Aggressive Fashion 2.0

Кид был уже прилично пьян, но не настолько, чтобы не держаться на ногах, так что он продолжал танцевать. Его танцы стали уже очень далеки от танцев, было похоже, что тело просто покачивается на сильной волне звуков: из стороны в сторону, вперёд, пугающе похоже на то, что его вот-вот вырвет (не редкость в клубах), назад, едва не теряя равновесие. Кид не пел, но тянул какие-то протяжные звуки в такт чужому голосу, и его голова постепенно пустела. Он желал этого, как не желал ни одного из людей, с которыми ему пришлось расстаться. Вечер давно обернулся в ночь, и люди рядом с Кидом перестали коситься на него с опаской, пару раз даже кто-то пытался танцевать с ним, но быстро терял интерес: Кид не отвечал, его просто штормило на танцполе, и ему не нужны были другие люди. Когда у Кида пересохло во рту, а голова почти перестала кружиться, и мысли стали вновь течь в его голове, как ядовитый туман, Кид, запинаясь, добрался до бара. Он упал на стойку локтями, втиснул тело на высокий барный стул и активным жестом подозвал бармена. Тот увидел Кида с другого конца бара и оказался рядом с обычной вежливой улыбкой. — Ещё не достаточно? — уточнил он, и Кид промычал в ответ. — То же? Получив ленивый кивок, бармен скользнул под стойку за свежей бутылкой крепкого алкоголя, потом к автомату со льдом, и поставил новый стакан перед Кидом. — За мой счёт, — с усмешкой сказал он, и Кид поднял стакан в его честь. Он опрокинул алкоголь залпом, и ему потребовалось немного времени, чтобы осознать, что с ним говорили. Кид повернул голову и лениво осмотрел парня рядом: вытянутые конечности, простая спортивная одежда, дорогие наушники, волосы длинные-длинные и собраны в тугую косу. Он смотрел на Кида с вызовом, и в его руке был в точности такой стакан, как был у Кида, с той же жидкостью. — Чего? — бросил Кид и внезапно обнаружил, что его речь сравнительно складная — до этого он мычал не только от нежелания говорить, но и от твёрдой уверенности, что у него скорее всего не выйдет. Парень глотнул виски и повторил: — Ты выглядишь, как дерьмо. Кид прошипел. Он хотел фыркнуть, но вышло только так. Набрав большой глоток воздуха, Кид медленно ответил: — Я выгляжу, как охуенный рождественский подарок. Парень рассмеялся и допил виски, жестом попросил повторить. — Что же ты тогда тут делаешь? Это был резонный вопрос. Место, в котором они сидели, было известно как клуб разбитых сердец; иногда, конечно, случайно попадали люди, охотные до поиска отношений, но в остальном сюда приходили не столько одинокие, сколько недавно одинокие: несчастные, злые, неудовлетворённые, разбитые, как уродливые зеркала. — В чём твоя проблема? — продолжал парень рядом с новым стаканом. — Почему охуенный рождественский подарок никому не нужен? — Ты пиздецки раздражаешь, — честно сказал Кид и лениво разжевал крупный кусочек льда, потом снова окинул парня взглядом. — Что на счёт тебя? — Идеологические несовпадения, — парень пожал плечами, и Кид взял небольшую паузу, чтобы осмыслить. Он бросил такое же короткое и ленивое: — Я банкрот. Парень рассмеялся, но не выглядел враждебно. Он сказал: — Не похоже, что тебя это беспокоит. Очевидно, он говорил о количестве выпивки, и Кида действительно это не трогало. Он мог выпить столько же, даже не выходя из дома. У него была ещё спортивная машина, апартаменты ценой в хорошую торговую фирму, акции чужих компаний… На самом деле, у Кида было достаточно денег, чтобы жить безбедно и не жаловаться, но его фирма прогорела, фирма, доставшаяся от семьи, наконец, прогорела, и только тогда Кид осознал, что это трагедия. Он ненавидел эту фирму так же сильно, как свою семью, но теперь, когда он разрушил её до основания, ему стало почти невыносимо грустно, и он чувствовал себя по-настоящему бедным. Это было не о деньгах. Но другим не нужно было знать таких тонкостей. — Слишком просто, — заметил парень, выводя Кида из угрюмой задумчивости, — расстаться из-за денег… Кид ещё раз окинул парня взглядом, в этот раз внимательнее. Он был такой активный, такой говорливый, Кид соврал бы, если бы сказал, что не заинтересован. Конечно, ему интересен человек, настолько простой, тупой или пробивной, что говорит с Кидом в таком виде и таком состоянии. Парень выглядел по-своему хорошо: на нём была чистая одежда, необычная прическа, его голос не звучал пьяно, а звучал просто задорно. Кид знал, что под маской задора лежит боль, хотя ничто внешне не выдавало парня, Кид просто знал это, потому что он тоже, бывало, так прятал свою. Парень интересовался Кидом, и Кид тоже хотел знать больше. А когда Кид хотел чего-то — он шёл к этому прямо и слепо, без сожалений и сомнений. — Расскажи о себе, — сказал Кид, но парень только усмехнулся. — Ладно, я начну… Пока Кид рассказывал про все свои неудачные попытки отношений, начиная от Трафальгара, который флиртовал и, может, даже имел что-то ввиду, но был слишком безнадёжно привязан к своему опекуну, до Бони, которая была великолепна во всех отношениях, но была слишком похожа на самого Кида, чтобы у них что-то вышло, Кид понял, что вовсе перестал чувствовать алкоголь. Он ощутил резкий прилив раздражения на парня от этого осознания, но после понял, что пустота в голове заполнилась не столько болезненными воспоминаниями, сколько тревожным интересом. Парень был такой подозрительный, что нельзя было остановиться и не попробовать его узнать. Истории текли изо рта Кида, и эмоции не плясали внутри привычным огнём, и не сжигали внутренности, и Киду было, в принципе, легко говорить — впервые за долгое время. Парень в ответ хохотал и добавлял едкие комментарии, но было очевидно, что сам он тоже проникается Кидом — он трогал Кида для пущего эффекта своих слов, и Кид его не останавливал. В какой-то момент жест смазался, растянулся, и чужая ладонь застыла на плече Кида. Кид был полностью уверен в своём решении, когда предлагал: — Поедем к тебе? Он знал, что пожалеет об этом позже, он понимал опрометчивость поступка, и всё было ясно в его голове, как если бы он не пил ни капли. Но парень сказал фразу, которая была Киду близка, и это решило всё в его пользу. Парень сказал: «Знаешь это чувство, когда всё вроде хорошо, но в какой-то момент ты понимаешь, что вы… Как бы это… Не в контакте? Всё хорошо и привычно, но тянет спросить: что ты забыл в моей постели и моей жизни? Вдруг явно ты понимаешь, что не любишь этого человека, и он чужой тебе, хоть раньше и казалось иначе. Ты понимаешь, что притворялся столько времени, сам себя обманывал, и где вообще твоё, где ты сам? Кажется, что ты предал и переделал что-то в себе, неосознанно, потому что этот человек казался таким привлекательным, таким правильным — хотелось быть с ним, чего бы это ни стоило… " Кид знал это чувство. Он вставал перед ним снова и снова, раскаиваясь, опускаясь на колени, прося у себя прощения. Он перестал верить людям из-за этого, он не был уверен, что хочет видеть себя через отражение других людей, Кид жаждал быть принятым в исходной форме, в нём горела необходимость быть собой без украшений. Пьяным, агрессивным, вспыльчивым и идеалистичным, склонным к риску, честным, развязным во всех смыслах. Кид влезал в оковы новых отношений с новыми людьми, потому что казалось, что вот — тут уж точно будет свобода, и Бони, боже, Бони была так близка к идеалу, она почти справилась, но всё же почти… Они поехали к парню, и уже по дороге Кид узнал, что того зовут Апу. «Что за дурацкое имя?» — подумал Кид и не смог найти в чертах лица ничего, отсылающего бы к происхождению парня. Апу оставлял комментарии о своём жилище и едкие комментарии в сторону Кида снова и снова, и Кид перестал слушать, он смотрел только, как двигаются губы и брови, и как меняется лицо, когда парень хочет выделить какую-то деталь в своей речи. В целом Апу не был похож на тех, кто обычно нравился Киду, но прямо сейчас он выглядел привлекательно, со своим этим скверным нравом и глупой уверенностью в себе. Он щёлкнул замком, надавил на ручку и начал говорить ещё какое-то пояснение, когда Кид захлопнул за собой дверь, сделал ленивый оборот замка, бросил на Апу взгляд, говорящий больше, чем Кид мог бы выразить словами. Взгляд «заткнись и используй свой рот затем, за чем мы здесь». Впервые за диалог Апу стушевался, и Кид понимал, почему. Апу сомневался — всё же затея была сомнительная и могла вылиться в неприятности на утро или через неделю. В другое время Кид поддержал бы такую осторожность, дал время и место сомнениям, но сегодня он был нетерпелив, сегодня он пытался заглушить вой своего вновь разбитого сердца, и так он прижал Апу к стене, решая внутренние вопросы того в свою сторону. Апу не понадобилось много внешних сигналов — рука Кида на его бедре, давление в промежности и лицо Кида в пределах досягаемости. Спустя минуту Апу уже запускал свой горячий язык в рот Кида, и Кид сжимал чужие ягодицы. Так просто, как будто они уже занимались этим когда-то: не было никаких сомнений, что и как нужно делать, чтобы получить нужный эффект. Было приятно, но события дальше потекли, как обычно бывает с пьяным сексом: никаких сомнений, никакого стеснения, никакой определённости. Мозг отключается в какой-то момент и просыпается, только когда что-то ощущается особенно хорошо. Минута удовольствия, а потом мозг снова тонет в дымке полусна, беспамятства, чтобы вновь очнуться на минуту через полчаса. Кид помнил немного об Апу, но совсем не раскаиваелся, он знал, что Апу так же отключается. Он знал, потому что, когда в глазах Апу появлялось ясность, это было связано с Кидом, с его укусом или жёстким шлепком по бедру. В этом нет ничего такого, в конце концов, они не знакомы, это не какой-то особенный процесс, им не нужно запомнить это для будущего опыта — просто пьяный секс. Способ выдавить последние эмоции от расставания, получить строгое физическое удовольствие, не подкреплённое влюблённостью, обожанием, нежностью, любыми чувствами. Кид, конечно, не помнил, как и когда всё закончилось: кажется, что в какой-то момент алкоголь, наконец, взял своё и налил тело усталостью, и то, разгорячённое, поддалось, и они с Апу так и заснули в адекватной для секса и неадекватной для всего остального позе, придавливая чужую руку, может, забыв даже вытащить член — произойдёт само позже. На следующий день Кид проснулся со справедливым ощущением отвратительного похмелья. Он проснулся, потому что хотел в туалет, но, как только открыл глаза, понял, что очистить желудок нужно ещё больше, чем освободить мочевой пузырь. Кид встал и пошёл почти на ощупь, он был благодарен, что у Апу в квартире совмещённый санузел, хотя обычно едва ли одобряет такую планировку. После рвоты Кида ещё тошнило, но уже не так сильно. В принципе, кроме гудящей головы, слишком яркого света, скручивающегося от боли живота и почти полного онемения тела Кид чувствовал себя неплохо. Бывало похмелье хуже. Кид не стеснялся с тем, чтобы исследовать чужие шкафчики в ванной — он искал зубную пасту, чтобы не стошнить ещё раз, но тюбика не нашлось, зато полочки были заполнены травами и прозрачными баночками с жидкостями отвратительных цветов, из-под одной из таких Кид достал круглую коробку с зубным порошком. Он уж думал, зубной порошок ушёл в прошлое вместе с бритвами старого образца, но нет — в точности такой, как Кид помнил с детства. Едкий мятный запах ударил Кида в нос, и Кид усмехнулся. Он намочил два пальца и щедро набрал на них порошка, а после растёр по всем своим зубам. Рот наполнился тем же едким запахом, тем же мерзким вкусом, как был у дяди по маминой линии хуй помнит, как его там зовут. Кид сплюнул от души, прополоскал рот трижды и понял, что ничего сейчас не хочет больше, чем кофе. Он совершил даже попытку найти кофемашину или хотя бы турку на чужой кухне, но та была похожа на какой-то хаос, в котором разберётся только здесь живущий, и Кид сдался. Как бы ему ни хотелось, как бы ни было лень, придётся идти до кофейни. Когда Кид вернулся в комнату, Апу вроде как сменил положение, но дышал всё ещё мерно. Кид вытащил свои трусы из-под матраса: чёрт знает, как Кид запомнил, где они, натянул и присел на кровать, чтобы надеть футболку, когда его взгляд остановился на его собственном отражении. Кид сидел и смотрел на самого себя в искажённом изгибе гитары. Он забыл про футболку и кофе, они стали ему не интересны, — Кид изучал гитару. Безупречно отполированная поверхность, жёсткие линии струн, блестящий логотип. — Даже не думай, — донеслось из-за спины, и Кид вдруг понял, что уже протянул руку к манящему инструменту. — Дай хоть подержать в руках, — бросил он назад, — всего минуту. Апу как будто обдумал, а потом хмыкнул: — Сто баксов. Кид цокнул языком и встал. Не без труда он нашёл брюки, потом взялся за поиски бумажника, потом вспомнил, что не брал его в клуб (как умно, спасибо, Кира!), и вытащил телефон. Палец лёг в выемку на задней панели, и Кида поприветствовали строгие чёрные обои — ещё пару дней назад там стояли нежные соски Бони и разбросанные по простыням её прелестные розовые волосы. Снова цокнув, Кид бросил взгляд на Апу: — Номер карты. Апу смешно свёл брови. — Зачем? — Переведу тебе сто баксов. Комнату заполнил хохот, и Кид был уверен, что в жизни не слышал настолько мелодичного голоса. — Позже, — Апу кивнул на гитару, и Кид вернулся на край кровати, отложил мобильный. Инструмент ощущался в руках ещё лучше, чем Кид себе представлял, его гладкая форма, тяжёлый корпус, острые к пальцам струны — всё в гитаре было хорошо. Кид выставил пальцы, провёл по струнам и получил ровно такой мерзкий звук, как ожидал. Он совсем разучился играть… Так Кид подумал, но через минуту тело вспомнило мотив, который отрабатывало так много раз в юности. — Что это? — уточнил Апу. Кид усмехнулся. — Моя песня. Играл немного, пока был мелкий, у меня была своя группа. — Хорошо, что вы больше не играете, — сурово заметил Апу, но Кида это не обидело. — Ой, заткнись, — ответил он и перекинул ремешок от гитары через плечо. Как был, в одном белье, он поднялся на ноги, развернулся к Апу и, не дожидаясь приглашения, стал