chanel

Знаете как бывает, обречённые надежды в круговороте собственных мыслей имеют возможность догореть до тла. Их сжигают предрассудки, убеждения, страх и разумеется время. Время. С каждой секундой Дженни казалось, что багаж её оставленного на долгие годы запаса терпения высыпается под ноги пыльным, неприятным осадком, словно все, что она планировала удержать неминуемо ускользало от нее в эту же секунду. Она пустыми глазами смотрела в заляпанное чужими руками окно убогого вагона, в котором её вынудили сидеть за закрытой дверью, пока поезд не остановится в Париже. Указания Дюпон были четкими и понятными. Спорить с ними у неё не было никакого желания. В конечном итоге, соглашаться с условиями не значит быть наивным и слабым. Дженни располагали все из предложенных вариантов, потому что они не противились цели в конечном итоге оказаться с Джису. Она не сказала ей ни слова, ожидания по калейдоскопу преламывали чувство гордости и отвращения, поэтому Дженни предпочитала молчать. Минуты тянулись ужасающе долго, за каждым часом следовала не самая приятная картинка за окном. Вид деревьев в перемешку с ярким палящим солнцем надоел ей уже к полудню. Дженни планировала спать, убежденная, что время проведенное в сновидениях окажется в несколько раз короче настоящего, но сон игнорировал ее, словно она каждый раз стучала не в ту дверь. Томления перерастали в агонию, находиться в замкнутом маленьком месте не имея возможности покинуть его, когда станет совсем невыносимо, давило на нее хуже любого наказания. Безделье перерастало в пытку, Дженни измучила себя собственным присутствием, устала от собственного голоса и наконец от собственных мыслей, которые потоком нескончаемых "что было бы, если.." заполнили её голову беспросветной и кажется вполне материальной дымкой. Отчаяние догнало её вместе с голосами за дверью, в этот момент ничто не задевало её больше, чем ощущение, что она теперь по-настоящему пленник. Неразумно наказанный и невиновный. Пленник, которого незаслуженно подвергают истязаниям и мучают потому что так легче контролировать все остальное. Дженни улыбается – Дюпон явно обиделась на неё. Возможно, она очень расстроена и все ещё считает себя жертвой, по которой не праведно нанесли сокрушительный удар. На душе становится легче, Дженни глупо усмехается, вспоминая свои слова и вслух произнесённое, не менее щадящее "мегера". Да, для Дюпон, сдается, идеально подходит. Ничего во всём этом мире не описывает строптивость и ненормальность этой женщины больше, чем одно это слово. - От Лиона до Парижа меньше пары часов езды, но со всеми остановками будем только к вечеру. - Дженни обречённо вздыхает, снова словно намеренно теряя взгляд не в самом красивом виде за окном. До сих пор за ним были только деревья, поля, снова деревья, разнообразия в которых так же много, как и в желании Дженни сидеть напротив какой-то девушки под пристальным взглядом Дюпон. В какой-то момент это стало заключением, да так, что каждое её движение намеренно контролируют сразу несколько пар глаз. Дюпон постаралась. Терпение её к этому времени должно было как раз закончиться. Дженни даже не рассчитывала, что сможет продержаться так долго. Она снова переводит взгляд, врезается им в профиль Дюпон и смотрит так, словно презрение одним большим комком отпечаталось у женщины на лице. - Именно, - безучастно отвечают ей, - со всеми остановками, на которых ты будешь послушно сидеть в вагоне, и не выйдешь отсюда до того момента, пока мы не будем в Париже. - Она поворачивается к ней лицом и улыбается. Отвратительно властно улыбается, как никогда прежде чувствуя, что окажется права. - Ты ведь не против, мисс Ким? - Дженни презрительно снова отводит взгляд и Дюпон хмыкает, кивая собственным мыслям. Покорность - единственное, что она добивается от своих учениц. Требование это ей кажется необходимым, потому как другими методами достигнуть авторитета и власти не представляется для неё возможным. Она никогда не собиралась вести себя иначе, а потому оказалась заложницей собственных предрассудков. Собственных правил, которые со временем стали барьером. Давили, но строились ещё выше, в желании побороть себя, нарастали страхами. Казались вынужденными, но боялись самих себя. И Дюпон привыкла к этому. Привыкла к той себе, которую построила, к той себе, которая оказалась слишком зависима от приобретённой и потерянной власти. Однако даже в самых продуманных системах случаются сбои. И будь Дженни хоть немного мечтателем, она бы сказала, что непреступных людей нет, а потом добавила бы, что если эти люди по каким-то причинам считают себя таковыми, то попросту бояться чувствовать себя иначе. Но Дженни не мечтатель. Она любит думать об этом, но ненавидит доказывать, поэтому в очередной раз оставляет разговор незаконченным. Отворачивается, занимает себя