***
Мы не оставались в ночи, в безлюдных проулках, нет. Тут нами двигала отнюдь не только осторожность, но и забота о собственном комфорте. Мы ехали черти куда вовсе не затем, чтобы ширяться неизвестно где, посреди люков и вывесок. Нам нужен был комфорт. И мы стремились к нему. Словно нам было мало его, до обезвоживания мало. - Не можешь гнать быстрее? - сквозь зубы бормотал я, запрокидывая в изнеможении голову, раздраженно прикрывая глаза. В предвкушении, желанном и долгожданном тело ломило так словно его дробили черти. - Малышу Бену не терпится ширнуться? - чертова насмешка в твоем голосе дробила мой мозг похлеще чем пресловутые черти, заставляя бызмолвно сжимать кулаки и яростно смотреть в твои зеленые, словно уже находящиеся под наркотическим дурманом глаза. - Таким ты мне нравишься гораздо больше. - словно вторя мне, запрокидываешь голову, хохочешь как безумный, а мне хочется хорошенько приложить твою курчавую голову о руль. - Что бы сказал дядя Алонзо, увидев на лице своего кроткого племянника ярость взбешенного самца в брачный период? - Заткнись. - шипел я, словно кошка ошпаривая твое холеное лицо едкой пощечиной, небольшой, лишь для того, чтобы встряхнуть тебя. Как бы ты ни раздражал меня, я не мог отказаться от такой одной большой привилегии, в виде тебя. Привилегии. От этого слова меня самого тянуло в такой раж, что хотелось смеяться не адекватнее тебя, вцепившись в свои волосы. - Правда глаза колет? - усмехаешься ты, зло скалясь, обнажая всю свою злостно-испорченную натуру. И тут же, словно читая мои мысли, протягиваешь с привычно-бесящей меня насмешкой: - Полно, Бенни, почему ты всегда считаешь искренность чем-то неприличным? «А почему ты, черт бы тебя драл, считаешь ее чем-то приличным?» -вертится на языке у меня. - «Жизнь совсем ничему тебя не учит, а Меркуцио Скалигер?» Но я знаю ответ. И никогда не произнесу его вслух. Потому что если ад существует, мы оба будем гореть в соседском пламени. Только ты за гордыню. А я за ложь.***
Вваливаемся в твой загородный дом, забывая даже снять обувь. Мы настолько жаждем, что даже в горле пересыхает, движения становятся поспешно нервными, по рукам пробегает нервная чесотка от кисти до локтя. - Где вас носило? - мой кузен тут как тут, преданно дожидается своих лучших друзей в твоей гостиной. Под синими глазами Ромео четкие круги, оттеняющие бледную кожу, словно делая его живым мертвецом. Он, как всегда, абсолютно инертен и лживо-спокоен: образцовый золотой мальчик, лишь пресловутые круги, бледность, да слегка подрагивающие руки говорят о том, что святоша такой же испорченный. Такой же…не отличающийся. Покрытая золотой краской дешевая подделка. - Я торчу тут уже три часа. - Ромео, друг мой! - театрально восклицаешь, ты развязно открывая для моего кузена свои обьятия, и я открыто кривлю лицо, испытывая предельное отвращение к твоим потугам. - Какой же поганец шантажом заставляет тебя припираться сюда так рано? - Оставь его. - безразлично бросаю я, небрежно закатывая рукава. - Не мешай нашему золотому мальчику играть в святошу. Я вовсе не презираю Ромео, нет. Едва ли могу презирать, ведь я почти такой же как он. Почти, но не абсолютно. И за это «почти» я его не переношу. Потому что наше главное отличие: тот факт что я искренен с собой, насколько может быть искренен человек со стажем двойной жизни в чертовы годы. А наш дорогой «романтик» настолько инертен, что едва ли отдает себе отчет в собственном пороке двуличности. Не удивляюсь, если он предпочитает убеждать себя, в том что ночные похождения - это сон. И при этом недалекие идиоты предпочитают из нас двоих обвинять в трусости меня. Возможно отсутствие воображения играет со мной плохую шутку, ведь Ромео, в отличие от меня, искренне закрывает глаза на свою двойную жизнь. Что ж, Монтекки недаром никогда не почитали искренность за что-то приличное и стоящее внимания. Какое счастье, что ты не Монтекки, как бы ни старался вклиниться в нашу семейку, Меркуцио.***