играть снова. Кид сообразил только секунд через сорок, когда пора было вступать со словами, что его голос с похмелья и без долгих повторений и тренировок, вероятно, не будет так сладок, как в юности, но всё равно запел. Он мало помнил с прошлой ночи, но помнил, что Апу переживал что-то близкое к боли самого Кида, и значит, может, оценит лирику. К концу песни Кид вспомнил, как петь, вспомнил, как эффектно заканчивать проигрыш, вспомнил, как раздражали слепящие лампы на сцене, когда он в последний раз был там. Нет, он не скучал по музыкальной карьере, но прошло уже столько времени — ему приятно было снова чувствовать себя таким образом. По-своему Кид боялся открывать глаза и смотреть на реакцию Апу, слышать его подколы, и это было что-то новое. Кид вернул гитару на место и натянул футболку, затем брюки. — Хорошо, что вы больше не играете, — повторил Апу, раскинувшись на спине, смотря в потолок, а не на Кида. — Мировой славы бы, конечно, не добились, но местячковые группы могли бы обставить, а что делать без свежей крови? Кид усмехнулся. Он не собирался тыкать в Апу тем, что тот, наконец, отвесил какой-то комплимент, нет, Кид принял эту похвалу с благодарностью и снова взял в руки телефон. — Номер карты, — он повторил. — И я пойду за кофе. Или ты можешь мне сварить… Апу бросил на Кида такой взгляд, словно тот сказал самую нелепую и нереалистичную хуйню на свете. Кид не менял лица. — Или ты можешь мне принести, — предложил Апу. — Зачем мне напрягаться для парня, который не может даже сварить мне кофе? — Справедливо. Апу провёл взглядом от одного конца потолка до другого в явной попытке придумать повод, чтобы задержать Кида. Кид тоже думал об этом. Наконец, Апу сказал: — Закажи, раз уж тебе не жалко сто баксов. Кид рассмеялся. — Где ты видел доставку кофе? Моя доставка обойдётся тебе в сто баксов. — Заплачу двадцатку сверху, если принесёшь ещё биг мак и большую картошку. От такого предложения невозможно было отказаться. Кид вернулся с двумя стаканчиками кофе и увесистым крафтовым пакетом, в котором лежала едва не половина меню макдональдса. Апу настоял на том, чтобы разложить это не на кровати, а на столе в кухне, так что они сидели напротив, Кид в одежде, а Апу только в трусах, каждый со своим стаканчиком кофе, хватающие картошку и нагетсы, и едва не дрались за кисло-сладкий соус. Кид даже усмехнулся, это было странно — они словно были знакомы уже тысячу лет, а не впервые говорят на трезвую голову. Кид легко сходился с людьми, но редко у него было ощущение близости, ощущение какой-то родственности. Мысль за мыслью Кид вернулся к Бони и её удивительным розовым волосам, и упругим бёдрам, едва ли прикрытым короткими шортиками. Бони не вызывала ощущения близости, когда они с Кидом встретились впервые, но Кид сразу знал, что они похожи, как сильно они похожи. Кид словно смотрел на свою совершенную женскую версию, и ему не жалко было тратить на Бони все деньги, время, нервы, и иногда даже уступить. Кид любил Бони, и сейчас было ещё не комфортно вспоминать о ней, но, может, однажды случится. Апу вывел Кида из задумчивости, кинув в него картошкой. Кид перевёл скептичный взгляд. — Ты рылся в моих вещах, — сказал Апу важно. Кид усмехнулся. — Искал пасту и турку. Кстати об этом, серьёзно, зубной порошок? Из какого ты столетия? Апу пожал плечами. — Дёшево и экологично. — Не похоже, что ты экономишь, — Кид равнодушно снял картошину с джинсов, окунул в соус и съел. Апу поморщился. — Не твоё дело. Кид пожал плечами. Действительно, его это не касалось, но картинка никак не складывалась. Какие-то атрибуты в квартире Апу так легко накладывались на первое впечатление о нём, а что-то только вызывало вопросы. Например, зубной порошок. Как, зачем и почему у парня, который не пожалел денег на новенькую модель Фендера, подставку к ней, на новенькую сантехнику и приличную кухню, на такой матрас, на кожанку, одиноко висящую в прихожей, оказались зубной порошок и все эти склянки с травами и чёрт знает какими жидкостями? В кухне стояли ещё тарелки и приборы загадочного происхождения, которые выбивались по стилю из большинства — рядов строгих белых тарелок и простых, прочных столовых приборов без изысков. Кид помнил, где и как встретил Апу, так что не задавался вопросами долго: очевидно, вещи остались от того, с кем Апу разошёлся, но это порождало лишь новые вопросы. Хотелось соединить все эти детали и понять, что за человек жил раньше с Апу, какие у них были отношения, почему они разошлись. Киду хотелось знать об Апу больше, чем позволительно, и это вызывало определённую тревогу. Поддавшись порыву, Кид допил кофе, отставил стаканчик и повторил вопрос, который, он уверен, он уже задавал в клубе: — Почему вы расстались? Апу прожевал последний кусок своего бургера и повторил с острой интонацией: — Не твоё дело. Кид цокнул. — Сука. Пьяным ты нравился мне больше. Какие мы скрытные… Пошёл ты! — и Кид отправился в коридор, обуваться. Было, конечно, жалко, но правда — Апу ужасно раздражал. Они не какие-нибудь друзья, чтобы поедать бургеры и ни о чём не трепаться. Когда Кид уже открывал дверь, ощупывая карманы (ничего ли не забыл), Апу бросил с кухни: — Сам пошёл. Это определило всё. Кид закрыл дверь, вернулся на кухню и встал перед Апу с серьёзным видом. — Сто двадцать баксов, — он сказал. Апу рассмеялся. — Выметайся из моей квартиры. Он поднялся на ноги, удалился в комнату и вернулся со свёрнутыми купюрами. Проводил Кида до двери, закрыл дверь, и тогда только Кид развернул деньги. Он надеялся и ожидал увидеть там записку с номером, и она там была. На одной стороне быстрым неровным почерком цифры, на другой — ещё более неровные буквы, которые говорили Киду: «хуёвый из тебя подарок». Когда Кид словил не раздражение, а энтузиазм, когда он понял, что даже не улыбается, а честно скалится, — Кид осознал ужас ситуации. Только вылез из старых отношений — и снова туда же. Он был влюблён. С этим осознанием и неожиданно лёгким телом, неожиданно лёгким духом Кид вернулся домой, в свою скромную-съёмную трёхкомнатную квартирку, где уже ждал Кира. Он сидел в общей кухне, читал какую-то научную работу, делал пометки карандашом, переписывал короткие заметки в ноутбуке. До защиты докторской Кире оставалась всего пара недель, и он, конечно, старался сделать всё возможное, чтобы выступить хорошо и уделать всех, кто мешал ему этого достичь, всех, кто прыскал при знакомстве, если он называл себя специалистом в строгой области прикладной физики, всем, кто пророчил Кире не больше, чем полставки школьного учителя. Кид любил Киру за эту удивительную черту превращать каждый чужой удар в собственную силу, и особенно Кид любил наблюдать, смаковать, как Кира взлетает на гневе и силе чистого противоречия, как на трамплине. Кид и сам был таким, и эта черта объединяла их с Кирой больше, чем все другие. Кира сидел на кухне, весь в работе, не желая замечать ничего вокруг, его чашка была ещё почти полна, но кофе не испускал пар и едва ли был ещё приятным на вкус. Кид прошёл, чтобы клюнуть Киру в макушку, взять себе коробочку с какой-нибудь едой, сготовленной Кирой же, и скрыться в своей мастерской. Вид Киры за работой всегда мотивировал Кида и самого упасть в работу. Однако Кира оторвался от ноутбука, заложил страницу и отложил бумаги в сторону. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Кид уже знал, что ему не сбежать. Он достал коробочку из холодильника и поставил в микроволновку. Тогда Кира проморгался, посмотрел на часы и вздохнул. — Я ничего не успеваю, — он сказал устало. Кид усмехнулся. — Ты всё уже знаешь, зря дёргаешься. Тебе разогреть? — Кира кивнул, затем спросил: — Как у тебя? Кид пожал плечами и сосредоточился на дверце микроволновки. Когда Кира снова заговорил, в его голосе чувствовалась напряжение, и Кид ясно мог представить грубую морщинку меж его бровей. — Есть что-то, что мне стоит знать? Кид снова пожал плечами, порылся в карманах и передал записку вместе с деньгами — как Апу вручил их ему. Кира шуршал какое-то время, а потом усталым, раздражённым голосом уточнил: — Ты считаешь это очаровательным, не так ли? — Ну, в каком-то смысле, — Кид говорил легко и уверенно, как будто вовсе не нервничал. Он поставил еду для Киры в микроволновку и снова уставился в её дверцу. — Будем надеяться, что у тебя хватит денег пережить и этот разрыв, — подытожил Кира, и Кид кивнул. Он не питал иллюзий, ведь он пытался столько раз, но что-то всегда вставало большой, тяжёлой преградой между ним и его отношениями, и людьми, которые нравились Киду. Как будто что-то высшее не хотело, чтобы у Кида вышло с романтической частью жизни, может, это из-за того, как много она дала Киду в других областях: Кид хорош собой, умён и обаятелен, Кид богат с раннего детства, у Кида есть такие друзья, за которых не жалко принять и пулю. Кид знал, что ему нужно, и был в правильном для себя месте. В целом жизнь будто баловала Кида, так что нет ничего удивительного в том, что где-то она поскупилась на удачу и не обласкала Кида своей благосклонностью. Кид принимал это со спокойствием и смирением, и со склонным ему упрямством продолжал цепляться в каждого, кто казался ему для этого подходящим, чтобы попробовать снова и, может, разорвать порочный круг любовных травм. Итак, Кид не ждал, что его отношения потянут долго, но ожидал, что они удивят его новым уровнем близости, ведь каждый человек — чудесная бездна со своими опасностями, своими штормами и тайнами, и своими сокровищами. Кид любил людей, он хотел вцепиться в их суть и попробовать её на вкус, и готов был потерпеть ответный укус, если понадобиться. Он хотел, даже вопреки движениям линий судьбы, пробовать и пытаться, и найти такую себе родственную душу, что тоже не будет бояться быть рядом с ним, что захочет пробовать его на вкус, что сможет перенести вместе шторма, которые уготовит им жизнь. Кид верил или, по крайней мере, хотел верить, что где-то есть человек, который предпочтёт скорее умереть от рук судьбы, чем отказаться от Кида, от их удивительной, болезненной связи. Кид при каждом новом расставании верил, что просто ещё не нашёл своего человека, но где-то он есть, и, чем больше попыток, тем больше шансов, верно? Кто знает, может, это Апу — он точно не выглядел робким… Возвращаться в реальность, сперва окунувшись в глубину мыслей, всегда было немного неприятно, и Кид издал даже раздражённый звук, когда Кира снова его окликнул. — Не цокай, — важно сказал Кира и поднялся, чтобы забрать из микроволновки коробочку со своим ужином. Кид отступил, взял свою коробочку, вилку и отправился в комнату. Мастерить ему уже не хотелось, а хотелось снова утонуть в мыслях, представить себе что-то особенное, что-то волшебное. Киду хотелось поддаться волнам новой, почти бредовой влюблённости и позволить им нести себя точно к рифам, и там разбить себе голову в мелкую щепу, как если бы Кид целиком был кораблём. Лениво пережёвывая ужин, Кид заметил неожиданно, что устал. Это не было физическое ощущение, не было похмелье, следы которого медленно таяли, не была даже тоска от прогоревшей фирмы. Кид чувствовал себя ментально уставшим, вымотанным. Он подумал даже, что в этом и есть секрет привлекательности Апу, вот почему стрелка внутреннего компаса Кида падает в сторону Апу, как будто бы это лучшее направление: Апу полон энергии. У него такая же глупая стойкость, как у Кида, но ещё достаточно сил и внутреннего задора, упрямства, чтобы брать от жизни всё и не стесняться. Апу выглядел человеком, который пьёт все соки жизни и собирается продолжать в том же духе. На волне этих мыслей Кид закончил с ужином, переписал телефон с неряшливой записки и набрал сообщение: «Ты даже не подарок, не тебе оценивать степень моей охуенности или хуевастости». Прежде чем передумать, Кид нажал на кнопку отправления и откинул телефон подальше. Он вернул коробочку на кухню, кинул в посудомойку и снова клюнул Киру, уже вновь занятого своими важными учебными делами, в макушку. Со второй попытки Кид вернулся в мастерскую. Его ждал рабочий проект вот уже две недели, сроки жали неприятно, как слишком узкая резинка на трусах, но Киду всё равно не хотелось им заниматься. Он даже не бросил взгляда на чертёж, а вместо этого достал коробку с остатками, старыми запчастями и всякими деталями, которые не пригодились в завершённых проектах. Это был маленький ящик с сокровищами, и Кид всегда испытывал особую радость, рассматривая его содержимое, придумывая, как может преобразовать эти детали, какую они могут обрести форму под его сильными и талантливыми руками. Так для Бони Кид делал цветы: паял, полировал, дополнял новым покрытием, связывал с какой-нибудь булавкой или шпилькой, или другим аксессуаром для волос. Бони не носила железные цветы часто, но иногда появлялась в этих подарках, и каждый видел аксессуар, который сразу и точно говорил, кто его сделал и почему. Кид гордился своими поделками и, что таить, отдельным его хобби было придумывать новые поделки для новых любовников и возлюбленных. Кид был созидателем, и ему хотелось делиться своими творениями. Идея подарка для Апу родилась сразу, в первые тридцать секунд, но вот придумать макет, собрать конструкцию, оформить так, чтобы она выглядела подобающе дорогому и строгому дому Апу… Кид полагал, Апу внутри такой же строгий, как любой струнный инструмент: всё должно быть в определённой гармонии, иначе не сработает, звук не будет чистым, не будет выходить свободно. Внутри у Апу всё чётко, стройно и совершенно. Киду хотелось услышать музыку, которую Апу издаёт без своих ограничений, шуточек, издёвок и барьеров, но для этого Апу нужно раскрыть. Кид не таил никаких надежд в этом отношении — он знал, что, чтобы инструмент стал играть, нужно прежде научиться с ним обращаться. Так и с Апу — придётся учиться. Через пару часов Кид обнаружил себя посреди мастерской, с пустым ящиком и запчастями, разложенными почти кольцом вокруг самого Кида. Он сидел с паяльником в руках и никак не мог соорудить точно повторяющую фендер из квартиры Апу копию, а Киду очень хотелось. Однако