Сейчас
Приводя себя в порядок после перелёта, Наташа намеревается спуститься вниз и встретиться кое с кем, чтобы поздороваться. Она отмечает, что за окнами уже царит поздний вечер, обволакивая улицы и здания густыми сумерками, которые скрывают в темноте все секреты и злодеяния, позволяя остаться незамеченным, когда это необходимо. Подходящее время для охоты... Равнодушным взглядом она окидывает своё отражение в зеркале, не жалея о том, что остановила выбор на строгом чёрном платье. Так как не желает привлекать к себе излишнее внимание. Не тот случай. Минуя этажи и коридоры, девушка оказывается перед дверью, пропуск за которую тоже необходимо оплатить. Она опускает монету в совсем небольшой проём, что больше напоминает слот, вслед за чем почти мгновенно распахивается окошко и так же быстро закрывается, но затем охранник открывает дверь и позволяет ей пройти внутрь. Замирая на месте, Наташа оглядывает присутствующих, что находятся сейчас в этой зоне отдыха, которую можно назвать ещё и закрытым баром. Ведь доступ к этой укромной части отеля имеют не все, а только так называемая элита мира киллеров, потому что именно здесь зачастую появляется хозяин. Она замечает, как Перкинс, с привычной для неё ухмылкой на лице, приветствует её поднятым бокалом, наполненным кроваво-красным вином, а после ленивыми жестами правой руки сообщает ей о том, что не против угостить её. Но Романофф лишь холодно смотрит на неё, даже не собираясь кивнуть в ответ, предпочитая проигнорировать её. Меньше всего сейчас она желает общаться с этой стервой, несомненно способной вонзить нож в спину, стоит только предоставить ей такую возможность. Наташа наконец-то находит глазами человека, который вот уже долгие годы управляет этим отелем. Он находится за столиком неподалёку, что-то читая в газете. Она не спеша подходит к нему и чуть склоняет голову набок, молча наблюдая за ним и дожидаясь, когда он поднимет на неё взгляд. — Романофф? — произносит мужчина с искренним удивлением в голосе, словно отказывается верить своим глазам, чем вынуждает её украдкой улыбнуться. — Я уже и забыл, когда ты останавливалась у нас в последний раз. — Пять лет назад, Уинстон, — отвечает она, присаживаясь напротив него, после того как он взмахом руки призвал её это сделать. Он снимает очки и чуть прищуривается, а после утвердительно кивает. — Да, конечно, — с выдохом заявляет тот, внимательно разглядывая её и явно догадываясь о причине её столь долгого отсутствия. — Теперь припоминаю... И всё же ты вернулась. Мужчина продолжает смотреть на неё так, как будто упрямо пытается отыскать подвох. Она же, в свою очередь, думает о том, что чутьё его никогда не подводит. Ещё столько же не появлялась бы здесь. Вот только это решили за неё. — Я всё это время работала в Европе... — Наташа напоминает самой себе натянутую до предела струну, которая вибрирует от напряжения и вот-вот оборвётся. Но она не может позволить этому случиться. Не сейчас. — А теперь вот решила устроить себе так называемый отпуск, чтобы повидать старых знакомых в Штатах. Хозяин отеля улыбается, и это, кажется, выглядит искренне. К чему ей по-прежнему трудно привыкнуть, ведь она всегда ожидает от людей совершенно другого. — Знаешь, я правда рад, что ты в порядке. И что решила навестить нас. — Он отрывается от спинки стула, наклоняется вперёд, опираясь на стол, и выглядит в этот момент почему-то уже менее дружелюбным, чем минуту назад. И она вмиг понимает, что этот человек собирается сказать ей, при этом ничего нового. — Но, думаю, мне всё равно стоит ещё раз напомнить тебе, Романофф, что никто из посетителей не занимается бизнесом на территории этого отеля. Нейтральной территории. И никаких исключений. Даже для тех, к кому я испытываю