Ступка в моих руках слегка подрагивает, мне приходится опустить склянку на стол и придерживать левой рукой. Чертова жажда обволакивает мой разум все сильнее, по мере размешивания проклятых таблеток в воде. Прозрачная жидкость плавно сменяет свой цвет на зеленовато-коричневый. Художественного дарования у меня никакого, но от этого процесса я не могу оторвать взгляда. У получившеся жидкости едва ли различим аромат: тонкий, с трудом уловимый запашок травы. Но я невольно улавливаю его ноздрями и прикрываю глаза, считая секунды до желаемого удовлетворения. - Завораживает, не правда ли? - твой приевшийся голос выбивает меня из почти наступившего транса и я с раздражением бросаю ступку в склянке. - Полегче, Бенни, - насмешливо прикрыв глаза, раздражающе-снисходительно произносишь: - ты ведь не желаешь вновь терпеть мое удручающее общество рыская по промозглым улицам, а маленький лицемер? - Сделай милость - сдохни. - бормочу, стиснув зубы, устало присаживаясь на стул. Утираю правой рукой пот со лба, упорно не отрывая глаз от заветной склянки, в которой сейчас происходят столь желанные для меня химические процессы . - Подавись уже со своей правдой. - машинально проговариваю я, наконец найдя в себе силы оторваться от склянки, посмотрев на тебя с каким-то неуместным весельем. - Порой сморю на тебя, знаешь, и не понимаю: как же ты выжил в семейке Эскала, где искренность ценится ни на лир? Рвано усмехаешься, оперевшись о шкаф, в зеленых глазах-не менее дьявольское веселье. - Смотрю на вас, знаешь ли, и поражаюсь: как в чопорно-снобской семейке Монтекки выросли такие лицемерно-испорченные сученыши. - твоя ухмылка плавно становится кривой, по мере того, как голова клонится на бок. - Верно говорят-в тихом омуте… - А теперь закрой рот, пока я не усилил дозу до смертельной. - бросаю сквозь зубы, невольно сжимая руки в кулаки. Эта чертова фраза всегда до ужаса раздражала меня: ведь я не мог не понимать ее правдивость. Едва ли что-то подобное могло подействовать на тебя: лишь запрокидываешь голову и заливаешься дебильным смехом. Под ладонями ощущается нервный, но привычный зуд: рядом с тобой не в новинку ощущать себя проигравшим. Не скажу что мне это нравится, но если бы люди всегда игнорировали неприятные вещи, едва ли в мире был бы хоть один успешный человек. Рассуждая о нашей семье, ты кое-что забываешь, мой правдивый друг. Мы Монтекки - истинные итальянцы. В расценках, выгоде и неудобствах мы знаем толк побольше некоторых. - Твоя прагматичная душонка едва решится обдолбать племянника мэра до смерти. Пустые, скучные…угрозы, друг. - от дыхания лица несет легким запашком мяты, когда ты опаляешь им мое лицо. - Даже не ожидал от тебя такой…банальщины. - Какова компания-таковы и остроты, друг. - не менее издевательски тяну я, чувствуя какое-то тягучее наслаждение от этой отместки. Твои зеленые глаза медленно, но живо загораются пламенем страсти: мы оба знаем, что любим эти «упражнения в остроумии» едва ли не на равне с наркотиками. - Хорош, дьявол. - тянешь ты с наслаждением прикрывая глаза. А потом набрасываешься на меня словно кот, притираясь слишком близко. От этой близости душевный комфорт исчезает, словно его и не было, но твое мятное дыхание, обдающее кожу на моей шее, пробуждает какие-то его отголоски и я никак не могу решиться тебя оттолкнуть. - Дьявол? - насмешливо переспрашиваю я, иронично приподнимая бровь, внутренне негодуя от того, как мое тело реагирует на твое тепло. Если кто из нас двоих дьявол, то точно не я. - Да. - уверенно отвечаешь ты, поднимая голову, устремляя свой взгляд прямо на меня. - Ты-словно чертов искуситель, Белиал*: с виду прекрасный, безгрешный юноша, старательный, до трусости дипломатичный, а на деле…двуличный искуситель с глазами цвета дурманящего зелья*, выявляющий в людях пороки, купающийся в своих собственных и толкающий жертв в бездну своих и чужих. - под конец своей причудливо-фантастической речи ты криво усмехаешься, запрокинув голову. - У вас даже имена похожи, побери вас собственная лживость. - Не вижу никакого сходства. - равнодушно пожимаю плечами, скинув тем самым твою руку со своего предплечья, старательно показывая, что меня ничуть не поколебило твое абсурдное, в твоем стиле, сравнение. И попутно, взаправду, купаясь в собственной лжи. - Неудивительно. - фыркаешь ты беззлобно, но насмешка, кажется, вьевшаяся в твой облик с головы до ног мечет искры, с удивительной целеустремленностью достигая мишени. - Для искусителя ты все же слишком прозаичен…Бенлиал. - обдаешь меня издевательской улыбкой, заставляющей невольно поджать руки в кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Мое желание, совершенно нездоровое: повалить тебя на кристально чистый кухонный пол и оставить размазанный синяк под глазом, но…чертова прагматичность натуры (а я предпочитаю называть это так) пресекает это абсурдное, в корне своем желание. - Не прогадай наше зелье чудес. - подмигиваешь ты, рождая внутри меня какое-то странное отвращение и попутно вытаскивая сигареты, уходишь прочь, наверняка на балкон. С облегчением выдыхаю, чувствуя легкое удушье и виня в этом лишь одного человека. Тебя, разумеется. Кого же еще? Встаю, иду проверять, как ты называешь этот