нужно было сделать перерыв, поговорить с Кирой, чтобы и он отдохнул, может, выпить ещё кофе… Кида несколько пугало, как глубоко и быстро он снова нырнул в увлечение, но, с другой стороны, это было так похоже на него, это почти было его определяющей чертой. — Твой проект, — первое, что сказал Кира, когда Кид снова вышел на кухню, — он должен быть закончен к четвергу, ты помнишь? Кид промычал в ответ, доставая турку. — Обещаю, тебя уволят, если не закончишь вовремя. Кид снова промычал, размешивая пару ложек кофе. Подумав, он добавил: — Ну, уволят — найду другую работу, нет ничего невозможного для талантливого и целеустремлённого человека, каким я, слава богу, являюсь. Кира закатил глаза, Кид точно мог это сказать, хотя не видел. На то были основания. На самом деле, Кид уже почти исчерпал свои рабочие возможности в приличных местах: то и дело он устраивался или в институт, или в большую достойную компанию, получал заказы, выполнял заказы, и всё шло хорошо, а потом обязательно появлялась точка перелома, после которой всё катилось в бездну с чудовищной скоростью. Если смотреть достаточно внимательно, то можно было увидеть простую цикличность и проследить связь с отношениями Кида, которые то взлетали, то шли на спад, то вовсе били его сильное сердце. Но разве был виноват Кид в том, что не может наладить свою личную жизнь, в том, что он, такой импульсивный и чувственный, позволял ей влиять на остальную его жизнь? Кто знает… Даже Кира не занимал чёткой позиции по этому вопросу, а, если и можно кому-то доверять в таких вещах, то только Кире. Кира был всегда прав и, по возможности, объективен. Кира так любил Кида, был так лоялен к его недостаткам, и всё же не было человека, который оценивал бы Кида строже. Определённо, если кому и можно было доверять — это Кира, Кира всегда желал развития для Кида, и, правда, тем, что Кид находился в позиции, в которой мог выбрать не заниматься обязательной работой, и ничего с ним не станется, Кид во многом был обязан Кире. Как кофе сварился, Кид разлил его по кружкам, кинул в чашку Киры кусочек лимона и сел за стол напротив. — Так тебя люблю, — сказал Кид мягко, и Кира посмотрел на него строго поверх экрана монитора своего ноутбука. — Ещё бы ты меня не любил, — сказал он тоже строго, но после улыбнулся, и у Кида внутри потеплело. — Ещё бы, — подтвердил он. Благо Кира никуда не девался, Кид не обманывал себя и знал, что Кира — его честная, мощная опора, на которой Кид и выносил все дерьмовые события в жизни. Остов для внутреннего корабля Кида. Когда Кид был помладше, то звал Киру своим братом, но то время прошло. Теперь ему хотелось звать это как-то иначе: Кид сдался относительно своей кровной семьи, и пускай, пускай, как раньше, ничто не связывает Киру с этими людьми. У них с Кидом было что-то своё, что не вписывается в такие маленькие слова вроде братьев. Кофе — всегда достойный перерыв, но Кира, в отличие от Кида, умел вовремя вернуться к работе. Он бросил Киду ленивую улыбку, вдохнул и вернулся к чтению. Кид похлопал Киру по плечу, дошёл до мастерской и за полчаса, не больше, разобрался с проблемой, над которой до того сидел вдвое больше. Идеальная и достоверная копия фендера лежала у Кида в ладони, и на ней, конечно, нельзя было играть, и она не дала бы никакого красивого звука, даже если бы можно было продавить жёсткий металл, и всё же — вот она. Крошечная гитара лежала у Кида в ладони, сделанная его собственными руками из железных остатков. Кид был доволен и решил оставить её в таком виде — без дополнительной подставки, не дополняя её никакими аксессуарами, которые помогли бы ей быть функциональной. Киду казалось, что Апу лучше всего примет её в таком виде. С этой мыслью Кид отправился в свою комнату, упал на мягкий матрас и взял в руки телефон. Помимо двадцати сторонних уведомлений от всевозможных приложений, вечно не читаемого прощального сообщения от Бони, и ещё бог знает, каких картинок и значков в панели уведомлений был ответ от Апу. «Я почти эксперт в подарках, мне лучше знать.» Кид усмехнулся, вспомнил копию фендера, которую только что сделал, и написал то, что доставляло ему всегда особое удовольствие, но редко поддерживалось другими людьми: «Докажи». Слово за слово они поспорили, кто при встрече принесёт лучший подарок, назначили эту самую встречу, выкатили тысячу-другую странных шуток и даже обменялись парочкой мемов. Кид опомнился, когда Кира постучал в дверь. — Знаю, ты занят, но хочу прилечь, ты ещё не ложишься? Кид откинул телефон в сторону, потом откинул уголок одеяла и похлопал рядом с собой. Кира прошёл тяжёлой, усталой походкой и нырнул к стене. Кид обнял его со спины, накинул одеяло и уснул раньше, чем в последние несколько лет. Он чувствовал себя хорошо и спокойно. Каждый раз, когда жизнь вставала на паузу, она брала разгон дальше и закручивала Кида и всех, кто был рядом, в мощный водоворот. Кид представил Апу подарок через пару недель. Апу принял его с ровным лицом, но поставил на полку под стекло, рядом с обложкой виниловой пластинки. Кид знал, что так выглядит признание в этой квартире, и принял это с удовольствием. Сам Апу приготовил проходку на нереально крутой рейв с едким пояснением о том, что только такое мероприятие и подойдёт Киду с его манерой танцевать. Это был отличный подарок, Апу не соврал о том, что он эксперт в подарках, но билет против ручной работы не смог вытянуть первого места, и Кид выиграл их маленький спор. В этот день Апу много спрашивал про работу Кида и звонко хохотал над каждой историей увольнения. Киду это нравилось. Они сидели на кухне Апу, пили виски и ели ленивую пасту. Кид чувствовал себя лёгким, почти счастливым. Он тоже спрашивал Апу про работу и хобби, и много мелких вопросов про музыкальные инструменты, которых у Апу было почти как в музыкальном магазине. Апу работал диджеем и подрабатывал созданием, редактурой, сведением для разных музыкантов, лейблов и даже пары рекламных компаний. «Я не пишу тексты» — Апу бросил это почти вскользь, но интонация выдавала важность. Кид не стал спрашивать о причинах, было очевидно, что Апу не хочет раскрывать эту мысль (как и всё важное о себе). Вместо этого Кид стал рассказывать о своей группе, о своих друзьях, плавно подводя к главному, рискованному вопросу: — Хочешь их увидеть? Апу усмехнулся в ответ честным, открытым жестом. — А они такие же двинутые, как ты? — Конечно, — Кид пообещал. Он мог ручаться за свою банду. Встреча пришлась на сложный день ещё несколько недель спустя. Пришлось выезжать за город, дождаться, пока Зарум закончит свои работы и будет готов принять их в своём доме и по совместительству мастерской. С собой взяли несколько бутылок крепкого спиртного, мяса и дюжину строительных материалов, раз уж едут на машине. Кид был утомлён магазином, так что был не в настроении, держа на коленях тяжёлую коробку гвоздей, клёпок и всякой фигни, которую любил Зарум. Кира за рулём был спокоен и напряжён, Апу развалился на заднем сидении, перекидываясь шуточками с Фредом. Когда они подъехали к дому Зарума, Хит и Вайэ уже были там — байк стоял припаркованным за забором. В доме Зарум сидел за столом с перекинутым через плечо полотенцем, очевидно, только из душа. Хит и Вайэ вертелись у плиты, доставая и раскладывая всё, что им может понадобиться. Через пару минут они уже нанизывали мясо на шампура и кидали друг в друга колкостями. Казалось, они даже не замечали Апу. Он сидел рядом с Зарумом и почти не чувствовал себя неловко — он такой же рослый, но более сохлый в сравнению с Зарумом. Кид стоял в дверях и присвистнул. — Ну, собрались — и хорошо. И вышел из кухонного проёма. Он пошёл в мастерскую Зарума, чтобы осмотреть его рабочие машины да байки, перебрать гайки, ключи и другие железные детальки. В гараже он чувствовал себя хорошо и уверенно. Он даже вздохнул: если бы только он придумал, как поднимать достаточно денег починкой и строением машин, он бы бросил к чертям все эти сложные работы с фирмами, институтами и прочими. Кид искренне считал себя простым парнем, и ничто не мешало ему вздыхать, стоя в одиночку, где только машины могли бы его осуждать, но ради бога, машины никогда не обсуждали его раньше, с чего бы им начинать? Спустя пару минут на улице послышались голоса, и смуглое, улыбчивое лицо Зарума появилось в проёме между гаражной дверью и землёй. — Приём, твой парень начинает нервничать. Кид со смешком закатил глаза. Он в два шага оказался рядом с Зарумом, вылез на улицу и приобнял Зарума за плечи. — Хорошо, что все вы здесь, на случай инфаркта или что там случается, если человек слишком нервничает… — Тебе виднее, — Зарум рассмеялся, его голос был беззлобным, но очевидно, что он говорил о Трафальгаре, медике, который был ещё студентом, когда они с Кидом пытались что-то построить. Не самый травматичный опыт, и всё же Киду не нравилось, когда ему указывали на его неудачи. Он вздохнул и отошёл на пару шагов, чтобы дать Заруму лучший обзор. Потом скорчил лицо. — Я ничего не понял, — сказал Кид честно. — Мой парень говорит теперь на языке музыки, тоже сложно. И усмехнулся. Зарум усмехнулся в ответ. По его лицу словно можно было прочитать: «Как будто бы у тебя были простые хобби…» И на этой лёгкой волне они вернулись к остальным. Апу рассказывал что-то о музыке, Киду потребовалось немного времени, чтобы въехать. Апу говорил о том, как возник жанр джаза и почему он актуален сейчас, как с ним играют мастера своего дела. Фред кивал и хрумкал огурцом. Хит следил за мясом, а Вайэ дымил в сторону, стоя рядом. Кид поднял бутылку со стола, вскрыл её и разлил всем по стаканам. — Ну, — сказал он, — за знакомство! Слово за слово прошли бодрые несколько часов, хмельной Кид посмеивался каждой шутке и то и дело находил свои руки на теле Апу, изображающем невозмутимость, и понял, что пора расходиться. Он встал, шепнул Заруму на ухо о своём решении, и Зарум кивнул с важным видом. — Я приготовил вам кровать на втором этаже, но пожалуйста, не сломай её. Кид захохотал от души, и все глаза устремились на него в этот момент. — Я спать. Не дожидаясь реакции, Кид скрылся в доме и успел даже раздеться, когда Апу появился в дверях. Он выглядел серьёзно, как никогда, такой собранный. Кид почему-то умилялся. — Это нормально — оставить твоих друзей, или нужно вернуться? Кид откинулся на кровати и раскинул руки. — Зависит от того, чего ты хочешь… Он не ожидал какой-то особой реакции, но Апу оказался рядом так быстро… Он был ещё в холодном худи, жёстких джинсах, его колено осело в мягком матрасе, и Кид улыбнулся. Он притянул Апу к себе, и они поцеловались, как могут только люди, которые ждали возможности поцелуя целый вечер. Холодное худи отправилось в полёт в угол комнаты, джинсы отправились следом, Кид с Апу лежали в кровати совершенно голые, когда кто-то с другой стороны закрыл дверь. Кид отметил это с благодарностью, он любил своих друзей всем сердцем: за то, что могли так деликатно вести себя в нужный момент и вмазать ему в другой нужный момент. Тело Апу было манящим, желанным, не смотря на то, сколько раз уже руки и губы Кида скользили по этой коже, тёплым изгибам, упругим мышцам. Кид хотел Апу так сильно, и тем приятнее было видеть, что Апу тоже хочет его, он был также нетерпелив. Теперь, когда алкоголь просто подогревал их и не лишал чувств, не забирал воспоминания о ночи, секс был лучше, дольше и дотошнее. Кид уже хорошо знал, что нравится Апу, а Апу вечно пробовал что-то такое, что раскрывалось Киду иначе: это могло не сработать с другими, но, когда Апу это делал, всё выглядело иначе, более насыщенным. Было что-то особенное в том, как Апу бросал взгляд снизу вверх, как спускался к члену Кида губами, в том, как его руки держали Кида в это время, как отчаянно они держали Кида. Кира иногда спрашивал, как дела с Апу, и ничто никогда не было гладко, просто или понятно, но оно стоило того. Каждый такой раз напоминал, почему и насколько эти отношения стоят того. Скрытный, едкий Апу так отчаянно и честно говорил на языке секса, языке, который Кид знал хорошо, который Кид понимал хорошо. На утро Кид выбрался на кухню, накинув только бельё, и не удивился, застав всех, кроме Зарума, за праздной беседой и игрой в монополию. — Серьёзно, парни, это с самого утра? — У Киры появился конкурент, — поделился Вайэ с усмешкой, и это было иронично, ведь обычно единственным серьёзным конкурентом для Киры всегда был именно Вайэ. — Он не может быть вашим лучшим игроком, — съязвил Апу. Кира проигнорировал его с тяжёлым лицом. Казалось, что продолжительное общение с Апу не добавляло Апу плюсиков симпатии в видении Киры. Кида это смешило. Он достал из холодильника газировку, вытащил кусок вчерашнего мяса из-под тарелки, служащей крышкой, и облокотился о столешницу, чтобы наблюдать. Кира выиграл с не существенным перевесом и с недовольным лицом вышел из-за стола. Он отпил виски прямо из бутылки и важно заметил: — Сегодня я не за рулём. Кид прыснул. Он подошёл к Апу, чтобы похлопать того по плечу, но Апу дёрнулся ещё раньше касания. Он смотрел на Киру недовольно. — Как так? — он говорил, и Кид был вне себя от ситуации. Он залил всю кухню своим смехом и всё же влепил Апу пару мощных похлопываний по спине. — Смирись, Кира безупречен. Тогда Апу посмотрел на Кида из-за плеча, и смех вмиг пропал. Кид видел этот взгляд раньше. Ревность. Злость. Обида. Тысяча сложных эмоций внутри из-за того, что Кид отдаёт Кире приоритет, всегда отдаёт Кире приоритет. — Избавь меня от этого дерьма, — сказал Кид серьёзно, и Апу ещё больше насупился. Он резко встал из-за стола и вышел из кухни, Кид едва сдержался, чтобы не плюнуть в сторону. Он жестом попросил у Киры виски и тоже сделал пару глотков. — Какого хуя, всё шло так хорошо… — Всегда так, — заметил Вайэ. — Ну, да, — бросил Фред. — А мне нравится твой новый парень, хотелось бы как-то без этого… В разочаровании они спаковали вещи и совсем не удивились, когда Апу, холодно попрощавшись, уехал на такси. В следующий раз они встретились дома у Апу, и Апу не был особенно разговорчив. Очевидно, он не собирался