03

      Чёрный. Он заменил им небо и наполнял собой весь воздух, проникающий в легкие. Он запятнал собой внутренности, сердца, пробрался в самые укромные уголки душ. Лишь он смел красоваться на их бледной, не видящей солнца коже. Чёрный стал неотъемлемой частью их жизни.       Вороны шли по двое. Их подбородки высокомерно задирались при виде раздражающе ярких пятен, заполнивших всё пространство стадиона университета Пальметто. Никому иному как «Лисьей норе» выпала честь принять на себя роль организатора вечера в этом году. И до чего же сильно резали глаза оранжевые следы лисьих лап на площадке, трибунах. Наличие стольких цветов вызывало дискомфорт и оттого лишь сильнее укрепляло их браваду. Отвратительно.       Однотипные вороньи костюмы внесли в этот калейдоскоп частицу уютного мрака. Игроки притягивали к себе взгляды, изредка бросали скучающие улыбки, как намек на их мнение о принимающей команде и организации мероприятия, и расселись за длинный, предназначенный им стол. Он располагался вдоль дальней стены, не совмещенный ни с одной командой, и имел посадочные места лишь с одной стороны. Оттуда воронам открывался вид на все пространство, на мельтешащие повсюду точки, но вместе с тем это стало элегантным способом изолировать их. Слишком тонко, чтобы полные опилок лисьи головы додумались до этого самостоятельно.       И только одна деталь выбивалась из строгого строя, не давая тьме сомкнуться вокруг их стола плотным куполом. Натаниэль Веснински с его чрезмерно яркими волосами, так схожими с отвратительным лисьим цветом. Сложно было бы не счесть его особенным, исходя из действующих для него привилегий. Как бы не каралась индивидуальность, он сумел выторговать её для себя тем, на что был способен. Он умел действовать в зависимости от ситуации: приклонять голову, когда это требуется, и задирать её неимоверно высоко в оставшееся время. Это и сыграло решающую роль в его взаимоотношениях с Рико. Веснински никогда не стремился превзойти Морияму, он тонко сдавал позиции, когда это требовалось, угадывал малейшие желания и не был ущемлен принципами. Если Рико приказывал бить — он бил, если он желал увидеть его характер — он выпускал его наружу из-под десятков замков. Натаниэль не просто стал его правой рукой — он стал продолжением самого Мориямы, пусть на его лице красовалась вовсе не 2.       Но всё это было одной из чётко проработанных масок, которые Веснински мог бы менять как перчатки, будь на то больше возможностей. Стоило дождаться того самого момента, когда ни одна пара глаз не наблюдала за ним, как тяжелые замки, цепи растворялись, выпуская наружу непреклонное, самодовольное нечто, отличное от того, кого воронам приходилось видеть изо дня в день.       Была и ещё одна уступка, противоречащая всем правилам воронов — право заниматься в одиночестве. Выбить у Рико подобную привилегию стоило сил и времени, но в данном случае цель оправдывает средства. Эти тренировки заменяли Натаниэлю сон, который значил для него не больше ржавой монеты, когда стоял рядом с экси. Экси было в его теле, душе, оно было его смыслом жить. И когда не было этого негласного правила «Рико должен быть лучше всех», Веснински переставал быть 3-им, вечно скрытым за спинами Рико и Кевина. Он становился номером 1.       Была у Веснински ещё одна черта — он слишком сильно привязывался к людям, которых без конца вынужден был отталкивать. И с каждым ушедшим Нат терял кусочек себя, кусочек человечности, не позволяющей превратиться в его собственного отца. Это было как сильная наркотическая зависимость: стоит отказаться, и тебя ломает, расщепляет на молекулы, из которых впоследствии придётся заново выстраивать нечто похожее на человека. Когда-нибудь это уничтожит его, даже скорее, чем может показаться. Но разве это имеет значение, когда эйфория захватывает всё тело и разум? Эти люди, подобные наркотику, приходят и уходят, и с каждым разом приходится выбирать что-то более тяжелое, лишь бы заглушить предыдущую боль всё более сильным кайфом.       Его зависимость сидела прямо здесь, в этом убогом, чрезмерно ярком зале, столь тяжелая и в то же время невыносимо притягивающая, какой еще никогда не приходилось испробовать. Столь знакомая и кажущаяся совсем родной, что внутренности скручивало болезненным спазмом от мысли, сколь сложно будет ее оставить. Эндрю Джозеф Миниярд — не заботящийся о собственной жизни псих. Да даже динозавры вернутся раньше, чем этот человек сделает хоть шаг навстречу, чем поступится принципами. И обещаниями. А пообещал он вечно ненавидеть.       Эндрю сидел за столом, расположенным в самом центре зала, совмещенным со сборной Техаса. Все вокруг него оживленно беседовали, а расположившийся рядом Кевин и вовсе улыбался во все зубы искренней улыбкой. Как же раздражает. Но Миниярда не было там, лишь оболочка с откровенно скучающим выражением лица гоняла что-то по тарелке. Пару раз кто-то, кто либо хотел быстрой смерти, либо просто не был осведомлен, пытался его разговорить и тут же одаривался тем взглядом, от которого кровь стыла в жилах. Если бы глазами можно было убивать, Эндрю непременно имел бы на своем счету тысячи трупов.       «Идиот», — промелькнуло в голове Ната, и в следующую секунду его тело обдало волной мурашек. Каждой частичкой кожи он ощутил на себе леденящий душу взгляд Миниярда, его гадкую наркотическую улыбку. Голубые и карие — небо и земля — встретились в этом безмолвном поединке, и Натаниэль невольно сжал руку, оставляя алеющие полумесяцы на собственной ладони.       — Как я вижу, нас приглашают на встречу, Натаниэль. — Рико, сидящий слева, положил ладонь на его плечо. — Невежливо заставлять их ждать.       Морияма коротко кивнул Жану и махнул рукой двоим полузащитникам, расположившимся напротив. Джонсен и Ричер переглянулись между собой и встали, дополняя образовавшийся клин с шествующим впереди Рико. Не без наслаждения Веснински осознавал, что чем ближе они подходили, тем сильнее бледнело раздражающее лицо Дэя и тем сильнее расплывался в безумной улыбке Эндрю Джозеф Миниярд.