Имя бога смерти

      — Простите, — окликнула его у самой калитки женщина, так удачно подойдя сбоку. — У вас не найдётся немного воды для меня и моего сына?..       Не так далеко был колодец с вкусной и чистой водой, но, как и у многих колодцев, у того не было ни ведра, ни кружки, чтобы зачерпнуть воду. Поэтому Сонхва не удивился просьбе и лишь осторожно улыбнулся в ответ.       — Конечно, — сказал он, — у нас найдётся попить. Подождите меня у крыльца, я принесу вам.       Стоило Сонхва ступить за порог, как мать позвала его и спросила о людях, стоявших во дворе. Не став придумывать ничего, Сонхва ответил как было, и мать сама пошла к путникам, чтобы спросить о том, кто они и куда держат путь.       Оказалось, то были жители соседней не так давно сгоревшей деревни, шедшие теперь в сторону города в поисках лучшей жизни. Мать Сонхва предложила им приют на ночь и пригласила на ужин с манду. Ей не смогли отказать в столь благородной просьбе, и в итоге за столом помимо семьи Сонхва присутствовало ещё и двое гостей, один из которых, будучи ровесником самого Сонхва, пристально за ним следил.       Сонхва ничего лишнего не придумывал, давно привыкнув к одиночеству, и лишь размышлял о том, не мог ли затаиться в путниках какой-нибудь злой или не очень дух из тех, о которых говорил Сан. Но и мать, и сын спокойно пили воду, не стеснялись отвечать на любые вопросы хозяев и в целом вели себя обыкновенно.       — А-а-а, — поднеся к самому носу Сонхва пельмень, произнёс кто-то, его напугав. Вздрогнув и оглядевшись, Сонхва увидел недовольное лицо мамы, смотревшей ему в тарелку, добродушное лицо гостившей женщины, отца, замершего в аналогичном ему недоумении, и усердно державшего перед ним манду с собственной тарелки Хонджуна — оставшегося на ночь парня. Боясь показаться невежливым, Сонхва съел предложенный пельмень, но тут же встал из-за стола.       Сославшись на плохое самочувствие, он сбежал в комнату, где собирался дождаться Сана.       Однако вскоре в дверь постучал кто-то иной, и Сонхва разрешил ему войти.       — Можно? — просунув голову, уточнил Хонджун.       — Я ведь сказал тебе входить.       — Я не про комнату. — Хонджун улыбнулся и кивнул на кровать, забраться в которую успел Сонхва. — Можно к тебе присоединиться?       — А… Нет, на кровать нельзя. — Кровать была только их с Саном особенным местом, и только Сану из всех прочих гостей разрешено было сидеть на ней.       — Хорошо, — кивнул Хонджун и в пару прыжков преодолел комнату, остановившись ровно у края постели, и присел на пол. Он положил голову на торчавший край одеяла и едва заметно улыбнулся — если подумать, его улыбка была совсем не похожей на улыбки Сана, более весёлой и одновременно искренней.       — У тебя красивое имя, — наконец словив взгляд Сонхва, заключил Хонджун.       — Спасибо.       — И сам ты красивый. — Сонхва едва не сказал, что знает, потому что в самом деле не раз слышал подобное высказывание, но в последний момент одумался и лишь вновь ответил: «Спасибо».       — А ты не очень-то дружелюбный, да? — на лице Хонджуна всё ещё не было ни намёка на грусть или злость, и сжалившийся над его добротой Сонхва ответил наконец улыбкой.       — Просто у тебя вполне себе обычное имя.       Они оба ненадолго засмеялись, глядя в глаза друг другу, и Хонджун спросил, у кого же, по мнению Сонхва, необычное имя.       — У Сана, — без колебания, без запинки произнёс Сонхва, потому что с тех пор, как узнал тайну Сана, действительно так и думал.       — Усан?       — Нет-нет, просто «Сан». У Сана необычное имя. — Особенно для Бога Смерти.       — И правда… Кто называет гору — горой?       