Молчание морщерогих кизляков

Узкая юбка душила шаг, цокот аккуратных каблучков эхом разбегался по пустому коридору. Гермиона Джин Грейнджер опаздывала. Опаздывала на заседание суда, которое в последний момент перенесли аж на час раньше. Поморщившись, она прибавила шаг и развязала на шее дурацкий бант от ворота блузки. Ее ладони взмокли, а шея вспотела, хоть Гермиона и собрала свои непослушные волосы в пучок. На дворе стоял миллениум. Два года прошло с окончания Второй магической войны. Два месяца назад Гермиона Грейнджер закончила обучение в школе чародейства и волшебства Хогвартс – единственная из Золотой троицы. Карьера Рона в квиддиче позволяла ему забыть о школьном образовании, а статус Победителя Темного Лорда давал аналогичную возможность Гарри. Его приняли в Аврорат без вступительных экзаменов. На повороте Грейнджер запнулась, потеряв туфлю. Блестящий холодный пол министерского коридора заставил ее поежится. Уперевшись плечом в колонну, она с тихими ругательствами вернула туфлю на место и побежала еще быстрее. Заседание шло уже сорок минут. – …согласно постановлению №4298, подсудимый… Мисс Грейнджер. – Судья Фликс передвинул свои маленькие круглые очки на кончик носа и опустил подбородок, смерив запыхавшуюся Гермиону снисходительным взглядом. – Мы начали сорок две минуты назад. – Я знаю. – Бывшая староста Гриффиндора заставила себя выпрямиться и одернула свой тонкий серый пиджак. От быстрого бега у нее в горле саднило металлической солью. – Извините, я в последний момент узнала о переносе… – Это не мои проблемы, мисс Грейнджер. – Судья указал пером на третий ряд, справа от входа. Место, которое она занимала на всех предыдущих заседаниях. – Сядьте, наконец, и мы продолжим. – Хорошо, сэр. – Гермиона облизала свои пересохшие губы и посмотрела на Снейпа. Профессор сидел в центре зала на стуле, как и полагается подсудимому. Его поза была расслабленной, почти аморфной – так маглы сидят на диване перед телевизором после тяжелого рабочего дня, невидящим взглядом пялясь в экран, потому что их мозг перегружен и должен хоть немного остыть. На первый взгляд казалось, что профессор скучал, но на самом деле ему было абсолютно все равно, что происходит вокруг. Гермиона поняла это еще на первом слушании. Иногда ей казалось, что она здесь единственная, кому не все равно. Она быстро добралась до своего места в третьем ряду и села. Судья проводил ее нетерпеливым взглядом и продолжил: – Итак, согласно постановлению №4298, подсудимый… – Возражаю, ваша честь! – Вскинула руку Гермиона. Фликс поджал губы и посмотрел на нее. – Против чего вы возражаете, мисс Грейнджер? Вы ведь даже не слышали текст постановления. – Я слышала его на предыдущем заседании. – Гермиона встала и поправила пиджак. И почему он все время топорщился? Она же подгоняла его по размеру целых два раза! – Ваша честь, я возражаю против приговора. Профессор Снейп… – Северус Снейп больше не является профессором школы чародейства и волшебства Хогвартс. – Устало поправил ее судья. – К тому же, мы уже слышали все ваши аргументы, мисс Грейнджер. Можно сказать, мы уже выучили их наизусть. – Он усмехнулся и оглядел зал суда – ему вторили смешки других членов Визенгамота. – Вы можете рассказать нам что-нибудь новенькое? – Я… – Гермиона сглотнула. – Показания Гарри Поттера и Римуса Люпина… – Их здесь нет, мисс Грейнджер. – С нарастающим раздражением оборвал ее Фликс. Гермиона моргнула и оглядела зал. Она совсем забыла это дурацкое правило, что показания не имели силы, если давшие их волшебники не присутствовали в зале суда и не могли подтвердить свои слова, находясь в здравом уме и светлой памяти, бла-бла-бла… Даже если эти блядские показания уже несколько раз озвучивались в зале суда. Гарри и Римуса не было. Почему? Они же знают, что от их слов зависит так много! Судьба Снейпа была не только в ее руках – она была в их руках. Если бы не Мальчик-который-выжил, вряд ли им удалось бы растянуть судебный процесс на два года. Само