другим и представляет, вернее даже надеется, что Дюпон однажды поймёт, как заблуждалась во всех своих словах, и тогда кому-то, определённо не Дженни, повезёт с ней чуточку больше. И они, уж тем более, не будут сидеть запертые в вагоне, мечтая об утерянной свободе. - Значит, теперь ты заложница, Шанель? - голос у Лисы спокойный, но она слишком обольстительно улыбается. - я уже могу называть тебя принцессой в замке со страшным драконом? - Она подходит ближе к окну, касается пальцами стекла и смотрит сквозь него так, что Дженни даже неловко. На вокзальной станции города, названия которого Дженни не запомнила, почти нет народу. Вернее, они немерено сторонятся их поезда, и Дженни очень хочется верить, что они нутром чувствуют, что окажутся в одном вагоне с тем самым драконом. Драконом, который сидеть в душном и тесном вагоне только из-за одной обречённо-наказанной отказался и вместе со всеми вышел на улицу. - Так значит, она ненавидит меня немного сильнее тебя, раз ты каким-то чудом оказалась на улице. - Дженни притворно злится. Лиса смеётся. Мягко, качая головой и на секунду отворачиваясь, чтобы проверить обстановку. - Я победила, вот только от победы этой мне просто отвратительно. - Она пожимает плечами и даже теплит надежду отвернуться от Лисы и пересесть на другое сиденье, потому что расстроена и нет у неё никаких сил прямо сейчас вести себя так, словно хоть немного рада. - Она поручилась охранять тебя лично. Подумать только, ты её любимая ученица. - Лиса снисходительно вздыхает, касаясь стекла ладонью и словно просит, чтобы Дженни в ответ сделала тоже самое. - Я обещала, что вытащу тебя из того номера, сделаю это и сейчас. Дженни Ким, сколько ещё раз я должна спасать вас из заточения? - Она, конечно, шутит, но Дженни даже от её присутствия значительно легче. Всё ещё душно и жарко, но правда легче. Она даже наивно убеждает себя, что совсем не хочет выйти отсюда, и что здесь ей гораздо лучше. - Нисколько. Боюсь, мне самой придётся спасать тебя, если ты хотя бы попытаешься зайти в этот вагон. - Дженни сжимает пальцы на окне, желая, чтобы оно хоть на секунду перестало существовать. Они не виделись с Лисой с того самого утра, сейчас прошло намного больше суток, но Дженни всё ещё волнительно и странно. Ощущать себя рядом с ней стало трудно. Порой, ей кажется, что возникшее между ними молчание теперь окажется слишком давящим. Иногда шаг за черту оказывается вовсе не кстати. И выбор, сделанный в порыве заблуждения или чувств не приводит к хорошему результату. Дженни не знает, могла бы она любить Лису прямо сейчас. Могла бы чувствовать то, что чувствовала до всех сказанных слов и совершенных действий. Порой, она опрометчиво убеждает себя, что всё ещё является ребёнком, который имеет удачу заблуждаться в себе и своих чувствах. Порой, это загоняет в рамки, из которых она, как бы сильно не хотела, не в состоянии выбраться. И от того, боится собственных решений как огня, сторонясь и уходя в себя, словно внутри гораздо больше ответов. Внутри себя безопаснее, внутри никто не ставит её перед выбором. - Не может быть, она так и сказала? - Лиса негодующе сводит брови, - Иногда мне кажется, что она просто боится нас. - Дженни не удерживается от смешка, пожалуй, ничего глупее Лиса не говорила. - Тебе смешно, а она охраняет тебя, не пускает нас друг к другу и кажется, убеждена, что мы можем ей навредить. - Лиса победно улыбается, снова находя глазами Дюпон и всматривается в неё так, словно во многом подозревает. - Скорее, она боится, что мы навредим сами себе и ей придётся ответить, - Дженни поджимает губы, теперь уже окончательно отворачивается от окна, не обращает внимания на непонимающий взгляд Лисы, который настойчиво требует объяснений. Она даже стучит в окно, чтобы Дженни обратила на неё внимания, но Дженни дарит только скромную улыбку, послу чего, как некстати, объявляют посадку и просят занять свои места. Лиса недовольно хмурится, отходит от окна, но всё ещё ждёт, что Дженни скажет, что пошутила. Возможно, от слов её Лисе стало бы намного легче, она даже уверена, что глупые мысли, которые теперь потоком заполняют голову, обязательно рассеялись бы, но Дженни не оборачивается, закрывает глаза, словно забыла или очень сильно хотела забыть, что только что разговаривала с Лисой. Она, конечно, не боялась, да и заканчивать разговор сейчас совсем не хотела. ведь Лиса уйдёт в свой вагон, окажется в одиночестве, останется со своими мыслями один на один и обязательно надумает себе всего столько, что в самом Париже не захочет даже посмотреть на Дженни, а это так не к стати, совершенно не нужно самой Дженни. Она бы не позволила себе совершить настолько глупую ошибку, если бы способна оказалась собрать удушающе липкое противоречие, которое спустя сутки в очередной раз заставляет её сомневаться в себе.

