После взрыва

Взломать браслет так быстро, как хотелось бы, у Катце не выходит. Или он переоценил свою способность эффективно работать при таком уровне стресса, или недооценил защиту в доме исполняющего обязанности главы Синдиката. Провозившись несколько часов, Катце прикуривает очередную сигарету и решает, что имеет смысл сделать перерыв. Например, на еду. Ну и осмотреться, раз уж он сюда попал. Мало ли, когда могут пригодится знания о планировке и расположении систем слежения в апартаментах главного нейрокорректора. Лишним не будет. Апартаменты Рауля так же функциональны, как и те, что Катце помнил, будучи фурнитуром Ясона. Но некоторые отличия всё же имеются. Здесь в отделке используется темное дерево, а не металл, и больше декоративных элементов. И Катце заметил вчера книги в закрытом сейчас кабинете Рауля, бумажные книги. Зачем ему, интересно, эта архаика? Много белого цвета, и, как было и у Ясона - много свободного пространства. Но вместо серых и синих акцентов тут бледно сине-зеленые и тёмно-золотые. Катце замечает двух пэтов, самца и самку, направляющихся в Салон, видимо. Гибкие, очень изящные и грациозные, с удлиненными конечностями, совсем юные, оба с бронзовой кожей и мелодично звенящими золотистыми украшениями на почти обнаженных телах. Явно одной породы, похоже, новой. Такого телосложения в сочетании с таким оттенком кожи Катце ещё не видел, волосы у обоих ниже плеч, у самца медового цвета, у самки – светло-рыжего, голоса у обоих такие же мелодичные, как и перезвон подвесок на цепочках, блестящих на их смуглой коже. Лёгкие, прелестные создания, которых Катце ещё, возможно, предстоит продавать нелегально в Федерацию после разведения и нескольких владельцев, или в бордели Мидаса – если он выживет, конечно. Он отворачивается от этих дорогих кукол, прежде чем успевает рассмотреть их лица. Незачем. К фурнитуру Рауля, Энтони, Катце, наоборот, присматривается повнимательней. Спрашивает, сколько тому лет. Оказывается, шестнадцать. Средний рост, каштановые волосы, карие глаза, очень быстрый и незаметный, молчаливый, немного робкий, сообразительный. Оставшись с ним вдвоем после ухода пэтов, Катце вытягивает из него интерес к истории, отмечает, что фурнитур немного замирает при стрессе – а нахождение в апартаментах хозяина взрослого, курящего мужчины со шрамом для него – явный стресс, – и думает, что сам же его отобрал и не помнит. Совсем не помнит их, а ведь этого отбирал не так давно после предыдущего фурнитура Рауля – Рэя. Катце передергивается. Да, работать на чёрном рынке и продавать живых секс-кукол, как и следить за оборотом наркотиков, ему не нравится. Совсем не нравится. Но отбирать будущих фурнитуров в Гардиан он действительно ненавидит. Из всех своих актуальных обязанностей относительно устраивает его только сбор информации на многочисленных заказчиков, и этим он, может быть, даже был не против заниматься, будь у него выбор, но выбора ему никто не предоставлял. Если он хочет жить, он вынужден быть полезен элите так, как эта самая элита сочтет нужным. А жить он всё ещё хочет. Иногда это его самого удивляет. Катце ест, потом звонит своим работникам и координирует текущие сделки. Сообщает паре самых толковых из них, что занят и будет занят в ближайшие пару дней. Пока не наступает вечер и не возвращается Рауль. Который уже почти ночью приказывает ему явиться в свою спальню. – Раздевайся, – бросает блонди, когда Катце заходит и закрывает за собой дверь. Катце вздыхает. Сейчас-то ему что нужно? Он же не собирается опять? Катце смотрит на раздевающегося Рауля и понимает, что, похоже, как раз собирается. Автоматически осматривается. Ну, из комнаты он, допустим, может и успеет убраться, а из апартаментов – уже вряд ли. А вот из башни уже совсем без вариантов. Надо было собраться и взломать этот рагонов браслет сегодня. Уже раздевшийся Рауль ложится на кровать и, чуть нахмурившись, смотрит на Катце: – Чего ты опять ждешь? – спрашивает он раздражённо, и добавляет резко, как удар кнута: – Раздевайся и иди сюда. Катце чувствует, как внутри у него всё сжимается, но продолжает прикидывать варианты. Он может отказаться раздеваться. Что тогда сделает недовольный необходимостью вставать и делать это самому блонди? Именно. То есть в этой постели Катце все равно окажется, но изрядно помятым. Может, даже немного поломанным. Вздохнув ещё раз, Катце раздевается и идет к кровати. У самой постели снова замирает, опустив голову и сжав руки в кулаки. – Ложись. На спину, – говорит Рауль. Катце ложится, чувствуя боком тепло от тела блонди. Зачем им вся эта такая правдоподобная имитация, интересно? О чём он думает? Его сейчас опять будут насиловать, а он размышляет о том, как устроены тела дзинкотаев. Один из которых его и спрашивает: – Ты сможешь не сопротивляться, или мне тебя связать? Это что вообще за выбор такой?! Катце хочется орать, и предпочтительно – матом, но он закрывает глаза и тихо