наш персональный на троих ящик Пандоры, «зелье чудес». Оно почти настоялось, стоять вблизи и вдыхать этот еле ощутимый, точно дразнящий запах с каждой секундой становится все более невозможным. Резким движением отворачиваюсь, прикрываю нос рукой, следом стряхиваю с себя этот дурман, а вместе с ним твою ауру. Да, я верю в энергетику, несмотря на прагматический склад ума. Сложно не верить вращаясь с таким человеком как ты. - Оно уже готово? - оборачиваюсь на голос, чувствуя какую-то грызущую изнутри тревожность, хотя, разумеется, я не мог не узнать Ромео. Он стоит напротив и его лицо выражает причудливую смесь всегдашнего спокойствия, праздного любопытства и отчетливо исходящей жажды, которую не спутать ни с чем. - Почти. - отвечаю коротко, с трудом не сжимая зубы. Чувство собственничества, удушающее, не уместное, подкрадывается к горлу и цепко смыкает руки. Появляется совершенно абсурдное желание схватить горящую склянку, обхватив руками, и унести куда подальше, усилием воли подавленное практически сразу после возникновения. Подобные чувства посещают меня все чаще с каждой новой дозой и это не может не пугать. Больше пугает лишь то, что мне абсолютно плевать и это равнодушие с каждым днем охватывает мою душу метр за метром.. - Скорей бы уже. - раздраженно цедит кузен, заставляя меня все же сжать зубы и незаметно сцепить руку в кулак. Даже не понимаю что меня раздражает больше: инфантильность брата или отягощающая день за днем необходимость делиться? - О чем вы говорили? - лицо Ромео внезапно расслабляется, но тень былой напряженности словно повисла на нем, вцепившись уродливой маской. Не выдерживаю, криво усмехаюсь, даже не стараясь спрятать лицо. Осознание накрывает словно желанный дурман, только напротив отрезвляюще: этот дамоклов меч уже занесен над каждым из нас. - Тебя это касается? - надменно вскидываю бровь, присаживаясь на стул: ноги несколько побаливают после ночных бдений. Ты-то, Ромеуччо, предпочитаешь отсиживаться на всем готовом, а не разделять наш риск. Быть посвященным в наши с Меркуцио беседы - не твоего ума дела. - Как грубо. - наблюдать за тем как твое смазливое личико кривится доставляет мне несказанное удовольствие. Неопределенно хмыкаешь, дергая плечами и, отчего-то напоминаешь мне мертвеца еще сильнее. Вполне возможно все дело в освещении, дряни, что медленно разьедает твой организм изнутри или в моем разбушевавшемся воображении. Так или иначе, сегодня мне особенно хочется выводить тебя из себя, кузен, не обессудь. - При отце и матери ты не позволяешь говорить со мной в такой манере. - прислоняешься к стулу, словно желая сесть, но не решаясь. Твое лицо бледно, искривлено, безэмоционально и мне все меньше хочется с тобой разговаривать. Чувство вины и нечто напоминающее жалость, склизким червяком пробирается в мой разум и куда-то в область грудной клетки. Черт дери тот день, когда ты увязался со мной в тот клуб, решив разбавить чем-то свой жалкий замкнутый образ жизни. Черт дери меня за то, что решился взять тебя с собой. Ведь именно с того дня наши отношения пошли на спад. Да что уж там, наши жизни пошли на спад. - При отце и матери ты не позволяешь себе ширяться, а милый братец? - когда я успел стать таким язвительным? Когда сблизился с Меркуцио или еще раньше? Когда понял, что жизнь чертова канава и иронизировать - единственный шанс не сгнить в ней окончательно? На неживом лице кузена всплывает унылая ухмылка. - Подражаешь Меркуцио? Умело.-все же садишься на стул с каким-то апатичным упорством смотря мне в глаза. - Но не то, чтобы слишком профессионально, Бенни. Последнее слово ты тянешь совсем в манере Меркуцио, явно передразнивая его. Я не выдерживаю, невольно придвигаюсь на край стула, до хруста костей сжимая кулак. - Еще один подобный выпад - и пойдешь добывать колеса сам. А мы с Меркуцио с удовольствием понаблюдаем за твоей ломкой, братец. - откидываюсь на спинку стула, скривившись в какой-то натянутой ухмылке. Я действительно ощущаю превосходство сейчас, но почему так гадко на душе в то же время? - Подавись своим самодовольством. - меняясь в лице, совершенно по-детски бросаешь ты, поспешно вставая со стула. На душе по-прежнему паршиво, но я знаю, что никуда ты в самом деле не уйдешь. У тебя просто нет выбора. У тебя все на лице написано, мой друг, а я ведь тебя с детства знаю. Близится ломка, а как только это начнется, ты будешь мать готов продать лишь бы утолить эту извращенную жажду. Элементарный прагматизм, которого не лишен даже ты Совсем расслабившись, краем уха слышу обрывок твоей фразы: - ...сожалею, но ему на тебя плевать…