обсуждать ситуацию, а собирался обижаться до победного разрыва и делать вид, что всё нормально. Кид ненавидел эту стратегию всем сердцем. Он сидел на кухне Апу, поджидая чайник, пока Апу разбирал что-то в комнате и настраивал инструменты. Когда чайник, наконец, издал истошный вопль, и Кид встал, чтобы его выключить, входная дверь открылась. Это был тихий, но заметный звук. Конечно, Кид не отказал себе в удовольствии подсмотреть, но увидел только силуэт, скользнувший в ванную. Кид тоже прошёл в ванную. Мужчина внутри собирал бутылочки с полки и укладывал в холщовую сумку, похожую просто на мешок с завязками. Дважды их взгляд встретился в отражении. Кид усмехнулся на второй. — Ах, так это твой зубной порошок… Мужчина легко кивнул. — Всё объясняет, — Кид продолжил. — В отличие от Апу ты выглядишь в точности как обладатель зубного порошка. После затянувшейся паузы и тяжёлого взгляда из-за плеча Кид продолжил: — Классные джинсы, кстати. Мужчина нахмурился и, не попросив даже жестом, протиснулся в узкий коридор, а затем и на кухню. Кид, конечно, пошёл следом. Облокотившись о косяк, Кид рассматривал мужчину, не зная стеснения, и периодически кидал замечания, не несущие особой ценности. — … Как вообще у вас что-то получилось, если ты такой неразговорчивый? Неужели Апу разговаривал? Мужчина вновь нахмурился. Он затянул верёвку на своей сумке-мешке и, перед тем, как выйти из кухни, ответил: — Как правило, я говорю только с теми, кто этого стоит. Мужчина успел даже выйти снова в прихожую, когда Кид со смешком заметил: — Чертовски хорошие новости! По обратному взгляду Кид увидел, что его поняли правильно. Одна фраза — и всё же это часть разговора, условно можно считать, что Кид «этого стоит». Кид налил себе чаю и, пока мужчина возился в комнатах, а Апу упорно бренчал на струнных, Кид не мог отделаться от любопытства. Как они вообще сошлись? Наверняка, музыка. У мужчины приятный тембр, может, вокалист. Какой же он странный… В светлых волосах было что-то манящее, цвет колоса, какой-то странный аромат, какой обычно не встретишь в покупных шампунях. Такая свободная рубашка и такие узкие джинсы… Трафальгар носил похожие, когда они ещё пытались быть вместе. Всё это не имело принципиального значения, Кид знал, что интерес кроется в разрушившихся отношениях с Апу, в том факте, что у мужчины до сих пор есть ключи, и том, как он держал себя. Величественно. Когда он снова вышел в прихожую, Кид вышел тоже, чтобы пожать руку и познакомиться. — Кид, — он представился первым. — Работаю инженером в институте и чиню байки. Мужчина сначала окинул Кида пронзительным оценивающим взглядом, в котором не было ни мгновения вежливости, потом закинул сумку за плечо, а затем протянул руку в ответ. — Базиль Хоукинс. Таролог. Кид вскинул брови. Первая реакция была, конечно, изумлением, но позже всё встало на свои места. Склянки, зубной порошок, сумка из натуральной ткани и эта странная рубашка… В целом, не невозможно, может, и не шутка. Мужчина быстро забрал руку и наклонился, чтобы зашнуровать ботинки. Чудовищно пафосные ботинки, Киду такое нравилось. Он смотрел на мужчину с удовольствием и не мог снять улыбку со своего лица. Вокруг Хоукинса была тайна, и чёрт знает, это из-за разрыва с Апу, или просто потому что он такой человек. Кид соврал бы, если бы сказал, что не хочет узнать. Вскоре Апу всё же вышел из своей комнаты и бросил на Хоукинса раздражённый взгляд. — Правда, ты не мог сделать это быстрее? — А как же вежливость? — ответил Хоукинс, и Кид знал, не было причин, почему, он просто чувствовал, что это ирония, хотя голос не выдавал. Апу закатил глаза и протянул руку, ключи опустились в его ладонь, и Апу скрылся на кухне. — Я закрою, — предложил Кид. Апу издал какой-то нечленораздельный звук, а Хоукинс усмехнулся. — У меня так много вопросов… — Кто же тебе ответит… Голос снова не выдал, но было что-то хитрое в глазах, и Кид вскинул подбородок, просто на рефлексе. Он знал, что ему нужно не упасть в грязь лицом. — У тебя есть визитка или? Хоукинс покачал головой, он уже повернулся к двери, взялся за ручку и добавил: — В каком веке ты живёшь, сейчас всё можно найти в интернете… — Понял, — Кид кивнул. Хоукинс вышел, Кид запер дверь и вернулся на кухню, где его ждал остывший чай и Апу в такой степени ярости, в какой Кид никогда не видел его раньше. — Неприятная встреча? — Кид уточнил. Апу откинул кружку точно в кафельную стену, и ручка полетела на пол. Скорее всего, случайно, и Апу не хотел бить посуду, просто не рассчитал — вот настолько он был зол. — Серьёзно, Кид, прямо в моём доме? С моим бывшим? — Что в твоём доме, что с твоим бывшим? Говорить? Ну, так вышло. Кид только делал вид, что не понимал. Конечно, он понимал, но он не имел ввиду ничего дурного, он, правда, просто хотел познакомиться и встретиться на досуге, и обсудить Апу, перемыть ему кости, разгадать загадки, на которые Апу никак не хочет давать ответ из тупой вредности. Как бы это ни выглядело, Кид преследовал очень прозрачные интересы, как всегда последние пару месяцев: узнать Апу лучше, стать к нему ближе. Апу же начал это всё: сначала Кира, теперь вот Хоукинс… Ревность всегда была сложной стороной в отношениях Кида, и, когда она появлялась, Кид весь напрягался, как статуя, и уже мог видеть, как его текущие отношения разбиваются вдребезги. Апу подышал на нервах, налил себе ещё чаю, а потом сказал: — Проваливай. Не хочу тебя видеть. — Чтобы что? — парировал Кид. — Чтобы ты сидел здесь весь вечер и накручивал себя, думая гадости про меня? Про своего бывшего? Никому это не нужно, выдохни и поговори со мной, как нормальный человек, который умеет решать проблемы. Обычно Апу бы разозлился ещё сильнее, он бы мог даже вмазать Киду (Киду нравилась эта черта, вспыльчивость была ему понятна, и Апу всегда готов был принять ответный удар), но теперь он отхлебнул чаю и подал знак Киду присесть. Кид присел. Спустя ещё полминуты Апу вздохнул и посмотрел Киду точно в глаза, он был так серьёзен, что даже суров, и Кид держался изо всех сил, чтобы не реагировать на происходящее, чтобы оставаться максимально нейтральным. Всё это его почему-то смешило: разве не забавно, что Апу здесь самый серьёзный, когда он создал эту проблему?.. Апу сказал медленно и вкрадчиво: — Если ты изменишь мне, я клянусь, Кид, я отрежу твои яйца. — Ничего ты мне не сделаешь, — легко ответил Кид. — Во-первых, потому что тебе сначала придётся побить меня так, чтобы я отрубился, а у тебя ещё ни разу не получилось. Во-вторых, потому что я не собираюсь «изменять» тебе, — Кид даже сделал кавычки в воздухе. — Если только разговор с твоим бывшим ты не считаешь за измену, тогда конечно. Апу хотел что-то ответить, точно хотел, но Кид вздохнул и протянул руки на столе. Ещё не пытаясь взять Апу за руки, но инициируя контакт, показывая готовность к нему. — Послушай, я понимаю, почему тебя штырит, правда. Я не знаю твоего прошлого, и что с этими отношениями, я понимаю, почему я могу не вызывать доверия, но если бы я правда хотел этого парня после того, как впервые его увидел, я бы пошёл за ним. Я честный и прямой человек, и ты знаешь это. Если что-то вдруг случится, я приду к тебе и честно расскажу обо всём, не будет никаких хитроумных схем, сокрытия, обмана. А сейчас я честно говорю тебе, что не собираюсь, ты слышишь меня, я не собираюсь спать с твоим бывшим, целовать его, влюбляться в него, что угодно. Просто поговорить. Апу даже сощурился, но протянул руку, положил на руку Кида, легко сжал пальцы. Кид улыбнулся. Он дождался, пока Апу вернёт взгляд и будет слушать внимательно. — И ещё кое-что. Про Киру. Не дёргайся, слушай меня. У нас с Кирой особые отношения, это не так просто, как романтические связи, не так просто, как семейные или дружеские связи. Кира важен для меня, он первый человек для меня, и так будет всегда. Я обязан ему, он почти что часть меня. Не кривься, я говорю тебе, что Кира — это другое. Правда, что никто не может конкурировать с Кирой в моём сердце, он мне роднее матери, но это другое, не то, что у нас с тобой. Постарайся понять, что наша привязанность не то же самое — и тебя сразу отпустит. Любовь бывает разной, верно? Апу злобно глотнул чая и фыркнул в сторону. — Мне не нужно, чтобы ты объяснял мне такие банальные вещи. — Пока ты ими грузишься, они не банальные, — Кид пожал плечами и сжал чужую руку сильнее. Апу закатил глаза, но выдохнул. Его плечи медленно опустились, плавно расслабились мышцы. Он допил чай и поднялся на ноги, потянув Кида. — Пойдём, покажу тебе кое-что… Кое-что — это целая оркестровая установка, собранная в комнате. — Конечно, звук будет не студийный, не концертный, но… Я давно хотел показать тебе, так что слушай внимательно. Кид присел на приготовленный для него стул, Апу прошёл за установку и на глубоком вдохе начал играть. Волшебные звуки, похожие на какую-то мистическую музыку с другой стороны жизни. Мелодично и немного мрачно, с каким-то сакральным смыслом, который не выходит понять, но выходит почувствовать. Кид не прерывался ни на секунду: он следил за руками Апу, его изящными пальцами, его быстро расширяющимися лёгкими, его губами, иногда извлекающими звук, а иногда отсчитывающими ритм. Всё в Апу было прекрасно, факт, что он никогда не выглядел лучше, чем когда играл. Это была полностью его среда. И сейчас, растворяясь в этих потусторонних, магических звуках, Апу выглядел тоже потусторонне, словно умел колдовать и приманивать взгляд, сосредотачивать внимание одновременно на себе, и на атмосфере, на музыкальных мотивах. Когда Апу закончил, он суетливо выдохнул и бросил на Кида пронзительный взгляд: даже зная, что Кид честный человек, Апу хотел не дать ему никакой возможности соврать. Он спросил: — Что ты думаешь? Кид приподнял брови и развёл руками. — Ты шутишь? Что Я думаю? Это круто! То, как ты сделал это всё, и звуки, что-то совсем не от мира сего, волшебно, изумительно! Апу прыснул. — Как-как? Я не расслышал? Ты никогда таких слов не использовал! — Пользуйся, ты их заслужил. Выдержав паузу, Кид добавил. — Серьёзно, это было нечто. Ты и обычно крутой, но это… Это просто другой уровень. Есть там в музыке какие премии или…? Потому что ты заслужил её. Апу как-то грустно улыбнулся, вышел из-за своей установки и сел на диван, чтобы быть рядом с Кидом. — Мы вместе это придумали, — начал он. — Базиль талантливый музыкант и, ну, необычный человек. Такая грандиозная идея, мы придумали её намерено, правда хотели податься на конкурс и сделать новую запись для его альбома… Он не слышал, что получилось. Ты — да. Кид знал, как много это значит. Он ценил это по достоинству. Он встал, специально чтобы обнять Апу. Он сказал сверху: — Я знаю, как это важно. Спасибо, что показал мне. Ты заслужил каждую ноту и каждый звук: даже если вы вместе это придумали, теперь это твоё. Лица Апу не было видно, оно спряталось в тонкой футболке Кида, в его животе. Руки Апу блуждали по бёдрам Кида, не сексуально, а просто их некуда было больше деть. Плечи Апу чуть подрагивали, послышался всхлип, Кид почувствовал горячее на футболке. Не нужно было быть гением, чтобы понять, почему Апу обычно не делится фактами о себе: они проходят через самую его суть и причиняют ему боль. Кид не собирался акцентировать внимание на этом, Кид не собирался просить больше. Он гладил Апу волосам и в какой-то момент просто сказал: — Я люблю тебя. Апу кивнул в футболку, и для Кида это было достаточным. Посреди комнаты Апу, его грандиозной музыкальной установки, с рыдающим Апу в его объятиях: да, кивок — это достаточно. Кид чувствовал то, что сказал. Ему казалось даже смешным, что Апу сомневался в его чувствах и его верности. Всё было так чисто и так сильно… День за днём Апу снова не был откровенен. После встречи с Хоукинсом в квартире самого Апу он стал ещё более задиристым и словесно пинал Кида при любой возможности. С другой стороны, секс был ещё более чувственным, и после Апу позволял себе слабость, нежность, честность. Он ложился на грудь Кида или в сгиб его руки, мог оставить мягкий поцелуй, мог пожелать спокойной ночи на пороге утра. Стоило просто принять, что у Апу свой, сложный язык признания, и большую часть времени для Кида это не было проблемой. Это Кира закатывал глаза и задавал уточняющие вопросы о том, как гордость Кида не задета таким отношением, а Киду было нормально. Даже если в этом было мало смысла, в этом было много чувств, и Кид ценил эту часть. Он усмехался в ответ и говорил, что Апу просто сложненький, всё в порядке. Может, Кира так много хмурился, потому что знал, что это только отчасти правда. Иногда, конечно, всё было не в порядке. Апу не умел извиняться, вообще. Он закидывал подбородок повыше и делал высокомерное лицо. Его плечи агрессивно расправлялись, и, если он не успевал остановиться и всё же начинал говорить, то портил и без того плохую ситуацию, делая её критической. Кид не уставал задаваться вопросом, стало ли это причиной разрыва с Хоукинсом, его внезапно задетой гордости, или это — следствие близости с Хоукинсом, высокомерие и насмешки которого были менее очевидны, но куда как более болезненны, чем у Апу. Кид, конечно, не поднимал эту тему с Апу, ему не стоило знать, но он виделся с Хоукинсом пару раз в странных кофейнях и, избегая местных напитков, перетирал подробности их с Апу отношений. Хоукинс периодически спрашивал, как у самого Кида с Апу, и Кид с честным и уверенным лицом врал: «Отлично!» Он знал, что это плохой знак, у него было достаточно отношений, чтобы понимать, что ложь ответом на такие вопросы — это начало конца, но отказывался от этой мысли. Всё же Апу он не врал, он правда чувствовал, что любит его. Как раньше любил Бони. Как ещё до неё любил других своих партнёров. А если это была любовь, а не только секс и увлечение, то хотелось сохранить связь, пусть даже хрупкую. Как-то Кид получил приглашение по почте. Это было так странно, Кид вообще не понял. Приглашение на какой-то симфонический концерт, по почте. Если бы Кид не нашёл имя Хоукинса где-то в ряду других имён исполнителей, то вообще выбросил