Сонхва успел растянуться на собственной кровати и вновь вернуть своё внимание гостю.       — Наверное, те же люди, что называют котов котами?       Ближе к реальной ночи, уже обговорив с Хонджуном невесть сколько тем и успев подремать, Сонхва увидел в своей комнате Сана. Тот неловко дёрнул уголками губ, бросил взгляд на сражающегося с закрываемыми веками Хонджуна и пробормотал, что он не вовремя.       — А как ты вошёл? — до сих пор сидя на полу, невпопад спросил Хонджун.       — Ты вовремя! — подскочив, произнёс Сонхва. — Всё хорошо, останься.       О чём бы Сан его ни просил, а не влюбиться в него поистине было невозможно. Даже зная о том, кто он. Даже помня про то, как он поступил.       Весь одновременно величавый, статный, обаятельный и потерянный. Точно переключаемый невидимым рычагом.       Самый прекрасный, а по совместительству и единственный бог из всех, что Сонхва знал.       Когда на следующий от рассказа день Сонхва высказал свои догадки, Сан даже не стал отпираться, лишь предупредил быть ещё более осторожным с ним.       — Не стоит. Зайду в другой раз. — И прежде, чем Сонхва сам себя понял, он сорвался с места, босиком пробежал всё разделявшее их расстояние и притормозил лишь от предупреждающего взмаха краем накидки всего в сантиметре от Сана.       — Всё… — поднимая взгляд на перепуганного Сана, произнёс Сонхва. — Всё в порядке, я не собирался к тебе прикасаться, всё в порядке.       И под не осевшее недоумение бога ухватил его за всю ту же накидку и осторожно повёл к кровати.       Хонджун, похоже, уже совсем проснулся и молча наблюдал. Едва ли ему было понятно всё — Сонхва не рассказал о Сане ничего толком, хоть и проговорил о нём добрый час.       Тем временем Сан был усажен на край постели, в которую Сонхва тут же взобрался с ногами, и кое-как приведён в чувства излюбленным Сонхва боданием в бок.       — Это Хонджун, — когда бог смерти снова стал глядеть на гостя, представил его Сонхва. — Он просто посидит здесь, так что ты можешь остаться.       — Какой в этом смысл? У меня нет истории, которая подойдёт для вас.       — Для вас? — улыбнулся Хонджун и положил локти на кровать, подтягиваясь повыше. — Разве ты не рассказываешь что угодно, приходящее в голову?       Сонхва смотрел на живой интерес Хонджуна и уже надеялся, что эти двое друг другу понравятся. Но не так сильно, как Сан нравился ему лично.       — Обычно так и делаю, — согласился Сан и недобро улыбнулся. Его рука крепко сжалась на простынях на долю секунды, а затем бережно разгладила складки. — Но и касин¹ мои истории обычно не слушают.       Сонхва показалось, что он ослышался, однако даже беглый взгляд на Хонджуна, ничуть не удивлённого, но всё так же счастливого, дал понять, что все слова в его сторону были истолкованы верно.       — Не стоит волноваться, — заметив, как всполошился только что готовый засыпать рядом со своим богом Сонхва, не без улыбки заверил он. — Всё как и говорила матушка: наша деревня сгорела, и мы, увы, не сумели её спасти, так что теперь у нас одна дорога — на поиски нового дома и новых подопечных.       Касин ни в рассказах Сана, ни в книгах не были злыми, хоть и выглядели порой безобразно, но почему-то никогда не отзывались ни трепетом, ни жалостью, будучи относительно мелкими и безобидными духами.       Что «домашний бог», не сумевший уберечь родное селение от стихии, мог сделать могучему хозяину горы, эту гору уничтожившему?       Но Сан будто бы всё равно боялся или, по крайней мере, настораживался. Сонхва протянул руку, осторожно прикасаясь к накидке, и погладил. Ему уже не казалось, что сегодня будет рассказана какая-нибудь история, но он надеялся, что она хотя бы не случится здесь и сейчас, войдя в сборник легенд под глупым заголовком типа «Сансин² против Сонана», где его, Сонхва, выставят главным любовным интересом двух духов.       