ты ещё не знаешь

      До лета остаются считанные дни, запах городского смога и пыли смешивается с ароматами припозднившейся сирени, в воздухе летают хлопья тополиного пуха на радость всем аллергикам, а от нагретого за день асфальта продолжает подниматься жар, хотя часы на руке показывают уже десятый час вечера, Игорь бесцельно бродит по парку Горького, пытаясь наслаждаться первым днём отпуска. Получается плохо, скорее даже не получается совсем.       Игорь заебался — его заебала работа, заебали коллеги, заебали подчинённые, заебали партнёры, заебали графики и отчёты, он хотел простого, человеческого в отпуск, в котором не был уже года полтора, и выспаться. Но всё пошло не по плану с самого начала. Он забыл выключить будильник, поэтому ненавистная мелодия разбудила его в привычные шесть утра, после уснуть уже не получилось, Игорь ворочался с боку на бок до девяти утра, ему было то холодно, то жарко, около восьми утра всё-таки получилось провалиться в липкую, неприятную дрёму, из которой его выкинуло буквально через пять-десять минут. Вздрогнув от ощущения падения, он и тогда не оставил попыток уснуть, только глаза больше ни в какую не хотели закрываться, поэтому пришлось подняться. Дальше больше. Игорь благоразумно поставил переадресацию всех рабочих звонков на заместителя, но один из недалёких коллег додумался позвонить на личный номер с идиотским вопросом, поэтому ему пришлось как можно более спокойным тоном объяснять ему, что Игорь, блять, в отпуске, и ему просто хочется отдохнуть от всех долбоёбов, с которыми приходится работать, хорошо? Спасибо! Тебе тоже хорошего дня, сука блядская. Потом он бесцельно обтирал углы собственной квартиры, не зная, чем себя занять, щёлкал каналы телевизора, пытался наверстать какие-то киноновинки из списка лучших фильмов последних пяти лет, но терял интерес ко всему через, в лучшем случае, двадцать минут. Так и дотянул до вечера.       И вот теперь Игорь бродит по набережной Москвы-реки, рассматривая катера и кораблики с туристами и веселящимися компаниями. Где-то внутри лёгкое чувство зависти, которое только злит, он мотает головой, вытягивает из кармана пачку сигарет и пытается закурить, ветер от воды не такой сильный, но всё-таки гасит огонёк зажигалки. Игорь раздражается ещё больше и делает несколько шагов назад, прикрываясь рукой, и всё-таки прикуривает, облегчённо выдыхая, когда сухой дым наполняет рот. Дурацкая привычка, от которой хотелось бы избавиться, но самовнушение, что с сигаретами живётся как-то проще, никак не может его покинуть. Он глубоко затягивается, прикрыв глаза, и медленно выдыхает, расслабляет почти мгновенно, зависть, раздражение и усталость не исчезают, но хотя бы притупляются под воздействием губительного никотина.       Игорь делает очередной резкий шаг, только теперь вперед и начинает приоткрывать глаза, чтобы по-новому взглянуть на огни Москвы-реки, но ничего не выходит, что-то огромное и сильное влетает в него на полном ходу. Игорь кренится назад, пальцы моментально раскрываются, теряя зажатую между ними сигарету, чтобы упереться в асфальт при неминуемом падении, которого не случается благодаря сильным рукам, удержавшим его за талию, настолько крепко, что синяки на этом месте — это дело времени, но Игорь не жалуется, лучше пара небольших синих пятен по форме напоминающие чьи-то пальцы, чем отбить себе пятую точку или, того хуже, приложиться об асфальт затылком. Только вместо благодарностей за спасение от неминуемой травмы одной из частей тела, Игорь открывает рот, чтобы наорать на ёбаных спортсменов, которые, блять, не смотрят, куда бегут, очки бы тогда надевали, если своих глаз нет, но его опережают.       — Мужик, ты, блять, смотри, куда шагаешь. Или ты решил таким нестандартным способом суициднуться? Так я тебя расстрою, тут машины не ездят, максимум велосипеды, — Игорь тут же отталкивает от себя своего то ли спасителя, то ли вредителя, который продолжает удерживать его за талию, поворачивает голову, чтобы высказать ему всё, что о нём думает в лицо, но у него снова не выходит, — Игорь?       Игорь так и замирает с открытым ртом, он не сразу понимает, кто перед ним, просто изучает почему-то такие знакомые серые глаза, вокруг которых собираются лучики морщинок от широкой улыбки, расцветающей на не менее знакомом лице, по которому он бегает взглядом, цепляется им за россыпь мелких веснушек на кривоватом носе, и именно благодаря им Игорь вспоминает тёплую июньскую ночь своего выпускного, серые глаза, смотрящие на него в удивлении, пока он прижимался губами к губам напротив.       — Артём, — удивлённо выдыхает Акинфеев, от чего улыбка Артёма становится ещё шире.       — Охренеть, — радостно орёт ему на ухо Дзюба и прижимает к себе, теперь в приветственных объятиях, а не ради спасения от асфальтной болезни, — Столько лет, пиздец, — Игорь неловко хлопает его по спине, находясь в полнейшем шоке от происходящего и стараясь не покраснеть от воспоминаний не только о поцелуях, но и большем, произошедшем между ними, — Ты как здесь?       — Я… гуляю, — отвечает Игорь, совсем не представляя, как вести себя в таких случаях, он легко может разобраться с завалом на работе, объяснить самому недалёкому из подчинённых или партнёров, где он или она не прав, да так, что они поймут и даже не заметят, что в процессе объяснения Игорь раз десять завуалированно назвал их тупыми, но что делать, когда ты случайно встречаешь парня, уже мужчину, которому ты нравился в школе и который, как оказалось позже, нравился тебе, но ты всё похерил? У Игоря нет идей. Он чувствует себя совсем потеряно, да и выглядит, наверняка, так же, но Артём этого совершенно не замечает, лопоча что-то о том, что им нужно наверстать упущенное и тащит его в какое-то «хорошее место, тебе понравится, там не шумно, можно поговорить и продают отличное пиво, ты же пьёшь пиво?» Игорь кивает и покорно тащится.       Пиво действительно отличное, только вот разговор после дежурных «ты сам как? — хорошо — а ты? — тоже» совсем не вяжется. Спросить у человека, с которым не виделся десять с хвостиком лет, «что нового?» самая глупая на свете вещь, куча всего нового, десять лет — это не десять дней: отучился в университете, устроился на работу, купил машину, купил квартиру, за границу съездил, даже не один раз, и это лишь краткая версия.       Но Артёма это не останавливает, поэтому он спрашивает. Игорь отвечает, свою краткую версию: про учёбу, работу, машину и квартиру, про заграницу не говорит, сам не знает почему, это кажется лишним, как, в принципе, и упоминание машины с квартирой, но слова уже слетели с языка.       — Женился? — снова спрашивает Артём, когда Игорь замолкает.       — Нет, — коротко отвечает он, расковыривая ногтём разбухшую от конденсата этикетку на бутылке. Вопросы про женитьбу, от всех знакомых и родственников, и внуков, персонально от мамы, утомили, Игорь устал придумывать отговорки, почему до сих пор не обзавёлся супругой и детьми, возраст-то уже подходящий и требующий. Большинству он говорит, что много работы и сейчас не до личной жизни, другим, что просто не нашёл «ту самую», иногда просто отмахивается. Но правда куда прозаичнее, за тридцать один год его жизни ещё не было ни одной женщины, которая вызвала бы в нём банальное физическое желание, про желание любить её говорить даже нечего.       — Понятно, — тянет Артём и опускает взгляд в стол. Его восторг от встречи тает на глазах из-за закрытости Игоря, который просто не понимает, как ему пойти на ответный контакт. Хотя, наверное, всё-таки нужно начать со встречных вопросов.       — А у тебя? Жена, дети? — спрашивает он, прижимая к губам холодное стекло. По правде сказать, ему не то, чтобы сильно интересно семейное положение Артёма, в отличие от него самого, потому что нельзя не признать тот факт, что даже сейчас, спустя годы, мягкая улыбка, время от времени мелькающая на его лице, отдаётся у Игоря внутри тянущим, тёплым чувством.       — Нет, жены нет, а детей двадцать четыре штуки, — Игорь давится пивом, поднимая на Артёма широко раскрытые глаза, тот же смеётся, закинув голову назад, — Видел бы ты своё лицо, — задыхаясь от смеха говорит он и бьёт ладонью по столу, за которым они обосновались, — Я учитель, Игорь, а не бык-осеменитель.       — Ты дебил, блять. И шутки у тебя дебильные, — буркает Игорь, делая очередной глоток из бутылки.       — А моим детям нравятся. У меня тринадцать девочек и одиннадцать мальчиков, все в седьмой класс переходят, представляешь? Хочешь фотки покажу?       Артём действительно похож на заботливого папочку или на мать-наседку, когда рассказывает про всех своих учеников, показывая на свою голову согласно угукнувшему Игорю всю сотню фотографий на телефоне: вот они в первый год, как только попали к Артёму, вот они на экскурсии в Коломенском, а вот в Планетарии, это в океанариуме, на рыбок смотрят, и в театре, вот на концерте ко дню учителя, а это новогодняя дискотека в актовом зале, конкурс стихов, Алиса заняла второе место, а Сане просто дали грамоту за участие, из-за чего он так расстроился, что Артём хотел идти к завучу и требовать и для него призовое место, а вот девятое мая, экскурсия в Дарвиновский музей, поход в кино на мультик…       После просмотра фотографий, где на радость Игорю время от времени мелькали забавные селфи Артёма, некоторые он быстро пролистывал, объясняя это тем, что это вообще не то, на некоторых останавливался, рассказывая историю каждого кадра, разговор потёк как-то сам с собой. Правда, солирует в основном Дзюба, Игорь лишь время от времени вклинивается с каким-нибудь едким комментарием, от которого Артём неизменно фыркает и совершенно не обижается. Время пролетает быстрее, чем песок сквозь пальцы, и в первом часу ночи Артём начинает суетиться — ему нужно успеть на метро, вызывать такси не хочется, Игорь же в последние годы слишком избаловал себя и спускается в метро только в крайних случаях, предпочитая передвигаться на собственной машине, либо на такси, как сейчас после бутылки некрепкого, но всё-таки алкоголя.       Уже возле метро, до которого Игорь его провожает под предлогом, что таксисту будет проще сориентироваться, Артём неожиданно хватает его за руку и заглядывает в глаза, заставляя Игоря замереть с так и не сорвавшимся с губ прощанием.       — Я иногда ещё в футбол гоняю, хочешь, приходи? — всё повторяется: Игорь прощается, Артём просит остаться.       — С кем? С коллегами? — вместо ответа интересуется Акинфеев. Артём усмехается.       — Помнишь Наталью Петровну, которая ещё когда мы учились казалась одногодкой динозавров? Так вот она до сих пор работает, но несмотря на то, что она держится бодрячком и продолжает наводить ужас на пятиклашек, не думаю, что она согласится погонять со мной мячик.       — Ну мало ли.       — Нет, просто парни с того же района, в свободное от работы время собираемся на местной коробке, играем. Придёшь?       У Игоря теперь уж совсем острое чувство дежавю, перед ним снова пятнадцатилетний Артём на предрассветной спортивной площадке у школы, ему нравится Игорь, и он просто хочет видеться с ним, даже несмотря на окончание Акинфеевым школы, поэтому он просит заглядывать хоть изредка. Игорь тогда сильно сглупил и всё испортил, теперь же повторять свои ошибки он не намерен.       — Приду, — с улыбкой отвечает он, опуская взгляд на руку Артёма, всё ещё сжимающую его запястье.       — Огонь, — зеркалит его улыбку Дзюба и всё-таки отпускает его, чтобы вытащить из кармана свой телефон, — Мы как раз послезавтра планируем собраться, продиктуй номер, я напишу тебе, куда ехать, или если что-то поменяется.       И Игорь диктует, а в награду получает короткие объятия, на которые даже не успевает ответить, потому что Артём с громким «блять, опаздываю» скрывается за тяжёлыми дверьми метро.

***

      Игорь не рассчитывал, что Артём действительно напишет ему, но на утро третьего дня его отпуска в телефоне обнаруживается сообщение с временем и местом, если верить навигатору, находящимся совсем недалеко от того дома, где раньше жил Игорь и продолжают жить его родители, и припиской «Приезжай, жду». Он старается не рефлексировать по поводу красного сердечка в конце сообщения, судя по речи Артёма и его злоупотреблению уменьшительно-ласкательных суффиксов, у него такая манера общения, не стоит сосредотачивать на этом слишком много внимания.       Минут пятнадцать Игорь лежит на кровати, раскинувшись звёздочкой, и смотрит в потолок, да, он обещал приехать, но ведь всегда можно ответить, что нашлись неотложные дела, никак не получается вырваться… в очередной раз разочаровать Артёма и чувствовать себя последним мудаком. Игорь со злым стоном растирает лицо ладонями, тянется к телефону, печатает «буду», быстро отправляет и тут же нажимает на кнопку блокировки, чтобы не передумать и не удалить сообщение.       Да и что ему делать дома? Вчера он исполнил свой первоначальный план и проспал почти весь день, поднимаясь лишь выпить кофе и скурить чуть меньше половины пачки сигарет, ну и перекусить. Провести сегодняшний день точно так же можно, но смысл? Игорь чувствует себя выспавшимся и ворочаться, проваливаясь в липкую дрёму, как было в первый день, совершенно не хочется.       Провалявшись в кровати ещё немного и позалипав в телефон, он всё-таки поднимается и начинает не спеша собираться. И если с кофе и очередной выкуренной сигаретой (Игорь начинает раздумывать о приобретении пластыря, который по сути должен избавлять от табачной зависимости или облегчать её), то у шкафа он зависает на добрых минут сорок. Одеться получше или накинуть на себя те вещи, которые не жалко? Если он наденет свои лучшие джинсы и новую футболку, то на него наверняка все посмотрят, как на полного идиота. Хотя откуда людям знать, что это его лучшие вещи, а джинсы, между прочим, обтягивают его во всех стратегически важных местах, а значит есть шанс, что… Игорь обрывает мысль, не закончив её, поднимает глаза к потолку и раздражённо стонет. Он едет посмотреть, возможно, поиграть в футбол в обычную дворовую коробку, а не всё то, что успело сгенерировать его подсознание и теперь упорно подсовывало на поверхность. Какие лучшие джинсы? Вряд ли, там будет место для того, чтобы переодеться, поэтому Игорь, скрепя сердцем, натягивает спортивные штаны, куда более заношенную футболку и свои кроссовки для бега, но, подумав, ещё пару мгновений всё-таки кидает в рюкзак новую футболку, джинсы и хорошие кроссовки. К сожалению, обуви похожей на бутсы у него нет, потому что ему никогда в жизни не приходила в голову мысль, что однажды он снова встретится с Артёмом Дзюбой, и тот потащит его играть с ним в футбол.

