмышлять на фоне разворачивающегося действа. Даже при огромном желании времени постоянно было в обрез. Выбор плаща или пальто из массивного деревянного гардероба происходил автоматически и скорее для галочки. Нашейный платок или шарф также бессознательно доставались из комода перед срочным выходом из замка. Стоя у озера, она тоже вовсе не ощущает холода. Внутри неистово пылает от рассказа Розалинды, её слова внезапно оживают яркими воспоминаниями-картинками, заставляя сердце стучать быстрее. А куда ещё быстрее? Куда? Даулинг пытается контролировать дыхание, но проигрывает поставленной цели. Голос Розалинды звучит крайне мягко, её рука преодолевает путь от плеч до талии. Спустя столько лет Фара наконец видит настоящую Розалинду. Тогда, шестнадцать лет назад, она бы назвала её своей. А может, сие — банальная, ничем не подкреплённая иллюзия, которую уже отчаявшийся мозг в панике выдаёт фее за реальность? Так кто же эта женщина перед ней? Кто? Заключительная часть истории про ночь у озера лишь обостряет ситуацию. Фара всё ещё хранит в памяти каждую деталь их разговора, искры чарующего костра и глаза, смотрящие на неё так проникновенно. Услышав слово «стоны», Фара прикрывает веки, тело в миг реагирует, словно стремясь доказать хозяйке, что отлично помнит тягучие минуты той сумасшедшей близости. Следующее откровение наставницы звучит более правдоподобно. Даже в пылу сражений с Сожжёнными, когда троица беспрекословно выполняла любой приказ Розалинды, Фара не просто ведала, кто перед ней, она принадлежала своему директору до последней клеточки тела на поле битвы. Даулинг переминается с ноги на ногу и не даёт возникнуть повторной паузе в их диалоге: — Ты сама знаешь, по какой причине находилась в заточении столь длительный срок. Если бы не подростковое безрассудство моих студентов, ты бы до сих пор была в тайной комнате, в туннелях под моим кабинетом, — разумеется, не упомянуть о принадлежности кабинета Даулинг просто не может. Природа будто молниеносно отзывается на возвращение женщины в явь, порывы ледяного ветра не стихают, наоборот, усиливаются. — Почему ты стоишь у воды? Купаться в середине октября слегка… экстремально, не так ли? — впервые за несколько дней Фара шутит, пряча улыбку за лацканом пальто. — Роз, — вполголоса зовёт собеседницу Даулинг, — я скучала, вопреки всему.«Просто понимай, Свою пустоту мною не заполняй, Хочешь меня, сама себя поменяй».
— А я была вечной экстремалкой, не так ли? — Розалинда пинает очередной камушек в озеро, нечаянно намачивая кончик сапога. — Впрочем, с юмором у тебя до сих пор возникают некоторые сложности. Но если вдруг захочешь искупаться, я любезно соизволю подержать твоё пальто, — она ловко обхватывает пальцами тёмную заколку, не позволяющую хвосту развалиться. Раздаётся короткий щелчок — светлые волосы тут же заинтересованно подхватывает ветер, небрежно разбрасывая их по плечам. Заколка исчезает в широком кармане плаща, голубые глаза светятся ярче. Они иногда похожи то на лёд, то на циркон, служа для Фары то наказанием, то драгоценным поощрением. Розалинда знает, что Фара улыбается; даже не видя, чувствует её красоту, хоть и тронутую морщинами. Это улыбка маленькой феи, для которой Розалинда постаралась стать всем, чем требовалось. Выбранная однажды из тысячи тысяч, выбранная в нынешнем, пусть и неволей закованной в браслеты. Розалинда наконец отходит от берега и направляется к Фаре. Та кажется более менее расслабленной и непринуждённой в объятиях пушистых сосен и елей. Она вновь напоминает, кто по её мнению здесь всё ещё хозяйка, и не замечает, как стремительно разбивается о скалы сущей недальновидности. Перечит, возражает, сопротивляется, по-забавному смелая девчонка. — О Фара, я не претендую на твой кабинет, можешь