присутствие Гарри давало гарантию, что Визенгамот не будет спешить с выводами. А Римус? Он знал профессора дольше любого из них. Неужели ему все равно? Неужели он спас Снейпа только для того, чтобы потом его отправили в Азкабан? Даже стук деревянного молотка не вывел ее из транса. В голове вспыхивали отдельные фразы: «виновен», «пожизненное», «все свободны». Какая возмутительная ложь! Снейп не был свободен. Он получил пожизненное в Азкабане. Конечно, теперь, когда самую страшную магическую тюрьму не охраняли дементоры, она уже не была такой жуткой, но это все равно тюрьма. Все равно пожизненное. Неужели он и правда этого заслуживал? Неужели ради этого он был спасен? Гермиона вышла из зала суда на ватных ногах. Когда она бросила прощальный взгляд на Снейпа перед самым уходом, он, казалось, был все так же равнодушен к происходящему. Неужели ему все равно? Неужели он не хочет жить? Он согласен просто существовать? Гнить в тюрьме? И это после того, что она видела в Визжащей хижине? Когда они с Гарри бросились к хрипящему на полу Снейпу, это был человек, который яростно цеплялся за жизнь. У него в глазах стоял такой ужас, такой протест, а кровь неумолимо бежала по пальцам, которыми он судорожно зажимал разорванное горло. Ноги беспомощно сучили по полу, как будто он из последних сил хотел убежать от неминуемой смерти. Гермиона помнила, как потеряла несколько драгоценных секунд, роясь в своей сумке в попытке найти безоар, забыв о том, что камень можно призвать с помощью магии. Как назло, настойки бадьяна у нее больше не было, но безоар должен был нейтрализовать змеиный яд. В это время Гарри собирал воспоминания, которыми Снейп во что бы то ни стало хотел поделиться перед смертью. Безоар прыгнул в ладонь Гермионы под действием чар, а Гарри отстранился от Снейпа. Профессор с облегчением выдохнул и опустил руку, как будто теперь его жизнь уже не имела значения. Но Гермиона считала иначе. Отправляясь в поход, гриффиндорская всезнайка запаслась не только палаткой и книжками. Она изучила основые приемы и техники колдомедиков, потому что на войне недостаточно уметь делать непрямой массаж сердца и считать пульс. Когда Рона расщепило, она вылечила его настойкой бадьяна. Но у профессора было разорвано горло, а настойки у Гермионы больше не было. Она успела наложить сосудосуживающее прежде, чем послышался грохот и звон. Звук показался ей ужасным. Совсем как в детстве, когда она залезла на стол в гостиной, чтобы достать книгу с верхней полки шкафа, и уронила любимую бабушкину вазу. Хрустальная ваза разбилась вдребезги. Совсем как флакон с воспоминаниями профессора, который выскользнул из рук Гарри, когда Мальчик-который-выжил запнулся об выступающую половицу на трухлявом полу Визжащей хижины. В голове бегущей строкой пронеслась мысль о том, что все склянки надо околдовывать Неразбиваемыми чарами. Больше думать было некогда. Гермиона повернулась к обратно к Снейпу, который как-то осунулся, и не столько от кровопотери, сколько от осознания того, что драгоценные воспоминания были безнадежно утрачены. Но Гермиона решила подумать об этом позже. Сейчас она должна была спасти жизнь профессору. Она не слышала, как Гарри пробормотал «я позову на помощь» и выбежал из хижины. Гермиона была сосредоточена на восстанавливающих чарах. Колдомедицина требовала хорошего знания анатомии, поэтому она старалась думать о горле профессора как о фотографии на развороте учебника. Гермиона мысленно восстанавливала в голове линии вен, артерий, мыщц гортани и прочих тканей, латинские названия которых мелькали у нее в голове бегущей дорожкой – дорожкой, которая выскользала из окровавленных пальцев. Ткани неохотно восстанавливались под воздействием магии. Грейнджер молилась успеть, потому что по лицу Снейпу было ясно – сам он успеть не надеется. Он смирился. А сдавшийся человек, как известно, умирает. Гермиона не собиралась этого допускать. Дверь в хижину с грохотом распахнулась и рядом вдруг оказался