* * *

Мерное постукивание колёс, спустя столько времени в абсолютной тишине, кажется невыносимым. Дженни хочется на стену лесть, потому что это не просто тишина, а не озвученные мысли. Они не дают никакого покоя, словно специально раз за разом прибивают к земле. Дженни устала, она на самом деле, готова уже говорить с Дюпон и даже поворачивается к ней, чтобы вызвать хотя бы недоумевающий взгляд, после которого женщина обязательно попросит её не пялиться на неё так, словно у неё к лицу что-то прилипло. Дженни была бы рада, если бы Дюпон прямо сейчас зачитала ей лекцию до самой остановки в Париже. Тогда ей не пришлось бы слушать саму себя, голос, который уже до полоумия надоел. - Мисс Дюпон.. - аккуратно зовёт она, немного наклоняясь к ней корпусом. - Мисс.. - осознание до Дженни доходит быстрее, чем получается договорить. Ведь это даже лучше, что она - как самый плохой охранник на свете - уснула на своём посту. Дженни довольно хмыкает, вытягивая шею и стараясь понять кто в этом вагоне, напрочь забитом посторонними людьми, может оказаться ей знаком. К сожалению, ни одну из причёсок дам или тем более мужчин, она не узнаёт, поэтому в полной уверенности, поднимается с места. Ощущение того, что Дюпон пусть и плохой охранник, но явно не самый глупый человек, решила просто проверить её, тоже приходит незамедлительно, поэтому когда Дженни протискивается между её ног и слишком высокого сиденья пассажиров спереди, сообщает, что идёт в туалет. Во всяком случае, даже если Дюпон слишком предусмотрительна, стоять возле двери в туалет, она не будет. Дженни знает, поэтому не сомневается. Она бесшумно опускается на ковровую дорожку, ступает по ней мягко, стараясь не задевать подлокотники и спинки кресел. Извиняется чисто по инерции, когда случайно касается чьей-то руки, бросает взгляд на лица пассажиров или когда прерывает их разговор своим появлением. Открыть дверь в следующий вагон представлялось ей гораздо проще, чем есть на самом деле. Вся эта конструкция с огромным замком выглядела внушительно, поэтому вызвала не мало сложностей, в первую очередь с осознанием, как это вообще можно открыть. Первые попытки не увенчались успехом, Дженни казалось, что ей просто не хватает сил, чтобы толкнуть дверь в другую сторону, но дело было совсем в другом. На той стороне, через стекло на неё смотрела женщина, взгляд такой, словно она всё никак не поймёт, что Дженни вообще делает, потом разочарованный вздох с момента своего обнаружения и всего одно нажатие, чтобы дверь перед Дженни открылась. - Извините, я.. - Дженни виновато вжимается в плечи, - я не сразу вас заметила. - Женщина безукоризненно улыбается, пропуская в следующий вагон. - Когда вернёшься, просто попроси, - предусмотрительно сообщает она, закрывая за ней дверь. Дженни чувствует себя сконфуженно, настолько сконфуженно, что вообще не успевает ничего ответить, а потом поворачивается, да так, что пик этой самой сконфуженности достигается за пару секунд. И почему всем пассажирам так необходимо было уставиться на неё, Дженни не знала, но снова извинилась. Она пробежалась по ним взглядом, но человек, которого было необходимо найти, либо был не в этом вагоне, либо не поднял головы. Ей казалось, что время у неё стремительно заканчивается, поэтому она быстрым шагом направилась вдоль сидений. Заняло это пару секунд, но было бы гораздо проще, если бы Лиса не отвернулась к окну. - Смотрю, ты справилась без меня. - лицо её не выражало почти ничего, Дженни даже показалось, что она вообще не впечатлена этим появлением. - Дюпон уже знает? - Она спит. - Дженни снова боязливо оглядывается на дверь и садится в кресло рядом с Лисой, у которой, к счастью, не было никакого проводника. - Значит скоро проснётся. У неё просто чуйка на неприятности. - Лиса снова отворачивается и Дженни ощущает себя паршиво, словно холодностью этой ей только что ударили по рёбрам. - Она не проснулась, когда я проходила мимо неё и когда безуспешно пыталась открыть дверь.. - Дженни опрокидывает голову на спинку, закрывает глаза и к какому-то странному открытию, понимает, что дышать стало немного лучше, пусть даже воздух в этом напряжении можно резать ножом. - Тебя ничего не берёт.. - Лиса хмыкает своим мыслям, но голову