о девчачьем пальто и позорных видео

            Он встаёт перед рассветом. Воздух пахнет холодом и дрожью, недружелюбно влетает в рот при глубоком вдохе, как укол наркоза. Руки на ощупь как лист принтерной бумаги и такие же бледные, хотя август. Щелчок зажигалки заново будит, и Кенма поспешно затягивается чересчур крепкой сигаретой, но что делать. Лучи солнца дрожат в стекле открытого окна дома напротив. Пятьдесят оттенков серого это не роман, а их микрорайон. У них не солнечная сторона в квартире, хотя окна выходят на обе стороны, солнца никогда не хватает, весной и осенью не выходит не думать, что они живут в бетоне и дышат бетоном. Пепел падает в прожженную с одного края пластиковую упаковку от духов, - пепельницы нет в их обители, потому что они оба бросили курить. Козуме хмыкает и заливает шипящий бычок струей пульверизатора. О, да, надо полить помидоры. И те петунии.       Кенма ненавидит запах помидоров. Он тёплый и как будто пыльный, во всяком случае хочется почесать нос. Может у него аллергия на пыльцу этих ягодоовощей, он не проверял. А ещё это запах парника. Так пах ухоженный парник бабушки, в котором она поливала проклятые помидоры так сильно, что земля вокруг напоминала болото. А плесени не было все равно. Белая корка на верхнем слое земли в горшке неодобрительно на него косилась. Кенма почесал нос. Может, это не помидоры пахнут парником, а парник помидорами?       Парники все равно ужасно сказывались на его нервной системе. Будучи маленьким, Козуме проводил дни в бабушкином огороде, но входя в парник, в полностью зелёный душный оазис, мысли уходили в мечтания о эльфийском саду, маленьких феечках. А он был принцессой.       Козуме разозлился на самого себя, параллельно стыдясь себя при прятании самодельной пепельницы. Потому что Куроо вряд ли будет рад, когда Кенма попадётся. Он проколется, не запустит стирку вовремя или запросто наденет прокуренную кофту повторно. Иногда ему кажется, что его неудачи во вранье полностью саботированы взрослыми присказками о тайном, которое всегда становится явным. Когда катализатором раскрытия обмана становятся человеческая глупость и плохая память. Кенма же упорно и (не) осознанно старался быть пойманным, подтверждая вполне правдивую присказку. Табаком пахли все вещи, даже кот. Куроо оставался в блаженном неведении, не смотрел с укором. Пока Козуме не наткнулся на жестяную коробочку от чая, приспособленную под пепел. Такую, кажется, дарил Кейджи.       Бросили они вместе, из-за анемии Кенмы. Тецуро это далось труднее, тогда как Козуме легко отбросил не успевшую стать зависимостью привычку будто её и не было. Странно было смотреть на некурящего Куроо. Словно его душу высосали дементоры, на деле исчез лишь шлейф табака. Потому что Куроо был похож на лесной пожар. Утром на его голове находится чёрте что, - волосы цветом походящие на обугленный ствол сосны и текущей поверх чёрной прозрачной смолы лежат в диком танце секунду назад потушенного костра. Кенма понимает почему люди говорят, что Куроо выглядит несуразно.       Он несуразен в дне. День, солнце, светлое небо затмевают Тецуро, высмеивают светом его помятые волосы, синяки под глазами. И день получает от Куроо обратную ненависть, - тот ложится в кровать за час до рассвета. Кенма пьёт вчерашний кофе, чистит зубы, кляня это бесполезное сейчас занятие и натягивает на себя чистую кофту. Улица с открытого балкона оживает гудками автомобилей и детским смехом, когда он закрывает темно-синие шторы с лёгким шелестом деревянных колец о карниз. Куроо на ощупь прохладный будто изнутри, и Кенма быстро засыпает. А когда они встают, Тецуро насмешливым взглядом ловит последний закатный луч, в его глазах искрится жидкое золото, но Кенма наивно верит, что это фейерверк. Темнота опускается куполом на их дом, в ней становятся все кошки серы, а дома не такими душными. Куроо достаёт из сохнущих джинсов, что Кенма в спешке пихнул в машинку, размоченную петарду и предлагает поджечь и кинуть в окно соседей, что выращивают на балконе траву как они помидоры. Козуме возмущённо отбирает кусок картона и размазывает по пальцам бордовый глиняный песок. Они выбирают жестяную коробку как более надёжную пепельницу и стоят на балконе под шум чужого кондиционера.        У Кенмы в горле першит и сладко-кисло, как после целой упаковки аскорбиновой кислоты и нос закладывает как при плаче. Но нет-нет, он не собирается реветь, он чувствует облегчение и восторг, как при взаимной влюблённости, и не верит, что влюбляется заново. Ему и не надо.