***

      Игорь выезжает из дома пораньше, в попытке избежать предвечернего час-пика, но где-то всё-таки просчитывается, потому что, когда он подъезжает к обозначенному месту, паркует машину в одном из дворов, пока не обзавёдшемся шлагбаумами и подходит к футбольному полю, там уже целая толпа из, по меньшей мере, двадцати человек. Он даже не сразу замечает завязывающего шнурки Артёма в окружении нескольких мужчин и успевает подумать, что ошибся местом и ещё есть время развернуться и уйти, но Дзюба будто чувствует его присутствие и, подскочив на ноги, подлетает к неловко мнущемуся на кромке Игорю.       — Ты пришёл, — широко улыбается Артём прежде, чем приобнять его, а затем, не убирая руки с плеч, выводит ближе к центру поля, — Классную коробку отгрохали, скажи, зимой её заливают, и тут тренируется детская хоккейная команда, такую бы в наше время, — распинается Дзюба, размахивая свободной рукой как экскурсовод со стажем.       Игорь согласно угукает, потому что это действительно так, в его детстве и юношестве, даже при условии того, что он ходил на футбольную секцию, в холодное время года им приходилось играть на дощатом полу школьного спортзала, когда температура на улице поднималась до минимальных двухзначных чисел, они перебирались на небезызвестную спортивную площадку при школе, на футбольном поле которой никто даже и не думал высаживать хоть какую-нибудь траву, зачем? Всё равно ведь вытопчут, а про прорезиненное покрытие тогда и знать не знали. Да и о чём говорить, если ворота стояли без сетки, и после каждого особенно сильного гола приходилось бежать за мячом, который обязательно терялся где-то в кустах у забора, и игра останавливалась на несколько минут.       В раздумьях о прошлом и своих футбольных злоключениях он пропускает мимо ушей представление Артёмом всех его друзей, знакомых, сокомандников, просто левых мужиков, оказавшихся здесь волею судеб, так что ни за что на свете не сможет сказать, как, к примеру, зовут вот этого невысокого, полноватого чудака с бородкой и гулькой на голове или, например, лысеющего типа, который разминается так, словно ему сейчас играть в футбол не с обычными мужиками на коробке в спальном районе Москвы, а выходить на замену Месси в решающем матче Чемпионата мира.       Зато следующую фразу он слышит прекрасно:       — Я, кстати, на воротах, — говорит Артём, вытаскивая из-за резинки шорт вратарские перчатки, тут же натягивает их, хлопает руками и подпрыгивает на месте. Игорь снова удивлённо смотрит на него: в школе Дзюба всегда любил носиться в нападении, а тут такая полярная смена позиции.       — А мне куда? — пряча руки в карманы спортивок спрашивает он, если честно, Игорь может просто постоять и посмотреть, как играют другие. Неожиданно, он чувствует себя не в своей тарелке, несмотря на практически ежедневные пробежки, когда не совсем влом, и вполне успешные попытки держать себя в хорошей форме, Игорь почему-то не уверен, что потянет футбол, он не играл тысячу лет, вдруг здесь не получится как с велосипедом, ноги не вспомнят, и он облажается прямо на глазах у всех и Артёма в частности.       — Куда… куда… — задумчиво тянет Артём, а затем поворачивается к мужчине, которого назвал, кажется, Андрюхой, Игорь не слушал, — Эй, Андрюх, Димон же сегодня не придёт? — Андрюха отрицательно мотает головой, — Вот, Димона не будет. Будем с тобой соперники, — усмехается Артём, хлопает его по плечу и рысцой направляется к воротам, оставляя Игоря на распоряжение Андрюхи смотреть ему вслед.       — Игорь ведь? — уточняет Андрюха, отвлекая его от созерцания скачущего в воротах и бьющего по штанге Артёма.       — Игорь, — подтверждает он и всё-таки неохотно переводит взгляд на друга Дзюбы, — Андрей, я, если честно, не уверен, что помню, как играть в футбол, — доверчиво шепчет Игорь, потому что тогда есть шанс, что Андрюха даст ему от ворот поворот, и Игорь со спокойной совестью присядет у бортика и будет наблюдать за игрой, но Андрюха не так прост.       — Бегать умеешь? — уточняет он. Игорь кивает, — Бить по мячу можешь? — Игорь снова кивает, — Правила знаешь? — очередной кивок, — Ну и чё ты паришься тогда? У нас тут как в сборной, бей и беги, может, чё и залетит, — и смеётся над собственной шуткой.       И Игорю ничего не остаётся, кроме как бить и бежать, именно поэтому он так несётся к воротам, что у него свистит в ушах ветер, он практически не притормаживает прежде, чем направить мяч в ворота, и Артём прыгает за ним, а дальше начинается какая-то катавасия: мяч в сетке, Артём, который казалось его поймал, лежит на земле, с шипением переворачивается с бока на спину, зажимая лицо ладонями и колотит ногами по прорезиненному покрытию. Игорь не думает, просто падает перед ним на колени и пытается отнять руки от лица, получается не сразу, но когда получается, приходится отпрянуть в шоке, потому что на вратарских перчатках Артёма кровь, и по лицу рамазана кровь, и из носа тоже идёт кровь.       — Тём, Тём, прости, очень больно, что с тобой, Тём? — в панике спрашивает Игорь.       Он тянется к его лицу, но тут же одёргивает руку боясь причинить боль. На заднем плане кто-то орёт, чтобы звонили в скорую, у них тут видите ли Дзю помирает, Игорь хочет вмазать шутнику с разворота, но идею со звонком в скорую признаёт как дельную, поэтому прощает недо-юмориста. Но тут приходит в себя Артём и, опираясь на локти, принимает сидячее положение.       — Не надо скорую, нормально всё, я просто не ожидал, что Фурик решит меня убить, — говорит в нос Артём, он рассматривает свои кровавые перчатки, затем переводит взгляд на продолжающего сидеть перед ним на коленях Акинфеева, из глаз куда-то делась вся серость, и теперь на Игоря смотрели два бездонных голубых океана, наполненных слезами, — Кажется, ты сломал мне нос.       — Я не хотел, — выдавливает Игорь первое, что приходит в голову.       — Было бы странно, если бы ты действительно хотел этого, если честно, — усмехается Артём и проводит рукой над верхней губой, ещё сильнее размазывая кровь и пачкая ею перчатку теперь и с внешней стороны.       Игорь цыкает на него, как можно аккуратнее обхватывает руками лицо Артёма и внимательно разглядывает действительно начинающий распухать нос. Какой-то расторопный товарищ притаскивает автомобильную аптечку, Игорь снова мысленно пинает себя из-за того, что не додумался до этого сам. Увы, среди разношёрстного контингента любителей дворового футбола не находится ни одного человека с медицинским образованием, поэтому оказание первой помощи пострадавшему тоже сваливают на Игоря, как на виновника трагедии, остальные либо толпятся вокруг, интересуясь самочувствием Дзюбы, либо отошли на вторую половину поля играть в какой-то странный футбол с одними воротами и неровным количеством участников.       — Вставай, — говорит Игорь, сам поднимаясь на ноги и протягивая руку Артёму, который без размазанной по лицу крови выглядит куда более живым и презентабельным, — В больницу всё равно надо, я на машине, отвезу.       — Ой, да не парься, сейчас таксишку вызову, домчит, а ты можешь доиграть, — отмахивается Артём, на что Игорь смеряет своим фирменным, уничтожающим взглядом, на работе после такого даже говорить ничего не нужно, все сотрудники понимают, что они где-то проебались, и если такое продолжится, то лучше спасаться бегством, целее будут. И Артём тоже не дурак, — Понял, молчу, погнали.       — Вот так бы сразу, — теперь совершенно миролюбиво отвечает Игорь и вышагивает к выходу с коробки, оглядываясь лишь для того, чтобы проверить, что Артём плетётся следом под смешки друзей-знакомых и чьё-то едва слышное «каблук», прилетевшее Артёму в спину и каким-то чудом донёсшееся до них. От этого комментария у Игоря дёргаются пальцы рук, спрятанных в штанах, а резьба ключа зажигания больно впивается в кожу, так сильно он сжимает его в ладони, но Артём, как раз поравнявшийся с ним, лишь выкидывает назад средний палец и усмехается, его смех поддерживают все провожающие их, и Игорь опять ловит себя на мысли, что слишком рефлексирует из-за безобидной шутки.       До его машины они доходят в полнейшей тишине, Артём лишь присвистывает, заметив какой из автомобилей приветственно моргнул фарами, когда они поравнялись с ним.       — А ты неплох, — бормочет Дзюба, благоговейно проводя пальцами по капоту, пока идёт к пассажирской двери. Игорь испытывает лёгкое чувство зависти к своему собственному автомобилю и всё-таки не удерживается от вопроса:       — Я или машина?       Артём хитро прищуривается и смеряет его взглядом поверх капота, потому что даже роста Дзюбы едва ли хватит, чтобы выглянуть из-за крыши.       — Оба, — отвечает он, открывает дверь и проскальзывает внутрь, оставляя Игоря зависшим наедине уже со своей дверью переживать очередной момент лёгкого эмоционального шока, но он быстро оправляется от него, садится в машину, заводит её, устанавливает в навигаторе конечным пунктом ближайший травмпункт и начинает выруливать на шоссе, словно всё в полнейшем порядке. Едут они всё так же молча, Игорь следит за дорогой, Артём в маленьком зеркальце на солнцезащитном козырьке внимательно разглядывает свой нос, вертя головой то в одну, то в другую сторону, то задирая её, то опуская подбородок к груди.       Только стоя на светофоре и гипнотизируя красный сигнал, Игорь вдруг вспоминает, что Артём назвал его Фуриком. Это давно забытое школьное прозвище греет душу, и приятное тепло ощутимо разливается внутри. Тогда всё было так легко и, казалось, что море по колено. Игорь, надо признать, скучает по тем временам, и так хочется вырваться из душного офиса, попросить всех коллег отъебаться от него, выключить телефон и погонять мячик с друзьями, то есть… сделать именно то, чем он занимался сегодня.       — Ты чего лыбишься? — гнусаво спрашивает Артём, оторвавшись от самолюбования и теперь внимательно глядя на Игоря, у которого всё никак не получается согнать с губ улыбку.       — Не знаю, ты меня Фуриком назвал, меня уже лет пятнадцать так никто не называл, — озвучивает он одну из причин его неожиданно улучшившегося настроения.       — И как же тебя обычно называют?       — В основном, «Игорь Владимирович, я по одному вопросу», что значит «Игорь Владимирович, я сотворил какую-то хуйню, а вам расхлёбывать, иначе нам всем пиздец», непередаваемые ощущения, — буркает он, и его тут же передёргивает от воспоминаний, дни отпуска утекают быстрее песка в часах, и ему просто хочется элементарно соскучиться по работе, по своему кабинету, по проектам, как это было раньше, но пока Игорь не испытывает ничего, кроме отторжения, и это очень сильно напрягает, он не из тех людей, которые перегорев, готовы бросить всё и умчаться куда-нибудь в тайгу или на Гоа постигать дзен, он будет продолжать работать и раздражаться даже из-за пустяков. Остаётся лишь надеяться, что к концу отпуска всё пройдёт, а если нет… Игорь не знает, что делать, наверное, молиться, чтобы его навыков и профессионализма было достаточно для адекватного выполнения обязанностей. Ему нужна перезагрузка.       — Игорь, — как сквозь туман обеспокоено зовёт его Артём и, словно боясь спугнуть, касается лежащей на руле руки. Игорь вскидывает голову, слышит раздражённый сигнал от стоящей за ним на светофоре машины, видит зелёный свет и резко даёт по газам, недовольно хмурясь, понимая, что оставил на асфальты следы шин, — Ты чего? — спрашивает Артём.       Игорь пожимает плечами.       — Завис, извини, ты что-то говорил?       Дзюба чуть хмурится, кажется, он ждал, что Игорь выложит ему всё о своих неожиданно накрывших переживаниях, но Игорю не хочется грузить и без того пострадавшего от его действий человека. Артём вздыхает и качает головой.       — Ерунда, потом расскажу, приехали почти, — отвечает он после чуть затянувшейся паузы и кивает на трёхэтажное здание, затерявшееся среди многоэтажек спального района, ограждённое высоким решётчатым забором и окружённое деревьями. В подтверждение слов Артёма оживает навигатор, механический голос сообщает, что до конечного пункта осталось несколько метров.       Внутри травмпункта, отсидев небольшую очередь в компании мужчины с перебинтованной рукой и девушки, с поджатой ногой и поддерживаемой с двух сторон родителями, Артём исчезает сначала в кабинете врача, а затем, снова появившись в коридоре, и из поля зрения Игоря, когда медсестра уводит его куда-то вверх по лестнице. Игоря, двинувшегося было следом, оставляют сидеть и ждать на низкой и жёсткой банкетке. От долго ожидания начинает затекать спина, поэтому ему приходится встать и начать мерять шагами коридор, Игорь изучает, кажется, каждый из стендов, развешанных по стенам, когда Артём снова появляется в арочном проёме.       — Как дела? — тут же бросается к нему Игорь.       — Да нормуль всё, чего ты паникуешь? Мне вот рентген сделали, хочешь посмотреть какой я красавчик в виде черепа? — спрашивает Артём поднимая полупрозрачный тёмный лист, но Игорь не успевает там ничего увидеть, из кабинета снова выглядывает вездесущая медсестра.       — Дзюба? Сюда. Доктор посмотрит Ваш портрет, — и широко открывает дверь, пропуская внутрь Артёма, — Вас, вредитель, я приглашу попозже, — говорит она прежде, чем захлопнуть дверь у Игоря перед носом. Ему ничего не остаётся, кроме как со вздохом сесть обратно на банкетку и снова ждать, пока из кабинета не раздаётся болезненный стон Артёма, и Игорь снова вскакивает и начинает мерить шагами коридор под ворчание и неодобрительные взгляды ожидающих своей очереди.       В этот раз он ждёт не так долго. Дверь снова открывается, и всё та же медсестра кивает ему, чтобы проходил внутрь. Артём выглядит вполне живым и здоровым, на его носу красуется пластырь, а сам он широко улыбается, заставляя смущаться медсестру, а Игоря пускать в неё неодобрительные взгляды. Врач, грузный мужчина где-то за шестьдесят, не обращает внимания на происходящее в кабинете, а что-то строчит на небольшом листочке для заметок, затем поднимает голову и смотрит на Игоря.       — Это, если он будет жаловаться на головные боли, но вряд ли понадобится, там ничего серьёзного, пару недель и будет как новенький. Сейчас главное дома что-то холодное приложить, и дня два-три спать так, чтобы голова была выше сердца, ну и, по возможности, избегать физических нагрузок.       И с этими словами и листочком, на котором на удивление разборчивым почерком написано название обезболивающего, их выпроваживают из кабинета. Игорь лишь коротко говорит, даже скорее буркает, «спасибо и до свидания», Артём же, несмотря на очередь за спиной, зависает на пороге, едва ли не раскланиваясь, и вгоняет медсестру в ещё большее смущение. Игорь, под руку выдёргивая его из кабинета, хочет разозлиться и высказать ему всё, что о нём думает, но вовремя прикусывает язык, у него нет ни повода, ни права, и Дзюба может идти и флиртовать хоть с медсестричкой, хоть с бабулей-уборщицей, натирающей и без её стараний чистый пол. Игорь и слова вслух не скажет.       До дома Артёма они добираются молча, у Игоря неспокойно внутри, теперь не из-за нанесённой им травмы, а из-за своей реакции, и у него нет настроения вести беседы. Не понятно, почувствовал ли это Артём, но и он ничего не говорит, хотя скорее его молчание лучше списать на то, что он начинает клевать своим сломанным носом. Игорь даже заставляет его опустить спинку кресла, чтобы он не ронял голову на грудь, но крепко уснуть Дзюба не успевает, до его дома всего пятнадцать минут езды, максимум двадцать с учётом небольших заторов на светофорах, поэтому стоит Игорю притормозить у первой попавшейся на пути аптеки, он тут же открывает глаза, ещё не успевшие затянуться сонной пеленой.       — Не, не надо обезболку, у меня дома есть, — останавливает он уже наполовину выбравшегося из машины Игоря, — Вроде.       — Вроде или есть?       — Есть. Бля, чё так рубит-то? — жалобно спрашивает Артём в никуда, и этого достаточно, чтобы Игорь тут же оттаял и отложил на потом своим недоромантические переживания. Он тут же снова садится на водительское кресло, захлопывает дверь и сдаёт обратно на дорогу с небольшого козырька у аптеки. Артём не пытается больше заснуть, вместо этого он консультирует Игоря, где и куда лучше свернуть, чтобы через дворы проехать к его дому, так действительно выходит быстрее, несмотря на нескончаемую механическую истерику навигатора о перестройке маршрута.       Артём живёт в одной из тех однотипных новостроек, которые как грибы после дождя появляются по всей Москве на месте пятиэтажных хрущёвок, и, судя по резкому запаху краски в подъезде, именно этот дом сдан в эксплуатацию не так давно, и люди всё ещё продолжают въезжать и обустраиваться здесь. Но квартира Дзюбы выглядит уже вполне обжитой, никакого запаха мокрой штукатурки или строительной пыли, только непривычный аромат чужого дома и самого Артёма, которым успел пропитаться салон его машины. Игорю очень хочется пройтись по комнатам и изучить всё в подробностях, но это, во-первых, будет слишком нагло, во-вторых, его главная забота сейчас Артём, а уж потом удовлетворение собственного любопытства, поэтому, отправив пострадавшего в спальню, он по узкому коридорчику входит в небольшую кухню с очень приличным ремонтом, из чего Игорь делает вывод, что в школах не так уж и плохо платят, открывает морозилку в поисках чего-то холодного, что можно обернуть в прихваченное из ванной полотенце, среди полуфабрикатов в коробках находится лишь пачка пельменей, но и это должно сгодиться. Он возвращается по тому же коридорчику к развилке у входной двери, проходит к той части квартиры, где располагаются жилые комнаты и, легко постучав, заглядывает спальню, за дверью которой скрылся Артём, тот успел скинуть запылившуюся футбольную одежду и теперь с прикрытыми глазами полулежал на широкой кровати в шортах и застиранной футболке. Игорь, стараясь ступать как можно тише, подходит к кровати, кажется, Артём всё-таки отрубился, и он не знает, стоит ли разбудить его ради охлаждающих процедур, врач сказал дома обязательно приложить что-то холодное, но что делать, если Дзюба отключился? Сон ведь лучшее лекарство и всё такое прочее. Игорь смеряет сомнительным взглядом начинающее намокать от конденсата полотенце, наверное, всё-таки стоит прислушаться к требованиям врача. Может, он аккуратно приложит холод к носу, а Артём даже не проснётся? Он делает последний шаг, сокращающий расстояние между ним и кроватью до несуществующего, и Артём тут же открывает глаза и вполне сфокусировано и почти не сонно смотрит на него.       — Чего ты крадёшься? Я не сплю, — говорит он и протягивает руку, в которую Игорь вкладывает лёд.       — Где у тебя аптечка?       — Да ничего не болит, и без таблеток нормально.       — Неважно, на всякий случай, — буркает Игорь, стараясь не перейти на ворчание.       — На кухне, — расплывчато отвечает Артём, снова прикрывший глаза.       — Артём, — многозначительно практически по слогам произносит он его имя и скрещивает руки на груди, хотя зевнувший в этот момент Дзюба вряд ли увидит это.       — Ну там, в шкафчике… над микроволновкой, банка из-под рафаэлок. Там, — бормочет Артём и неопределённо машет рукой в сторону кухни.       — Тебе плохо? — обеспокоено спрашивает Игорь и, сам не зная зачем, прикладывается тыльной стороной ладони к его лбу. Даже его ещё не отогревшейся от замороженного компресса руке кожа не кажется горячей, поэтому он на автопилоте зачёсывает недлинную артёмову чёлку к макушке, а затем резко одёргивает руку, понимая, что делает. Но Артёма это ничуть не смущает, он лишь усмехается и приоткрывает один глаз.       — Ты как курица-наседка, Игорь. Честно, со мной всё в порядке, не загоняйся.       — Я принесу таблетки, — бормочет Игорь и чуть ли не бегом срывается из спальни обратно на кухню, там распахивает шкафчик над микроволновкой, достаёт железную коробку из-под конфет и замирает. Он прижимается лбом к полке и зажмуривается до пятен перед веками. Его тянет к Артёму. Наверное, даже сильнее, чем тянуло те два года после его выпускного, сильнее, чем в далёкую летнюю ночь, когда Артём целовал его и вжимал спиной в железные перекладины турника… Игорь мотает головой в попытке отогнать неутешительные мысли, открывает коробку и перебирает её содержимое, пока среди стандартного аптечного набора из всяких парацетамолов, но-шп, йодов и зелёнок, наконец, не обнаруживается выписанное врачом обезболивающее.       Штурм соседних шкафчиков помогает обнаружить чашки, разного цвета и размера, Игорь не имеет ни малейшего понятия, которая из них любимая в этом доме, но останавливает свой выбор большой белой с надписью «Учитель №1», наливает туда воды и снова направляется к спальне, но в этот раз не может остановить себя и всё-таки заглядывает в приоткрытую дверь второй комнаты, она выглядит наименее обжитой, чем вся остальная квартира, в ней лишь небольшой диванчик, мебельная стенка в виде двух полок заставленных книгами и другими безделушками и тумбы с телевизором, больше ничего. Да, из того, что он успел увидеть, понятно, что это классическая холостяцкая берлога — никаких горшков с цветами, лишь одинокий кактус с колпачком, бородой Деда Мороза и смешными глазами на кухонном подоконнике, никаких декоративных подушек, призванных создавать уют, никаких миленьких полотенец или прихваток на кухне, в общем, ничего такого, чтобы указывало на частое пребывание или даже проживание здесь женщин. Игорь в который раз прикрывает глаза, чтобы подавить в себе волну радости от данного факта. Это ничего не значит. Артёму нравился Игорь, но это было почти пятнадцать лет назад, с тех пор всё сильно поменялось, это могло быть случайное подростковое увлечение, не больше, сейчас его может не привлекать не то, что Игорь, а в принципе мужчины. Ему нужно прекратить думать об этом, ни к чему хорошему это не приведёт, лишь добавит больше проблем и ненужных переживаний, а просто сосредоточиться на здоровье Артёма и проконтролировать, чтобы ему не стало хуже, а затем они снова разойдутся, как в море корабли, и должно будет стать легче. Со временем всё проходит.       Игорь снова прикрывает дверь в гостиную и идёт в спальню, теперь Артём открывает глаза тут же, как слышит шаги.       — Как ты? — в который раз за последние несколько часов спрашивает Игорь, когда оказывается у кровати и ставит на прикроватную тумбочку стакан и упаковку таблеток.       — Игорь, — вздыхает Артём, — Всё в порядке. Честно. А вот пельмешкам уже не очень, может, пожрём?       — Ты голодный? — интересуется он, — Я могу…       — Нет-нет, шучу. Не смешно, прости, — тут же прерывает его Артём, затем хватает его за запястье, — Просто посиди, мне кажется, я сейчас усну.       Игорь присаживается на край кровати и опускает взгляд, чужие пальцы всё ещё мягко окольцовывают его запястье, под кожей пробегает электрический разряд, когда Артём, вряд ли осознанно, совсем невесомо начинает поглаживать его. Он не помогает. Совсем.       Когда Игорю кажется, что Артём всё-таки уснул, он высвобождает руку из его хватки, поднимается с кровати и идёт к двери, чтобы убрать несчастные, уже размякшие пельмени обратно в морозилку, Артём неожиданно окликает его.       — Ты собираешься домой? — у него хриплый и уже совсем сонный голос.       — Я… — Игорь пристыженно опускает взгляд, он всё-таки перешёл черту, его гиперответственность, перфекционизм и попытки держать всё под контролем может и полезные черты для профессиональной жизни, но касаемо личных отношений… это всегда мешало и всё портило. И вот пожалуйста, Артёму тоже досаждает его присутствие, как, наверняка, и постоянные вопросы о самочувствии, — Прости, я сейчас пойду.       — Нет, я неправильно спросил, ты не понял. Игорь, если хочешь остаться, ложись здесь, я пойду в гостиную на диван, — только что совершенно сонный Артём вскакивает с кровати, — Останешься?       Игорь прикусывает губу и раздумывает несколько секунд. Это плохая идея, но если Артёму станет плохо ночью, несмотря на уверения врача, что с ним ничего серьёзного. Но с ним действительно ничего серьёзного, вон как резво скачет. Нет, лучше уйти.       — Хорошо, — срывается с губ совсем не то, на чём настаивает рациональная часть мозга, — Но я не собираюсь сгонять тебя с кровати, я лягу на диване.       — Ложись здесь, — настаивает Артём.       — Нет.       — Диван старый и не очень удобный.       — Тем более.       — Ты всё такой же упёртый, — недовольно ворчит Дзюба, возводя глаза к потолку, — Я разберу тебе диван, он заедает. Время и финансы пока не позволяют сделать там ремонт, — объясняет Артём и проскальзывает мимо него из комнаты, оставляя Игоря качать головой ему в след. Кто из них ещё более упёртый? Ведь только что он спал.       Разобравшись с диваном, Артём ещё раз пытается настоять на том, что он будет на нём спать, пока Игорь не рыкает на него и под внимательным взглядом не отправляет бубнящего себе под сломанный нос Артёма обратно в спальню, где, скрестив руки на груди, следит за тем, как он укладывается в постель, в правильном положении, Артём, полусидя, ты вообще слушал врача, бестолочь, спокойной ночи. И только проваливаясь в сон сам, после долгого времени, проведённого за рассматриванием корешков книг, Игорь понимает, что последние часы совсем не думал о рабочем выгорании, слишком занятый сначала волнением за нос Дзюбы, затем пытаясь избавиться от горьковатого привкуса необоснованной ревности и снова ворвавшейся в его обыденную жизнь тяги, а после хлопоча над Артёмом. Оказывается, не думать о работе очень приятно.