так и не поворачивает. - Я хотела извиниться. - почему-то произнести это потребовало слишком много усилии. Она даже задохнулась на секунду собственным голосом. - за то, что не повернулась. Оправдание этому она вполне знала, но всё равно чувствовала себя виноватой. Дженни в принципе, обожает винить себя за всё, что касается и не касается её. Так, сдаётся, проще не навредить человеку, к тому же она просто терпеть не может все недоразумения вызванные недосказанностью. Но это был другой случай. Случай, в котором извиниться нужно было только формально, чтобы Лиса вновь стала прежней и перестала думать о том, в чём Дженни - совершенно сожалея - напрочь запуталась. Будь она Лисой, то поняла бы себя, встала бы на своё место, глядя другими глазами, и поняла. Обязательно поняла бы, но она не Лиса. Та самая, что поворачивается всё с тем же недоумением, всё с тем же вопросом, который обязуется прожечь в Дженни дыру. - Почему? - она недовольно поджимает губы, ждёт когда Дженни откроет глаза, когда посмотрит на неё, когда объяснит, но ничего не происходит. - Почему не повернулась, Дженни? - от обращения к себе Ким вздрагивает, словно надеялась, что вопрос был задан не ей. Она снова вздыхает, травится воздухом. Ловит себя на мысли, что из всех ответов на вопрос, не может произнести ни один. Почему? Потому что боялась чужой ошибки настолько, что совершила её сама. Потому что боится этого больше, чем в своих детских фантазиях себе представляла. Потому что не может представить себя никем иным, кроме как отвергнутой Лисой в ту ночь. Она не думала ни над одним другим исходом, кроме полного провала и теперь боится себя, потому что в истерике той ночью оставила не только слёзы. Она бездумно смотрит на неё почти минуту. Ей кажется, что Лиса вполне способна читает по глазам, потому что взгляд её темнеет, становится чужим, отстранённым, напуганным. Таким же напуганным, как у самой Дженни. - Скажи мне и мы закончим.. - у Лисы дрожат ресницы, болезненно подрагивают губы и Дженни кажется, что она почти готова заплакать, так, словно любой из дженниных ответов имеет силу разбить её вдребезги. Дженни не говорит, она притягивает её к себе. Обнимает так крепко, что у Лисы на грани нервов текут слёзы. Она закрывает глаза, жмурится, но это не помогает. Руки дженнины цепляются за кофту, впиваются в неё ногтями, притягивают её ближе. Она утыкается в чужое плечо, чувствует себя отвратительнее, чем прежде. Скалится, но отпустить Лису не может. Ненавидит. Ненавидит себя до такой степени, что пропускает сотню ударов. Едва не вопит от боли, но не может её отпустить. Дженни страшно. Дженни не узнаёт себя. Дженни боится, потому что не находит в себе того, чего в обилии было совсем недавно. Она задыхается, беззвучно плачет от давящих слёз и молчит. Всё ещё молчит. Она не скажет ни слова. Потому что что бы она не сказала, это окажется неправда. Дженни запуталась. Она не представляет, что в её чувствах хоть раз было правдой, она скучает по Лисе, но стоит ей быть, как сейчас, рядом, безумная вина захлёстывает Дженни с головой. Словно она виновата, за все чувства, за все слова, за все поступки, словно без них ей было бы гораздо лучше. Словно Дженни всегда обманывала саму себя. Да так усердно обманывала, что привязалась к чувству, которого никогда не было. Она отстраняется, утирает слезы, даже улыбается, потому что боль в лисиных глазах тащит её на дно. Дженни не умеет плавать, но обречённость в попытках сопротивления кажется ей правильнее. - Дженни Ким. - грубый женский голос режет по ушам, пугая до больных мурашек по всему телу. - Мне казалось, что мы друг друга поняли, разве нет? - Дюпон негодующе вздыхает, просит подняться, сама дожидается, когда Дженни становится на ноги, презрительно смотрит в заплаканные глаза. Упрекает в детской наивности, глупости, но спасает. Дженни в первые в жизни рада её видеть, рада, что она снова кричит, рада, что уводит из вагона. Рада, что она составит ей ужасную компанию на несколько часов до Парижа. Рада, что она больше не уснёт. Дженни глубоко вздыхает, останавливаясь перед дверью в вагон. Дюпон что-то говорит, снова недовольна абсолютно всем. Дженни не слушает. На этот раз она оборачивается, но Лиса не смотрит в ответ.