оставить его себе, — Розалинда снимает одну из тёмно-оранжевых перчаток, почти невесомо касается пальцами подбородка бывшей ученицы и долго-долго всматривается в её лицо, изучая на нём каждую неровность. Задумчиво ухмыляется. «Обычно предательств не прощают, однако я делала для тебя ровно столько исключений, сколько могла. Мы ведь так много пережили вместе: худшее, лучшее, важное и не важное». Фаре исполнилось всего тридцать четыре, когда она взвалила на свои плечи тяжелейшую ношу руководителя. Ей исполнилось всего тридцать четыре, когда она твёрдо решила перечеркнуть их возможное совместное будущее. Есть ли сожаления? Сожалений давно нет, как шнурков на военных ботинках. Фара Даулинг изменилась. От той Фары Даулинг, что беззаботно существовала до обмана, перевернувшего всё с ног на голову и унёсшего бесчисленное количество жизней, сохранились лишь имя и фамилия. Тонкие пальцы Розалинды поднимаются выше, восхитительно нежно проводят по щеке. Вопреки всему ты скучала, Фара? В самом деле? «Томиться за барьером, не слушая твой голос, постепенно забывая его, я имела удовольствие. Посему больше не молчи, поговори со мной как в старые добрые. Не строй из себя великомученицу». С твоих губ я срывалась по-особенному. — Застегни пуговицы, стоишь вся нараспашку, — с командной ноткой полушёпотом произносит на ухо Фаре Розалинда, скорее инстинктивно, нежели в данный момент преднамеренно. Она редко проявляла настоящие эмоции, редко признавалась в любви, потому что в большинстве случаев именно поступки поведывали о её чувствах вернее всяких пустых, громких слов. Розалинде трудно принять факт, что это — некая слепая забота. Пожалуй, то, с каким внутренним трепетом Розалинда где-то в уголках сознания вожделеет относиться к Фаре, она заберёт с собой в могилу. Никогда ещё мечты одновременно обладать Фарой и убить её не были столь искушающими. Никогда. Маски дороже подлинной реальности. Фара искренне смеётся над нелепой шуткой Розалинды, которая была ответом на её не менее нелепую попытку пошутить. Розалинда продолжает поражать ученицу, распуская светлые волосы и всё ещё стоя к ней спиной, меланхолично всматриваясь в гладь озера и прибрежные пейзажи. Как реагировать на это? Даулинг способна только любоваться, не отрывая взгляда от спины собеседницы, уже не сдерживая и не пряча улыбку. Когда Розалинда оборачивается, Фара не улыбается, однако выражение лица сполна выдаёт состояние женщины. В душе будто разливается тепло, заставляющее её искриться ослепительными переливами. Розалинда опять пренебрегает всеми приемлемыми границами, подступая непростительно близко. Границы размываются. Прикосновение к лицу вызывает новую волну тоски, глаза напротив словно считывают хаотичные мысли, роящиеся в голове женщины, хоть в данный момент там царит пустота. Фара не думает, она не видит ничего, кроме наставницы, она абсолютно теряется. На сии мгновения растворяется и ноющая боль в хрупких запястьях. Мир вокруг застывает, усмиряется даже свирепый ветер. И если предыдущие секунды были похожи на занятие любовью, то необычайно ласковое прикосновение к щеке однозначно было им. Фара слышала биение своего сердца настолько отчётливо, что была уверена: Розалинда тоже слышит его. Застегнуться? Даулинг не двигается, в лёгком недоумении моргает и старается осознать смысл произнесённой просьбы. Не отрывая от Розалинды взор, она вытаскивает руку из кармана, резко выдыхая от острой пульсации. — Я не могу, чересчур больно. Всё это чересчур больно. О, ну сделай что-нибудь наконец. Вокруг тех мест, в которые мучительно впиваются шипы, уже синеет. Чем магия мощнее, тем браслеты сильнее её сдерживают. Розалинде хоть сейчас их с неё снять, да только новая тюрьма куда соблазнительнее мнимой доброты. Боль — неотъемлемая часть истории каждой феи, Фара. Запиши где-нибудь и спрячь в заброшенном подвале. — Да Фара, прости, — она слегка отстраняется, понимающе кивая. Бывшая ученица сразу хочет сказать что-то ещё, но Розалинда резко прикладывает к губам Фары указательный палец, — тише, обойдёмся без горных потоков. Ладонь медленно соскальзывает с щеки на грудь, скрытую под безнадёжно тонким белым свитером, и сердце буквально взрывается. Такое же беспокойное, как и та, кому оно принадлежит. Ему тесно, ему так одиноко, ему необходимо другое сердце, дабы исправно функционировать. Функционировать вместе, как единый механизм. Проблема лишь в том, а будет ли Фара жить, коли предметом её любви является Розалинда? Сменится ли сегодняшний закат рассветом, не обвитым мрачными лентами? Розалинда сосредоточенно застёгивает золотистые пуговицы на пальто Фары и поправляет на её шее цветастый платок. На её немые удивления отвечает быстрым стряхиванием ворсинок с синих рукавов и короткими смешками. — Когда ты в очередной раз заболела, то с серьёзнейшим видом пообещала мне всегда носить тёплые вещи. Иначе я бы запретила тебе охотиться на Сожжённых. А разве этот никчёмный свитер тебя согреет? — Розалинда довольно снимает вторую перчатку и приникает к Фаре настолько близко, что между ними не остаётся и спасительного сантиметра. Напряжение нарастает. Обладать можно дышащими, но никак не бездыханными, верно? Сколько ещё часов или дней должно минуть, чтобы дух покинул измождённое тело? Сколько?«Отпусти мой кораблик на волю и дай уплыть, устала выть. Я не для твоих побед, я скорее лёд, чем снег, Я не для твоих побед, мне нужен от тебя побег».
Розалинда нетерпеливо притягивает Фару к себе за талию, кладёт свободную ладонь ей на затылок и в итоге дарит поцелуй, в котором без слов, как и прежде, называет бывшую ученицу своей. Жажда, накапливающаяся столь долгий срок, одурманивает и поглощает целиком. Она почти приказывает с жадностью растерзать некогда родные, вечно сомкнутые в ровную линию губы. Пальцы Розалинды, ощутимо надавливают Фаре на затылок, окончательно портя то, что осталось от несчастной причёски. Она углубляет поцелуй, чувствуя слабый ответ. «Ты просила что-нибудь сделать, Фара, и я делаю». Кажется, словно весь лес вновь шумит, ошеломлённый подобным зрелищем. Розалинда просто соврёт его глазам, если заявит, что здесь был выбор. Извинение. Фара ожидала чего угодно, но не слова «прости». Губы невольно приоткрываются, дабы переспросить, то ли она сейчас услышала. Разве может человек, который и надел блокирующие браслеты, теперь извиняться за причиненную ими боль? Неувядающую вечность назад фею привлекало по-своему трепетное отношение со стороны Розалинды. Эмоциональная связь наставницы с Беном и Солом, безусловно, была иной, женщина даже на миллиметр не подпускала их к себе, не желая обнажать ради них душу. Никогда не оставляла кого-то из них для дополнительной практики, не обрабатывала их раны, полученные в результате неудачной охоты, не особенно пеклась о их настроении по утрам, не терпела оправданий или глупых мальчишеских отмазок. План действий для них ежедневно диктовался будничным приказным тоном. Возражения, разумеется, не принимались ни под каким предлогом. С Фарой же всё было кардинально иначе. Во время внезапного нападения Сожжённых Даулинг ловила на себе мимолетные взгляды наставницы, в суматохе изредка казалось, что женщина действительно переживала за неё. Полные печалью глаза рассматривали свежие продольные царапины ученицы, заработанные по неосторожности. Обычно в сей момент раздосадованная Розалинда осыпала Фару критикой, достаточно часто прерываясь, чтобы уточнить не сильно ли щиплет мазь. Мальчики никогда не видели и личных комнат директора. А Фара бывала