симпатию... Девушка сжимает пальцы до побелевших костяшек и приподнимает подбородок, теперь глядя на него с вызовом. — Мне очень хорошо известны здешние правила, Уинстон. — Её голос сочится раздражением, которое даже не пытается скрыть. Она не отводит от него взгляда, полного решимости. — К тому же твой менеджер уже успел любезно предупредить меня, что здесь ничего не поменялось за время моего отсутствия. Да, ей известно, что суровое наказание не заставит себя ждать. Но есть ли смысл бояться его? Если она сама будет желать смерти, когда собственноручно вырвет своё сердце из груди. — Отлично, — произносит мужчина без единого намёка на улыбку, с которой поприветствовал её чуть раньше. — Я бы не хотел сделать с тобой то, что должен буду... в случае нарушения. Наташа как можно глубже вдыхает и следом протяжно выдыхает, по-прежнему не прерывая их зрительный контакт. Она заставляет себя соврать, снова вспоминая то, что твердит себе каждый раз... Что ложь иногда становится способом избежать конфликта, когда это необходимо. Или же способом не умереть. — Проблем не будет, — уверяет она, стараясь говорить достаточно убедительно. Уинстон снова лениво откидывается на спинку стула. Его лицо больше не выражает никаких эмоций, оно становится абсолютно непроницаемым. — Очень надеюсь на это. — Он не сводит с неё глаз, давая понять, что его не так легко обмануть. — Тогда... Добро пожаловать в «Континенталь». Выпьешь чего-нибудь? Романофф наконец позволяет себе ослабить бдительность и немного расслабиться. К делу ещё успеет вернуться, но уже завтра на рассвете. — Да, — говорит она без раздумий. — Бурбон, пожалуйста. Она видит, как Уинстон тотчас понимающе усмехается. После чего он небрежным жестом подзывает к себе девушку, озвучивая ей заказ. — И почему я не удивлён... — обращается он вновь к Наташе, по всей видимости думая, что хорошо знает её. — Конечно, ты по-прежнему пьёшь то же самое, что и Джон. Она мгновенно напрягается, от расслабленности не остаётся и следа, и стискивает зубы. Верно, у них на самом деле много общего. Но это, как оказалось, не так уж и важно. — От старых привычек трудно отказаться, — произносит Романофф в ответ ровным тоном, холодно ухмыляясь, и сжимает цепкими пальцами стакан с алкоголем, а затем делает глоток, чувствуя, как он обжигает горло и устремляется горячим потоком вниз по пищеводу к желудку, после растекаясь жаром по венам. — Да и мне уже не хочется заводить новые... Думаю, мы ещё увидимся, Уинстон. — Помни, Наташа... — говорит он, когда она поднимается, намереваясь уйти. — Я всегда желал и буду желать тебе только добра. Будь осторожнее. Постарайся выжить. И что это значит? Зачем он сказал ей это? Что ему известно? Впрочем... Плевать. В качестве оплаты за выпивку она оставляет на столе монету и тут же нарочито уверенными шагами направляется к выходу. Уже сейчас предполагает, что этой ночью ей так и не удастся уснуть.***
Наташа чувствует каждый отчётливый удар в груди. Ритм постепенно ускоряется и всё более усердно гонит кровь по системе. Она сидит в кресле, в тёмной комнате и смотрит в окно: задумчиво, потерянно и с трудом дыша, будто на её грудь возложен тяжкий груз. Хотя так оно и есть. Знает, что он уже здесь и находится совсем рядом. Их разделяют только стены и коридор. Это не даёт ей покоя, терзает изнутри практически адскими муками, которые называются противоречиями, что изводят её и постепенно подводят к грани. Сама не понимает, зачем делает это, когда не спеша поднимается с кресла и нерешительно подходит к двери, нажимая на ручку и немного приоткрывая её. Зачем вообще посреди ночи собирается пробраться к нему? Чтобы стать свободной от клятвы, выполнив поручение? Или же, наоборот, чтобы самой погибнуть от его рук? Второе