бы билет, как дешёвую рекламную брошюру. Но имя Хоукинса было на приглашении, так что в нужный день Кид пришёл в пышное здание театра в своём единственном строгом пиджаке поверх футболки. Он не был большим поклонником классической музыки, только если его увлечения играли ему. Или вот если Хоукинс позвал его на концерт. Хоукинс играл на контрабасе, и Кид не имел ни малейшего представления, хорошо ли это, но Хоукинс производил впечатление. Его пальцы казались в два раза длиннее, скользя по струнам. Его волосы были собраны в низкий хвост, на нём был тоже строгий пиджак и почти вызывающая рубашка с бантом под высоким воротом. Изысканно. Хоукинс с лёгкостью вписывался в обстановку и выглядел, как представитель высшего общества. Он был красив и хорош собой, и выглядел органично за контрабасом, и извлекал из него чудесные музыки. После концерта Кид забежал в буфет за дорогим и дерьмовым кофе, выпил его в два глотка и вышел из здания, обошёл его, закурил и отправил Хоукинсу фотографию. Он стоял у заднего входа и успел даже докурить к тому моменту, как Хоукинс выбрался через дверь заднего входа в своём длинном дорогом на вид пальто и таким же дорогим на вид шарфом сверху. Он выглядел недовольным, впрочем, это не было нетривиальным. — Что скажешь? — он спросил сразу, и Кид пожал плечами, улыбнулся. — Наверное, это было хорошо? У меня нет образования, я не разбираюсь. Хоукинс хмыкнул. Кид добавил: — Ты был хорош. Выглядел хорошо, звучал хорошо. — Может, однажды позову тебя на концерт своей группы… Хоукинс звучал задумчиво и уже двигался в сторону моста. Кид поравнялся. — Апу бы такое понравилось, — он сказал. — Безусловно, — Хоукинс кивнул. Кид не стал уточнять, зачем Хоукинс позвал его, и почему они с Апу не могут наладить связь снова. Очевидно, им было, что обсудить. Оба они были такие утончённые интеллектуалы, крутые музыканты, сложные ребята. Им точно было интересно вместе, Кид готов был ставить деньги на это. Наконец, он спросил то, что давно не давало ему покоя: — Почему вы расстались на самом деле? Хоукинс даже не посмотрел в его сторону. Он ступил на мост и выглядел впервые расстроенным. Он остановился в середине, облокотился о перила и посмотрел в воду так, словно хочет прыгнуть. Кид стоял рядом и готов был схватить его руку, ногу или подол пальто в крайнем случае. Сам Кид не видел ничего интересного в глубоком чёрном цвете реки с отражёнными на волнах огоньками. — Я поехал в экспедицию. И Апу не смог вынести, что я ему не принадлежу. Не то, чтобы я его не понимал. Мы одинаковые в этой части. Мне тоже было сложно быть не на первом месте в его жизни. Музыка и самолюбие всегда были выше, и то же работало для меня. Думаю, мы просто слишком похожи… Кид тоже облокотился о перила. Для него это просто не имело смысла. Он представил даже, что у Киры, его самого близкого человека, вдруг появляется любовь, которой он отдаёт самого себя, он представляет, как Кира счастлив в этом, и представляет, как с лёгкостью прощает Киру, отпускает его в его свободную жизнь, пока ему не понадобится снова быть в близком контакте с Кидом. Эта мысль уже имела смысл. Возможно, они не сходились, когда им было нужно быть в контакте с другим. Апу хочет контакта, но Хоукинс увлечён своей эзотерикой. Хоукинсу нужен контакт, но Апу не может прерваться от того, чтобы создать новую мелодию… Наверное, если это повторялось слишком много раз, то стало удручать. Это могло даже дать то ощущение бессмысленности отношений. «К чему это всё, если мы не можем договориться? Зачем это всё, если я тебе не важен?» — такие мысли. И действительно, имеют ли отношения смысл, если они никогда не встают выше других потребностей и увлечений? — Ты выглядишь совсем иначе, — сказал Хоукинс, вытаскивая Кида из задумчивости. Кид усмехнулся, это был почти нервный жест. — Я просто придурок, — он ответил честно. — Я столько раз расставался с людьми, что не могу притворяться, что дело не во мне. Точно во мне. Странно, что никто не может выносить меня долго. Кроме Киры. Но может, так надо. Может, я просто такой человек, для которого не предусмотрено долгих отношений. Карма и всё такое. Хоукинс закатил глаза. — Зачем ты говоришь о том, чего не понимаешь… Потом он внезапно взял Кида за руку, повернул вверх ладонью, смотрел на неё добрую минуту, потом в лицо Кида, точно в его глаза, и Кид вдруг ощутил застенчивость, что обычно ему не свойственна. — Нет никаких природных препятствий для твоих долгих отношений. Это затруднительно с твоими исходными данными, но не невозможно. — Ты понял это по моей руке? — Кид уточнил. — Я сделал пару раскладов за время нашего знакомства… Хоукинс ответил уклончиво, и это было странно. Кид даже посмеялся себе самому, но спрашивать не стал. Он легко толкнул Хоукинса в бок, и они двинулись дальше, на другой край моста. Остаток дороги они говорили о музыке и карьере, и тонких материях, которые помогали в творчестве, о работе Кида и его хобби — создании фигурок из металла. Хоукинс говорил так, словно его очаровала эта идея, он был первым, кто попросил: — Сделаешь мне что-нибудь? По каким-то неясным причинам Кид снова почувствовал смущение, это было странно. Он кивнул с глупой улыбкой и списал всё на то, что кто-то так открыто проявил энтузиазм к его хобби, но знал, что это ложь себе. Хоукинс улыбнулся в ответ и, махнув на прощание, вошёл в свой подъезд, а там и домой. Кид остался на улице, забрался на детские качели и сидел там, покачиваясь, ещё час с четвертью. Он чувствовал себя странно, в нём было столько эмоций и ни одной чёткой мысли. В конце концов, он позвонил Апу. Тот настраивал гитару и по просьбе Кида рассказывал всякие мелочи про свой день. В конце он добавил: «Забегай». И Кид признался: «Ходил сегодня на симфонический концерт». После двадцатисекундной паузы Апу бросил трубку, и Кид прикинул, что не хочет тратить вечер на разборки. Просто не хочет. Он почувствовал себя и без того уставшим. Но домой пошёл пешком. Казалось, что нужно проветриться и упорядочить мысли (у него не вышло). Ещё через неделю Кид приехал в гости к Апу, и Апу не выглядел так, словно рад его видеть. Он выглядел так, словно ничего в его настроении и интенциях не поменялось с момента их последнего разговора. Киду не нужно было никаких объяснений, но хотелось… чтобы Апу успокоился. Он не был уверен, стоило ли что-то объяснять и рассказывать, и как себя вести. Апу варил кофе с недовольным лицом и напряжённой позой. В конце концов Кид сказал: — Что за херня, Кид?! Апу обернулся с вопросом на злом лице. Кид пояснил: — Я думал, ты начнёшь с чего-то такого. Апу фыркнул и вздохнул тяжело-тяжело. — Я не хочу вести себя, как придурок. — Неизбежно, — успокоил Кид, но не заслужил даже рассерженного взгляда. — Хочешь это обсудить? — Нет. — Ладно. Ещё пара минут, чашка кофе оказалась на столе, Апу недовольно хрустел крекерами. — На самом деле, это всё заставило меня задуматься, как мы далеко. Я имею ввиду, я ничего не понимаю в этой сложной музыке, наверняка, вам было интересно друг с другом. Мне бы хотелось тоже дать тебе что-то, ну, ценное в такой важной для тебя области. Апу тяжело сглотнул. Он уточнил с непонятной эмоцией: — Ты это серьёзно? Ты слушал меня, когда я доделал этот сложный проект. Нормально относишься к миллиарду инструментов, не возмущаешься, что я трачу столько времени на музыку. Ты делаешь достаточно. Кид пожал плечами. Он не чувствовал напускной неловкости, он действительно не был уверен, достаточно ли он хорош для крутых музыкантов. Ведь сам он не был крутым музыкантом, он был крутым человеком, крутым механиком и инженером, крутым другом. Но всё это не давало ему понимания, безупречно ли Хоукинс играет на контрабасе или делает ошибки. Не то чтобы Кид стремился развиваться в этой области, но он хотел быть честным в том, что говорит Апу, так трепетно относящемуся к музыке. — Пойдём, — сказал Апу, дёрнул Кида за руку и привёл в спальню. Там фигурка гитары, которую Кид подарил в самом начале их отношений, вылезла из-под стекла и стояла теперь рядом с будильником. Кид улыбнулся. — Скучаешь по мне? — он уточнил, и Апу с сопротивлением кивнул. — Я не хочу всё похерить. Пока лучшее, что я могу, — это не говорить, когда знаю, что скажу херню, но это лучшее. Я не могу просто… — Всё хорошо, — Кид заверил. Апу цокнул. — Ты думаешь, я идиот? Думаешь, я не знаю собственных недостатков? Я похерил достаточно связей, чтобы знать. Лицо Апу снова было злое, в нём было столько раздражения и недовольства, Кид испытывал только умиление. Он сжал руку Апу, чтобы звучать убедительнее: — У меня тоже много хуйни. Я говорю, что мне хорошо с тобой. Мне норм с тем, что ты не совершенство, логично? Ты стараешься и становишься лучше, и это круто, что я могу быть этому свидетелем. Лучше, чем прийти на готовое. — После паузы Кид добавил. — Я не шутки шучу, я сказал, что люблю тебя. Я имею это ввиду. Апу ещё раз цокнул, но это чтобы скрыть улыбку. Он заключил Кида в объятье, и Кид почувствовал себя хорошо, почти как в объятиях Вайэ, его огромного друга. Это ощущалось надёжным и правильным, и Кид позволил себе расслабиться в чужих руках, ему было так приятно, когда он мог расслабиться в чужих руках, это случалось не часто и, как правило, с Кирой. Под влиянием момента Кид засмеялся и перевёл тему, просто чтобы им обоим было комфортнее. — Меня чуть не уволили на днях, но пока нет. Не понимаю. Наверное, ребята ценят меня высоко, я просрал все сроки. Придётся допилить этот проект, раз уж… Ну, знаешь. — Работай, — Апу кивнул. Они постояли ещё немного, а потом легли на кровать, как были, в одежде. Лежали в обнимку, смотрели в потолок, водили пальцами по чужому телу и наслаждались моментом. Всё было так хорошо, один из тех моментов, которые, безусловно, стоили того, чтобы их отношения существовали. Которые стоили каждого грубого слова, которое они отправляли друг в друга. Всё было хорошо. Звонок в дверь раздался неожиданно. Апу вздохнул, лениво поднялся и поплёлся в коридор. Кид решительно остался лежать на кровати. Но Апу не возвращался, и через пару минут Кид тоже поднялся, чтобы посмотреть. В коридоре за широкой спиной Апу стоял Хоукинс в своём светлом пальто. Волосы рассыпались на плечи, но сливались по цвету с тканью, еле различишь. Он перевёл взгляд на Кида, кивнул и продолжил говорить. Апу издал раздражённый звук, Кид подошёл к нему со спины и обнял. Было непривычно выглядывать из-за чужого плеча, но занятно. Хоукинс снова бросил взгляд на Кида и сделал паузу. — Я вас прервал, — сказал он утвердительно. — Прошу прощения. Кид улыбнулся в ответ, а Апу только больше насупился. — Ты пришёл мириться? — Кид уточнил, и Хоукинс в ответ едва удержал усмешку, это было прозрачно, это было понятно. Кид тоже усмехнулся. Он вдруг понял, что Апу держит Хоукинса в дверях последние несколько минут — какая удивительная наглость, как нетипично для Хоукинса, стерпеть подобное отношение. Он точно говорил про важное. Тогда Кид понял. — Тот проект — он сказал, и оба, Хоукинс и Апу, посмотрели на него вопросительно. — Тот проект, что Апу играл мне, который вы придумали вместе. Хоукинс кивнул. Апу нахмурился. Кид тоже нахмурился. — Ну, нет, — сказал он важно. — Ты не можешь прийти, чтобы забрать его. Это просто не честно. Хоукинсу было, что возразить, но Апу мотнул головой первый. Кид уточнил: — Тут другое? Новый проект? — Хоукинс сдержанно кивнул. — Ого! Ну, классно. Хотите обсудить это наедине? — Нет, — процедил Апу сквозь зубы. — Позже на нейтральной территории? — попробовал Кид ещё раз. — Нет, — так же процедил Хоукинс. Что-то становилось понятным. Как всё это было необычно, почти даже странно. Смешно было видеть таких напряжённых собственным упрямством людей. Кид хотел разрядить обстановку, но хотел и посмотреть, куда всё это приведёт. — Ну, я думаю, вы оба крутые, и у вас получилась бы крутая музыка. И может, вы закончили бы свои пиздострадания. — В ответ на злые взгляды Кид улыбнулся. Он бы и развёл руками, но обнимал Апу и не собирался прекращать. — Я не имею ввиду плохого, я только говорю, что вам ещё хреново. Вам обоим. Разве не здорово было бы сделать что-то терапевтичное и отпустить эту боль? Стать друзьями? — Что-то я не помню, чтобы ты дружил со своими бывшими, — сказал Апу с прищуренными глазами. Кид удивился — Да? Я не говорил? С Трафальгаром мы друзья, недавно списались с Бонни, ей ещё плохо, но в целом она умничка, и я лучше буду ей другом, чем совсем потеряю. В своё время я пытался даже мутить с Хитом, а теперь посмотри на них с Вайэ! Апу поднял брови, его лицо почти искривилось. Потом он вскинул руками. — Что с тобой не так? Как у тебя, блин, это получается? — Секс — это просто бонус, — улыбнулся Кид. — Меня интересует личность и контакт. Кид поймал на себе странный взгляд от Хоукинса, Апу ещё был в каком-то эмоциональном раздрае. Хоукинс склонил голову в знак прощания и развернулся к двери. — Ну, нет! — сказал Апу. — Ты уже пришёл и всё испортил, давай поговорим. — Кухня? — Кид предложил. — Кухня, — подтвердил Апу, выбрался из объятий и, чуть не пыхтя, отправился на кухню. Кид улыбнулся ему вслед. Он похлопал Хоукинса по плечу и словил жестокий взгляд через плечо. Раньше на Хоукинсе не было такого лица, почти что тихая ярость, что-то такое яркое и мощное. Кид был заворожён. Он убрал руку на инстинкте и теперь смотрел, что будет. Хоукинс снял пальто в одно движение и кинул его Киду на руки, словно Кид — просто прислуга в этом доме. Кид с той же лёгкостью перебросил пальто вниз прихожей, где стояла коробка с пакетами, средства для ухода за обувью и всякая мелочь, которую Апу никак не разберёт. Разговор на кухне был напряжённый, и в какой-то момент Кид глупо посмеялся, потому что натурально увидел, как выглядел, наверное, раньше их секс. Просто напряжения становилось слишком много, и нужно было сливать энергию. Хоукинс мог бы вставить что-то про энергетические потоки, но он не знал ход мысли Кида (это было к лучшему: и он, и Апу выглядели просто на грани, словно одного неверного слова хватит для начала драки). Кид