там регулярно, традиционно после отбоя, когда на часах было уже далеко за полночь. В такие дни Розалинда заранее проверяла, держится ли магическая защита, обеспечивающая полную звукоизоляцию её покоев. Случайные свидетели были им вовсе ни к чему. Любопытство ведь до добра не доводит. Призыв замолчать Фара принимает с относительным спокойствием и уже завороженно наблюдает, как ловкие пальцы торопливо застёгивают её пальто. «Вот, теперь ты сняла все маски, Роз». Это стало последней мыслью женщины перед тем, как её поцеловали. Уже в первую секунду Фару сносит мощной лавиной чувств и эмоций. Неадекватно ждать касания родных губ столь долго. Уверенно покоившаяся на затылке рука заставляет кожу покалывать, тут же отправляя импульсы напряжённому телу. Осторожничать с кровоточащими запястьями больше не имеет смысла, посему Фара уверенно кладёт ладони на плечи Розалинды, крепко сжимая их. Вероятно, очень скоро о сём решении придётся пожалеть, но только о нём. О поцелуе Фара жалеть не станет, скорее будет в нетерпении надеяться на следующий. Прямо сейчас она с исступлением отвечает сухим и невыносимо горячим губам напротив. Дыхание дико учащается одновременно у обеих, заставляя ещё раз посмотреть друг другу в глаза. Розалинда чуть отодвигается и планирует что-то ответить, однако теперь уже Фара призывает её помолчать и без слов увлекает Розалинду во второй, более требовательный поцелуй.«Человек, который сошёл с ума, знает меня наизусть, Видит меня насквозь даже при свете дня. Я шепчу: «Как тебе удалось… Как тебе удалось дождаться меня?».
— Ты осталась всё той же, Фара, — «всё той же феей, которую я так ясно помню. Не умеющей отказывать, чересчур любопытной, тянущейся ко мне молодым подсолнухом, словно к обманчиво-нежному солнцу, способному невероятно серьёзно опалить твои лепестки. И ты сознательно соглашалась быть опалённой, надеясь, что я исцелю тебя. И я исцеляла». Напоследок Розалинда невесомо касается губами её шеи, короткими поцелуями оставляя последнее напоминание о мимолётном моменте их ненормальной близости. Ведь лишь Розалинда в их паре вправе решать, когда следует прекратить любой телесный контакт. — И осталась всё так же не тронутой никем. Никем, кроме меня, — это правда, Розалинде эта правда льстит. Она аккуратно заправляет прядь полуседых волос Фаре за ухо и наблюдает за тем, как траву орошают капли крови. Фара слишком долго выстраивала безопасный новый мир, совершенно не замечая, как быстро в неизвестном направлении ускользала её личная жизнь. Минутная слабость опасна перерастанием в нескончаемые часы. Розалинда пока не может потратить их на бывшую ученицу. Ей действительно стоит титанических усилий сдерживаться от того, чтобы не взмолиться о большем, потому что сейчас большего она не способна себе разрешить. Розалинда ненавидит Фару настолько же сильно, насколько и любит, особенно за возможность дрожать от необычайного возбуждения, а после кусать локти, потому что ещё ни один человек не кусал собственные локти. Посему маски дороже подлинной реальности, под ними возбуждение специально игнорируется и искореняется напрочь. — Ладно, нам пора возвращаться, — она вновь становится привычной Розалиндой с повелительным, бесстрастным голосом и не ярко горящими глазами. Циркон вынужден терять манящий блеск, опускаясь на океаническое дно. Таков неизменный закон. Розалинда обхватывает пальцами предплечья находящейся в приподнятом настроении Фары, разворачивает её лицом к узкой протоптанной тропинке и легко толкает фею вперёд, идя следом за ней. — Кстати, ещё одно весомое изменение, касающееся тебя непосредственно, заключается в том, что теперь твои личные апартаменты будут принадлежать нам обеим. Неплохо, да? Только не возмущайся, — Розалинда иронично