***

      Игорь просыпается, когда слышит звуки шагов из-за неплотно закрытой двери, шум воды и писк закипевшего чайника. Он трёт глаза, садится на диване и оглядывается по сторонам, не сразу понимая, где находится, а потом словно штормовой волной накрывают воспоминания об Артёме, футболе, окровавленном и сломанном носе, трамвпункте и вечере после. Игорь поднимается с действительно не слишком удобного дивана и тянется до приятного натяжения всех мышц и лёгкого хруста, затем выходит из комнаты и плетётся на запах растворимого кофе.       — Ты куда-то собираешься? — спрашивает он у мурчащего под свой сломанный нос какую-то песенку Артёма, заставляя его вздрогнуть и расплескать немного кофе, который он усердно намешивал ложкой.       — Блять, Игорь, ты решил закончить начатое и убить меня? Ты чё так пугаешь-то? — восклицает Дзюба, затем хватается за бумажное полотенце и вытирает коричневую лужицу, растянувшуюся по столешнице от чашки.       — Извини, не хотел, — говорит Игорь, но ему не слишком жаль, за суетящимся Артёмом очень забавно наблюдать, не такое уж и плохое начало утра, несмотря на дикую рань. Ладно, возможно, девять утра — это не дикая рань, на работу он поднимается куда раньше, чтобы успеть проскочить все пробки, но у него как-никак заслуженный отпуск, и он может спать хоть до двенадцати, если ему заблагорассудится, — Так куда ты собрался? Тебе же сказали — поменьше физической активности.       — В зоопарк, — буркает надувшийся Артём, отхлёбывая свой несчастный кофе, — Тебе намутить? — всё-таки интересуется гостеприимный хозяин и, после кивка Игоря, достаёт чашку в разноцветный горошек и всыпает в неё сахар и кофе в тех же пропорциях, которые озвучивает после его вопроса Игорь.       — Зачем в зоопарк?       — На животных смотреть, Игорь, что ещё делают в зоопарке? У меня заключительная экскурсия перед началом лета, — поясняет Артём и протягивает ему кружку, от которой поднимается пар, и в нос ещё сильнее бьёт ароматом кофе.       — А отменить нельзя? Врач же сказал… — договорить у него не выходит.       — Это просто зоопарк, я буду ходить по дорожкам и смотреть на сусликов в компании двенадцатилеток, ничего со мной не будет, — отмахивается Дзюба.       Они пьют кофе в тишине, Артём проглатывает несчастный бутерброд с сыром, Игорю кусок в горло не лезет, обычное, утреннее состояние.       — Может, всё-таки позвонить, отменить? — снова интересуется под конец завтрака Игорь, непонятно откуда взявшаяся гиперопека сейчас составляет примерно восемьдесят процентов всего организма.       — Дети ждали, не могу же я их так подвести, но если ты всё ещё хочешь выполнять роль моей сиделки, можешь пойти со мной, — предлагает Артём, пожав плечами. Вот так просто. Игорь почти отказывается, но идея провести очередной день бесцельно скитаясь по Москве или своей квартире в одиночестве никак не прельщает.       — Хорошо, пойдём, если твои дети или их родители не будут возмущаться.       — Не, не будут, — просто говорит Артём. Игорю верится с трудом, какой родитель будет в восторге, если учитель притащит с собой неизвестного мужика и скажет, что он идёт в зоопарк с их детьми? Да никакой.

***

      Правда, Игорь оказывается категорически не прав. В большинстве своём немногочисленным родителям, приведшим своих чад на сбор перед экскурсией, плевать на неловко переминающегося с ноги на ногу у ворот школы Акинфеева, которого Артём представляет как своего друга, Игоря Владимировича, лишь одна из мамочек просит чуть более подробную его биографию, в остальном, другие ограничиваются сдержанными кивками, куда больше их заботит пластырь на переносице Дзюбы и небольшие синяки под глазами. Тот лишь смеётся и говорит, что неудачно поиграл в футбол. У Игоря стойкое ощущение, что все родители по уши влюблены в Артёма, он их, если честно, прекрасно понимает.       В отличие от родителей детям до безумия интересен новый человек, они терпят до метро, в которое Игорь, о боже мой, спускается по собственному желанию, а не потому, что на дорогах настолько дикие пробки, что если он поедет на машине, то в нужном месте будет в лучшем случае к утру следующего дня, и оказавшись в вагоне, облепляют забившегося в угол Акинфеева и в двенадцать громких глоток, с лёгкостью перекрикивая шум вагона, наперебой начинают задавать ему сотни вопросов, пока Артём не цыкает на них и не осаждает за то, что они ведут себя невежливо, он не ругается на них, но есть в его голосе что-то такое, что заставляет всех, как одного, пристыженно опустить головы и замолчать.       — Спасибо, — одними губами шепчет ему Игорь, немного расслабляясь. Нет, он не ненавидит детей и даже не пытается держаться от них подальше, племянники вообще обожают его, а брат шутит, что они любят его больше родного отца, но племянников лишь двое, и они куда младше, а здесь целая орава, которой что-то нужно от него. Это слишком.       Но молчат они не долго, им удаётся проехать в тишине лишь одну остановку, пока одна из девочек, самая маленькая из всех, с двумя тоненькими косичками, по виду намного младше своих двенадцати лет, не поглаживает указательным пальцем его руку, перед этим стрельнув взглядом во вчитывающегося в рекламный плакат Артёма, и тоненьким, заискивающим голоском не интересуется, а можно ли задать ему вопрос. Артём тут же поворачивается к ним и открывает рот, чтобы возразить, но Игорь останавливает его и кивает.       Теперь они ведут себя послушно и задают вопросы по одному: кем Игорь работает? Откуда он? Сколько ему лет? Есть ли у него собака? А кошка? А хомяк? Ящерица? Может хотя бы дети? А ему не скучно без собаки, кошки, хомяка, ящерицы и детей? А откуда он знает Артёма Сергеевича? А давно? А они дружат? Прямо со школы? Они мучают его всю дорогу до Баррикадной, даже когда, казалось бы, не осталось никаких вопросов, на которые Игорь не ответил, они придумывают всё новые и новые, к счастью, он перестаёт быть им интересен, когда вся их компания выходит на поверхность, и детскому взору предстаёт башенка и знакомая каждому арка с каменной кладкой. У Игоря, признаться, тоже ёкает сердце, он сам не был в зоопарке примерно с того же возраста, в котором находятся эти дети, и он, конечно, не начнёт сейчас восторженно перешёптываться или пружинящей походкой следовать за разбившимися на пары за возвышающимся перед ними совершенно серьёзным Артёмом (что вкупе с его сломанным носом и небольшими синяками под глазами со стороны выглядело бы угрожающе, если бы Игорь не знал, какой он есть на самом деле), но внутренне он целиком и полностью поддерживает их взволнованность.       На территории Артём как-то заметно расслабляется и позволяет своим ученикам самим исследовать зоопарк, но в пределах видимости и слышимости, по стёклам не стучать, в клетки не залезать, их родители потом не расплатятся, если кто-то из них нанесёт психологическую травму какому-нибудь леопарду или слону. Игорь невольно улыбается, кто бы в школьные годы мог подумать, что призванием весёлого и немного взбалмошного Артёма Дзюбы будет в учительстве.       — Чего ты опять лыбишься? — спрашивает Артём и подталкивает его плечо своим.       — Выражайтесь культурно, Артём Сергеевич, не «лыбишься», а «улыбаешься», какой пример Вы подаёте своим ученикам? — вопросом на вопрос отвечает Игорь, кивая на детей, облепивших поручень пруда, находящегося прямо при входе в зоопарк, и восторженно переговаривающихся о карпах, копошащихся у самой поверхности, и утках с лебедями, плавающих тут же, в ожидании тех сердобольных, которые, несмотря на запреты, кинут им какую-нибудь булку.       Артём лишь бурчит на него, а потом отгоняет всех своих подопечных от пруда и ведёт вглубь зоопарка, те, как утята в воде, стайкой семенят за ним, Игорь идёт следом, в пол-уха слушая разговоры о тех или иных животных, иногда кто-то из детей начинает как по энциклопедии вываливать на одноклассников все свои знания о звере, возле которого они оказываются, потом все, включая Артёма, приходят в дикий восторг, когда обнаруживают табличку о том, что их школа является опекуном одного из зайцев.       Игорь думает, что согласиться пойти с Артёмом в зоопарк — это лучшее его решение за последние, если не годы, то месяцы так уж точно. Это оказывается до безумия весело, совсем как в детских воспоминаниях, но Игорь не может решить, дело в том, что он просто сотню лет не был в зоопарке, или в Артёме, у которого так гармонично получается соединить в себе серьёзного взрослого учителя и весёлого друга и для своих учеников. И для Игоря. Потому что вот он отчитывает лопоухого паренька, Серёжу, за то, что тот попытался постучать по стеклу, чтобы привлечь внимание бродящего вдоль дальней стены своего вольера тигра, а вот рассказывает, что повисший на дереве ленивец — это один в один он на наступающих летних каникулах, заставляя детей заливисто смеяться. Игорь искренне рад за него, потому что Артёму удалось сохранить в себе частичку беззаботности школьных времён, у него, например, не вышло. Эта мысль горчила на кончике языка ровно до момента, пока у Игоря на губах невольно не расплылась улыбка, когда они оказались у вольера со львами, и Артём больше детей радовался тому, что лениво дрыхнущий лев приподнял голову, чтобы зевнуть.       — Смотри, — задумчиво говорит ему Дзюба, неожиданно появившись рядом и сунув под нос какую-то бумажку, тем самым отвлекая Игоря от наблюдения за плещущимся в своём бассейне и катающимся с горки уже морским львом, — Там стоит камень предсказаний, и он выдал, что мне нужно внимательнее относиться к своему здоровью. Как думаешь, это про нос или нам лучше не ходить близко с животными, которые могут откусить мне половину за… — Артём на мгновение замолкает, — Укусить меня за что-нибудь, — исправляется он, потому что его ученики здесь же, и Игорь знает по своим племянникам, они могут делать вид, что увлечены каким-то делом, а потом приходится объяснять им, что говорить слово «мудила» лучше не стоит.       — Камень предсказаний? — переспрашивает Игорь, оглядывается назад и натыкается на аттракцион, или скорее лохотрон, в виде римских «Уст Истины», — Я думаю, что ты иди… что Вы, Артём Сергеевич, поступили весьма неразумно, и эти предсказания… — он вытягивает их из пальцев, продолжающего вчитываться в листок, Артёма, — …полная чепуха.       — Ну почему чепуха? Нормальные советы, вот, тут написано, что у меня сильная любовь, но нужно работать, чтобы отношения были гармоничными.       — А у тебя есть? Сильная любовь? И отношения? — как бы невзначай интересуется Игорь, а внутри у него всё невольно сжимается.       — Эм… ну, — мнётся Артём, и Игорю от этого ничуть не становится легче, он вглядывается в чуть приоткрывшего в раздумьях рот Дзюбу, но тот лишь слегка хмурит брови, не позволяя прочитать по лицу ничего, — Ну… нет. Но это значит, что она будет, — улыбается Артём, чуть подталкивает его в плечо и забирает назад свою бумажку с предсказаниями, — Хочешь тоже? Всего сто пятьдесят рублей.       — Ты ещё и деньги за это отдал?       — Ну, конечно, Игорь, если бы это было бесплатно, там бы очередь была как за колбасой.       — Ну и балда, — качает головой Игорь, и тут же со стороны вольера морского льва раздаётся похихикивание. И вряд ли это сам морской лев решил оценить нелепость их диалога, поэтому Игорь поворачивает голову и натыкается на десяток пар глаз, поглядывающих на них, внезапно, продолжающий кататься с горки и плескаться в воде ластоногий стал не таким интересным, как два взрослых мужика, препирающихся из-за глупых предсказаний.       — Так, насмотрелись? Шагаем дальше, не загораживаем обзор другим людям, — тут же командует Артём и, мягко ухватив за плечи первых попавшихся под руки пока ещё шестиклашек, ведёт их дальше по дорожкам зоопарка, остальные тянутся следом. Игорь кидает последний взгляд на льва, завидуя его беззаботности, вздыхает и идёт следом.       Теперь, когда они обошли всю старую территорию и часть на новой, Артём собирает всех на козырьке у обезьянника на перерыв. Орава детей подозрительно затихла, но Игорю, сидящему на лавочке в тени куста ярко пахнущей сирени и прикрывшему глаза, слишком лень открывать их и проверять причину, для этого есть их обожаемый Артём Сергеевич, пусть он и занимается своими непосредственными обязанностями, а Игорь словил дзен под щебетание птиц, ему совсем не до этого.       — Не спи, — раздаётся хриплый голос в ухе, и чужое дыхание щекочет раковину, посылая по телу волны мурашек. Мысль, что он не отказался бы от того, чтобы его разбудили как Белоснежку или Спящую Красавицу, успевает задеть пару душевных струн, поэтому Игорь побыстрее распахивает глаза, боясь на рефлексах подставить губы для поцелуя.       — Я и не сплю, я медитирую, — отвечает Игорь, жмурясь от солнца, именно поэтому он не сразу замечает, что Артём что-то ему протягивает.       — Держи, не знал, какое ты больше любишь, поэтому взял один шарик с шоколадом, второй с мятой, — улыбается он прежде, чем впихнуть Игорю в руку мороженое в вафельном рожке.       — Спасибо, — опуская взгляд на тающие на солнцепёке шарики, бормочет Игорь, и чувствует, как к лицу приливает краска, совсем не из-за околополуденной жары, а из-за Артёма, с довольным вздохом откинувшегося на лавочку, закинувшего свободную руку на её спинку у Игоря за спиной и как ни в чём не бывало кусающего своё мороженое оранжевого и розового цвета и следящего за столпившимися у вольера с каким-то птицами детьми, у каждого в руке тоже по рожку.       — Ешь, тает, — напоминает ему Артём, чуть тронув за плечо той самой рукой, которая ещё чуть-чуть и при желании с лёгкостью обнимет Игоря.       — Ем, — отзывается он.       И то ли Игорь давно не ел мороженое, и под давно, он имеет в виду больше года, потому что он себя знает, съесть полкило за раз для него плёвое дело, а потом с удвоенной силой сбрасывать лишние калории из-за страха, что у него появится такой же округлый живот как у отца и брата, то ли оно просто оказывается настолько вкусным, он сам не понимает, как умудряется проглотить всё за какие-то пару-тройку минут, а потом жалеет о своей поспешности, наблюдая, как и Артём, и его дети растягивают удовольствие.       — Готов? — спрашивает его Дзюба ещё минут пять спустя и со стоном, который Игорь ничуть не одобряет, разминается, задирая вверх руки, выгибая спину и протягивая вперёд свои невозможно длинные ноги. Игорь, чтобы не смотреть на оголившийся участок золотистой кожи между футболкой и джинсами, переводит взгляд на лицо Артёма, замечая небольшое пятнышко подтаявшего мороженого на его нижней губе.       — Артём, — окликает он, — У тебя тут… — и показывает на свои губы.       — Где? — интересуется Артём, тут же проводя кончиком языка то по одному уголку рта, то по другому, а затем и вокруг всего рта, это Игорь так же не одобряет, чувствуя, как от в миг заблестевших влажных губ, внутренности облизнуло пламенем, но так и не убирает пятнышко.       — Нет, Тём… — вздыхает Игорь, поднимает руку и проводит большим пальцем по его губе. От ощущения шершавой мягкости под кожей накрывает яркими воспоминаниями о поцелуях на турниках под разбитым фонарём, а собственные губы начинает колоть от желания придвинуться ближе и проверить, каким же на вкус было мороженое Артёма. Игорь впивается ногтями в ладонь от безысходности, а Дзюба, широко улыбнувшись и поблагодарив его, вскакивает с лавочки и шагает к своим ученикам, продолжающим глазеть на птиц.       — Игорь Владимирович, хватит рассиживаться, мы идём смотреть на обезьян, — зовёт Артём, когда дети снова стайкой собрались вокруг него.       — Да, обезьян… Иду.