не хотел драться с Хоукинсом. Казалось, что Хоукинс несколько сложнее Апу и самого Кида, и не влезает в мордобой ради удовольствия, он будет драться на смерть, он будет драться жестоко. — Вы уверены, что не хотите обсудить это в другой раз? — уточнил Кид. Оба вздохнули. Хоукинс сказал: — Это ничего не поменяет. Все наши беседы выглядят так. — Не все, — добавил Апу, и в его голосе слышалась обида, слышалась боль. Слышалась ценность — для Апу беседы другого тона стоили отношений с Хоукинсом, по этим беседам он и скучает, воспоминания об этих беседах мешают затянуться ранам в его сердце. Повисла пауза. Хоукинс добавил более спокойным голосом: — Большая часть наших бесед выглядит так. Время и место ничего не поменяют. Кид пожал плечами. Чужие драки и споры его не увлекали. Телефон завибрировал в его кармане, и Кид использовал это предлогом, чтобы отойти. Звонили по работе, Кид честно обещал доделать до конца недели, всё-всё, даже заполнить документы (Кира поможет). Он добавил даже: «Спасибо, что верите в меня. Я не подведу». И намерен был не подвести. Когда он вернулся в кухню, сам воздух стал тяжелее. И Хоукинс, и Апу выглядели такими напряжёнными и болезненно не на своём месте, что Кид хотел даже притвориться, что у него ещё один звонок. Они даже не могли перевести взгляд на Кида, просто смотрели друг другу в лицо, и, неожиданно, Кид понял направление их мысли. Это не было легко, но у Кида был похожий опыт. Они вдруг оказались посреди контакта, который был безжалостно разорван раньше, но до сих пор представляет ценность, и их тянет назад, к прошлой связи, сила привычки ведёт по странному пути повторённых действий. Может, поцелуй, может, секс, может, что-то похожее на то, что прервал Хоукинс своим приходом — просто лежать на кровати, быть рядом. — Там много свободных комнат, — сказал Кид легко и заслужил, конечно, два острых взгляда. Злой и разочарованный. Киду было всё равно. Он знал, что проницательность — его сильная сторона, он знал, что не ошибается в таких вопросах. Конечно, он не мог залезть в чужую голову, но у этих двоих всё было очевидно. Они были полны возмущением, они почти оскорбились. — Рычите сколько угодно, я знаю, о чём вы здесь. — Впервые я чувствую, что хочу уничтожить тебя, — Хоукинс отчеканил это страстно, и Кид даже смутился. Апу хлопнул по столу. — Нет! Что ты вообще себе позволяешь? Проваливай из моего дома! — Жаль, — сказал Хоукинс в ответ и направился в коридор, едва не задев Кида плечом. Он схватил своё пальто так легко, словно плыл по воздуху, и в два шага и пять звуков удалился из квартиры. Кид похлопал глазами и посмотрел на Апу с удивлением. Всё лицо Апу было красным, Кид впервые видел его таким. Больше, чем смущение, больше, чем злость, больше, чем любая эмоция, которая когда-либо была на лице Апу (при Киде). Кид приблизился к Апу и обнял его, как всегда делал, когда не был уверен, как реагировать. Апу обнял его в ответ. Он прятал лицо, как всегда делал, когда не был уверен, как реагировать. Всё ещё было в порядке. — Не хочу делить тебя, — сказал Апу, и Кид хмыкнул. — Ты не понимаешь, — добавил Апу и сделал паузу. — Он предлагал нам секс. Сначала Кид удивился, потом развеселился, а потом снова почувствовал это смущение, неловкость, как в вечер с качелями, после концерта. Было странно и почти стыдно соединять все ниточки. Впрочем, он находился посреди ситуации, в которой его чувства выглядели скорее уместными, чем нет. Кид пожал плечами. — Если тебе это не нравится, то это херовое предложение. Апу вскинул на него лицо, никак не изменившее цвета, и злость будто стала перевешивать неловкость. — То есть это единственное, что тебя смущает? Кид вздохнул, в этом звуке слышалась усталость, и Апу, неожиданно, отступил. Он уткнулся снова Киду в живот и замолчал. Кид знал, что это значит, Кид помнил, что Апу говорил ему: максимум — не сказать хуйню. В Киде была нежность от этого знания, он гладил Апу по волосам и ждал, когда его эмоции поутихнут. Чтобы потом вернуться в комнату, на кровать, скинув всю одежду ещё на входе, у двери. И снять, наконец, напряжение. Хоукинс словно пропал на несколько недель: он не писал, не ответил на короткий проверочный звонок, не появлялся даже в кофейне, в которой его, бывало, можно было встретить из-за сложных напитков со специями. Кид немного волновался, но не мог это обсуждать. Друзья не особо жаловали Хоукинса, ведь они ещё даже не виделись, Апу был просто неподходящим лицом, чтобы обсуждать. Он снова был более острым на язык, и Кид уже знал, что за этим ничего не стоит, кроме того, что Апу чувствует себя уязвимым. Кид прощал Апу колкости легко и иногда отвечал на них нежностью, и этого Апу не мог вынести. Он либо сбегал, либо целовал Кида со всей силы, и, где бы они ни находились, они занимались очень_жарким_сексом. В целом, всё шло неплохо, и даже Кира стал меньше беспокоиться по поводу этих сложных отношений, того, как Кид чувствует себя в них, того, что он снова грозится проиграть с ними. Может, он просто видел Кида достаточно счастливым, чтобы не вмешиваться — так уже бывало раньше. Кид честно закончил свою работу и взялся даже за следующий проект, за неделю выполнив месячный план. Следующую неделю Кид провёл, отдыхая, и сходил даже пару раз в клуб, просто потанцевать. Приятно было просто танцевать, без того, чтобы пытаться выкинуть из себя боль, и после найти кого-то нового, кто, конечно, не заполнит пустоту в сердце, но хотя бы займёт время… А потом Хоукинс встретил Кида на работе. Всё то же пальто, светлый же свитер, чертовски недовольное лицо. Хоукинс выглядел хорошо, как всегда, и Кид даже не стал спрашивать, как Хоукинс его нашёл, и что здесь делает. Вместо этого он жестом позвал Хоукинса за собой, протащил его на проходной и повёл в свою аудиторию-мастерскую. Когда они оказались внутри, Хоукинс нашёл самое высокое место и встал там. — Было несложно тебя найти, — сказал он, и Кид кивнул со смешком. Он скинул папку с документами в ящик рабочего стола и сел на сам стол. — Чем обязан? — он спросил. Хоукинс улыбнулся. Кид почти не поверил глазам. — Я просил у тебя подарок и ещё надеюсь его получить. — О, — Кид кивнул. — У меня есть пара идей, но я ещё не решил, что именно сделать тебе. Хочешь что-то конкретное? Хоукинс закинул голову, и это выглядело смешно, учитывая, что он итак стоял выше. Его лица почти не было видно, но ощущался взгляд: острый, загадочный, манящий и опасный. Кид вдруг понял, что не хочет знать ответ. Он не хочет знать, что у Хоукинса в голове, и зачем он пришёл на самом деле. В прошлый раз Хоукинс сказал, что хочет уничтожить Кида, и сейчас Кид это видел. Кид ходил по тонкому льду и вот-вот провалится в ледяную воду, его конечности онемеют, он задохнётся и отправится на дно. Никто даже не увидит его тела под усилившимся ледяным покровом. Да, Хоукинс был, как ледяное озеро, и он хотел похоронить Кида внутри себя. Кид видел это, чувствовал это, знал это. И точно не хотел об этом говорить. Вместо этого он уточнил: — Вы с Апу решили что-нибудь? — Жду, когда он мне позвонит. Кид прыснул. — Невозможно, — сказал он честно, и Хоукинс пожал плечами. Кид мог услышать: «Я сделал свой шаг, теперь его очередь». — Что ты предлагал? Хоукинс только отмахнулся, и это был ещё более явный посыл: «Тебя это не касается». Говорить с Хоукинсом — похоже на пытку. Он реагировал только на то, на что хотел реагировать, и не собирался идти туда, где ему неинтересно. Кид ждал. По логике самого Хоукинса, он сделал достаточно шагов, и теперь Хоукинсу придётся вскрыть, зачем он здесь, или уйти, не решившись. Кид уже проходил это несколько раз с другими людьми. Хоукинс был особенным, но всё-таки человеком, и действовал в соответствии с простой человеческой логикой. Поразмыслив ещё минуту, Хоукинс спустился к Киду, подошёл к его рабочему столу, он был достаточно близко, чтобы это было некомфортным, но Кид не собирался реагировать на такую простую провокацию. — Апу не оценил моё предложение, но, возможно, он просто не готов. Такое бывало раньше. Возможно, его нужно только немного подтолкнуть в нужную сторону. — Ты про музыку или про секс? — Кид уточнил. — Оба, — Хоукинс ответил без раздумий. — Всё непросто. Они держали зрительный контакт, и Хоукинс снова улыбнулся в какой-то момент. Это было почему-то дико. Обычно ровное лицо Хоукинса вдруг оказалось невероятно живым, и в его глазах словно было что-то мрачное, Кид точно не хотел знать, что в его голове. — Поэтому я здесь, а не дома у Апу, — Хоукинс сказал в конце концов. — Хочешь что-то конкретное? — Кид повторил свой вопрос, и теперь он звучал странновато. Словно Кид просил о чём-то ужасном, в то время, как на самом деле он избегал всего даже косвенно «ужасного». Он просто знал, что Апу в текущем состоянии не стерпит ни шага в сторону, и это значило, что даже простой разговор с Хоукинсом мог быть поводом для какой-то ссоры, а если говорить о Хоукинсе в рабочем кабинете Кида, который стоит так близко и подталкивает к таким важным, интимным вещам… Если бы Кид не был в отношениях, они бы, наверное, уже целовались, и, может, Кида бы уволили с работы, но это бы полностью стоило того. Однако Кид был в отношениях и был честным человеком, так что он понимал, что ему придётся дать знать Апу, если что-то всё же произойдёт между ними двумя. Но он уже сделал свой шаг, и Хоукинс по какой-то причине медлил, он о чём-то думал, что-то прикидывал. Хоукинс отвёл взгляд, и Кид вытащил телефон из заднего кармана. — Ну, — он сказал. — Готов слушать твои конкретные предложения, записать их, чтобы не забыть, позвонить Апу, чтобы уточнить детали… — Пусть Апу позвонит мне, — строго ответил Хоукинс, сделал лёгкий кивок и ушёл из аудитории, отстукивая ботинками. Неожиданно тяжёлый звук — обычно поступь у Хоукинса лёгкая, еле слышно. Кид выдохнул и только тогда понял, как сильно был напряжён всё это время. С Хоукинсом, как правило, не приходилось сильно напрягаться, только чуть-чуть — идеальный баланс, чтобы был интерес, и не было слишком сложно, поэтому Киду и нравилось проводить с ним время. Однако теперь всё поменялось, и Кид с грустью подумал: «Надеюсь, не навсегда…» Он достал бумаги из ящика, лениво пробежал глазами, кинул обратно и сел за работу. Позже дома у Апу Кид пускал дым в приоткрытую форточку, ждал ужин и слушал, как Апу напевает какой-то весёлый мотив, похожий на глупую песенку из рекламы, только красиво — ведь Апу исполнял. Настроение у Кида было прекрасное, Апу тоже не выглядел недовольным, Кира почти закончил свои учебные дела, так что скоро они смогут заняться всеми теми вещами, которые откладывали из-за нагрузки. Поездки, туски, танцы, сериал, застрявший в просмотре на середине третьего сезона… Когда Кид с Апу сели за стол, Апу поправил положение тарелки, перепроверил взглядом приборы, солонку и перечницу, и усиленно избегал смотреть на Кида. Кид хмыкнул, но ничего не поменялось. — Говори уже, — он настоял. Апу ещё помялся, а потом всё же спросил: — От Хоукинса что-нибудь слышно? Кид пожал плечами. — Он сказал, что ждёт, пока ты позвонишь. Я ему ответил, что это невозможно. Апу усмехнулся, но выглядел ещё как-то… не грустно, но словно некомфортно. Кид не стал ждать, пока он придёт в себя — перед ним стоял тёплый, сытный домашний ужин, и Кид не собирался больше тратить время. Апу не притрагивался к еде ещё какое-то время, отдавая предпочтение своим сложным мыслям. Он выглядел до того напряжённым, словно пытается придумать радикально новое опровержение для теории струн. Кид просто ждал, он знал, что рано или поздно Апу придёт к нужному выводу и озвучит его. Так и случилось. — В общем, Хоукинс предлагал нам совместный музыкальный проект. — Угу. — Нам троим. — М… — Как ты вообще к этому? Апу выглядел неуверенно, а Кид почти доел свой ужин. Он пожал плечами. — Да, нормально. Не мечта моей жизни, но можно. Теперь на лице Апу можно было найти ещё разочарование. Каким-то странным образом Кид начал понимать, к чему это ведёт, но дал возможность Апу самому сложно подбирать слова. — Я прям не уверен, — начал он. — Всё-таки проект не уровня гаражного рока, как ты раньше делал. — Угу, — Кид кивал. — Думаешь, ты сможешь справиться с этим? — уточнил Апу, и это звучало дерьмово, но Кид оценил. Учитывая обычную остроту Апу, то, как он сейчас подбирал слова, было просто невероятным. — Почти классическая музыка, сложные инструменты… — Я-то справлюсь, — Кид убедил и отставил тарелку в сторону. Было понятно, что доесть последние пару ложек в ближайшее время не получится. — А ты нет. Посмотри на себя, тебя аж колбасит с этой идеи. — Конечно, меня колбасит! — честно ответил Апу и даже всплеснул руками. — Я же профессионал! — Профессихуял, — Кид цокнул и поднялся на ноги, снова открыл форточку и закурил. — Ешь свой ужин и помолчи. Я со всей силы стараюсь не реагировать на то, как низко ты меня ценишь. — Это не так! Апу сказал так, в его голосе было слышно возмущение, но послушался. Он съел свой ужин аккурат к тому, как Кид закончил курить. Это дало достаточную паузу, чтобы успокоиться. — Итак, — Кид закрыл форточку и вернулся за стол. — Хоукинс поручил тебе позвать меня в проект, я правильно понимаю? — Ну, да, — Апу кивнул. — Это потому что он хорошо тебя знает, — усмехнулся Кид. — Знает, что мы точно поссоримся из-за этого. — Бред. — Неужели? Апу цокнул языком. — Ты пересмотрел своих детективных сериалов, в обычной жизни никто так просто не манипулирует людьми. — Обычно нет, — согласился Кид. — Но Хоукинс… Непростой человек, даже не отрицай. Он как… Ну, управлять людьми — точно его тема, я удивлён, что он не на управляющей должности работает. То, что он стоял у тебя в дверях столько времени, просто шокирует, я так и понял, что ему что-то нужно. Иначе он ведёт себя, как королева, блядь, Британии и ожидает, что все будут ему поклоняться да исполнять приказы. Апу молчал, но выглядел несогласным. Кид закатил глаза. — Короче, к твоей удаче, я просекаю такие вещи, так что мы не поссоримся из-за того, что ты считаешь меня недостаточно крутым для своих