* * *

Возможно, однажды наступит то утро, проснувшись в которое Дженни вдруг поймёт, что имеет огромную силу собрать все свои чувства в слова. Переписать их на бумагу и высказаться хотя бы себе. Она устала. Устала от того, что как бы не стремилась, не может ничего исправить. Это ужасно больно. Но Дженни привыкла убеждать себя в обратном. Она даже научилась думать по-другому - так, чтобы оправдать себя перед собственными ошибками. Перед собственными действиями, словами. Но ей всё ещё тяжело. Особенно сейчас, когда снова не слушает мисс Дюпон, когда выбегает на улицу, расталкивая людей и когда взглядом - напуганным, растерянным - ищет в толпе всего одно человека. Он обязан здесь быть и Дженни не способна думать по другому. Она останавливается в толпе, оглядывается по сторонам, бегает взглядом по лицам и вдруг чувствует, что слёзы потоком заполняют всё тело. Она не могла пропустить это, обязательно пришла бы, Дженни уверена, у неё от сомнений остаётся только недоверчивый взгляд, который цепляется за все женские фигуры. Подумать только, Ким Джису - теперь уже настоящая, ни капли не плод воображения, не краткое воспоминания, утягивающее в низы надуманной депрессии. Дженни кажется, что её ноги не касаются земли, кажется, что подошва так надоевших туфель не чувствует совсем не один камень неровной вокзальной кладки. Дженни так быстро ещё не бегала. Её сердце никогда настолько желанно и одновременно больно не отбивало по рёбрам. Она никогда ещё не была настолько рада видеть всего одно человека. Джису ловит её на ходу, стискивая в объятиях настолько сильно, что Дженни взвизгивает. Отступает на пару шагов по инерции и сжимает ещё сильнее. Дженни этого не замечает, она из грёз, тумана ожиданий к ней ещё не вернулась. Но в желании оказаться как можно ближе, оплетает её шею руками, путается в тёмных волосах, утыкается в них так, словно провела без неё мучительно долгие годы, словно однажды утратила последнюю надежду увидеть её снова, а сегодня она вернулась. Такая же красивая, до боли в сердце необходимая и родная. У Дженни загнанное, прерывистое дыхание - она убеждена, что это не от минутного марафона - у Дженни колющее, слишком быстрое сердцебиение, почти тахикардия, которая вот-вот заполнит всё тело. И Дженни безмерно, почти на грани какого-то помешательства счастлива в этот момент, когда Джису крепко удерживает её над землёй, когда обнимает, когда за столько дней проведённых в своё отсутствие снова оказывается рядом. - Дженни.. - голос Джису совсем тихий, она почти шепчет. Превозмогая желание не отпускать, отстраняется на пару секунд, снова тихо зовёт, а Дженни не открывает глаза. Только сильнее жмурится, словно убеждена, что одно лишнее движение и Джису, как во всех снах, снова растворится. Рассыплется прямо на руках и у Дженни остановится сердце. - Нини, открой глаза, посмотри на меня.. - Я боюсь.. - Джису смеётся. И смех этот заполняет Дженни до краев. Её голос въелся под корочку мозга, уснул там на долгие месяцы, чтобы снова расцвести при встрече. Дженни почти трясёт, но объяснить пугающей реакции она не в состоянии. - Дженни.. - очередная неудача стертая частым и вымученным всхлипом. Попытки вернуть её в реальность крошатся на этапе разработки. Джису в смятении даёт ей пару секунд на размышления. - Я так скучала по тебе..я так..я звонила! Я много раз тебе звонила.. мы могли опоздать. Она вела меня за руку, а я плакала! плакала, потому что ты не взяла трубку. Почему ты не взяла трубку... - голос Дженни спотыкался о слова, ломался, перемешиваясь со слезами, надрывной реакцией, которая потоком оставила её без контроля. Она не слышала, что говорила, но чувствовала, как пальцы чужие стирают с щёк наглые слёзы. Джису молчала. Пауза казалась Дженни вечной. - зачем ты оставила мне телефон, на который нельзя дозвониться? я так расстроилась..я даже не знала придёшь ли ты.. пожалуйста, перестань молчать, Джису, пожалуйста не молчи.. - терпение в ней лопнуло как маленький воздушный шарик, разнесло по лёгким неприятным спазмов, вынудило в который раз задохнуться и всё-таки открыть глаза. Надо же, улыбается. А улыбка её ничего кроме слёз в Дженнином организме не вызывает. Она вся, словно раскаленная, струной напрягается и брови хмурит, как будто сил набралась быть рядом с ней недовольной. В глазах Джису океаны затопили сушу, галактику искрами стёрли до самого пепла и любовь слезами дженниными отполировали до такого невыносимого блеска, что в отражении их захлебнуться проще простого. Дженни не по себе. Дженни в их отражении видит саму себя и снова слёзы пускает, потому что безумно скучала. - Прости меня, - совсем тихо. До Дженни это доходит с опозданием, она не знает как реагировать, потому что недовольство в одну секунду перечеркивает искренностью во взгляде. В глазах наполненных жидким хрусталем, ничего кроме сожаления. Джису часто моргает, а по щекам каплями скатываются слёзы. - я так виновата перед тобой.. - её губы дрожат, когда она произносит эти слова. Движениями неторопливыми аккуратно спускает Дженни на землю, опускается перед ней на колени, но не собирается отпускать. У Дженни в груди сердце всё-таки остановилось, потому что не может она ничего сделать: не может пошевелиться, не может ничего сказать. Анемия словно разом сковала все тело, а в голове неминуемое и вполне чёткое "прости", но в ответ на все свои заявления и недовольства. Она ошиблась. Злиться и требовать от Джису большего было неправильно, заставить её почувствовать себя виноватой - оказалось невыносимей собственных переживаний. Теперь она плачет, а Дженни крошится от каждого намёка на её слёзы. - Джису.. - жалобно тянет она, вынуждая смотреть только на себя. Только в глаза, слушать в эту секунду только её, потому что она собирается извиниться. - я