Джон и Дени
В тот день солнце взошло высоко и нежно обняло всю Королевскую Гавань, и даже к вечеру, на самой верхушке замка, где еще вчера в этот час уже наступила полная темнота, весь белесый камень арок, стен и парапета ее террасы был покрыт танцующими алыми тенями, и воздух был свеж, как никогда. Дени вздохнула, вглядываясь в сторону севера. В темно-синие далекие небеса и гряды гор. Последнее время она ждала чего-то, все чаще поднимаясь на самый верх, стояла так до самой ночи, пока от солнца на горизонте не оставался лишь красный или желтый сияющий блин. Сегодня, в такой прекрасный день, в этом месте, где она была только с собой, где не слышно было ни шума улиц, ни плеска волн залива даже в полдень, ей вдруг стало казаться, что что-то непременно должно случиться, и тревожная морозная тень будущего коснулась прохладными пальцами ее сердца. Она потерла озябшие плечи и притронулась к виску, и снова вздохнула вечерний воздух, не понимая, что все же не так. Сладкая прозрачная свежесть и чистота витали в воздухе. А на утро прилетел белый ворон. Она потом помнила всегда тот день, когда впервые за несколько лет вернулась на Стену, свой страх и трепет, и эту бесконечно-спокойную белизну. Дени сняла перчатку и взяла хрустящий снег в свою ладонь. Прохладные и колкие снежинки почти не таяли в ее руке. Здесь словно ничего не менялось, и она подумала, что этот снег так и лежал здесь, с тех самых пор, как она оставила его. Помнил ли он ее, ждал ли? Ветер подхватил редкие снежинки и прикоснулся к ее лицу, ласково и осторожно. Опускался вечер, отбрасывая к самой стене длинные темные тени черно-зеленых елей, и, вглядываясь в надвигающуюся темноту, сердце билось все быстрей и чаще от надвигающейся неизбежности. Прохладный трепет охватил все внутри, и Дени захотелось немедля скинуть свою белую мохнатую шубку, чтобы зима вся, полностью завладела ею. Но внезапно стало очень холодно, нос закололо, но внутри нее, вместе с тем, как схватывалась кожа и захотелось сжаться от холода, внутри нее словно горел пожар. Темная тень отделилась от прочих теней, и медленно их обгоняя, на снежный пустырь вышел всадник. За ее спиной зависла тишина, словно каждый человек в этих ледяных стенах и темных башнях перестал даже дышать, словно позади нее никогда ничего не было, а все что есть и важно, все сосредоточилось сейчас в этой черной размытой тени. Дейнерис так много хотела сказать, так часто представляла, что будет, когда она увидит Джона, но слов теперь не было, только гул внутри и отчаяние, что она не может увидеть его лицо. «Джон…» — наконец произнесла она тихо и неуверенно имя. Тени дернулись, придя в движение, и черный конь сделал шаг вперед, качнувшись и сжав в тиски ее грудь. Она была такая же, как и прежде — прекрасная Дейнерис, как маленькое взошедшее солнце на такой огромной ледяной стене. Ее аметистовый хрустальный взгляд, и испуганный, и жаждущий, от которого таяло его ледяное сердце, взмах ресниц, покрывшихся инеем, и манящий изгиб нежных губ. «Дейнерис…» — его голос оглушил ее. Он был везде — шепотом в ее голове, дрожью в груди, в слезах, брызнувших из глаз, в каждой искрящейся снежинке. Хотелось слушать этот чуть надтреснутый голос, такой родной и близкий, и такой далекий в этот миг. «Еще, скажи еще. Прошу тебя», — казалось, если он промолчит хоть мгновенье, то она задохнется. Ветер ласково зашуршал по лицу, коснулся ее теплых губ. И Джон таял от каждого прикосновения. Хотелось объять ее маленькое тело, окутать толстым слоем снега и унести далеко в лес, в свой замок. Но ей надо было жить, надо было думать об их детях. Мальчик и девочка — он видел их в своих зимних снах. «Дени, Дени… Не плачь, милая…» «Конечно, да. Прости», — теперь она поняла, что он слышит ее и без слов. Она улыбалась и плакала, не в силах сдержать обещания. «Закрой глаза». Там, где-то между реальностью и его ледяным миром, Джон прикоснулся к ней, и манящее тепло