Находка для шпиона

Таргин возвращался домой. Война закончилась. Шесть долгих лет он провел в бесконечных ожесточенных сражениях и битвах, в окопах и грязи. Ел, что дают, и спал под крики умирающих. И дня не проходило без того, чтобы в него не полетела стрела или острие меча не упиралось в грудь. Не дня без назойливого внимания ганазийцев — противника, что решил напасть на его родину. Но Таргин выжил. Он отважно сражался, точно дикий зверь. Бился, убивал. Не знал ко врагу пощады. И вот наконец… Война закончилась. Таргин возвращался домой. После финального сражения прошло уже два месяца. В тот день случилось невозможное — они победили. Армия лорда Фазеля, где Таргин дослужился до капитана, смогла отбить берег у ганазийцев и заставить их бежать в море, точно трусливых псов, поджавших хвосты. Война закончилась. Но какой ценой? Когда ганазийцы напали, каждый второй мужчина, умевший держать в руках оружие, отправлялся по призыву на фронт. Времена были тяжелыми, и вторжение чужаков никого не оставило равнодушным. В те годы нельзя было даже спокойно зайти в пивнушку. Ведь если заглянуть туда, не повязав на рукав ленту рекрута, люди сразу начинали спрашивать, не трус ли ты. У Таргина, как и у многих, не было выбора: он записался добровольцем в армию Фазеля вместе с тремя своими приятелями. Тогда каждому из них едва ли исполнилось семнадцать лет, и все они сейчас гнили в земле. Ингеля, самого юного из компании, не стало в первые же месяцы войны — его растоптали лошади ганазийцев. Варз продержался почти год и погиб на поле брани от удара топора. Таргин видел, как это случилось: огромный воин в панцирном доспехе раскроил ему череп и оставил лежать в снегу. Удар вышел таким мощным, что голова Варза чуть ли не раскололась на две части, а левый глаз вытек из глазницы и с немым укором взирал на все вокруг. Это зрелище потом еще несколько лет преследовало Таргина в кошмарах. Третий же его товарищ, Гарроу, мучился дольше всех, поймав стрелу в живот во второй год войны. И как бы не трудились над ним военные лекари, Гарроу не справился. Рана загноилась, а внутренности вздулись. Его оставили умирать под Хаддарой — отбитым у ганазийцев городом, и больше Таргин его не видел. С тех пор прошло четыре года, и теперь Таргин возвращался домой. Казалось бы, он должен был ощущать себя героем и торжественно размахивать победоносным знаменем в каждом городе, мимо которого проходил, но несмотря на все усилия и пережитые тяготы, героем он себя не чувствовал. Скорее уж он страшился будущего и своей судьбы. Что ждет его теперь, когда все закончилось? Какую участь уготовила ему матушка судьба? Таргин начал задаваться этими вопросами, преодолевая последнюю сотню миль до своего родного края. До Шимеля, города торговцев, он добирался вместе с боевыми товарищами на повозках, но те ехали на юг, а ему нужно было на восток, так что в Шимеле ему пришлось со всеми распрощаться и дальше отправиться пешком. Видят боги, проведя так много времени на каменных берегах, где желтоватая трава едва достигала его лодыжек, Таргин уже забыл, как выглядят плодородные края — ярко-зеленые луга, которым не было ни конца ни края. Здесь, недалеко от дома, трава разрасталась до немыслимых размеров, а лозы фруктовых деревьев оказались толщиной с его запястье. Поначалу Таргин радовался подобным переменам, но затем начал тревожиться и озираться вокруг. Ведь трава — это прекрасное место для засады. Неприятель мог бы спрятаться в этих полях и заставать врасплох всех, кто идет по дороге. Думая об этом, Таргин прикрыл глаза рукой от жаркого солнца и мысленно порадовался, что армия не дала ганазийцам дойти до здешних мест. Но радость оказалась недолгой. Через три дня пешего пути Таргин начал чувствовать себя истощённым и обессиленным, и вдобавок ко всему с небес зарядил ледяной дождь, за считанные часы превративший дорогу в грязевое месиво. — Проклятье, — рассерженно бурчал он себе под нос, когда его новый сапог увяз в грязи почти по щиколотку. Перед тем, как покинуть Шимель, Таргин специально переоделся, сменив старую подранную униформу, в которой победил, на чистую солдатскую без опознавательных знаков. Ему казалось неправильным снимать капитанскую форму, но, с другой