***

      — Почему ты таскаешь меня с собой везде? На футбол, в зоопарк со своими детьми? — спрашивает Игорь. Он сидит на кровати Артёма по-турецки, обнимает одну из подушек и рассматривает самого Артёма, ввязавшегося в переписку с родителями своего класса и не отлипающего от телефона уже минут пятнадцать.       — Я не таскаю, я просто предлагаю. Это ты соглашаешься, — отвечает он, не отрывая взгляда от экрана, но на мгновение перестав стучать пальцами по клавиатуре.       — Почему предлагаешь?       — Когда мы встретились, ты выглядел как человек, которому нужна какая-то смена обстановки. Вот я и решил помочь тебе её сменить, — пожимает плечами Артём. Он прав, конечно, но Игорь искренне надеялся, что со стороны его внутренние мучения совсем не заметны.       — Зачем? — покатав между зубами губу, всё-таки спрашивает Игорь.       — Почему, зачем, ты хуже моих детей, даже они столько вопросов не задают, — отвечает Дзюба (Игорь готов поспорить с данным высказыванием, но молчит) и снова начинает остервенело набирать очередное сообщение, оставив вопрос Игоря висеть в воздухе, — Потому что мы, вроде как, не чужие друг другу люди, — всё-таки говорит он ещё минут пять спустя звенящей тишины, прерываемой лишь ударами пальцев по экрану и звуками, издаваемыми клавиатурой.       — Не чужие… — эхом повторяет Игорь, Артём действительно так думает?       — Ну да, в школе неплохо общались, вроде, и у нас был секс. Дважды, — Артём так спокойно это произносит, словно это самая обыденная, ничего не значащая вещь. Хотя, наверное, так и есть, это просто Игорь снова, спустя столько лет, не может выкинуть из головы всё, что было между ними в те тёплые июньские ночи.       — Прости, — срывается с губ против воли, и это уже заставляет Артёма оторваться от своего телефона и поднять глаза.       — Забудь, столько лет прошло, — говорит он, к удивлению Игоря, даже не спрашивая, за что именно он извиняется, хотя, наверное, это и так очевидно.       — Всё равно, прости, я вёл себя как мудак.       — Сколько тебе было тогда? Восемнадцать? Игорь, почти все в восемнадцать творят какую-то хуйню, за которую потом бывает стыдно, не ты первый, не ты последний.       — Мне не стыдно, — тихо отвечает Игорь, опуская взгляд, и рассматривает собственные пальцы, теребящие угол подушки, — Точнее, мне стыдно за то, как я вёл себя, не за то, что было. Так что, прости.       — Ещё раз, прекрати извиняться. Но если ты хочешь поговорить об этом, то давай. Да, тогда мне было неприятно, возможно, даже больно, я вывалил на тебя свои чувства, а ты удовлетворил физические потребности и съебнул в закат… в рассвет точнее. А потом ты появился уже на моём выпускном, и я решил… не отомстить, скорее проучить, заставить почувствовать то, что чувствовал я, но никакого удовлетворения я не испытал, точнее, удовлетворение было, но не моральное, — Артём усмехается, а Игорь чувствует, как уши начинают предательски полыхать, — Со временем понял, что мы вышли в ноль по тупым поступкам — ты проебался, я проебался, баланс восстановлен, можно спокойно жить дальше. Но если это до сих пор тебя волнует, то прощаю. И ты меня тогда прости. Всё? Мир? — он протягивает ладонь для рукопожатия.       — Мир, — Игорь тянется в ответ и зацепляет своим мизинцем за его, да, по-детски, но это заставляет Артёма мягко улыбнуться, и на его левой щеке прорезаются ямочки, поэтому Игорь ничуть не жалеет, — Кто бы мог подумать, что ты станешь таким дохуя рассудительным.       — Могу дать адресок, сгоняешь в универ, поблагодаришь мою преподшу по психологии, столько лет прошло, а я всё забыть не могу, как она меня на экзамене дрючила, — усмехается Артём, а затем перехватывает ладонь всё ещё цепляющегося за его палец Игоря в свою и дёргает на себя, заставляя завалиться вперёд, — Давай киношку какую-нибудь глянем, раз уж ты продолжаешь настаивать на роли курицы-наседки.       Игорь ни за что в жизни не сможет рассказать, что же именно они смотрели в тот вечер, потому что большую часть фильма он провёл наблюдая из уголка глаз за меняющимися эмоциями на лице Артёма.

***

      На следующий день Артём снова вытаскивает его куда-то, он не говорит, куда именно, как оказалось позже, Артём и сам не знает, они просто идут, куда глаза глядят, или куда приведут ноги. Сегодня они только вдвоём, никаких знакомых Дзюбы с футбольными мячами, никаких шестиклашек, говорящих одновременно в свои двенадцать громких ртов, только Игорь, Артём, сотни его историй ни о чём и обо всём на свете и не такая жаркая, как вчера предлетняя Москва. Артём говорит: о школе, учениках, коллегах-учителях, о годах учёбы в университете, о вылазках с друзьями на рыбалку, пейнтбол, о неудавшемся походе, после которого он подхватил ангину, о поездке в Феодосию лет шесть назад, о том, что вообще-то хочется ещё вырваться на юга, заниматься ничегонеделанием, валянием на песочке под солнышком и плесканием в морюшке, но вырваться всё никак не получается, да и как-то не с кем, хотя друзей целая орава, почти все по парам, а ему не хочется быть третьим колесом. Артём эмоционально жестикулирует, прихватывает то за предплечье, то приобнимает за шею, чуть наваливаясь на плечо, и говорит, говорит, говорит. Игорь слушает, о чём он может рассказать? О камералке, ругани с бухгалтерией, идиотах-партнёрах, тупящих подчинённых, клоунском начальстве? Или о бесконечно долгих, скучных советах директоров, болящих от ненавистных графиков и таблиц глазах, мигренях от усталости и бессоннице? Может о том, что он уже года два чувствует, как тонет в рутине совершенно одинаковых дней, а когда-то любимая работа не приносит ничего, кроме раздражения? Вряд ли всё это интересно Артёму, поэтому Игорь просто слушает.       — Что не так, Игорь? — неожиданно спрашивает Артём, когда они уже несколько минут в тишине, относительной тишине, которая может быть в месте, полном туристов, стоят бок о бок на Воробьёвых горах и смотрят на раскинувшуюся как на ладони Москву в лучах закатного солнца.       — А что не так? — переспрашивает он и поворачивается к Артёму, но тот продолжает смотреть вперёд ещё несколько мгновений, а затем, вздохнув, тоже поворачивает голову.       — У тебя… Ведь что-то не так, я вижу. Ты всё время молчишь и иногда зависаешь в мыслях так, что до тебя не доораться, — ещё пятнадцать минут назад травивший забавные байки из жизни Артём непривычно серьёзен, — Прости, если спрашиваю лишнее. Можешь не отвечать, — спустя небольшую паузу говорит он, явно реагируя на слишком уж затянувшееся молчание со стороны Игоря, — Я… я просто подумал, не знаю… может, могу чем-то помочь, но если нет… ну… в общем, да. Вот, — частит Артём и сконфужено опускает взгляд.       Игорь тяжело вздыхает. Он почему-то не помнит, ему всегда было так сложно открыться другому человеку, или это что-то, приобретённое с годами? Наверное, просто черта характера, потому что Игорь не может откопать в памяти никаких травмирующих событий, заставивших его закрыться, просто так всегда проще. Проще пережить всё внутри, чем вываливать мусор мыслей на голову другому человеку. Да никто и не настаивал до этого. До Артёма. Игорь переводит взгляд с неловко рассматривающего свои пальцы, ковыряющие небольшой заруб на казалось бы идеальной гранитной поверхности парапета, Артёма на возвышающийся вдали островок Москвы-Сити и находит среди небоскрёбов тот, в котором на сорок восьмом этаже находится офис его компании. Оттуда тоже открывается крышесносный, иначе и не скажешь, вид, особенно, когда город внизу загорается миллионами огней. По этому виду он, пожалуй, скучает. Но не скучает по тому, что даже в летние дни, когда темнеть начинает совсем поздно, он всё ещё может сидеть спиной к этому невероятному виду и протирать уставшие и словно наполненные песком глаза, ослаблять, наконец, узел начавшего душить галстука и продолжать корпеть у экрана компьютера.       Он снова смотрит на Артёма.       — Я никогда никому не говорил, — тихо произносит Игорь, в надежде, что его голос утонет в галдеже ворвавшихся на смотровую площадку подростков, но Артём вскидывает голову, и ему ничего не остаётся, кроме как начать говорить.       Когда Игорь всё-таки замолкает, во рту сухо, язык неприятно липнет к нёбу, а внутри неожиданно легко. Он смотрит на молчавшего всё это время Артёма, не представляя, чего вообще следует ожидать. Артём же заглядывает ему в глаза, затем снова опускает взгляд и чуть прикусывает губы.       — Наверное, я плохой советчик, потому что никогда не сталкивался ни с чем похожим, но, возможно, нужно просто отпустить? Начать всё с чистого листа? Или вообще попробовать себя в чём-то новом?       — Нет, — мотает головой Игорь. Конечно, похожие мысли посещали его голову, но… — Нет. Да, я устал от работы, да, она не приносит мне удовлетворения, но я всё равно люблю её и не могу представить себя где-то в другом месте.       — Ну тогда, тебе нужно вспомнить, что именно ты любишь в своей работе. Я бы сделал именно это, если бы внезапно устал от школы и детей, — мягко улыбнувшись говорит Артём.       — Ты, блять, какой-то слишком взрослый и рассудительный, — бормочет Игорь, заставляя Артёма громко рассмеяться.       — Обнимашки? Чтобы не быть слишком взрослыми? — предлагает он, раскрывая руки. Игорь снова ворчит, теперь неопределённым набором букв и звуков, в надежде, что это идеально передаёт его состояние, а затем делает шаг, чтобы оказаться в кольце сильных рук, тут же обжигающих спину, — Всё наладится, вот увидишь, — шепчет Артём ему на ухо. И Игорь искренне хочет верить ему, поэтому кивает, а затем утыкается лицом в плечо и чувствует, как уже привычно плывёт от ставшего таким знакомым аромата.