не хотела.. - руки её прижимаются к чужим плечам и смотрит она так, словно Джису никогда-никогда больше не должна плакать. - я не подумала, и не должна была этого говорить, я ведь знаю, что ты так много делаешь.. - слова быстрые, Дженни неосознанно оправдывается, но этого оказывается достаточно, чтобы вновь оказаться в её объятьях. - Я знаю, Нини, всё хорошо. - Дженни становится легче. Она безвольно опускается на плечи Джису, снова обнимает, набирая полные лёгкие воздуха и в чувствах фантомных и едва уловимых находит себя полностью спокойной. Идиллия не длится долго, счастья с уст Дюпон имеет удачу заканчиваться слишком быстро, поэтому ее голос в шуме вокзального гама, кажется Дженни громче всего остального. - Мне искренне жаль прерывать вас, но мисс Ким, не могли бы вы оказаться чуть более благосклонны и не утруждать всю группу ждать всего одного человека? - Дюпон подходит ближе, спустя секунды их разделяет всего пара шагов. Она недоумевающие покачивает головой и словно ждёт, что в эту же секунду Дженни поднимется и как ни в чем не бывало пойдет с ней обратно. Этого не происходит. - Боюсь, в этом нет необходимости. - голос Джису звучал так дежурно и холодно, что Дженни первые секунды не нашла в нём ничего знакомого. Её пробило маленькими разрядами словно наэлектризованного воздуха, когда женщина отпустила её, чтобы подняться. - Я заберу Дженни с собой. Лицо Дюпон исказилось гримасой какой-то надменности и недовольства, словно у неё только что отобрали самую любимую игрушку. - Мисс Ким, я глубоко уважаю ваше желание, но перед показом девочки должны оставаться в одном месте, чтобы в дальнейшем не возникало никаких проблем с опозданиями. Вы наверняка осведомлены об этом. - она старалась звучать спокойно, хотя постоянно бегающий взгляд говорил об обратном. Ей до глубины души не хотелось сталкиваться ещё с парой проблем, которые теперь сулил абсолютно спокойный взгляд Джису. - Уверяю, никаких проблем не возникнет, к тому же она не сможет опоздать, ведь в этому году, мне хочется верить, что Дженни согласится открыть для нас показ. - она говорила это так непринужденно, словно речь шла не о сотне заголовках в газетах, на которых, по ее желанию, будет мелькать только имя Дженни. - Мисс Ким, - надменность Дюпон утратилась в пару не самых лёгких для неё секунд, она глупо улыбнулась, подбирая слова, но по итогу ещё более глупо даже для самой себя рассмеялась. - это большая честь для нашей школы, - начала она с новым вздохом, - открыть показ с вашим именем стоит выше всех заслуг для наших девочек. - она явно преувеличивала, стараясь отмыть своё, на редкость, заляпанное имя лестными словами. Джису смерила её взглядом, когда реакции на все это не последовало. - Вы хотели сказать для моей дочери? - На секунду энтузиазм пропал с лица Дюпон и она бездумно уставилась на Дженни, которою, по всей видимости, не могла или не хотела считать достойным выбором. - Потому что я не говорила ни о ком, кроме неё. - всё так же просто продолжила она, немного сжимая плечо Дженни. Сердце Ким не подавало признаков жизни с момента об открытии показа. Она не слушала большую часть из разговора, потому что осознание глупой болью нарастало в ней, не позволяя даже вздохнуть нормально, не говоря уже о порядке мыслей, которые ей очень хотелось составить в вопросы и желательно получить ответ на каждый, однако после слова, которое она за жизнь слышала всего пару раз и то не в обращении к ней, сознание напрочь отказалось работать. "для моей дочери?" Дженни не верила, что Джису так просто сказала это прямо в лицо Дюпон. Для всех людей это алиби работало превосходно, но Дженни все равно недоверчиво сжималась, когда слышала это из уст Джису. Она с трудом сглотнула, переводя взгляд на Ким, прося, требуя поддержки и желательно незамедлительной капитуляции. Ей хотелось поскорее убраться из шумного, переполненного людьми вокзала, как можно дальше, в первую очередь, от Дюпон, а уже потом от собственных мыслей, которые круговоротом в голове вызывали на ощупь, неприятную боль. - Как скажите, - ядовито произнесла женщина, стараясь улыбнуться как можно обольстительнее, гнев в перемешку с разочарованием сказались на ее лице неприятными морщинами, но она пыталась держать себя в руках. - тогда я не смею вас отвлекать. - для полноты своего отчаяния ей не хватило только поясного поклона, чтобы гнев взорвался в ней самым унизительным диалогом. Джису непринуждённо кивнула ей в ответ, переводя взгляд на девочку рядом, её улыбка стала намного теплее и мягче. - Теперь мы можем иди? - она заботливо убрала пару выбившийся волос за дженнино ухо и ещё раз улыбнулась непринужденно и, кажется, безмерно счастливо. - я безумно по тебе соскучилась, милая. Дженни была готова ликовать от всей этой ситуации. Мало того, что Джису всё ещё держала её рядом с собой насколько крепко, насколько Дженни могла себе вообразить, так она ещё только что поставила Дюпон на место, безмолвно намекая ей уйти. Дженни была счастлива. Оказаться рядом с Джису спустя так долго времени сказалось на ней улыбкой, которая никак не собиралась сходить с лица, мелкая дрожь по всему телу напоминала о себе время от времени и Дженни глубоко вздыхала, стараясь избавить от наводнения, однако она все ещё не собиралась уходить, когда Джису повернулась в сторону припаркованной возле дороги машины. Её язык отказывался проговаривать слова, но Дженни усердно старалась заставить себя переступить через недопонимания, которые до сих пор строились в ее голове высокими стенами. - Джису, - негромко позвала она, вынуждая женщину повернуться к ней, - есть ещё кое-что.. - Дженни знала, что просьба может прозвучать глупо и по детски, но не собиралась поворачивать назад. В конечном счёте, ей очень хотелось её озвучить.