стороны, он не мог позволить себе вернуться домой как грязный оборванец с пятнами от крови на рваном кителе, так что пришлось пойти с собой на компромисс. По крайней мере, о его высоком звании говорил его щит, что Таргин весь путь пронес в руках. Он планировал предстать перед родными, друзьями и знакомыми в своем лучшем виде, как и подобает герою, но долгая дорога и дождь попутали его планы. За время путешествия новый китель испачкался в грязи, а ливень только все усугубил. Не так Таргин представлял себе долгожданное возвращение домой. Темными ночами, под грохот боя, взрывы бочек с порохом и стоны раненых, он засыпал с одной только мыслью о том, как вернется домой. Как все жители родной Гарзы встретят его с почестями на главной городской улице, залитой солнечным светом. Как в толпе ликующих горожан он увидит родителей с блестящими от радости глазами. Как милая Фария, белокурая и пышногрудая, броситься ему на шею и заплачет от счастья на его груди. Таргин твердо решил, что после войны возьмет эту девушку в жены. И он не сомневался, что она его ждет. Фария… Таргин улыбнулся сквозь дождь, уверенной поступью расплескивая вокруг себя лужи. От одного только воспоминания о ней щит в его руках стал чуть легче, как и мешок с вещами за спиной, а дождь начал казаться не таким уж холодным. В Гарзе, как он помнил, было много красивых девушек, но лишь одна Фария крепко засела в его голове. Ей было всего четырнадцать, когда Таргин ушел воевать. Она была юна, мила, и так чиста! Таргин верил, что она обещана ему богами. На протяжении последних лет войны она была для него единственным источником надежды; ниточкой, за которую он держался, чтобы не пасть духом. Фария была его смыслом, его музой. Он сражался с ганазийцами ради нее. Ради нее совершал подвиги и не позволял себе погибнуть. И вот сейчас, отмучившись и отстрадавшись, прорубив себе путь через сотни поверженных врагов, он нес к ее ногам победу. И она должна была ее принять. Фария… Тепло разлилось у Таргина внутри, точно луч солнца коснулся души. Он ускорил шаг. Окрестности вокруг сделались знакомыми, а это значило, что до Гарзы осталось идти часа два или три. Внизу у подножья холма, в окружении влаголюбимых растений, протекала тонкая река, в которой он когда-то плескался, будучи ребенком. — Дом, — шепнул Таргин себе под нос, поправив наплечный мешок. Остаток пути, не взирая на дождь, Таргин согревал себя мыслями о дорогой сердцу подруге, упиваясь фантазией, что, обняв ее, он тотчас забудет все тяготы войны. Что одним своим прикосновением Фария прогонит все его тревоги и печали, все мрачные цвета, и позволит обрести абсолютное счастье, ранее ему недосягаемое. Таргин верил, что прижав ее к груди, ощутив тепло и вдохнув знакомый аромат ее волос, сразу поймет, что все, что он сделал, было не зря. И все ночные кошмары перестанут его мучить. Небо потемнело, когда он взорвался на последний холм и посмотрел вниз, на Гарзу. Таргин был готов ко всему, но то, что он увидел, заставило его застыть в потрясении. С подножья холма на него смотрело… запустение. Тот солнечный город, что он долгое время рисовал в воображении, растворился миражем, и вместо него он увидел унылую и серую Гарзу с обветшалыми домами, покореженными крышами, полуразрушенной часовней храма и пустынными улицами. В сумерках было сложно рассмотреть весь город, но многие сооружения, не сокрытые за пеленой дождя и темноты, выглядели пустыми и разрушенными. — Во имя Трех, — слетело с его губ, — что здесь произошло? Таргин еще долго стоял в сгущающееся ночи, ссутулившись под тяжестью тревог и опасений. Пускай и нехотя, он все-таки принялся искать глазами родительский дом, и не нашел его во мраке. За все то время, пока он торчал на холме, точно мишень для неумелого лучника, в городе не мелькнул ни один огонек. Таргин молча поправил мешок за спиной и с колотящимся сердцем принялся спускаться вниз, к неизвестности. *** Свет в городе все-таки горел, но лишь в некоторых домах и так тускло, что его нельзя было различить, пока не приблизишься к окнам почти вплотную. Никто не встретил Таргина — новоприбывшего героя. Никакой воодушевленной толпы, никаких ликований и праздника, только промокшие грязные улицы, завывающий