Падение Майрона

Просторны чертоги Ауле. Дивными чудесами и многими знаниями наполнены они. Его верные майар трудились там, постигая законы материи, изучая состав веществ. Но самым трудолюбивым из них был Майрон, и милее всего ему был молот и обжигающие искры расплавленного металла, огненно-рыжие, как волосы самого майа. И не желал он повторять одно и то же многократно, а желал создавать новое, самое прекрасное и самое искусное. Много думал Майрон, работал он дважды двенадцать часов, и выковал прекраснейшие наручи, и показал их Ауле. Вала молвил: — Прекрасная работа, воистину по замыслу Эру. И возрадовался Майрон. Вновь принялся за работу майа, работал он, опаляемый жаром горна, двое суток. Принес он Ауле искуснейшую броню, тонкую, но прочную, изукрашенную ветвями и листьями древ Йаванны, металлическими, но неотличными от живых. И сказал Ауле: — Ты славно потрудился, воплощая замысел Эру. И тогда подумал Майрон: «Разве Эру руководил моими помыслами и руками? Разве не сам я придумал и отковал, воплотил задуманное?» Но промолчал в этот раз майа, лишь поклонился и вернулся к наковальне. Снова взялся за работу Майрон, и усердно трудился он три дня. И изготовлен был чудеснейший браслет тонкого и невесомого металла, и цветы рубинами горели в нем. Сказал тогда Ауле: — Прекрасное украшение, любая из вала носила бы этот браслет с тихим восторгом. Изумительны работы твои, замыслом Эру порожденные. А Майрон усомнился. «В чем же тут замысел Эру, если я сам рисовал эскизы, размышлял, выбирал и делал? Разве Эру держал расплавленный метал? Разве он выбирал самоцветы?» Прошло пять дней, а Майрон вновь без устали работал. И отковал он удивительный клинок, острый и прекрасный, а в рукояти сияли драгоценные камни. И преподнес он клинок Ауле, и молвил тот: — Воистину велик Эру! И ты работой своей доказываешь всю красоту и могущество замысла его. Разгневался тогда Майрон. «Отчего это заслуга Эру, когда я придумал и сделал клинок? Разве не мой замысел был при том? Не моя рука держала молот? Нет, Ауле, несправедливы твои слова!» Но смолчал майа перед лицом вала, поклонился и вышел прочь. Вышел Майрон из чертогов Ауле, поглощенный думами о своих работах. И не знал он, что наблюдает за ним Мелькор. Не знал, что желает мятежный вала себе такого искусного и усердного слугу… — Удивительно. Все майа Ауле уже покинули залы, предаваясь отдыху, и внезапный голос за спиной заставил Майрона вздрогнуть и резко обернуться. Прекрасный в своем воплощении вала… Но взгляд его холоден и заставляет покрыться мурашками. Майрон сглотнул. С тем, кто стоял сейчас перед ним, было запрещено говорить. — Удивительно, — продолжил Мелькор. — Что твою работу не оценили по достоинству. — Оценили, — вопреки запретам ответил Майрон. Нужно уходить к себе, сейчас. Отчего же он стоит и не может оторвать взгляда от этих прозрачных ледяных глаз? — Разве? — Вала изогнул черную бровь. — Я видел на твоем лице лишь разочарование. И гнев. Майрон опустил взгляд. — Мне не по чину гневаться на замысел Эру. Я всего лишь часть его, что действует в согласии с ним. Мелькор широко улыбнулся. В словах майа он отчетливо слышал сомнение. — Раз ты так говоришь, значит это верно, — речь вала звучала медом. — Но ты не думал, что может быть иначе? Майрон изумленно взглянул на него. Вала продолжил. — В том, что ты делаешь, есть своя ЦЕННОСТЬ. Разве не ты сам придумал и отковал этот прекрасный клинок? Разве в том не твоя заслуга? Мелькор произносил вслух то, что у майа было лишь в мыслях. Майрон отвернулся, испугавшись речей вала. — Мне кажется, ты уже стал мастером. К чему тебе оставаться с Ауле? — Но разве, — горло от волнения пересыхало. — Может быть что-то иное, чем служить инструментом воплощения замысла Эру? Мелькор поморщился. — Ты и есть его воплощение. А все, что делаешь сам, это творения твои, и ты вправе распоряжаться ими. Подумай об этом, — произнес Мелькор и удалился, оставив майа в замешательстве.