музыкальных проектов. Честности ради, я бы тебя в мастерскую тоже не пустил. Просто позвони ему и скажи, что придётся без меня. И придумайте что-то крутое, как и положено. Апу кивнул, растянулась пауза. Кид доел свой ужин, кинул тарелки и вилки в раковину, а потом Апу сказал то, чего Кид вообще не ожидал услышать. — А ты вообще не ревнуешь, да? Кид обернулся почти раздражённым. Он чувствовал это уколом в свою сторону. — Я стараюсь принимать вещи такими, какие они есть, — он сказал. Он вспомнил Хоукинса с его вечно высокомерным и недовольным лицом и постарался найти в себе хоть чуть-чуть ревности, хоть чуть-чуть собственности, но нет. Всё это было пройденным этапом, пройденным в далёкой юности, когда Кид впервые подумал, что романтические отношения — это просто стадия, нечего на ней зацикливаться. — И кстати, Хоукинс был в моей мастерской, на работе. Ждал повода сказать, пришлось к слову. Кид ждал, что Апу разозлится, как обычно это бывало, но Апу выглядел грустным и разочарованным. Он посмотрел Киду в лицо и уточнил таким тоном, словно это был самый важный, а не самый глупый в мире вопрос. — Ты вообще меня любишь? Изо всех сил Кид старался не прыснуть, не цокнуть, не закатить глаза, не разозлиться, не засмеяться. Он старался оставаться серьёзным, чтобы у Апу не осталось сомнений, когда он ответил: — Да, я люблю тебя. И я понимаю, что я не единственный человек в твоей жизни. И это нормальное, блин, дело, нам же не четырнадцать… Взрослые люди живут взрослой жизнью, а во взрослой жизни случается всякое. И единственное правило для взрослой жизни — идти за своим интересом и быть в этом честным. — Я вообще не о том… Апу начал, а потом махнул рукой, встал из-за стола и заперся в своей спальне. Кид обулся, накинул куртку и отправился в кофейню, которую Хоукинс ему показал, ту самую, где делают кофе со специями. Кид собирался работать ночью, и ничего сейчас ему не хотелось больше, чем горячего кофе с каким-нибудь перцем и имбирём, оставляющим неподдельно терпкий и колкий привкус. Это то, что Киду было нужно. Кофейня уже была почти закрыта, но Кид успел попросить себе чашечку, и Хоукинс, вынырнувший из ниоткуда, почти не удивил Кида. Девушка в кофейне ему подмигнула и сделала ещё один напиток. Хоукинс выглядел иначе. На нём был свитер, тёмное тёплое пальто и шарф размером почти с плед, вылезающий за ворот, укутывающий шею и затылок, держащий волосы, но в большинстве — спрятанный под пальто. Очевидно, это был наряд для прогулок, и Кид стоял со своим бумажным стаканчиком, смотрел поочерёдно на пар и на Хоукинса, и не мог понять, стоит ли напроситься на прогулку. К счастью, ему не пришлось решать. Хоукинс махнул рукой и скрылся в подворотне. Кид пошёл следом. Они шли молча, стаканчики были выброшены в урну, вечер превратился в ночь, а улицы всё не заканчивались. Было что-то особенное в том, чтобы просто следовать рядом, никак не сговариваясь о пути, времени и цели. Просто идти, словно тест: совпадают ли их интенции, понимают ли они друг друга. И выходило так, что понимают. Район за районом они почти оказались в пригороде, где Хоукинс снимал жильё, но были пока на границе, в спальном. Они остановились, переходя мост, служивший выездом на трассу. И тогда Кид начал. — … недавно я стал банкротом. Ну, не так, что у меня нет денег, я потерял фирму. Родительская контора. Я никогда не думал, что буду об этом жалеть, вот и забил хер… А стоило быть внимательнее. Там всегда так болело, было невыносимо приходить в это помещение, видеть название, логотип, говорить с сотрудниками, а те ещё иногда отпускали комментарии про семью. Блядь. Я был так зол, пока был там, я ненавидел эту фирму, клянусь, я ненавидел её. Но выходит, что я не желал ей смерти. Выходит, когда контора закрылась, я потерял последнее, что связывало меня с семьёй, весь мой род умер на этом, понимаешь? Весь мой род… Хоукинс хмыкнул, и Киду не нужно было пояснений, он понимал ход мысли: есть ещё он, Кид, продолжение семьи. Но в том-то и дело, что он никогда не воспринимал себя продолжением семьи, он воспринимал себя отдельной единицей, желающей вылезти из семейной системы. — Терять что-то всегда больно. Просто отстой. А потом мы ещё расстались с Бонни. И теперь Апу тоже выглядит так, словно хочет расстаться со мной. Словно моей любви недостаточно. Её всегда недостаточно. Хоукинс стоял рядом, недвижимый, как статуя, и смотрел в сосредоточение огней, в точку, где соединяются две линии полос магистрали, далеко-далеко, почти мутный след. Кид тоже смотрел туда, когда говорил, а теперь смотрел на Хоукинса. На его холодный, строгий профиль, на вечно суровое лицо, на благородно расправленные плечи. Кид не мог объяснить, почему это приятно — иметь Хоукинса рядом. Большую часть времени он был вот таким, едва ли реагирующим, но этого словно было достаточно. В какой-то момент он просто начал говорить, и проезжающие за спиной машины не могли заглушить его голоса и отвести внимание Кида. — Экспедиция, в которую я ездил… Я ждал её полжизни, не меньше. Мы ездили по мелким сёлам, по огромным участкам земли, не заселённым людьми, где надолго не останавливались даже кочевые племена. Мы просто были там, я изучал природу. Всё было правильно, но одиноко. Пару раз я жевал траву, горькую лечебную траву, что может быть ядовита в определённых дозах, и я не мог не находить это привлекательным — шанс умереть. Я знал, что этого не произойдёт. Ни яд, ни холод, ни дикие места не могли убить меня в тот момент, я просто не был готов к смерти, я не видел тени смерти рядом. Я гадал снова и снова в надежде, что появится ясность, но ничего не происходило. И экспедиция закончилась. И мне пришлось вернуться — в город. А потом и к Апу, забрать вещи. Я думал много раз, может, просто оставить их там, но я знал, что он не выбросит их, и они будут стоять там на полках, пылиться, становиться грустным кусочком прошлого. Мне захотелось спасти их от такой участи, и я вернулся. Апу, конечно, не вышел меня встретить, и увидеть тебя там было сюрпризом. — Хоукинс повернул голову, и на его лице была лёгкая улыбка. — В последствии приятным сюрпризом. Кто знал, что вкус Апу не подведёт, ты бы видел его бывших… Повисла пауза, и Кид не хотел заполнять её. Он смотрел тоже в точку соединения огней и не мог отыскать в ней никакого успокоения. — Думаешь, если мы поедем куда-нибудь вдвоём, это будет конец? — он спросил. Хоукинс засмеялся. Тихий, еле различимый звук, но это был смех, Кид готов был спорить. — Смотря с какой стороны посмотреть. — Он выдержал почти некомфортную паузу. — Это могло бы быть начало. Кид выдержал такую же некомфортную паузу и вместо ответа приблизился. Быстро, легко, плавно. Пришлось чуть приподняться, но ничего необычного — Апу тоже был выше. Это был не обязывающий поцелуй, просто касание, и этого было достаточно. Нос у Хоукинса был холодным, а тело под шарфом было такое горячее, что Кид мог чувствовать тепло даже с расстояния. Как-то руки Хоукинса оказались у Кида за спиной, это было то, что нужно. Огни трассы всё ещё не давали никаких ответов, но их отсвет в глазах Хоукинса словно давал какую-то надежду. Нельзя было сказать, что именно там, что их ждёт, но это была какая-то точка, за которую Кид мог зацепиться. Что-то тёплое, что-то близкое. Он обещал себе не идти дальше, а ещё обещал себе рассказать об этом Апу в подходящих словах, не так, как он делал последние несколько раз. Он готов был обещать себе что угодно, чтобы ещё немного побыть вот так, просто стоять в тёплых объятиях, с иллюзией контакта, с иллюзией близости, с иллюзией понимания. Так что он обнял Хоукинса в ответ. Работа ночью не задалась. Кид сидел на кухне больше, чем в мастерской, и в какой-то момент Кира посмотрел на него тем выражением, которое Кид хорошо знал. Он остановил Киру жестом и попросил, честно, от сердца попросил: — Не надо. Кира похлопал Кида по плечу, налил себе кипятка в чашку и вышел. Кид курил. Минута за минутой, час за часом, за окном стало светать, и Кид набрался смелости позвонить Апу. Тот не звучал сонно, но звучал так, словно ему очень грустно. — Я знаю, что ты хочешь расстаться со мной, — сказал Кид. Апу промычал согласие. И это почему-то парализовало Кида. Было неожиданно неприятно столкнуться с таким прямым подтверждением. — Ты уверен? — Кид уточнил. Апу помолчал минуту, а потом вздохнул и очень уверенно ответил: — Я думаю, что готов рискнуть и продолжить. — Ого… Давай поедем куда-нибудь? С туром или что-то такое? — Ну, давай. Я подумаю, что организовать… И они говорили ещё сорок шесть минут, двадцать три секунды, пока Апу не начал болезненно зевать и клевать носом прямо на своей подушке. Кид отпустил его спать с ощущением одновременно лёгкости и тревоги. Он знал, что рано или поздно придётся рассказать про Хоукинса, и кто знает, чувственный Апу будет ли ещё готов рисковать, учитывая новые данные. За два дня до поездки Кид приехал с бутылкой виски и заказом ужина на дом, висящем в режиме «готовится». Апу был задорным и шутил более открыто, чем обычно, более безобидно, чем обычно. Он перебирал пальцами струны на гитаре и просто наговаривал под эти звуки ответы на ленивые вопросы Кида. Когда они выпили первый стакан, Апу разомлел и бросил пару пошлых шуточек, когда они выпили второй стакан, Кид сказал: — По случайности мы недавно гуляли с Хоукинсом. — Угу. — И у нас было кое-что. — Угу. — Я рассказывал про семью, он рассказывал, как хотел умереть, и у нас был поцелуй. Невинный поцелуй, почти как друзей целуют в щёку, только в губы. — Угу. — Мне так было больно думать о том, чтобы тебя потерять. Я чувствовал, как всё к этому идёт. Когда я позвонил тебе, а ты сказал, что мы ещё можем продолжать, это было так… Я думаю, правильное слово — надежда. Ты был так близок к тому, чтобы отказаться от этих отношений, но не стал. Как и я. Наконец, мы сошлись. — Угу. — Что угу? Апу пожал плечами. — Думаю, да, сошлись. Они выпили ещё пару стаканов, поели, и Апу упал на кровать буквально без сил. Кид почти накрыл его пледом, но Апу отмахнулся. Он отвернулся к стене, чтобы говорить. — Мы переспали. Хоукинс приходил, и мы разругались, и потом переспали, как всегда было. Я чувствую себя отвратительно из-за этого. Так унизительно говорить тебе об этом. Надеюсь, я выпил достаточно, чтобы забыть, что сказал. Кид пожал плечами. Это вписывалось в его картину мира, это соответствовало его ценностям, он понимал, как это произошло, он сам видел предпосылки раньше, и всё же это было так больно! Кид всё же накинул плед на Апу, поцеловал его в щёку и в висок, и пожелал сладких снов на прощанье, но после обулся, накинул свою лёгкую выпендрёжную кожанку и вышел на мороз, чтобы наматывать круги по району и не подходить к рекам, ни в коем случае не подходить к рекам. Ему хотелось заорать во всё горло, но была ночь, и повсюду столько людей, а Киду было стыдно за свои эмоции. Ему было стыдно орать ночью из-за чего-то такого… Что обычно он принимал спокойно. Он ходил до тех пор, пока в его голове не перестало звенеть и шуршать, и вернулся к себе. Кира смотрел на него с тоской в глазах. Больше всего Киду хотелось зарыться Кире в плечо и заплакать, но… Снова что-то мешало. Это было не то. Всё было не то. — Да уж, — сказал он больше самому себе, чем Кире. — Кто поймёт, как сложена любовь… Кира усмехнулся, покачал головой, а потом принёс письмо. От Хоукинса. Кид развернул его тут же, в прихожей. Хоукинс был честен, как никогда, в этом письме. Его слова складывались жёстко и чётко, тон был холоден, но бумага была вдавлена ручкой, значит, Хоукинс писал его с чувством. «…Похоже, что новое — пока не для меня. Попробую ещё одну поездку на север, кто знает, будет ли она успешна в этот раз. Не скучай, а впрочем… Впрочем…» Кид скривился, и Кира посмотрел на него с вопросом. — Что-то важное? — Ну… Да. Думаю, да. Кид вдруг понял, это было не так уж и сложно. Хоукинс чувствовал себя, почти как Апу. Может, так же, как Апу. Отвратительно. Ему было тяжело с собой, и по какой-то причине он считал произошедшее своей ошибкой. Не тот результат, на который он рассчитывал. Шаг назад. Кид понял это, только благодаря тому, что увидел в Апу, что Апу ему сказал. И тут же понял, что делать. Он не стал звонить Хоукинсу — очевидно, что тот не возьмёт трубку. Также очевидно, что он не хочет говорить. Так что Кид поехал к Хоукинсу напрямую, точно к его загородному четырёхэтажному дому, в котором Хоукинс снимал себе скромную однокомнатную квартиру. Раньше Кид не был у Хоукинса в гостях, только рядом. Прибыть без приглашения — конечно, не вежливо, и Хоукинс мог отказать, но Кид надеялся, памятуя, что Апу может быть податлив в таком состоянии, что Хоукинс примет его в своей кухне или, чёрт с ним, даже в коридоре. Хоукинс отреагировал с третьего звонка и открыл дверь с самым недовольным, даже со злым выражением. Под глазами у него лежали синяки, белки с красными прожилками — скорее усталость, чем вещества, хотя кто знает… Увидев Кида, Хоукинс слегка смягчился в лице, но не торопился звать внутрь. — Проект, который ты предлагал, на троих. Я думаю, это то, что нам нужно сделать. Это то, что вас излечит. Хоукинс изогнул бровь, но кивнул Киду, чтобы тот заходил. Одна маленькая победа. Квартира у Хоукинса была тёмная, вся в свечах, в кухне тысяча баночек с травами. Кид примерно так всё и представлял. Хоукинс плеснул Киду жидкость из чайника, потом себе, сел напротив за кухонным столом. — Я не знаю, что ты хочешь услышать, — Кид пожал плечами. — Очевидно, что музыка — это язык, на котором вы можете говорить и не травмировать друг друга. Творчество, связь, не нужно говорить и препираться… Ну, и вас нельзя оставлять наедине, так что я тоже там буду. Хоукинс не торопился отвечать, и Кид осматривал кухню, насколько это позволяло скудное освещение. — Зачем тебе это нужно? — Хоукинс уточнил. — Разве ты не злишься? — Ну, не злюсь, нет. Я не знаю, что я чувствую. Не нравится, но пока не понимаю, что это. Мне не плевать на вас, за этим? Это хреново, что вы не можете договориться и только раните друг друга. Я