ветер и хлюпающая под ногами грязь. Таргин даже стражников на входе в город не встретил, и это его порядком напугало. Все вокруг казалось не таким, чужим, не знакомым, но при этом каждый новый шаг походил на прогулку среди воспоминаний. Вот дом Ингеля, где они, еще будучи мальчишками, собирались на крыльце каждое утро. Вот рыночная площадь, ныне пустая, где Таргин незадолго до войны купил Фарии браслет у заезжих торговцев. Вот закоулок, где он впервые ее поцеловал. Вот мастерская, где работал отец Таргина, а вот тут, посреди дороги, он как-то повстречал мать и помог ей донести корзину с фруктами… Все оказалось в этом городе меньше, чем он помнил, как будто город уменьшался и усыхал по мере того, как Таргин рос. Впереди за храмом перед Таргином открылся новый перекресток, совершенно безлюдный, и он снова замер под дождем. Куда идти? Он не знал, сообщил ли кто-то родителям его друзей о смерти сыновей. У него с собой были их рекрутские повязки и вещи, которые он мог бы им передать. Сделать это сейчас, или дождаться утра? Ингель, Варз, Гарроу… Странно было вернуться в Гарзу без них. Таргин тяжело вздохнул, поминая товарищей, и нехотя побрел к родительскому дому, одной рукой придерживая ремень сумки, а второй — победоносный щит, золоченый краской по царапанным краям. «Сначала к родителям, затем к Фарии, — мрачно подумал он, — если они еще все в Гарзе». Ноги сами подвели его к дому, а затем пустили корни в грязь, когда перед Таргином впереди вырос родительский дом, покореженный и по виду заброшенный, с выбитыми стеклами на первом этаже и с ввалившимся куском крыши. Дверь была чуть приоткрыта. Ничего не сказав, Таргин пересилил свой страх и поднялся по крыльцу. Потянул на себя дверь и ее покореженные доски заскрежетали по камню. Внутри — темнота. Он шагнул внутрь. — Мам? — В надежде позвал Таргин. Больше по привычке, старой и забытой, а не от желания услышать что-то в ответ. — Я дома. Дом ответил ему густым, почти гробовым молчанием и завыванием ветра сквозь разбитое окно. Да, это был его дом, без сомнения. Но пропахший затхлостью и плесенью. Пустой. Брошенный. Примерно также ощутил себя Таргин, когда зашел внутрь и закрыл за собой дверь. По первому этажу будто прошелся тайфун. Стулья перевернуты, отцовское кресло сломано, занавески порваны, стол лежит на боку. Буфет разбит, а столовая утварь разбросана по полу. Без сомнения, здесь похозяйничали мародеры. Или кто-то, кто выгнал его родителей из дома. Как давно это случилось? Таргин отставил щит, снял с плеча мешок и принялся изучать то, что осталось от родительского гнезда. К своему облегчению, он не обнаружил в доме следов драки или крови, но при этом начал корить себя за неслыханную глупость. Не такое возвращение он себе представлял. Славное воссоединение с семьей, объятья с Фарией… Такая чушь. После долгих лет войны и жестокости он должен был готовиться к чему-то такому, а не услаждать себя мальчишескими фантазиями, где его все чествовали, хвалили и хлопали по спине. Снаружи послышались шаги, вновь доски заскрежетали по камню. Не успел Таргин дернуться, как на пороге дома появился низкорослый стражник с клинком наготове. Такой же вымокший под дождем, как и возвратившийся блудный сын. — Эй, ты чего тут шаришься?! Помародерствовать решил?! Таргин тупо уставился на стража. Это был чистовыбритый молодой парень с большими светлыми глазами, слишком близко посажанными друг к другу. Его лицо казалось слишком милым, не внушало страха. — Ты кто? — ровным тоном спросил Таргин, осматривая гостя. Сам Таргин после нескольких дней пути едва ли выглядел по парадному, но этот малый в потрепанной солдаткой куртке и ржавом шлеме — позорище какое-то. За такой вид в армии лорда Фазеля мальца бы лишили месячного жалования и высекли остальным в назидание. — Тот же вопрос! — у мальца-стражника затряслись руки. — Погоди… — Таргин прищурился. Неужели это Симмит? Да, скорее всего. Те же глаза, лицо почти как из былых воспоминаний. Мальчишка повзрослел, но в росте так и не прибавил. Когда Таргин уходил на войну, мальцу было около тринадцати лет. Детские пухлые щеки исчезли, на подбородке проступили редкие волоски. Получается, Симмит на войну не пошел, но когда подрос, то