* * *

– Так значит, Лалиса, верно? – Джису, неловко оборачиваясь с переднего сиденья, протягивает руку и Лиса тушуясь излишней важности скоро её пожимает. – Да, мэм, – отвечает она почти на автомате, после чего звучит добродушный смешок. Знакомство спустя уйму разбирательств с Дюпон кажется Лисе, по меньшей мере, странными. Сидеть в этой машине до сих пор представляется неловким и нежеланным. Она настоятельно убеждает в этом сама себя, испытывая почти жгучую вину за произошедшее. Как показывает практика, Дюпон для разжигания конфликта нужна одна спичка и самая маленькая искра, порой она обходится даже без неё. И от того неудивительно для всех был этот разгоревшийся пожар. Она выглядела строго и почти озлобленно, скоблила на своём змеином что-то насчёт отсутствия порядка, самовольства и неуважения к ней, как, в первую очередь, важному лицу модельной школы. До сих пор не было такого случая, в котором её вынужденно заставляли сдавать позиции, отдавать право своей никому не нужной власти в руки кому-то другому. И потому почти дико выглядели её глаза, когда этим кем-то оказалась Шанель. Должно быть, для всего её существа в том безобидном вопросе звучала какая-то угроза. Должно быть, она показалась ей настолько оскорбительной, что она без лишних приготовлений в очередной раз устроила спектакль. Лиса не знала на это ответ, ровно как и Дженни, которая за весь период отвратительного шоу не промолвила ни слова. Лишь обвинёно смотрела на рассерженную Дюпон и почти насмешливо скучающий вид Джису. Поэтому после представления извинялась всю дорогу до машины. Перед обеими сразу. Однако Лиса, которая в последствии чувствовала себя пристыженной всем этим конфликтом в её честь, ничего так и не ответила. – Должно быть, мэм звучит слишком официально для меня, – Джису снисходительно пожимает плечами, вновь садясь прямо, – поэтому, не учитывая всю прочую мишуру, прошу называть меня просто по имени, договорились? – Лиса на подобное неуверенно кивает. Настолько неуверенно, что Дженни клетками кожи чувствуют эту вибрацию. Она аккуратно сжимает её впившиеся в кожаную обивку сиденья холодные пальцы, и в глаза заглядывает с такой мольбой и заверием, что Лисе, если бы она хотя бы на секунду осмелилась посмотреть, наверняка стало бы тошно. Однако она не смотрит, поэтому спустя пару секунд тишины машина двигается с места, покидая до неприятного скрежета отвратительный вокзал. Сменить обстановку было необходимо, но каждый раз закрывая глаза в полудрёме заходящего солнца, Дженни отчётливо слышала мерное постукивание металлических колёс. Звук остался отголоском в самых дальних уголках сознаниях, перемешиваясь с неучтиво наглыми мыслями. Они не уставали напоминать о себе. Пауза, которую она испытала прежде, теперь хочется перетереть в порошок. Дженни до боли под самыми рёбрами не находит ей ни единой причины, кроме жалкого страха. Откуда взялся он и какое право имел прежде заслонить желание подобно пелене едких переживаний. Дженни усердно старалась вытеснить эти мысли, заменить на что-то более важное, напомнить себе о скором показе, чтобы перестать прослушивать пластинку сожалении в каком-то помутнённом желании сделать себе ещё больнее. Она с особой осторожностью крепче сжимает руку Лисы, наклоняясь чуть ближе, как будто разрешение спрашивает на то, чтобы просто рядом находиться. Но от последующей тишины решений становится неприятно колко, поэтому для следующего приходится невольно переступить через себя. В конце концов, гордость противоречащая любви к этой девушке съедает себя без остатка. Дженни не чувствует к ней сожаления, когда на плечо лисино опускается головой, прижимаясь достаточно близко, чтобы избежать лишней случайности. К себе теснит и лицом утыкается в едва подрагивающее от напряжения плечо. Дженни знает, Лиса до боли под самыми рёбрами заставляет себя оставаться на месте. Обида сама по себе захлёстывает желание сделать что-то трепетное в ответ, и она дрожит от лёгкой перегрузки, вынуждая себя не сжиматься ещё сильнее, когда Дженни едва слышно тянет самое покорное: прости. Лиса в очередной раз крупно вздрагивает, теперь окончательно отворачиваясь к окну. Этот полумрак, сменяемый частыми мерцаниями окон не