знаю, что можно иначе. Я думаю, может, я смогу показать вам, что это возможно. Может, нет, я приму поражение в этом случае, но я должен попробовать? Я ведь уже говорил про бывших, это не лукавство. Я действительно дружу с бывшими, и это хороший исход, мы хорошие друзья. Это лучше, чем ходить с дырой в сердце и каждый раз её теребить, когда придёт ненужная мысль. Я думаю, может, поэтому я расстроился из-за родительской фирмы. Я ходил с дырой в сердце, до сих пор хожу, и мне чудовищна даже мысль. Если бы я мог выжечь эти воспоминания в своей голове, просто все воспоминания о родителях. Словно у меня и не было никого… Я бы сделал это. Я хотел бы уничтожить их целиком, но так не работает. Так что я продолжу носить их с собой и ненавидеть, и это так тяжело! Если у вас есть шанс этого не делать, то воспользуйтесь этим, чёрт возьми! Кид с чувством вдохнул, и Хоукинс улыбнулся. Мягкая, светлая улыбка — впервые на его лице. С ней лицо Хоукинса выглядело приятно и нежно, и Кид вдруг ясно ощутил это, впервые так ясно: он влюблён. Потому что только влюблённость может заставить так сжаться в груди, когда человек просто улыбнулся. Ну, не просто, а от сердца. Когда твои слова его тронули. Это ничего не меняло, Кид пришёл с благими намерениями и не собирался ничего портить. Наоборот, все его действия обрели смысл, и Кид перестал себя корить за них, даже чуть-чуть. Немножко бесед, один невинный поцелуй — это ничто для влюблённости, всё могло бы быть больше, фанатичнее и хуже, но в Апу Кид не был влюблён, Кид любил Апу. Он уважал Апу и дорожил им и, по возможности, не стал бы рушить то, что у них появилось. Хоукинс положил ладонь Киду на колено, легко огладил и тут же убрал руку, поднялся на ноги. Он ушёл в комнату, ничего не говоря, и Кид не пошёл следом. Он сидел на кухне и ждал. Не зря — Хоукинс вернулся спустя десять минут, одетый для холодной улицы, в этом его любимом тёплом свитере с высоким воротом. — Ты меня убедил, — он сказал. — Поедем поговорим с Апу. И они поехали. Всего через сорок пять минут они вышли из такси, Хоукинс хмуро посмотрел наверх, в направлении окон, полностью тёмных. Кид подтолкнул его в спину и направился внутрь. Хорошо было видеть Хоукинса уязвимым, это напоминало о том, что он живой человек, такой же, как Кид, Апу или Кира, или любой другой из друзей Кида. Просто человек, а не совершенная статуя, научившаяся двигаться, мыслить и говорить, и сочинять музыку, и воспевать смерть, как могло бы показаться из того, как скупо Хоукинс выражал свои чувства, мысли, намерения и все важные интенции. Апу, очевидно, спал, и долго шёл к двери. Потом, посмотрев в глазок, ещё дольше раздумывал с другой стороны, но Кид позвал его, и Апу открыл. Он ещё выглядел ужасно, потому что чувствовал себя ужасно, казалось, что взгляд на Хоукинса приносит ему боль, но Кид не раскаивался, и Хоукинс, похоже, тоже. Он снова носил своё равнодушное каменное выражение, но был сдержан, а это верный знак важности происходящего. Хоукинс ждал, что его позовут внутрь, это было важно. Апу мялся на пороге, но всё же отступил и сделал ленивый жест рукой. Снова на кухне, они сели втроём, чайник шипел на плите, неловкие взгляды рождали неловкие паузы, и всё начинало выглядеть тоскливым. Кид вздохнул, и, неожиданно, Хоукинс начал. — Я приехал, потому что Кид убедил меня, что у нас есть второй шанс. Не в качестве любовников, но как друзей. Я раздумал, что было бы хорошо иметь тебя среди друзей. Играть. Слушать. Говорить без желания… Ты знаешь. — Уничтожить друг друга, — Апу кивнул. — Я помню твои метафоры. — Это не метафоры. На секунду в Хоукинсе мелькнула обычная враждебность, а потом он махнул рукой, и словно скинул всё напряжение. Помедлив, он продолжил. — Я уверен, что наши отношения строились и держались не на сексе, так что мы не много потеряем. — Тогда что главное? — уточнил Апу, и его лицо точно отражало вызов. Он скорее пытался подначивать Хоукинса, чем слушать, Кид хорошо это знал. Но Хоукинс был спокоен и терпелив (что за сюрприз). Он ответил уклончиво: — Другое. Чайник неуверенно засвистел, и Кид выключил его, плеснул кипятка себе в кружку, не уверенный, добавить ли к нему чаинок или, может, растворимого кофе, или оставить, как есть… — И ты правда в это веришь? — Апу сказал с тем же вызовом. — Кид? Оставит, как есть. Кид повернулся и сел на своё место, пожал плечами. Стекло быстро нагрелось и теперь обжигало его руки, это было к месту — немного отводило фокус внимания и разряжало внутреннее напряжение. — Я бы пальцем не пошевелил, если бы не верил. Хоукинс усмехнулся, а Апу цокнул. — Разве не смехотворно, как вы страдаете из-за этого? — Кид бросил взгляд точно в лицо сначала Апу, потом Хоукинсу, потом — снова вернулся к Апу. — Что здесь терять? Очевидно, что с романтикой что-то не срослось, вы ведь несчастны, я просто верю, что вы можете лучше. Вы можете дать друг другу больше. Вы можете… Слова куда-то делись, и Кид решил, что может оставить эту мысль такой. Апу ещё выглядел скептично, одна его бровь возвышалась над другой и была возмущённо изогнута. Он снова цокнул. — Окей, как вы себе это представляете? Как это должно выглядеть? Кид пожал плечами. Он честно считал, что его работа здесь закончена. Хоукинс важно хмыкнул, но взял инициативу. — Ну, для начала, музыка. Мы можем сочинять музыку, благо, это нам всегда удавалось хорошо. Кид предлагал музыкальный проект на троих, для тренировки, а после кто знает… Мы могли бы видеться, просто чтобы говорить. Мы так делали с Кидом. Все кофейни и парки города в нашем распоряжении, просто говорить, как тебе всегда нравилось. Честно. Жёстко. Со всеми подъёбами, какие сможем придумать. Кид даже вытаращился, услышав такое нетипичное для Хоукинса слово, так легко соскользнувшее с его языка. Апу напротив был не впечатлён. Он бегал глазами и даже поджал губы, но в итоге всё равно сказал, что хотел, голосом, полным обиды, горькой-горькой, насыщенной болью. — Пока ты снова меня не бросишь?! Хоукинс уже наполовину усмехнулся, но остановился. Он вдохнул и выдохнул, а потом посмотрел Апу в лицо и самым честным тоном ответил: — Друзья не бросают друг друга. Я, кстати, написал тебе пару писем, пока был в экспедиции. Это были ужасные письма, тебе бы не понравилось ни слова. Я сжёг их, потому что знал, что ты не захочешь получить ничего нового от меня, но я их написал, и ты должен это знать. Ну, теперь… «Теперь, когда мне это выгодно» — добавил про себя Кид и почти рассмеялся. Это так похоже на Хоукинса, полностью его отражает. Доставать сокровенные факты, как туз из рукава. Апу, очевидно, это проняло. Кид мог понять, почему. Письма всегда звучали хорошо, они были чем-то особенным, они были особенно интимны, правдивы и правильны. Никто из них, правда, не умел писать письма, но, может, в этом всё и дело… Апу поднялся со своего места и тоже плеснул воды из чайника, а потом глотнул её залпом, как будто забыв, что это кипяток. — Я сыграл то произведение, которое мы придумали. Только для Кида. — Хочешь, чтобы я его услышал? — Хоукинс уточнил. — Нет. Апу был твёрд и не раздумывал. Он налил ещё воды и вернулся на своё место. — Слушайте, это всё звучит, как бред. В смысле, я понимаю, отличная идея, но как… Блядь, как… — Да хер его знает, — Кид пожал плечами. — Это личный вопрос, ты никогда не знаешь. Отношения уникальны, как люди, которые в них состоят, так что вы двое… Ну, особенные, хер его знает, что у вас получится. Я просто говорю: давайте попробуем. Снова повисла пауза, и Кид не ждал от неё ничего хорошего. Лицо у Апу было мрачное, Хоукинс отрешённо смотрел в точку на оконной раме, чашка почти перестала греть Киду руки. В конце концов, Апу выплюнул это из себя, как прокисшее молоко: — Как ты можешь быть так спокоен? Мы же переспали, Кид, у нас был секс. — Ну, был, — Кид кивнул. — Дальше-то что? Кто зацикливается на прошлом, тому глаз вон. Или вроде того. Апу раскрывал и закрывал рот, словно чёртова рыба. Очень возмущённая рыба. Хоукинс тоже смотрел на Кида с удивлением. Киду хотелось орать. — Не по любви, — Кид сказал, наконец. — Вы трахались не по любви. А из тоски и грусти, и напряжения, которое было между вами. Это было предсказуемо, мне не обидно. Вы думаете, что это предательство, но я знаю, что предательство — это когда по любви. Когда ты больше не любишь своего партнёра, а любишь другого. Когда ваша близость больше ничего не значит, когда ваше прошлое больше ничего не значит, когда вы значите уже не так много друг для друга. Такая бездна между вами, что хоть кто — лишь бы не одному, а со своим партнёром ты один, и ты не можешь сказать ему об этом. Ты боишься признаться ему, потому что это уничтожит даже иллюзию. Это очень просто, ты сразу понимаешь, когда это происходит, и у вас не так. Вот и всё. Никакая это не измена, простите себя и забейте хер. И перестаньте меня жалеть, у меня всё в порядке. Кид тоже глотнул залпом свою остывшую воду и отошёл в уборную, потому что для него тоже было ещё тяжело так долго находиться в зоне открытого диалога, в том, чтобы срывать покровы и называть материи, и объяснять что-то из области чувств. Пока ему ещё сложно, но, может, он станет лучше через год или два. Это уже явный прогресс в сравнении с тем, что было пару лет назад… Когда Кид вернулся на кухню, Хоукинс выглядел мягко-расслабленным, уютно, так и хотелось поставить перед ним чашку с его этим любимым пряным кофе. Апу выглядел ошарашенным, но не недовольным. Словно какой-то кусочек надежды всё же пророс в нём, и он смог дать шанс идее. Апу хотелось крепко обнять и поцеловать сразу в обе щеки, просто в знак поддержки. Кид не был даже уверен, стоит ли ему возвращаться, он не мог почувствовать, есть ли для него место в этом диалоге. Но взгляд Апу метнулся от Кида к стулу, на котором он сидел, и Хоукинс тоже махнул рукой. Кид сел с довольной улыбкой. — Ну, и как мы назовём нашу музыкальную банду? Прежде, чем Апу успел возмутиться, Хоукинс спросил: — А ты как бы назвал нашу музыкальную банду? Кид неловко улыбнулся. — Ну, что-то модное. И агрессивное. Хоукинс тоже улыбнулся. По его лицу можно было прочитать: «Я так и думал». Апу выглядел так, словно паникует и уже жалеет об этой затее, и впервые Киду не пришлось экстренно придумывать, как разрядить обстановку. Расслабленный Хоукинс был на редкость приятным человеком и с лёгкостью забрал всю инициативу по ведению диалога. Так что Кид просто сидел и наслаждался остатком вечера. Ночи. Всего через полтора месяца Кид приехал в клуб, на входе которого висел постер с их нелепым названием. По какой-то причине никто не захотел менять рабочее название «Aggressive Fashion 2.0», как буквально назвал это Кид, а 2.0 — потому что такая торговая марка уже была зарегистрирована, предсказуемо, брендом одежды. Постер выглядел отлично — подчерк Кида виднелся в нём больше всего, и немного мрачной эстетики Хоукинса, и вызов от Апу можно было прочитать разве что в шрифте, и только если ты хорошо знал Апу и хоть немного разбирался в шрифтах… Клуб был средних размеров, но это зона комфорта Хоукинса, в таких местах, он говорил, особая атмосфера, и музыка в них раскрывается иначе, и живёт своей жизнью. Кид кивал и соглашался с чем угодно, что Хоукинс считал правильным в музыке. Что до Апу, то он воспринимал это самой лучшей точкой для старта и пробы: а справятся ли они вообще. Если не срастётся, будет не так стыдно бросить, и мало кто будет вспоминать название, когда будут звучать их имена. До начала выступления в зале были только сотрудники и всякие рабочие, меняющие огромные бочки разливного в баре. Апу был на сцене и выглядел прекрасно, как всегда на сцене, почти не оторвать глаз. Хоукинс тоже был на сцене, тоже хорош — они смотрелись очень органично вместе, переговариваясь на профессиональном. Кид тупо улыбался из зала, пока они его не заметили. Кид не успел даже подняться на сцену, а уже началось: я проверил то и это, почти всё в порядке, тебе нужно сделать ещё вооооот столько, Кид, соберись, блаблабла… Перед тем, как встать у микрофона, Кид красноречиво закатил глаза и вытащил из внутреннего кармана сначала подарок для Хоукинса. Металлическая фигурка, тонкая работа. Куколка, которых обычно делали из соломы, только — из тоненьких прутьев металла, с парой декоративных иголок, торчащих из плеч и крайней невыразительным лицом. Немного дикое изделие, но — под стать хозяину. — Сначала, это тебе. Доделал. Хоукинс принял куколку аккуратным жестом, с первой секунды было очевидно, что он будет относиться к ней бережно и трепетно. С первой секунды было понятно, что она нашла в нём отзыв, но он, конечно, всё равно спросил. — О чём это? Кид закатил глаза. — О том, что ты воспринимаешь людей так, как будто ты чёртов вуду-кукловод. Хоукинс улыбнулся. Не нужно было никаких дополнительных комментариев от Кида, что он не воспринимает эту черту плохо, что это не единственная яркая черта личности, что Киду хотелось одновременно сделать комплимент и укол в сторону Хоукинса. Хоукинсу не нужно было говорить, что он всё это видит и ценит, и пусть, чёрт возьми, ничего не меняется в их отношениях, а остаётся на этой острой грани, где им обоим в меру нескучно и комфортно. Затем Кид повернулся к Апу и достал конверт. — А это для тебя. Отдохнём после выступления. Чтобы ты расслабился и не бубнил. Апу со скептичным выражением открыл конверт, прочитал надписи на билетах и убрал себе во внутренний карман с лёгким кивком. Скупое выражение эмоций, но это потому что Апу ещё не в ладах с сильными эмоциями и просто не понимает, как выносить их в мир. Кивка пока достаточно — значит, он принимает происходящее, а остальное потерпит. Кид улыбнулся ему, и Апу улыбнулся в ответ, и эта улыбка выдала нежность. Вот оно. Полностью стоило того. Кид так и скажет Кире, когда в следующий раз Кира сделает укор в его сторону за неоправданные траты. Оправданные — это выражение на лице Апу стоит всяких денег, такая редкость, такая приятная редкость, поводом для которой стал сам Кид… — Ну, — сказал он под струнный аккомпанемент от Хоукинса, — погнали…