подался в стражники к градоначальнику, чтобы защищать город. Похвально. Лучше так, чем толкаться в пивнушке дни и ночи напролет. — Ты… не узнаешь меня? — Нет! — нервно рявкнул Симмит, тряхнув клинком перед собой. Ну, конечно. Как такой малец мог узнать человека, которым стал Таргин? За шесть лет он вырос, возмужал. Он уходил на войну тощим сопляком, а вернулся домой мужчиной. Не желая причинять вреда старому знакомому — Таргин не сомневался, что за считанные секунды выбьет у Симмита оружие и прижмет его к полу — он отступил на несколько шагов назад и краем глаза заметил справа от себя какое-то движение. Треснутое зеркало. Таргин увидел в полутьме свое покореженное отражение. Короткостриженые светлые волосы с бритыми висками, по военной моде, грубая грязная униформа, застегнутая на все пуговицы. Серые усталые глаза и неопрятная щетина, вылезшая на лице после несколько дней пути. Его бы, наверное, даже родная мать не признала, будь она здесь. — А если подумать? Может, узнаешь? Поколебавшись, Симмит обхватил покрепче клинок и сделал шаг вперед. Весьма неуклюже, как заметил Таргин. Парень неправильно переносил вес с ноги на ногу. При желании Таргин мог бы подцепить юнца за сапог и тот бы сам плюхнулся на задницу. — Жил в этом доме один парень, — начал Таргин, демонстративно обведя руками скудное обиталище, — отец его работал плотником, мастерил мебель и прочую утварь, а мать его работала на рынке, продавая домашнюю выпечку. Симмит обескураженно опустил клинок. — Тар? — Да. Парень в страхе округлил глаза, и дождь, будто вторя его ужасу, сильнее забарабанил по крыше. — Но нам сказали, что ты умер. Как Ингель и Варз, как… — Я вернулся, Симмит. — перебил его Таргин, хотя слова юнца резанули его, точно лезвие по брюху. — Я дома. — Тар! — Симмит спрятал клинок в ножны и бездумно кинулся обнимать старого знакомого. Таргину ничего не осталось, кроме как приобнять парня. Тот даже в шлеме едва доставал ему макушкой до плеча. Не думал Тар, что первым, кто встретит его в родных краях, будет надоедливый мальчишка, что все время таскался за ним в детстве. — Симмит, что тут в вас приключилось? — Таргин отстранился от юнца, положил руки на плечи и взглянул в глаза. — Что с Гарзой? Где все? — Так… — улыбка стражника увяла, — ты ничего не знаешь? — Откуда я мог? Я был слишком далеко отсюда. — Ну-у, — Симмит вздохнул. — Сначала почти всех мужчин забрали на войну и на нас начали нападать разбойники. Потом лихорадка пришла косить население. Кто-то умер, кто-то уехал, вот и получилось то, что получилось. Боюсь, что через пару лет от Гарзы совсем ничего не останется. — А что с моими родителями? — долгожданный, терзающий душу вопрос. Таргин ожидал, что юнец сейчас расскажет какую-нибудь историю про разбойников, и что родители просто сменили разрушенный дом на соседний, где его матушка сейчас готовит вечернюю похлебку, грустно глядя в окно. Но вместо слов юнец только печально опустил голову. — Говори же, — внутри у Таргина будто тугой узел завязался. Причем, как в груди, стягивающий нутро, так и на шее, мешая дышать. — Не томи! — Матушку твою уже давно лихорадка забрала, — Симмит сказал это, не поднимая головы, рассеянно шаркнув сапогом по полу. — Мне жаль, Тар. Правда. Густая печаль окутала Таргина, словно облаком тумана. Идя сюда, под гнетом ветра и дождя, он думал, что если он узнает что-то подобное о доле родителей, то несомненно начнет гневаться и злиться, ломать все вокруг себя. Но потрясение подействовало на него иначе — попросту опустошило юного капитана и лишило сил. Он ссутулился под тяжестью правды. — А что же мой отец? Симмит неловко пожал плечами. — Твой отец еще какое-то время жил здесь, ждал тебя и окончания войны, но потом к нам приехал гонец и сказал, что ты и все твои друзья мертвы. И твой отец уехал. — Снова вздох. — Куда — не знаю, Тар. Он ни с кем толком не общался после смерти жены. Кто-то поговаривает, что твой отец открыл новую мастерскую в Шимеле, а кто-то наоборот утверждает, что он отправился на север. У Таргина голова пошла кругом. Он бы присел куда-нибудь, да некуда: стулья перевернуты, кресло сломано, пол — влажный, так что Тар просто отошел от Симмита и припал спиной к стене, чтобы не упасть. Вот, как