***

      Он просыпается, когда за окном только-только начало светлеть небо, по ощущениям время едва ли перевалило за три часа ночи, тянуться к телефону, лежащему на тумбочке и проверять догадки не хочется. Игорь прикрывает глаза, чтобы попытаться снова уснуть, но тут же распахивает их. Он не в гостиной, не на неудобном диване. Это спальня Артёма, и его кровать. И Игорь, хоть убейте, не помнит мгновения своего погружения в сон, а это значит, что его вырубило практически сразу после того, как они вернулись со своей прогулки, за время которой прошли по ощущением не половину, но треть Москвы так уж точно, и Артём опять утянул его к себе в комнату, чтобы посмотреть оказывается существующую вторую часть вчерашнего фильма. Он хмурится, если Артём оставил его спать в своей кровати, а сам ушёл на скрипучий диван… Игорь не успевает закончить свою гневную мысль, потому что, наконец, слышит мягкое дыхание за спиной. Он переворачивается на другой бок и медленно выдыхает, прикрыв глаза. Все мучения от гонений от себя мыслей о том, что неплохо было бы оказаться с Артёмом в одной постели пошли насмарку. И пускай плоскость мыслей находилась в совершенно ином ключе, нынешнее положение дел ничем не лучше, если даже не хуже. Сердце сжимается от нежности при взгляде на умиротворённо спящего Артёма, а невидимый крюк, от которого он всё никак не может освободиться, усердно дёргает ближе, и Игорю приходится впиться ногтями в свой бок, чтобы удержать себя на месте и не поддаться ему.       Но вторая рука всё равно не слушается и тянется вперёд, преодолевая расстояние между ним, так что Игорю остаётся только надеяться на то, что Артём спит достаточно крепко, чтобы не проснуться от его предательских пальцев, оглаживающих висок, щёку, колющихся о жёсткие волоски уже даже не щетины, а практически бороды, скул… Губы трогать он не осмеливается, слишком уж чувствительная часть лица, и Артём наверняка почувствует щекочущие прикосновения и откроет глаза, а это последнее, чего ему хотелось бы, в голове слишком каша из сотни мыслей и придумывать оправдания своим действиям нет сил. Поэтому он переключается на руку Артёма, лежащую между ними тыльной стороной вверх, Игорь снова боится разбудить его невесомыми прикосновениями, вместо этого он аккуратно вкладывает свою ладонь в его, мягко переплетает пальцы и просто лежит, вслушиваясь в размеренное дыхание и рассматривая их руки в тусклых предрассветных сумерках: у Артёма тоньше и длиннее пальцы, и кожа когда-то уже успела чуть потемнеть от загара, Игорю нравится контраст. И, наверное, он бы и дальше продолжал лежать так, но Артём неожиданно на мгновение сжимает пальцы Игоря, который тут же испуганно выдёргивает их и крепко прижимает руку к груди, чувствуя, как бешено колотится о рёбра сердце.       На его счастье, Артём не просыпается, лишь чуть хмурит брови, забавно причмокивает губами и громко выдыхает. Но Игорь, как бы ему не хотелось, больше не пытается коснуться его, даже переворачивается обратно на другой бок, чтобы уж наверняка, и смотрит, как небо становится всё светлее и светлее, пока утренний сумрак не прогоняет выглянувшее из-за облаков солнце.       Сон снова отказывается забирать его в свои объятия, позволяя лишь проваливаться в дрёму на несколько минут, чтобы тут же снова вытолкнуть на поверхность. Когда, судя по звукам за окном, город окончательно просыпается, Игорь не видит смысла дальше пытаться уснуть и аккуратно выбирается из постели, расправляя свою половину так, будто никто на ней и не спал. Остаётся только надеяться, что, проснувшись, Артём не вспомнит, что засыпал не один.

***

      Когда Артём ни с того, ни с сего, наконец, проснувшись, врывается на кухню, где Игорь лениво потягивает уже второй по счёту утренний кофе, и, оперевшись руками на столешницу, пронзительно смотрит на всё того же Игоря, ему ничего не остаётся, кроме как опустить кружку, подозрительно прищуриться и спросить:       — Что?       — Мы едем на дачу! — радостно ставит его перед фактом Артём.       За эти дни Игорь научился не задавать лишних вопросов и не взывать Артёма к голосу разума — дело гиблое, поэтому просто кивает, допивает кофе и идёт собираться, хотя это слишком громкое слово, он просто натягивает пускай мятые, но предусмотрительно выстиранные после футбольного побоища штаны и футболку, заталкивает в рюкзак выделенную Артёмом толстовку, которая болтается на нём, будучи на пару размеров больше, и заваливается на в какой-то момент ставший его диван, дожидаться шебуршащего на кухне Дзюбу.       Сначала Артём тащит его в ближайший супермаркет, где сгребает в тележку овощи, ведро замаринованного мяса, минералку, пиво и кучу одноразовой посуды.       — Куда столько? — вполне разумно интересуется Игорь, пока Артём разглядывает две пачки салфеток — обычные белые и детские с воздушными шариками.       — Сожрётся, — отмахивается Дзюба, — Тем более должны подвалить Костяныч, мой товарищ с универа ещё, с Аней и Марусей, это жена его с дочкой. И Сергун с Маринкой.       — Понятно, — задумчиво тянет Игорь и крепче сжимает поручень тележки. Костяныч с женой, Сергун с девушкой… Артём с Игорем. Чудесно, блять. Эти опасные мысли никак не хотят покинуть его голову, как бы сильно он не пытался избавиться от них.       — Ну что, какие взять? Унылые или весёленькие? — спрашивает Артём, упираясь в противоположную от Игоря сторону тележки и чуть склоняясь вперёд, чтобы сунуть ему почти под нос свои салфетки. Игорь качает головой и для того, чтобы отогнать лишние мысли, и чтобы показать своё отношение к вопросу, затем протягивает руку и бросает в тележку обычные, белые салфетки, — Зануда, — буркает Артём, но не спорит, возвращая на полку весёленькую упаковку.       Когда они покидают магазин с пакетами наперевес, Артём отчебучивает очередную неподдающуюся никакому разумному объяснению вещь, Игорь близок к тому, чтобы забрать у него титул взрослого и рассудительного человека, которым наградил его всего-то прошлым вечером, потому что Дзюба не даёт ему выудить из маленького кармашка рюкзака ключи от машины и говорит, что им вообще-то нужно на вокзал, он уже заказал такси, пока Игорь ворчал о том, что Артём неправильно разложил продукты по сумкам. И да, Игорь уже привык не задавать лишних вопросов, но в этот раз смолчать всё-таки не может.       — Нет, — просто отрезает он и, наверное, даже скрестил бы на груди руки, если бы они не были заняты.       — Игорь, где твой дух авантюризма? Кто вообще ездит на дачу на машине?       — Все, блять, нормальные люди, Тём. Какая, твою мать, электричка? — шипит Игорь и впивается взглядом в Дзюбу, который разглядывает экран своего телефона, где обновляется информация в приложение такси.       — Обычная, пригородная, — как ни в чём не бывало отвечает он, — Твоя машина всё равно там не проедет.       — Поспорим? — потому что Игорь готов, у него всё-таки внедорожник, и вряд ли есть дороги, которые ему будет сложно преодолеть.       — Поспорим, но не сегодня. Пойдём, а то опоздаем, — миролюбиво отвечает Артём, кладёт руку Игорю между лопаток и подталкивает к остановившейся недалеко белой шкоде с шашечками на крыше.       До вокзала с сумками, набитыми продуктами, они добираются на такси, под шансон из динамиков и бурчание продолжающего высказывать своё недовольство Игоря. Принимает свою судьбу и успокаивается он только в вагоне электрички, идея уже не кажется такой сумасшедшей, дело то ли в, наконец, пробравшемся ему под кожу пресловутом «духе авантюризма», то ли в Артёме, убаюканным музыкой из своих наушников и мерным покачиванием поезда и теперь дремлющем у него на плече, то ли в проплывающих за окном пейзажах. Игорь уже много лет не выбирался из Москвы, ни в её пригород, ни в другие города большой и необъятной, и оказывается, это очень успокаивает, когда ты просто сидишь и смотришь на проплывающие мимо поля, засаженные чем-то, подразумевающим под собой будущий урожай, или просто заросшие высокой травой, редкие лесочки, деревушки и дачные посёлки, какие-то из них однотипные, отстроенные как под копирку и, наверняка, стоящие целое состояние, какие-то кривые, перекошенные и вряд ли обитаемые, какие-то обычные, ничем особенно не выделяющиеся.       Именно в такой, обычный и ничем не выделяющийся, приводит его Артём. На дворе уже без пяти минут лето, но дачи не сильно людные, возможно, дело в том, что будний день, возможно, здесь не принято общение между соседями и все сидят в своих огородах за заборами, но факт остаётся фактом, пока они идут по главной дороге, от которой в стороны разбегаются дорожки поменьше, им встречается только небольшая стайка детей на велосипедах и несущаяся за ними и радостно тявкающая собака.       Улица, на которой находится их финальное местоназначение, расположена практически в самом конце дачного посёлка и кажется совсем уж необжитой три из восьми участков, судя по траве явно выше колена и колючим кустарникам шиповника, хаотично разросшимся за завалившимися деревянными заборчиками, заброшены, ещё два участка ограждены высокими заборами, на калитках остальных трёх висят замки. Нужный им дом, тот что с замком, предпоследний на улице, двухэтажный, весь выложенный самым обыкновенным красным кирпичом, кое-где потрескавшимся и позеленевшим от влаги и времени, за исключением деревянного крыльца, растянувшегося вдоль половины дома. Он крошечный в сравнении со стоящей рядом четырёхэтажной махиной за высоченным каменным забором, но выглядит куда уютнее. Артём говорит, что это дом его бабули, её, к сожалению, уже нет, и по-хорошему им бы продать участок, так как большую часть времени он простаивает без дела, но что у него, что у сестры, что у родителей в память о бабушке не поднимается рука расстаться с ним. Родители всё грозятся вступить в тот период пенсионного возраст, когда интересуют только грядки и закатка запасов на зиму, но всё никак не исполняют своих угроз и не начинают заниматься огородничеством. В основном, сюда наведывается Артём, иногда с друзьями, иногда один, когда просто хочется побыть наедине с собой. Игорь понимает. И глубже вдыхает свежий загородный воздух, наполненный ароматом цветущей чайной розы у забора. Прекрасно понимает.