отвлекает, но она принципиально убеждает в этом себя. Думает, что убеждает, ведь от Дженни в маленьком пространстве заднего сиденья не спрятаться, а она совершенно на зло губами прижатыми к дрожащему плечу чувствует каждый вздох, который Лиса отказывается контролировать из-за навязчивого, внезапно взявшегося спокойствия. Дорога не занимает так много времени, наоборот, что-то в тех мерцающих огнях, проезжающих мимо машин, становится безвременным напоминанием окончания пути. Когда машина с оживлённых улиц съезжает во двор, волнение происходящего больше не беспокоит, поэтому Дженни, в мерном наблюдении немного отстраняется от Лисы. Из света теперь только теплые круги фар, ползущие по ровной кладки дворовой дорожки, однако спустя пару минут гаснут и они. Мужчина за рулём сетует на отсутствие освещения в жилых домах и поддерживая безмолвное согласие Джису принимает деньги. Дженни более не слышит его едва уловимый монолог, он выходит, чтобы достать багаж и Джису, нарушая мирную идиллию сзади, напоминает о необходимости покинуть машину. Дальше это похоже на мыльную картинку подавляющего её забытья. Холодный ветер, предшествуя началу дождя, забирается под самую одежду и Дженни с нетерпением натягивает на плечи ранее снятое пальто. Джису передаёт ей сумку и по дороге к подъезду в очередной раз спрашивает, всё ли нормально. Это неприятным послевкусием возвращает её в Бруклин, в тот самый день, когда подозревая только злой умысел, бежала от неё по аллеи в дождь. В грязной одежде, избитая холодом скитаний по отвратительно безразличному городу. Ей казалось, что хватит одного лишнего шага и её жизнь ненароком разобьётся в самых плохих ожиданиях. Это женщина могла стать погибелью, такой же очевидной как ясный день, потоком затянутый большими тучами. Дженни до сих пор не находит ей оправдания, но прямо сейчас устало улыбается её заботе, ускоряется, равняясь с ними и далее не отстаёт ни на шаг до самой квартиры. Джису не меняет своих предпочтение. Воспоминания о доме давно померкли сомнениями к собственной памяти, однако Дженни так же ясно, как тогда, помнит белый. На его фоне она казалась лишней и даже холодные стены, украшенные большими картинами в тот день стоили дороже её. Всё в том доме стоило больше и только взглядом этим, постоянно вселяющим уверенность, она приобретала цену. Джису никогда не смотрела на неё иначе и Дженни всё больше кажется, что ценность эта, на самом деле, видна только ей.. Они не разбирают сумки. Усталость от долгого дня и безмерного громыхание поезда до сих пор пульсирует под самой корочкой мозга. Дженни с каждой секундой находит своё бодрствование исчерпывающем и только поздний разговор с Джису на кухне за чашкой чая удерживает её в сознании. Они говорили о много и, по правде говоря, совершенно ни о чём. Но эта необходимость, вклинившаяся рубцами на самом сердце, вынуждала её рассказывать. И Дженни говорила: о изнурительных школьных буднях, о нерадивой и абсолютно отвратительной для её Дюпон, о днях разлуки, печали, тоски, о её успехах, желаниях, мечтах, без подробностей о Лисе ради неё самой и о Джису...она отдала всё и хотела знать столько же взамен, поэтому ей рассказали. Рассказ был долгий, но не утомительный, она не заметила, как прошли эти часы, как место рядом с ней опустело и как ещё через некоторое время её саму отправили спать. Наверное, была поздняя ночь. Дождь всё-таки пошёл, ничуть не стесняясь бился об окна, в желании, пожалуй, быть услышанным. Дженни наконец-то чувствовала себя свободно. Теперь не было страшно, как будто тревога вместе с волнующими её переживаниями достигла убеждения не беспокоить. Её ждал огромный показ, неожиданно свалившаяся ответственность, очередной круговорот пугающий событий, которые от чего-то перестали внушать страх. За этой дверью была комната Джису, а рядом с ней на этой удручающе большой кровати уже спала Лиса...и Дженни было спокойно. Спокойной от неожиданных для себя объятий с ней, спокойной от мерного шума за окном и тиканья часов, спокойной даже от собственных мыслей. Она знала, это совсем не конец, но прямо сейчас всё удивительного на него походило, как будто не было ничего более важного в её жизни, как будто она наконец-то была дома...