выглядит более заманчивым вариантом, что избавит её от душевных мук в будущем. Номер, в который она довольно легко проникает, встречает её тягостной тишиной. Романофф с осторожностью расхаживает по нему, осматриваясь. Её взгляд блуждает в полумраке комнаты. Никого, в том числе и в спальне. Но он находится поблизости, она чувствует это. И незамедлительно убеждается в своём предположении, слыша шум воды, что льётся, видимо, в душевой. Она подходит к ванной и аккуратно распахивает до этого чуть приоткрытую дверь. Воздух в один миг становится густым, оседая в лёгких непосильной тяжестью. Неподвижно застывая в проёме, она видит перед собой его широкую спину, по новой изучая уже знакомые татуировки. «Храбрым судьба помогает». То же самое на латыни написано и на её спине, чуть выше лопаток, намертво въевшись чёрной краской в кожу. Дыхание перехватывает. Ей почему-то становится чертовски больно смотреть на него обнажённого под потоком воды, что безжалостно бьёт градом по его мощным плечам, плавный контур которых она обводит изучающим взглядом. Наташа успевает заметить, как он точно так же замирает, сжимая руки в кулаки, а потом слегка поворачивает голову влево. — Тебе всегда нравилось неожиданно появляться, — хриплым и низким голосом произносит мужчина, явно не смущаясь своего вида и даже не собираясь выключать воду, — незаметно подкрадываясь ко мне. Слова как будто битым стеклом застревают у неё в горле, которое болезненно сжимается, и она судорожно сглатывает, продолжая скользить взглядом по его телу. К щекам вмиг прилипает жар, окрашивая их непозволительной, давно забытой стыдливостью с алым оттенком. Она медленно выдыхает, чтобы успокоить своё сильно бьющееся сердце, которое радуется встречи с ним и в то же время нестерпимо щемит от нарастающей боли из-за понимания того, что должна сделать. И что, возможно, не сможет быть до конца честной с ним. — А ты всегда знал, что это именно я... — почти шепчет девушка, не сдвинувшись с места ни на дюйм. — Удивительно снова видеть тебя в «Континентале», Джон. Он всё-таки выключает воду и тянется за большим и мягким на вид полотенцем, которое после оборачивает вокруг бёдер, частично скрывая свою наготу. Затем неторопливо поворачивается к ней. Она мгновенно утопает во тьме его карих глаз, которые всегда немного пугали её и в то же время пробуждали в ней чисто женский трепет. — А что здесь делаешь ты, Романофф? — интересуется он, подходя чуть ближе. Его голос звучит равнодушно, точно так же, как и лицо не выражает никаких эмоций, и у неё мгновенно возникает ощущение, словно её пронзают сотни иголок. — Мне сказали, что ты переехала в Европу, где теперь работаешь. В попытке вернуть контроль над своим разумом и телом, она думает о том, почему всегда в его присутствии чувствует себя неуверенной, неопытной девчонкой. Его взор, неизменно пронизывающий, будто способен проникнуть в самую душу. И ему это удаётся даже сейчас, спустя несколько лет, что они не виделись. Но её умение скрывать свои настоящие чувства за привычной маской сдержанности — с прошедшими годами в самом деле стало более совершенным. Что позволяет ей в этот момент, хоть и не без труда, выдержать его обычно недоверчивый, наполненный суровостью взгляд. — Так и есть, — заявляет Наташа решительно, но всё тем же приглушенным тоном. — Я здесь, чтобы увидеться с Директором. Последний раз навещала её где-то пять лет назад. Перед отъездом. В этот раз, но глядя уже на Джона, ей кажется, что она готова удавиться собственной ложью, что отравой касается губ, но слетает с них с удивительной лёгкостью. И всё же Романофф успевает заметить, как в его глазах мелькает что-то едва уловимое. Только этого для неё вполне достаточно, чтобы понять... Он тоже ничего не забыл.