***

      Стоит им переступить порог дома, Артём тут же тащит Игоря на обзор местных достопримечательностей:       — Ну, это кухня, тут и так всё понятно, — говорит он, стоит им из маленькой прихожей войти в первое широкое помещение, с потёртым оранжевым диванчиком, столом и явно вывезенной откуда-то из городской квартиры кухонной гарнитурой, — А вот тут, — торжественно заявляет Артём, открывая следующую дверь, — Душ и туалет, даже не на улице. У нас тут просто насос, который качает воду из колодца, огонь, да? — Игорь угукает, рассматривая неожиданные блага цивилизации, которые меньше всего ожидаешь увидеть в редкоиспользуемом дачном домике, — Ну потом полюбуешься, пойдём. Тем более не работает ещё ничерта, нужно подключить всё, я тут впервые с прошлого года, — разглагольствует Артём, пока показывает следующую комнату, которую окрещивает описанием: — Ну это у нас что-то вроде гостиной, но мы просто всё барахло распихиваем по полкам вот этой крошки, — крошкой Артём обзывает шкаф, от взгляда на который тут же возвращаешься в Советский союз и девяностые, когда такую монструозную громадину от стены до стены можно было увидеть в каждой первой квартире, — Так, тут комната с печкой, — машет Дзюба на дверь напротив «гостиной», — там обычно родители остаются, да и печку топить я нихера не умею, так что там ничего особо интересного и нет, — Артём приоткрывает скрипучую дверь туда, Игорь успевает заметить лишь кладку из плитки, окрашенной под гжель, и тут же закрывает снова, подзывая Игоря к деревянной лестнице, в каких-то местах блестящей от лака, в каких-то потёртой от времени и постоянного спуска и подъёма. Поднявшись, они оказываются в крошечном глухом коридорчике совершенно без окон, и Игорь уже хочет пошутить, что Артём привёл его на глухой чердак, чтобы пытать, как несостоявшийся садист открывает едва различимую дверь, свет из которой освещает квадратную площадку с двумя дверьми, — Там олькина комната, я туда особо не суюсь, — говорит Артём, кивнув на закрытую дверь, — А это моё, — неожиданно смутившись, бормочет он, чуть склонив голову, и пропускает Игоря внутрь, — Ты не обращай внимания на плакаты, это со школы ещё осталось. Просто они мне не мешают, вот я и не снимаю… — и после этих слов Артём затихает, позволяя Игорю рассматривать его владения.       Комната, скорее даже комнатка, выглядит очень даже уютно. Из-за покатой крыши дома, одна часть потолка имеет её форму, именно она с помощью кнопок залеплена плакатами нескольких европейских спортивных клубов и музыкантов и вырезками из журналов с машинами. У этой же самой стены стоит узкая кровать, в длину занимающая большую часть комнаты, с пушистым пледом тигровой расцветки, напротив кровати умастилась длинная тумбочка на колёсиках, а на ней, гордо выпятив свой экран, громоздкий телевизор с рожками антенны наверху. У Игоря возникает чувство, что он попал лет на десять-пятнадцать назад, в свои студенческие годы, потому что это последнее его чёткое воспоминание о таких телевизорах, с тех пор только тонкие, жидкокристаллические произведения технического прогресса. Он подходит к телевизору, рисует на его экране улыбающуюся мордашку из двух точек и полукруга, собравшийся за время отсутствия хозяев тонкий слой пыли позволяет это сделать, затем проходит мимо стоящего вплотную к тумбочке комода, заставленного забавными мягкими игрушками и несколькими книгами, и подходит к окну, чтобы оценить окрестности с высоты, впервые замечая неожиданно хмурое небо. Особенно странно оно смотрится на контрасте с напекающим головы солнцем, которое всё грозилось поджарить их по дороге к дому.       — Ну всё, пиздец, пожрали шашлыков, — недовольно выдыхает Игорь, наблюдая, как небо затягивают тяжёлые тучи, и раздаётся первый раскат грома.       — Да не, кончиться должно скоро, дождь вообще не обещали, это так, грибной, наверное, — беззаботно отвечает Артём, заваливаясь на кровать и закидывая руки за голову.       — У тебя и природы разные представления о грибном дожде, — говорит Игорь, когда по стеклу ударяют первые тяжёлые капли.       Минут через десять приходит сообщение от друга-Костяныча о том, что в такой апокалипсис ни один нормальный человек из дома не вылезет, тем более загород, месить грязь. Пятью минутами позже сливается и Сергун, оставляя их пережидать «апокалипсис» в дачном доме одних.       — А мы ещё и без машины, — не упускает случая напомнить Артёму о его не совсем умных решениях и «духе авантюризма» Игорь.       — Да-да, зато нам больше еды достанется, и дождь всё равно рано или поздно кончится, — отмахивается от его колкости Артём.       Они ждут два часа, рубясь в дурака, Дзюба, удачливая скотина, не проигрывает ни одной игры даже с самыми ужасными картами.       — Блять, как ты умудряешься выигрывать? Если мухлюешь, то хотя бы не каждую партию, — рычит Игорь, когда Артём кладёт на пол перед ним две шестёрки, со словами «ну, а это тебе на погоны» и хитренькой такой улыбочкой, которая неимоверно бесит Игоря и слетает с губ тут же после его слов.       — Я не мухлюю, — хмурится Артём и начинает резкими движениями собирать карты обратно в колоду с таким лицом, как будто Игорь обвинил его в по меньшей мере в геноциде целого народа, а не в шулерстве, убрав карты в потрёпанную коробочку, он закидывает их в ящик комода, ясно дав понять, что играть они больше не будут. Это и к лучшему, в воздухе витает подозрение, что ещё чуть-чуть, и они вцепятся друг другу в глотки. Игорь так уж точно уже готов.       В отличие от карточных баталий, ливень, к сожалению, даже и не собирается утихать, поэтому Артём развлекает Игоря историями о своих юных годах, проведённых здесь, на дачных участках, и, учитывая любовь Дзюбы находить себе приключения на свою прекрасную пятую точку, над большинством Игорь смеётся до сведённых мышц живота. Особенно его веселит обиженный рассказ про Артёма и его друзей, которые довели женщину, только-только вступившую в прекрасный пенсионный возраст и наслаждавшуюся новой, свободной от работы жизнью, тем, что местом их вечного сбора был закуток на главной дороге недалеко от её дома. Сейчас он понимает, что орава подростков, сходящих с ума от беззаботности летней жизни прямо под окнами, это вряд ли то, что ты хочешь слышать на пенсии, но тогда в Артёме и друзьях через край переливался юношеский максимализм, и женщина, оравшая на них, чтобы они уходили горлопанить к себе на улицу, их ужасно раздражала, поэтому они доводили её каждый божий день, пока она не выдержала, и не бросилась с ножницами на артёмов новенький, блестящий, купленный в самом начале лета и оберегаемый как зеницу ока велосипед, чтобы перерезать ему проводочки тормозов. Артём на огромной скорости уезжал от неё, бегущей следом, спасая своё сокровище и даже не стыдясь обиженных слёз, несмотря на свои уже тринадцать, тогда казавшихся взрослых, лет. Наверное, попроси она их быть потише, весь конфликт закончился бы более-менее мирно, но на её агрессию они отвечали своей агрессией, что и привело к…       — У меня теперь травма, понимаешь, Игорь? Я её и сейчас вижу иногда, она теперь такая бабуля, божий одуванчик, и даже не помнит меня, а у меня до сих пор поджилки трясутся. Ну вот что ты ржёшь, Игорь? Это вообще-то очень обидно! Я тебе тут, понимаешь, душу раскрываю, а ты… — Артём забавно сопит и жалостливо хмурит брови, а затем тыкается лбом в бедро развалившегося на кровати Игоря, у которого бегут мурашки по всему телу. Вместе с непрекращающимся смехом от истории, ощущения просто непередаваемые, и так хочется закопаться пальцами в волосы на макушке и провести ногтями по коже головы, вырывать из чужого горла звуки удовольствия, Игорь почему-то уверен, что Артём обязательно среагирует на мягкое царапание. Но приходится занять покалывающие пальцы телефоном и бесцельно листать вкладки с установленными приложениями туда-обратно, пока и это не надоедает, в самый последний момент Игорь останавливает себя и зависший над иконкой рабочей почты палец, чтобы не наделать глупостей и не тешить любопытство, затем блокирует телефон и укладывает его на пол, не хватало ещё начать отвечать на, наверняка, десятки накопившихся писем, а там недалеко и до новой волны раздражения от коллег и подчинённых и от невозможности спокойной провести отпуск, которая будет вызвана своими же собственными действиями. Нет, Игорю этого совершенно не нужно, он лучше посмотрит на непривычно молчаливого Артёма и, переведя взгляд, видит причину его молчания, тот просто-напросто заснул, сидя на полу у кровати и уткнувшись лицом Игорю в бедро, наверняка, убаюканный частыми ударами тяжёлых капель о стекло и внешний подоконник. Кажется, смотреть на спящего Артёма — это его новое хобби, к слову, не самое худшее из всех возможных.       Всё-таки пригладив взъерошенный хохолок у Артёма на макушке, Игорь поднимает взгляд на стену, плавно переходящую в покатую крышу, и внимательно изучает развешанные там плакаты, чтобы не было соблазна касаться Дзюбы снова. Сначала он рассматривает плакат с Манчестер Юнайтед явно начала нулевых, если судить по причёскам и наличию Дэвида Бэкхема в составе, но Игорь ни за что на свете не назовёт точный год, в юности он не был большим фанатом МЮ, а теперь уж и подавно, с тех пор, как отдалился от футбольного мира и смотрел в большинстве своём только большие турниры и какие-то обзоры матчей, попадающиеся на Ютубе. Откуда-то появляется уверенность, что если спросить Артёма, тот расскажет всё и про состав и сезон с плаката, и про нынешний Юнайтед тоже, а в процессе подсыпает ещё футбольных фактов про другие команды и лиги, так, для общего развития. Возможно, Игорь спросит, как-нибудь позже. Он отвлекается от плаката Манчестера на плакат с Mercedes'ом с блестящим, натёртым воском так, что слепило бы глаза, стой он рядом с машиной. В машинах Игорь понимает намного больше, чем в футболе, поэтому про эту марку и год выпуска может рассказать, кажется, всё, например, то, что такая машина в двухтысячных годах была мечтой каждого третьего автолюбителя, он бы и сейчас не отказался от подобной, только более новой сборки.       Неожиданно взгляд падает на едва заметную царапину, скрывающуюся за неплотно прилегающем к стене плакатом, Игорь протягивает руку и приподнимает глянцевую бумагу, обнаруживая грустный смайлик, выцарапанный чем-то острым прямо на потемневшей от времени вагонке. Он подушечкой указательного пальца проводит по опущенной вниз улыбке, перед глазами почему-то возникает пятнадцатилетний Артём, такой же грустный, как этот смайлик, оставленный Игорем на школьной спортивной площадке под разбитым фонарём, вдруг он нацарапал это в то лето, переживая из-за его идиотской выходки? Игорь убирает палец с рисунка, позволяя плакату снова накрыть его, жмурится и закрывает сложенными в локтях руками лицо. Глупо. Глупо думать, что это из-за него. Артёму почти тридцать лет, и было бы, конечно, чудесно, если бы та ночь пятнадцать лет назад была единственным событием, сильно его расстроившим, но, к сожалению, так не бывает. И скорее всего Игорь опять слишком много смысла вкладывает в безобидный, пускай и грустный, рисунок, который Артём вполне мог нацарапать от скуки, а не из-за всего того, что успел напридумывать себе Игорь.       За своими размышлениями он не замечает, когда Артём проснулся, а может он и не спал всё это время, только вздрагивает и убирает от лица руки, когда Артём стремительно, как делает практически всё, отрывается от его ноги и усаживается ровнее.       — Спишь что ли? — интересуется Артём, та щека, которой он прислонялся к ноге Игоря, наливается краснотой. Игорь отрицательно мычит и снова закрывает лицо, но Дзюба хватает его за коленку и трясёт, — Ты не спи. Пойдём шашлык жарить, я голодный, пиздец.       — Если ты не заметил, там льёт как из ведра, — заглушено бубнит Игорь. Артём всё ещё не убирает руку с его колена, и от его прикосновения под кожей зудящее чувство, а в ушах шумит кровь.       — Заметил, но жрать-то всё равно охота. Вставай, Игорь, — как маленький ребёнок у прилавка с игрушками клянчит Артём, — Иго-о-орь. Игорь. Игорь. Игорь!       — Завались, — шипит он, потому что нет на свете ничего более раздражающего, чем бесконечное повторение твоего же имени, и садится на кровати, злобно зыркая на широко улыбающегося Дзюбу, — Скажи мне, как ты собрался что-то жарить на костре, когда на улице филиал Ниагарского водопада?       — Так ты вставай, я покажу, — загадочно говорит Артём, поднимается и тянет Игоря за колено, заставляя скинуть ногу на пол.       Игорь недовольно сопит, но встаёт с нагретого места, только для того, чтобы, спустившись по крутой лестнице на первый этаж, оказаться замотанным в дождевик, а Артём, у которого явно шило в одном месте, находит на забитой старыми куртками вешалке у входной двери зонт, по виду заставший ещё Сталина, а, может, и самого Николая II. И теперь они как два полнейших идиота с этим раритетным зонтом, раскрытым над мангалом, и в полиэтиленовых дождевиках, стоят под проливным дождём и жарят несчастный шашлык. Но ради счастливой улыбки Артёма, проглядывающей из-за дымовой завесы, от которой хмурый день действительно светлей, а внутри предательски тепло, Игорь готов потерпеть его заёбы, не очень блещущие здравым смыслом идеи и ужасную погоду.

***

      Дождь сходит на нет ближе к ночи, и Игорь, уставший лежать на артёмовой кровати и наблюдать за тем, как сам Артём воюет с телевизионной антенной и пытается заставить её транслировать хоть что-то не напоминающее серую рябь и интершум, спускается вниз, выходит на крыльцо и вдыхает полной грудью этот особенный, землистый запах, появляющийся после дождя. В памяти почему-то всплывает, что он называется «петрикор». Он долго катает это слово на языке, пока оно не теряет всякий смысл и не начинает раздражать, вместо этого Игорь поднимает глаза, тучи растворились так же быстро, как налетели днём, открывая усыпанный сотнями звёзд небосклон, и выискивает Большую Медведицу, самое простое, то, что может найти на небе каждый, и удовлетворённо улыбается, когда взгляд цепляется за знакомый каждому с детства ковш, с Малой приходится помучаться чуть дольше, но в скором времени обнаруживается и она. На этом познания Игоря в астрономии заканчиваются, и он просто разглядывает небо, по-детски надеясь наткнуться на падающую звезду, именно поэтому, когда в уголке глаза мелькает какое-то движение, Игорь так резко дёргает головой, что даже удивительно, как он не сворачивает себе шею, но, к сожалению, это не звезда — всего лишь мелькающие огоньки идущего на посадку самолёта.       Игорь разочаровано вздыхает и опускает голову, пальцы покалывает от желания чем-то их занять, но он слишком сосредоточен на звёздах и несбыточных желаниях, чтобы соединить два и два и понять, чего же так не хватает в руках, приходится натянуть артёмову, и без того длинную, толстовку так, чтобы целиком спрятать в ней ладони. Никаких падающих звёзд, никаких исполнений мечт. Игорь снова вздыхает. Будь в нём что-то побольше одной кружки пива, может, он и пошёл бы «сам ковать своё счастье», блять, но теперь в нём нет тех смелости и безбашенности, которыми можно было похвастаться в студенческие годы. Он слишком изменился, не в лучшую сторону, но и не в худшую, просто изменился и заработал кучку заморочек и вполне обоснованных страхов, стандартный принцип взросления.       Тяжёлые псевдо-философские мысли прерывает неожиданная тяжесть на плечах. Игорь так погрузился в свои раздумья, что не заметил шагов за спиной и Артёма, укутавшего его в разноцветную, огромную куртку «привет из девяностых».       — Я не замёрз, — тут же говорит он и, в противовес своим словам, цепляется за полы и плотнее натягивает вокруг себя куртку. Артём игнорирует его упрямство и опирается на перила рядом.       — Что делаешь?       — Ищу падающие звёзды, — не подумав, отвечает Игорь и тут же прикусывает язык, Дзюба наверняка сейчас начнёт смеяться над ним, сам Игорь на его месте начал бы, но он ошибается. Артём переводит взгляд с него на небо и некоторое время изучает его.       — Успешно? — интересуется он.       — Нет, — разочарованно вздыхает Игорь.       — Правильно, потому что звездопады, в основном, бывают в августе, подожди пару месяцев и загадывай сколько хочешь желаний, — объясняет Артём, продолжая бегать взглядом по небу. Игорь изучает его профиль, особенно внимательно разглядывая прямой нос, сбоку почти не видно горбинки от перелома, и длинные, пушистые ресницы.       — Мне нужно сейчас.       — Ну хочешь, специально для тебя, я упаду с крыльца? — снова поворачивается к нему Артём и кривовато ухмыляется.       — Ты-то тут причём? — хмурится Игорь, он совсем не улавливает, как связана его невозможность загадать желание и попытки Дзюбы отбить себе какую-нибудь особо выпирающую часть тела.       — А разве я не солнышко? Сейчас как грохнусь здесь, и получится падающая звезда, — совершенно серьёзно говорит ему Артём, так сразу и не поймёшь, что он несёт полнейший бред.       — Ты не солнышко, ты ебанат, — отвечает Игорь, но всё равно невольно усмехается, пряча улыбку в воротнике куртки.       — Ну, как знаешь, моё дело предложить — твоё дело отказаться, — пожимает плечами Артём, — Смотри, Малая Медведица, — говорит он спустя несколько мгновений тишины, прерываемой лишь стрекотанием ночных насекомых и шумом двигателей очередного пролетевшего над ними самолёта.       — Где? Я нашёл только Большую, — не моргнув глазом, врёт Игорь, и Артём поддаётся с такой лёгкостью, что, кажется, будто отнять конфету у ребёнка было бы сложнее. Он встаёт у Игоря за спиной, укладывает одну руку поперёк груди, второй указывает в небо, а подбородком упирается в макушку.       — Вон, видишь, маленький ковшичек, — и чуть разворачивает его, смотрящего прямо на этот дурацкий ковш и отрицательно качающего головой.       Сжаливается Игорь лишь через пару минут, во-первых, не хочется прослыть слепым идиотом, во-вторых, но в главных, просыпается совесть и начинает гложить его из-за использования Артёма, который просто хочет показать ему созвездие, в своих корыстных целях. Но Артём, к удивлению, не отпускает его, а показывает Льва, которого специально научился находить на небе, потому что это его знак зодиака и вообще, львы топовые звери, как будто, Игорь не понял этого ещё в зоопарке, и Лебедя, потому что он похож на крест, и его легко найти. Астрономических знаний Артёма хватает на большее количество времени, чем тех, что есть у Игоря, но и они вскоре заканчиваются, только вот Артём не спешит отходить, он лишь крепче обвивается уже обоими руками вокруг Игоря, которому ничего не остаётся, кроме как прикрыть глаза, когда к его макушке прижимаются горячие губы. Может, где-то звезда всё-таки упала.