выдыхает: – Не нужно, господин Ам, я смогу. Что он делает? Почему Рауль просто его гладит? Как... как животное, да. Ну хорошо, это уже не как животное, хотя кто его, этого биолога знает. Катце непроизвольно дергается при прикосновении к своему соску, и рука дзинконтая придавливает его к кровати так, что Катце, кажется, слышит, как немного хрустнули его ребра. – Лежи спокойно, – раздраженно приказывает Рауль. Катце усилием воли заставляет себя подчиниться. С удивлением понимая, что ему почему-то перестало быть настолько страшно. Нет, страшно ему, разумеется, всё ещё было, но почему-то значительно меньше, чем должно быть в данных обстоятельствах. И вот это было очень странно, потому что Рауль был не просто не менее опасен, чем Ясон, а более. Но с закрытыми глазами, чувствуя только его прикосновения, как и тогда в Эребе, Катце не чувствовал сильного страха. И того пронизывающего всё его существо почтения, как в случае с Ясоном, Катце перед Раулем тоже не испытывал. «Меченый, ты всё-таки самоубийца», - говорит себе Катце, в порыве удовольствия накрывая своей ласкающую его руку блонди, - «только способ выбрал особо экзотический. Вот зачем ты его сам трогаешь сейчас? Он тебе разрешал? Приказывал? Нет». Но это разумом Катце помнит, с кем он в постели. А тело, его тело, которому хорошо, которому не причиняют боли, а совсем наоборот, тело это тянется к источнику этого удовольствия. И почему-то ему доверяет, похоже. «Катце, ты совсем уже, какое доверие? Это блонди, который тебя изнасиловал. И сейчас изнасилует еще раз. Вот как закончит со своими экспериментальными поглаживаниями, так сразу и». Но дзинконтай ощущается теплым, его кожа мягкой, а прикосновения – приятными. Катце не открывает глаз, в темноте легче приглушить истошный вопль его разума – «это же блонди!» - и отдаться ощущениям, раз уж у него нет особого выбора. А ощущения, тем временем, превосходят все его ожидания, партнер – «не называй его Раулем сейчас, партнер» – постепенно переходит от мягких поглаживаний к откровенным ласкам. И не только руками. «Вот и где блонди мог такому научиться?» – всё никак не успокаивается пытливая часть его мозга. Когда Катце чувствует, как его член берут в рот, он изо всех сил зажмуривается, чтобы не распахнуть от изумления глаза. Потому что вот этого ему сейчас точно не стоит видеть, если ему ещё хоть немного дорог его рассудок. А дальше он уже не думает, довольно долго не думает, по его ощущениям. Из забытья его вытягивают слова: – Открой глаза. Катце медленно открывает. После продолжительного пребывания в темноте даже приглушенный свет спальни блонди кажется поначалу слишком ярким. Постепенно привыкая, он видит лежащего рядом на боку и смотрящего на него Рауля. И интенсивный страх тут же возвращается. «Как на подопытное животное смотрит», – думает Катце, – «хотя, почему «как»? От этих мыслей его отвлекает то, что Рауль облизывает губы. Воображение, зараза такая, тут же выдает ему свою версию того, на что Катце отказался смотреть. А Рауль протягивает руку и неожиданно проводит ладонью по его волосам, смотрит на замершего и уставшего пытаться контролировать свою мимику в этом сюрреалистическом сне изумлённого Катце, и приказывает: – Иди в душ, ванная за той дверью, – кивает за спину Катце блонди, - после возвращайся в постель. Сегодня будешь спать здесь. И Катце наконец-то сознательно отпускает себя. Нет, он по-прежнему молчит в ответ, но выражению лица позволяет говорить вместо слов. Перестает контролировать его совершенно, так, как делает только, когда совсем один. Раз уж такое происходит, то, пожалуй, он может позволить на время соскользнуть этой, казалось, вросшей в него бесстрастной маске, так похожей на такие же маски блонди. Рауль к наглядной демонстрации того, что Катце думает по поводу всего происходящего в целом и его последних слов в частности, остается равнодушен, потому Катце просто кивает и, пытаясь призвать разомлевшее тело к порядку, сползает с кровати. Душ он принимает в прострации. В такой же прострации возвращается и ложится рядом с блонди. Когда Рауль сам накрывает его одеялом, гасит свет и расслабленно выдыхает рядом, Катце ещё успевает констатировать у себя апатию от перегрузки впечатлениями, прежде чем проваливается в сон. На следующий день ему хватает и времени, и способностей. Мотивация, видимо, повысилась от такого-то шока. Или шок выжег его тревогу и у него получилось выспаться. Взломав наконец браслет и вернув себе расширенный уровень допуска гражданина, Катце решает, что с датчиком слежения и тем, чтобы его снять, разберётся позже. Дождавшись, когда и пэты и Энтони покинут апартаменты, он быстро уходит через технические коридоры и лифты, используемые обычно фурнитурами, на ходу вызвав предварительно свой аэромобиль, оставшийся на стоянке Эреба. Сев за руль, Катце взлетает и берет курс на Мидас. Закуривая и думая: «хорошо, Меченый, из башни ты выбрался, а дальше?»