Люпин. Наверное, Гарри позвал его на помощь. Римус отпихнул Гермиону в сторону и принялся сшивать разодранное горло Снейпа магическими стежками – восстановление тканей требовало слишком много времени, сперва нужно было остановить кровотечение. Гермиона сидела на коленках и молча наблюдала за действиями Люпина. Снейп был бледнее обычного, а на груди профессора поблескивало огромное мокрое пятно, едва различимое на черной ткани сюртука. Понять, что это кровь, можно было только по некогда белому воротничку. Гермиона опустила глаза и посмотрела на свои руки. Она часто видела этот момент в фильмах, когда главный герой смотрит на свои окровавленные ладони. На кровь человека, который не должен был умирать. Почему? Снейп не был ее другом, членом семьи или возлюбленным. Он даже не был ее любимым учителем. Он убил Дамблдора. Он переметнулся на сторону Темного Лорда. Но в тот момент, когда Гермиона увидела его на полу хижины с этим безраздельным ужасом и протестом в глазах, она поняла, что он не должен был умереть. – Колдуй восстанавливающее! – Рявкнул Люпин. Гермиона вздрогнула. Всегда спокойный и меланхоличный Римус был напуган и зол. Снейп действительно мог умереть. Она должна помочь ему, а не витать в облаках. Гермиона подползла на четвереньках обратно. Опечатки ее кровавых ладоней остались на половицах. Тряхнув головой, она начала восстанавливать ткани профессорской шеи с помощью магии. Когда горло Снейпа больше не сверкало обнаженной трахеей, Римус забрал у Гермионы безоар и запихнул его в глотку профессору. – Давай же, давай… – Пробормотал он и похлопал Снейпа по щеке. – Живи, дракл тебя дери! Наверное, это было личное. Должно быть, Римус по-прежнему чувствовал себя виноватым за то, что едва не убил Снейпа, когда перекинулся в полнолуние. В этой самой хижине, много лет назад. Для Гермионы это не было личным. Мама однажды сказала, что она слишком добрая, когда маленькая девочка с густыми золотисто-каштановыми кудряшками рыдала в саду, склонившись над мертвой птичкой. Птичкой, которая, наверное, просто неудачно выпала из гнезда. Или умерла в полете. Но маленькая Гермиона плакала навзрыд, как будто это она была виновата. Она стояла на коленках в грязи, испачкав белые колготки, и рыдала так громко, что из соседних дворов подтянулись обеспокоенные соседи. Ей было все равно. Это был протест. Потому что птичка не должна была умирать. Он должна была жить. Снейп судорожно вздохнул, как-то жутковато булькнув. Наверное, кровь натекла ему в легкие. Гермиона прижала окровавленные пальцы ко рту, спрятав улыбку, и ощутила, как по щекам текут слезы. Птичка выжила. Она смогла ей помочь. Это было до того, как все закончилось. До того, как они с Гарри вернулись в полуразрушенную школу и поговорили с портретом Дамблдора. Великий волшебник даже после смерти разговаривал загадками, но, тем не менее, дал понять, что его гибель была спланирована – им самим. Снейп просто выполнял его приказ. К сожалению, показания волшебных портретов не имели юридической силы в магическом мире. Это казалось абсурдом, но тоненькая серебристая ниточка, которая утекла между половицами в Визжащей хижине, значила бы гораздо больше, чем слова Дамблдора. Гермиона два раза переспрашивала, что мог хотеть показать им в тот день профессор. Но Дамблдор только вздыхал, поблескивая очками-половинками, и отвечал, что «об этом может знать только Северус». – Это было четвертое заседание! – Гермиона треснула по столу полупустым стаканом апельсинового сока. – Представляешь? Четвертое! И они не пришли! – Глотнув сока, она запихнула себе в рот ложку каши. Ей не удалось позавтракать перед визитом в Министерство, так что теперь она наверстывала упущенное. – Представляю. – Рон лениво потянулся и немного поморщился, после чего откинулся на спинку стула. – За четыре раза можно было и подустать туда ходить… – Рональд! – Гермиона уронила ложку в свою тарелку с овсянкой. – Как ты можешь? Речь идет о жизни человека! – Человека, который издевался над