***

      До конца отпуска остаются считанные дни, именно этим Игорь аргументирует свой отказ поехать с Артёмом в гости к его сестре, куда он зовёт его, когда они возвращаются с дачи на электричке на следующий день. После вчерашней ночи, когда они чуть ли не до рассвета стояли, на крыльце рассматривая звёзды, и говорили ни о чём и обо всём на свете, а потом вместе улеглись на узкую, скрипучую кровать и продолжали разговаривать, а Артём снова обнимал его, чтобы сэкономить место, у Игоря есть только один выход — дистанцироваться от него подальше и побыстрее, иначе потом он вряд ли сможет когда-нибудь уйти, а по уши провалиться в Артёма Дзюбу — последнее, что нужно ему сейчас, в, и без этого, непростое время.       Игорь чуть крепче сжимает пальцы вокруг ключа, который он вставил в замок зажигания, но не успел повернуть прежде, чем выдохнуть и зажать кнопку на двери, открывающую окно, по которому ударили костяшки пальцев. Он поворачивает голову и смотрит на Артёма, оперевшегося на переднюю дверь его машины.       — Не передумал?       Игорь внимательно разглядывает его — нет ни намёка на разочарование от его решения уехать, ни грустного домика изогнутых бровей, ни морщинки между ними, ни опустившихся уголков губ, ничего общего с Артёмом со школьной площадки, к которому Игорь возвращается всё снова и снова, чтобы не оступиться вновь.       — Нет, нужно настроиться на выход из отпуска, — отвечает он, продолжая внимательно следить за каждым мускулом на чужом лице, — К тому же, ты едешь к сестре, это ваше, семейное, а я посторонний человек, буду отвлекать, — Артём должен понять, что Игорь прав, скорее всего приглашение пойти с ним вырвалось случайно или просто из вежливости. Да и в качестве кого там появится Игорь? Артём, конечно, скажет, что как друг, но Игорю очень сложно натянуть на него понятие друга, именно поэтому ему лучше уехать, на расстоянии наваждение обязательно пройдёт, и не будет ничего, что могло бы испортить их дружбу, которую они по глупости не обрели в школьные годы.       Артём открывает рот, чтобы что-то ответить, но с губ не срывается ни звука, он кивает, кривовато улыбается, словно не в полную силу, отталкивается от двери и отходит на пару шагов назад.       — Ну да… ну да. Давай, Игорёш, увидимся.       Игоря пробивает мелкой дрожью от Игорёши, он не привык к ласковым производным от собственного имени, даже в семье его так никто не называет с тех пор, как он оставил за собой детские годы, редкие люди, чаще всего те, с которыми он пробовал строить какие-то отношения, чуть повышая планку секса без обязательств, изредка пытались использовать различные уменьшительно-ласкательные суффиксы вместе с его именем, но Игоря это больше раздражало, чем смягчало. У Артёма же получилось произнести это чёртово «Игорёша» настолько легко, словно так и должно быть, всегда.       — Увидимся, Тём, — выдыхает он, наконец, поворачивает ключ в замке зажигания, машина мягко урчит, и Игорь начинает выезжать на дорогу. В зеркале заднего вида Артём провожает его взглядом, запустив руки глубоко в карманы штанов.

***

      Только оказавшись у себя в квартире, Игорь до конца осознаёт, что не был здесь практически неделю, но чувства удовлетворения, которое обычно испытываешь, возвращаясь домой после долго отсутствия, нет. Всё вокруг знакомое и родное, но слишком тихо и будто чего-то не хватает. Игорь намерено не думает, что «чего-то» лучше было бы заменить на «кого-то», вместо этого проходит сразу в ванную, где скидывает одежду и встаёт под душ, надеясь смыть все давящие мысли. Ради этого он и вернулся домой, ведь так?       Ну честно, что началось-то? Они ведь не расстались на очередные одиннадцать лет, у Игоря есть номер Артёма, а у Артёма есть номер Игоря, они могут позвонить друг другу в любое время, договориться встретиться и посидеть где-то, может, снова выпить пива или даже сгонять в кино. Просто… Игорю нужна пауза, вот и всё. Впервые за неделю, а возможно даже за больше, чем за неделю, за месяцы, а то и год, он рад скорому возвращению в офис, там он сможет окунуться в знакомый мир графиков, переговоров, презентаций и совещаний, и они, как в начале карьерного пути, отвлекут его от размышлений о личном. А пока, подставляя лицо под обжигающе-холодные струи душа, Игорь представляет, как вода смывает с тела и из памяти каждую улыбку, каждый взгляд, каждое объятие Артёма и один единственный поцелуй в макушку, будто отпечатавшийся на самой подкорке мозга. Но самое главное, он надеется, что работа поможет ему перестать возвращаться к своему первому сексуальному опыту, который, казавшийся потерянным в потоке памяти и событий прожитых лет, с возвращением в его жизнь Артёма начал всё чаще всплывать на поверхность и обрастать неожиданно не забытыми навсегда подробностями.       Игорь громко выдыхает, резко перекрывает воду, выбирается из ванны и со злостью до красноты растирает полотенцем заледеневшую под холодными струями кожу. Затем долго смотрит на лампочку настенного светильника над зеркалом, чтобы, после того, как он зажмуривается, перед закрытыми веками был яркий свет, а не воспоминание о тёмных глазах Артёма, стоящего перед ним на коленях, на удивление, это помогает, и Игорь, открыв глаза, спокойно выдыхает.       Несмотря на ледяной душ, его клонит в сон, даёт о себе знать бессонная ночь, проведённая в бесконечных разговорах, поэтому он, чувствуя себя уже вполне сносно и искренне надеясь, что когда он проснётся, выспавшимся, в одиночестве, в своей собственной постели, ненужных мыслей не останется, и Артём не будет вызывать никаких лишних чувств, кроме чувства тёплой дружбы.

***

      Он просыпается уставшим и с болью во всём теле, часы на телефоне радостно сообщают о том, что уже первый час дня, а значит Игорь проспал не меньше шестнадцати часов, почему организм, привыкший высыпаться за шесть часов, сегодня так его подвёл и приговорил к ужасному настроению и ноющей боли в висках не ясно. Очередной холодный душ едва ли помогает почувствовать себя адекватно функционирующим человеком, поэтому Игорь продолжает находиться в полной прострации пока сидит на кухне с медленно остывающим в кружке кофе и, почти не моргая, разглядывает накипь на дне полупрозрачного чайника. Он не помнит, когда в последний раз убирался, на полках наверняка слой пыли, попытки воспроизвести в памяти поверхность прикроватных тумбочек в спальне ни к чему не приводят, но, скорее всего, и они ничем не лучше, а Игорь этим дышит, закономерное желание отдраить всю квартиру до блеска не заставляет себя долго ждать, и он в пару глотков осушает кружку, морщась от чуть тёплой бурды, в которую успел превратиться недешёвый в общем-то кофе.       С уборкой открывается второе дыхание, хотя в его состоянии с момента пробуждения оно больше тянет на первое, и планируемое изначально поверхностное наведение порядка плавно перерастает в генеральную уборку. Вообще-то, мама с детства приучила его и брата к тотальному отдраиванию квартиры, которое из года в год приходилось примерно на Пасху, если она не была слишком поздней или ранней, но в этот раз Игорь без интернета и не вспомнит, а когда, собственно, был этот чудесный праздник объедания куличами? Но мама всё равно не узнает, что он настолько отложил их семейную традицию, может, оно и к лучшему, что Игорь забыл тогда, сейчас ему это куда нужнее, и он не ограничивается протиранием пыли, полов и плитки в ванной и на кухне, а дёргает за шторы в гостиной, в планах снять их, превратившиеся в самый настоящий пылесборник, и всей кучей затолкать в стиральную машинку, а пока они будут циркулировать внутри барабана, может, и протереть окна изнутри квартиры, внешней стороной всё равно занимается управляющая компания, и ему туда соваться нечего. Но, отодвинув тяжёлую ткань, Игорь останавливается, наткнувшись взглядом на чужеродный прямоугольный предмет, лежащий на своём законном месте.       Игорь протягивается и берёт пачку сигарет, долго вертит её в руках, рассматривая со всех сторон так, словно видит впервые в жизни. Он ни разу не курил с того дня, как ушёл из дома, чтобы сыграть в футбол с Артёмом и его друзьями, и даже не вспоминал о сигаретах всё это время. Его губы трогает горькая усмешка. Неужели он пал жертвой этой сопливой, очень дурацкой мудрости о том, что чтобы избавиться от одной вредной привычки нужно просто обзавестись новой? Нет. Нет. Он был занят, курить не хотелось, он же решил бросить, и вот, пожалуйста, бросил… Крепко зажмурившись, Игорь, со стоном, признающим полное поражение, наклоняется, утыкаясь лбом в холодное стекло и мотает головой. Зачем обманывать самого себя? Ничего у него не пройдёт, никакая работа не поможет. Ему не остаётся ничего, кроме как потянуться к карману домашних штанов, чтобы достать из него телефон, открыть контакты и дать прозвон по третьему имени в списке.       — Тём. Я не могу, — говорит Игорь вместо приветствия, когда звонок оказывается принят.       — Я тоже, — выдыхает Артём на другом конце таким непривычно тусклым и безжизненным голосом, что у Игоря сжимается горло, и возникает ощущение, словно кто-то воткнул ему в грудь раскалённый до красна нож.       — Я приеду?       — Пожалуйста.       Он даже не думает переодеваться, на ходу натягивает кроссовки, хватает ключи с тумбочки и вылетает за дверь прямо так, в старой растянутой футболке, настолько застиранной, что на груди практически не осталось и следа от эмблемы небезызвестной спортивной компании, в мягких, домашних брюках и с безнадёжным хаосом на голове.       Игорь несётся по улицам с максимальной скоростью, которую можно развить на забитых в конце рабочего дня дорогах, нетерпеливо отстукивая пальцами по рулю ритм каждой из песен, играющих на радио, которое он включил, чтобы не давила тишина салона. Оказавшись во дворе артёмового дома, он буквально влетает на парковочное место, которое явно приметил другой водитель, уже начавший пристраиваться туда, но Игоря мало волнуют и его желания, и проклятия, сыплющиеся вслед, пока он чуть ли не бегом направляется к подъезду. На нужный этаж тоже приходится взлететь пешком по лестнице, оба лифта, как назло, зависли на самом верху, даже не думая двинуться с места.       Игорь едва успевает коснуться кнопки звонка, как дверь распахивается, открывая его взгляду не менее взъерошенного, но такого домашнего Дзюбу, он отходит в сторону, чтобы пропустить его в квартиру. Игорь прижимается спиной к входной двери и жадно бегает глазами по лицу Артёма, подмечая все изменения, произошедшие за день, что они не виделись — он сбрил щетину, больше тянущую на бороду, синяк на переносице совсем исчез, уступая место теням под глазами, словно он, в отличие от отключившегося на полдня Игоря, не спал совсем. Больше никаких изменений он не замечает, возможно, их нет, возможно, есть что-то ещё, но Игорю не увидеть — Артём обхватывает его за шею и прижимает к себе, заставляя уткнуться носом в плечо, и руки Игоря, даже не дожидаясь сигнала от мозга, обнимают в ответ, пальцы сжимают ткань футболки на лопатках, на всякий случай, чтобы Артём вдруг не сбежал или не исчез.       — Без тебя не так, — едва слышно говорит Артём, настолько тихо, что Игорь может быть и не услышал бы, если бы горячее дыхание не коснулось его уха.       — Никак, — эхом отзывается Игорь.       Артём чуть отстраняется, кладёт ладонь на щёку, оглаживает большим пальцем скулу, кажется, что в его глазах буквально всё, они такие невозможно серые, глубокие и сияющие от эмоций.       — Никуда тебя больше… никогда… — шепчет он.       И Игорь, терпящий и мучающийся почти целую неделю, больше не может себя сдерживать. Губы у Артёма мягкие и тёплые. Это странно-приятно целоваться с человеком спустя десяток прожитых лет и вспоминать, как это было тогда, сейчас нет привкуса дешёвого шампанского и приторного шоколада, нет ничего, только Артём. Наверное, Артём. Игорь планирует это выяснять ни раз и даже не два, тем более, что его никуда и никогда. И он тоже не намерен делать что-то глупое, что-то, что заставило бы Артёма пересмотреть свои никуда и никогда.       — Ты мне нравишься, Тём, — говорит Игорь, отстранившись, и внимательно наблюдает за Артёмом, который медленно открывает глаза, медленно моргает, и также медленно осознаёт смысл сказанных им слов. А поняв, смеётся, чуть откинув голову, а затем прижимается лбом ко лбу Игоря, заставляя его снова провалиться в глубине его взгляда.       — Я влюблён в тебя по уши.