ухмыляется, когда Фара неопределённо вздыхает, наверняка пытаясь сохранить хотя бы крупицу самообладания после озвученной новости. Под её ногами лежат крошечные шишки, вежливо укрытые листьями. Она безобидно пинает их в сторону каблуком сапога и вынимает две торчащие шпильки из спутанного ослабевшего пучка. Иногда долг гораздо важнее отношений. Школу ждёт абсолютно другое будущее, о коем Фара если и не догадывалась, то элементарно должна была предвидеть. Розалинда положила начало в стремлении переманить Фару на свою сторону добровольно, а после спокойно подчинить себе, не прибегая к помощи магии. Ибо когда твой любимый враг в трезвом уме, ты чувствуешь неоспоримое превосходство. Фаре так или иначе придётся повиноваться Розалинде, дабы та не причинила вред невинным детям. Розалинду точно не обрадует тот факт, что упрямство Фару сгубило. Заново выстроенные доверительные отношения из воздуха, увы, не рождаются. Розалинда убирает волосы набок, обратно надевает на руки тёмно-оранжевые перчатки и выразительно облизывается, ощущая на губах сладкий, фруктовый блеск Фары. Наверняка одним из угрюмых вечеров они займутся чем-то значительно интереснее поцелуев, ежели минутная слабость повторится. А она непременно повторится, ведь предел мечтаний самой могущественной феи иного мира шёл всего в четырёх метрах от неё и пинал бедные шишки.«Нежная, гремучая смесь в её глазах, Бежать поздно, уже танцует на ножах Ненасытная и искажённая Точила кинжалы, Не знала жалости её душа, Бежать не получится, любить не стоит. Кого полюбила и с кем была на ножах? Пряталась в свете чёрная правда».
Если для Розалинды дорога сквозь чащу обратно в Алфею и являлась обыкновенной лесной тропинкой с парой живописных мест да грибами, то Фаре за это короткое время предстояло по третьему кругу проанализировать сложившиеся обстоятельства и, как минимум, свыкнуться с мыслью, что уже сегодня школа перестанет принадлежать ей. Фара будет беспомощно стоять рядом с новым-старым директором, виновато смотреть на поникшие лица учеников, заниматься чем-то маловажным и скромным, издалека наблюдая за переменами. А ещё жить с Розалиндой. «В её распоряжении отныне весь замок, она вправе делать с его помещениями абсолютно всё, к примеру, выделить крыло исключительно под свою персону. Но грезит жить со мной». — Что? Это же смешно, Роз. У тебя есть целый замок, ты можешь забрать что угодно, любую комнату, класс, кабинет. Впрочем, подожди, — Фара окончательно останавливается, — ты просто собираешься спать со мной. «Какая проницательная, прямо-таки мисс очевидность». Ухмыльнувшись, Даулинг продолжает намеченный маршрут. Хотя от последнего предположения внутри загорается крошечный огонёк, освещающий безликую темноту, царившую буквально повсюду. Пинать шишки было приятно, правда не все из них, сопровождаемые характерным треском, улетали вглубь бора. Всякий раз, когда носок сапога задевает воздух вместо изначальной цели, Фара негромко ругается себе под нос. Идти впереди Розалинды до сих пор не кажется женщине разумной идеей. Она отлично ощущает опасность, исходящую от наставницы, — получить предательский удар в спину ничуть не хочется. Рискованно. Да, прежде женщина беззаветно исполняла приказы Розалинды, соглашаясь даже на самые аморальные авантюры. Теперь же перспектива участвовать в её планах представлялась скорее унизительной, а существовать без права голоса — невообразимой. До территории школы меньше трёхсот метров, тревога внутри лишь нарастает, в висках пульсирует, зато настроение нового директора без преувеличения замечательное. Когда Фара медленно оборачивается, губы Розалинды расплываются в победной улыбке — двум королевам негоже воевать.«Всё, что подарила тебе — уничтожила, Ты ведёшь меня дорогой до прошлого».