нами хрен знает сколько, переметнулся на сторону врага, убил Дамблдора… – Уизли загибал пальцы. – Дамблдор сам нам сказал, что это был е г о приказ! А воспоминания? – А что воспоминания? Может, Снейп просто хотел поделиться своим фирменным рецептом зелья от кашля… – Это не смешно, Рон! – Гермиона вскочила с места, задев бедрами стол. Апельсиновый сок едва не расплескался по клетчатой скатерти. – Неужели ты не понимаешь? – Она понизила голос до шепота. – Чего я не понимаю, так это почему ты все еще пьешь Противозачаточное зелье… – Буркнул Рон, опустив взгляд и ковыряясь ложкой в своей тарелке. – Ч т о ? Ты хочешь поговорить об этом с е й ч а с ? – Рот Гермионы невольно раскрылся от возмущения. – А что такого? – Рон бросил на нее недовольный взгляд исподлобья. – Школу ты закончила, твоего разнесчастного Снейпа посадили… Какое теперь у тебя оправдание? – Рон, мне через неделю стукнет двадцать один! Тебе не кажется, что это немного рановато? – Она не смогла сдержать сарказма в своем голосе. – Моя мама родила Билла в двадцать один… – Буркнул Уизли. – Я не твоя мама, Рон! – Рявкнула Гермиона, хлопнув ладонями по столу. – Я не хочу рожать раньше двадцати пяти. – Значительно тише добавила она. – Я же уже говорила. – Ну как знаешь. – Насупился Уизли, отвернувшись и скрестив руки на груди. Гермиона молча смотрела на него, постепенно остывая. Это был Рон – ее парень, ее лучший друг. Человек, с которым она через столько всего прошла. Неужели он не может понять ее даже тогда, когда она говорит все настолько простым языком? Неужели он не может дать ей время? Вздохнув, она обошла стол и склонилась над Роном со спины, обняв его за шею. – Прости, что я на тебя накричала. Я не должна была этого делать. – Она поцеловала его в рыжую макушку. – Я люблю тебя. – Я тоже тебя люблю. – Тихо ответил Рон, погладив ее запястье. * * * – У меня есть тост. – Гарри поднялся из-за стола с бокалом в руке. – За самую умную и талантливую волшебницу нашего поколения. – Он посмотрел на Гермиону и улыбнулся. – За хорошего друга. За красивую девушку. За человека, который всегда готов поддержать в трудную минуту. За Гермиону Грейнджер! – Он вскинул руку с бокалом к потолку. Присутствующие радостно заулюлюкали, чокаясь бокалами. Гермиона выдавила улыбку и присоединилась к веселью. Настроение было на нуле. Нет, не так – ниже нуля. Но она очень старалась сделать вид, что ей весело. В конце концов, это был ее день рождения. Она уговорила Рона отмечать его в их маленькой лондонской квартирке. Белый кухонный стол рядом с эркером, бутылка дорогого шампанского от четы Поттеров, ящик сливочного пива прямиком из Хогсмида, торт, купленный в круглосуточном магазине в доме напротив, и узкий круг близких друзей – Гарри, Джинни, Рон и она. Все в дурацких разноцветных колпаках и такие веселые, что аж тошно. Но, наверное, тошно было только ей. Гермиона по-прежнему думала о том, что она могла бы изменить. Может, ей стоило проконтролировать Гарри? Надавить на него, чтобы он все-таки пришел на четвертое заседание? Может, тогда бы у них был шанс на пятое? Гарри сказал, что больше не видит в этом смысла. Что он сделал все, что мог, хоть и не очень понимает, зачем. Ей даже показалось, что он делал все это только ради нее. На Римуса она не злилась. В пять утра у Тонкс начались схватки, и взволнованный отец не мог присутствовать в зале суда, потому что находился в родильном отделении. Гермиона не могла злиться на него за это. – Посмотри, какие ручки. – Улыбнулась Джинни, показывая Рону колдографию новорожденной дочери Люпина. – Такие кро-о-охотные! Прелесть, правда? – Блин, клевая такая… – Рон закусил губу, с любопытством и умильным восторгом разглядывая фотографию девочки. Гермиона старалась на них не смотреть. Казалось, Уизли просто созданы для того, чтобы любить детей – своих, чужих, неважно. Она ощущала себя черствой и эгоистичной, но не могла проникнуться маленькими ручками Лайлы Люпин. Не могла понять ее улыбку. – Герм, посмотри! – Джинни