наполнило его наконец жизнью, тоскливо и сладко напомнив ему, что даже у Короля Ночи есть сердце. Ее трепетное дыхание, вздрагивание ресниц и горячее биение внутри груди — как часть его самого, потерянное нечто, без которого невозможно быть, без которого все теряет смысл. Невидимая рука касалась ее, нежно смахивая слезинки, невидимые губы едва прикасались к ее волосам, щекам, глазам, шелестя по ее коже, как прохладные перышки, и сквозь размытые, расплывающиеся хрустальные тени и звезды она видела его. Такого же, как прежде — с темными завитками волос и серыми теплыми глазами. Губы его растянулись в улыбке, совсем, как у мальчишки, и Дени сама не сдержала нахлынувшей радости. «Возьми меня с собой, Джон». Ее способность все забыть ради любви всегда восхищала и пугала его. Кто сейчас заботится о ней? Кто направляет Его Королеву? «Не могу». «Я знаю. Ты беспокоишься о детях. Наших детях. Джонелия и Эджериус — так я их назвала. Тебе нравится?» «Очень красиво». «Они чудесные. Джона бойкая, а Эджи хоть и тихий, но с характером. Прямо как ты». «Мы оба оказались правы. На счет сына и дочки, — Джон тихо засмеялся, и все ее тело завибрировало. Как она будет жить без этого? Сейчас, в эту секунду, это казалось невозможным. — Но мы встретимся, не бойся, Дени. Когда-нибудь, когда наши дети пойдут своей дорогой, ты вернешься ко мне и уже не уйдешь никогда. А я буду ждать тебя в нашем доме, в котором все двери красные. Ты помнишь? Я выкрасил их специально для тебя». «Когда я умру? Я стану старая». «Дени, ты будешь прекрасна. И мы останемся здесь навсегда. Вместе». «Я хочу, чтобы ты помнил меня такой, как раньше». «Я помню. Всю тебя, — он скользнул снежным ворохом по ее вздрагивающему бедру, по груди и затвердевшим от холода соскам, что так боялись и жаждали его ласк. Но еще было рано, ее молодое тело еще должно было жить много-много лет, а потом он заберет ее душу. Навсегда. И она не посмеет отказаться. — Если ты не вернешься, я разозлюсь, ты ведь знаешь, я — Король Ночи, а ему положено быть злым». «Так теперь у меня нет иного выхода, Джон? Кроме того, как стать Твоей Королевой? — она готова была прямо сейчас позволить забрать себя, отдать все тепло и жизнь, что есть в ее теле. — Валисса всегда говорила, что мы встретимся на той стороне. Там правда так красиво?» «А кто такая Валисса? Я не знаю, — ему не хотелось говорить о ведьме, тратить на кого-то другого драгоценные мгновенья. — Но там красиво, да. Там будет так, как ты захочешь, весь мой мир — для тебя. И есть драконы. Ты будешь рада этому». «Я получила твой подарок, Джон, — она вспомнила о драконьих яйцах. — И надежно спрятала. И надеюсь, никогда не наступит то время, когда придется воспользоваться им». Они говорили, пока первый золотой луч рассвета не коснулся острых верхушек леса. Говорили о детях, о том, что теперь в них — их будущее в мире по ту сторону Стены. Ведь даже когда они исчезнут, и исчезнет последний человек, помнящий их имена, а дети их детей забудут своих предков, они все равно будут жить, в их горячей крови и сердцах, и сереброволосая девочка будет с надеждой смотреть в небо, не понимая, отчего так шумит в груди, а сероглазый мальчик будет мечтать о давно забытых сражениях. «Или наоборот», — подумали они одновременно, думая о своих детях. Вспоминали прошлое, смеясь и пугаясь своих собственных слов, признавая свои ошибки — так легко теперь казалось и так сладко отдавать себя на суд другому, позволяя прикасаться к самым болезненным ранам сердца, и к самому ужасному и прекрасному, что есть в них. Рука Дейнерис замерзла и уже онемела, долго продержав кулак с зажатым снегом, но ей все не хотелось его отпускать. Тогда Джон сказал ей, что это все неважно — снег, дождь или палящая жара. Ведь все, что сейчас есть у них — это лишь воспоминания, они — память друг друга, и существуют, пока есть в сердце распахнутое для любви место, которое они могут назвать своим домом.КОНЕЦ