на самом деле выглядит настоящее возвращение юного героя. Никаких тебе фанфар и слезных встреч, никакого праздника. Только горе и разочарование. Матушка мертва. Отец пропал. Шесть лет — срок долгий, и за него жизнь человека может поменяться неоднократно, если не оборваться вовсе. — А что же Фария? — наконец, спросил Таргин, с большим трудом выдавив из себя имя возлюбленной. Ее имя с жаром обожгло его губы, и страх схватил его за сердце. Вот чудеса! Таргин сражался с ордами ганазийцев, иногда оставался один против пятерых, но даже тогда, когда его жизнь висела на волоске, он не испытывал ужаса, подобному этому, желая услышать правду о подруге. Симмит тряхнул головой. — Вот что, — сказал он, поймав взгляд Таргина на себе. — Пойдем со мной. Ты, наверное, замерз. И сильно голоден. Моя матушка накормит тебя, найдет сухую одежду. Ты выспишься, отдохнешь, а завтра я возьму увольнительную, и мы с тобой прогуляемся по Гарзе. Хорошо? Таргин промолчал, но отвел взгляд. «Он ушел от ответа», — мрачно подумал Тар, но затем все же принял приглашение Симмита и позволил тому отвести себя к себе. В конце концов, не спать же Таргину на руинах былых воспоминаний в обветшалом сыром доме. Нужно было переждать ночь и перевести дух, а там уж, по утру, все хорошенько обдумать на свежую голову. В свое время Таргин навидался полных людей, и они всегда выглядели тучными, тяжелыми и неповоротливыми, с красными от напряжения лицами и с блестящими от пота лбами, но матушка Симмита, Ольми, не входила в их число. Она, несмотря на внушительные объемы, казалась воздушной и легкой, словно ее платье накачали воздухом, а улыбка ее была столь теплой и радушной, что могла растопить лед. Лишь завидев Таргина, она охнула, узнав его, и начала хлопотать над ним, как курица наседка, словно он был ее собственным сыном: нашла сухую одежду, дала полотенце, чтобы он вытерся и умылся, налила горячей похлебки. И пока Тар ел, Ольми не умолкала, с беспечной радостью рассказывая ему о городской жизни и соседях, которых он помнил. Слушая ее, Таргин понял, что невольно улыбается. Вот она — материнская забота, хоть какая-то толика ее проявления. Видят боги, ему это было необходимо. И только здесь, под крышей дома Симмита, в тепле и уюте, он почувствовал, что вернулся домой. Таргин не совсем представлял, как сложится его будущее, но суетливость матушки Ольми подсказывала ему, что он в одно мгновение стал членом ее семьи. И помогут боги любому мужчине или женщине, которые осмелятся стать между Ольми и тем, кого она воспринимает, как одним из «своих». — Тебе бы, Тар, наведаться завтра с утра к начальнику стражи, — продолжала добродушно ворковать Ольми, нарезая овощи к столу. — Я уверена, что у него найдется для тебя работа. Ты ведь много, где был, и что видел, — матушке Симмита хватило ума не расспрашивать Таргина о том, что именно, — и опыта у тебя должно быть предостаточно, чтобы занять какой-нибудь высокий пост. Гарзе нужны люди, нужны знающие воины. Ты здесь без дела не останешься. — Да, конечно. Таргин кивнул и посмотрел на свой щит, поставленный к стене. Золотой по краям и с рисунком дикой рыси с раскрытой пастью — гербом лорда Фазеля. Пускай земли лорда находились далеко от Гарзы, но его герб знали все, и тот мог впечатлить кого угодно. — Я постираю твою форму, — все мурлыкала Ольми. — Она высохнет к утру, и ты сможешь предстать перед важными людьми, как и полагается. Не переживай, милый мой. Ты со мной не пропадешь. — Да… — снова кивнул Тар. — Спасибо вам большое, Ольми. За приют, за еду. За доброту… — Ой, да брось ты! — отмахнулась женщина, не переставая улыбаться. — Отдыхай, набирайся сил. Любой бы сделал для тебя то же, что и я. Ты ведь все-таки герой. Прошел войну, даже до капитана дослужился. Без тебя и других смелых ребят бы мы сейчас все жили под гнетом ганазийцев. Когда на улице полноправно воцарилась ночь, Таргин попросил выпить что-нибудь крепкое, чтобы лучше спалось. Матушка Симмита заботливо налила ему стопку ягодной настойки, но Тар от нее отказался и взял целую бутыль, унеся ее к кровати. Думая про родителей и свою Фарию, о будущем и прошлом, он сделал несколько горьких глотков, обжигающих гортань, и провалился в сон без сновидений.