ткнула ей под нос колдографию. – Правда милая? – Правда. – Согласилась Грейнджер, выдавив очередную улыбку. – Хочу такую же. – Надула губы Джинни и привалилась лопатками к спинке стула, за которым стоял Гарри. Поттер с улыбкой чмокнул свою жену в рыжую макушку. – Такую же не обещаю, но ради дочери я готов пытаться двадцать четыре часа в сутки. Джинни хихикнула и нежно поцеловала его в губы. – Здесь что-то становится жарковато… – Прокашлялся Рон, наигранно хмурясь, как будто бы все еще злился на то, что Гарри спал с его младшей сестрой. – Да иди ты! – С улыбкой отмахнулась Джинни. – Ты же сам мечтаешь поскорее стать дядей! – Это да. Но гораздо больше я мечтаю стать отцом. Поттеры притихли и потупились в пол, как будто Рон ляпнул что-то неподобающее. – Я тоже мечтаю. – Мягко улыбнулся Гарри, приобнимая жену. – Представляешь нас, возмужавших, на платформе девять и три четверти, с нашими детьми, которых мы отправляем в Хогвартс? – Для начала я хочу представить себя со своим первенцем на руках. – Усмехнулся Рон, забрав у Джинни колдографию дочери Люпина. – Хочу посмотреть в его или ее глазенки и сказать, что папа здесь и любит ее. Или его. Не знаю, я всех буду любить. Поттеры рассмеялись, а Гермиона невольно похолодела. Рон не сказал ничего ужасного. На самом деле, это было даже мило. Не все так любят детей. Наверное, это даже хорошо, что он такой. Он не бросит ее с ребенком. Будет поддерживать их. Окружит заботой и любовью. Разве не об этом должна мечтать каждая женщина? Тогда почему все ее нутро кричит «бежать»? Гарри и Джинни еще немного посидели у них и ушли. Слава Мерлину, колдографию Лайлы они забрали с собой. Иначе Рон наверняка бы повесил ее над кроватью в спальне и каждый раз молился бы на нее перед сексом. Кстати, о сексе. Они выпили по четыре бутылки сливочного пива, но это не помешало им заняться любовью. Наверное, это было единственное, что понравилось Гермионе в ее двадцать первый день рождения. Утром она неожиданно почувствовала себя посвежевшей. Наверное, ей все-таки удалось расслабиться. Может, это было из-за алкоголя, а может, из-за секса. Пожевывая мягкий внутри и хрустящий снаружи круассан из французской пекарни на соседней улице, Гермиона села за кухонный стол, наслаждаясь редкими лучами осеннего солнца, и развернула «Пророк». Колдография Снейпа, снятая в зале суда, висела на первой полосе под громким заголовком «Убийца Дамблдора получил по заслугам!». Гермиона опустила газету на стол и бросила недоеденный круассан в миску с хлопьями. Живоглот, утробно мурлыкнув, потерся об ее голую ногу. Вздохнув, Гермиона подняла кота с пола и усадила его к себе на колени. Рассеянно поглаживая густую рыжую шерсть, она смотрела на колдографию Снейпа. Неужели они не могли разместить статью сразу после выноса приговора? Почему терпели неделю? Хотели собрать побольше грязи? Пробежавшись глазами по колонке, Гермиона поняла, что профессора только вчера доставили в Азкабан. Она посмотрел на свою миску с хлопьями. Вряд ли Снейп ел что-то подобное на завтрак в этом ужасном месте. Судя по тому, что рассказывал Сириус, условия там были нечеловеческие. Хотя, может, теперь, когда дементоры ушли, Азкабан стал больше напоминать обычную тюрьму? Не то что бы тюрьма – это приятное место, но без дементоров там наверняка стало лучше. Или нет? Нахмурившись, Гермиона запустила пальцы в рыжую шерсть Живоглота и постаралась вспомнить заседание суда. Вроде бы Снейпу разрешили принимать посетителей. Просто потому, что никто не думал, что они у него будут. Хотя, учитывая ее рвение, судья мог догадаться, что она захочет видеться со своим бывшим учителем. Может, он допустил это послабление специально для нее? Тряхнув головой, Гермиона потянулась к тумбочке, в которой лежали письменные принадлежности. Живоглот спрыгнул с ее колен, чтобы не мешать – он понимал свою хозяйку с полуслова. Вздохнув, Гермиона занесла перо над пергаментом и принялась писать прошение о допуске в Азкабан.