Быть романтическим интересом Бога Смерти, конечно, привлекало… Но не так чтобы до смерти.       — В таком случае ты мог бы рассказать мне свою историю? — сощурившись, предложил Сан. — А я бы рассказал кому-то ещё.       — Это кому? — с вдруг кольнувшей обидой произнёс Сонхва и, сам себе удивившись, сжал кулаки в попытке выпустить внезапно приваливший пар. К кому ходит Сан, пока не сидит с ним на кровати? С кем говорит?       К обиде, помимо прочего, добавилась невесть откуда взявшаяся злость на себя, на Сана и на обстоятельства, при которых им никак нельзя было обняться и объясниться нормально.       Зато руки коснулась рука Хонджуна, что всё так же невинно улыбался. По-другому, видимо, и не умел.       — Всяким, — ответил после недолгой паузы Сан, а ещё позже, одними губами, добавил: — Кому-то когда-то мне придётся рассказать и о тебе.       — Как… об Уёне? — чувствуя, что злость уступает место страху, огромными шагами покидая душу, осторожно спросил Сонхва. Он бы не хотел думать, что смог бы закончить так же, но каким-то чудом надеялся, что хотя бы будет упомянут с тем же теплом и той же — извиняющей самого себя — улыбкой. Что не уйдёт напрасно, а оставит на груди Бога Смерти не только шрам, но и преисполненное любовью к нему касание.       — Надеюсь, нет.       — Уён? Случайно не тот Уён, что уходил покорить неприступную гору? — Сонхва, уже преисполненный тоской и грустью по своему низменно уходящему времени, перевёл взгляд на задумавшегося Хонджуна. Тот не думал останавливаться: — Сам я, конечно, не застал, давно было, но матушка рассказывала, что в самой первой деревне, которая стала её почитать, был парень, похожий на май. Он ушёл однажды весной за эфиром, оставив дома все свои вещи, и не вернулся ни человеком, ни духом, ни весточкой. Скажи, это тот самый Уён?       — Да, он нашёл господина Кима³.       — Славно, — кивнув в ответ, словно бы отпустил грех, Хонджун, — мы с матушкой зажжём благовония в честь него.       — Оставляю это на вас.       Беседа этих двух, изначально очень напряжённая и странная, звучала в голове Сонхва непрекращающимся шумом ещё долгое время, сопровождая его с утра до ночи вперемешку с иными мыслями.       Хонджун и его мать ушли следующим же днём, но душой будто остались в доме: чаще стали находиться утерянные, казалось бы, навсегда, вещи; лучше стал идти урожай, а соседи будто все удобрились и приласкались. На удивление родителей, Сонхва, и без того слывший растерявшим друзей сказочником, сказал, что это ответ за приют и ужин.       Все привычно посмеялись с его выдумки и забыли, однако Сонхва, видевший загоревшуюся палочку, не спешил признаваться в очередной шутке.       Но что было хуже, действительно хуже, чем раньше, так это отношение Сана. Точнее, его отсутствие — бог послушал несколько коротких историй касина, поклонился всем перед сном, и ушёл.       Будто бы насовсем.       — Не стоит о нём грустить, — как-то вечером, сев на подоконник, заметил Хонджун. На дворе уже чувствовалась зима — первая с тех пор, как Сан пришёл с предупреждением о боге смерти, — и дух был одет теплее прежнего, но ногами в воздухе болтал босыми.       — Думаешь, это так просто?       — Думаю, он вернётся, вот грустить и не стоит.       Сонхва взглянул на него с тяжёлой улыбкой.       — Вернётся? Бессмертный бог смерти? Когда? Через пять лет, через десять?       — Через «сейчас», — прислонившись к двери в комнату, вдруг произнёс Сан. Тот самый, свой, живой, настоящий. Колючий от застывшего на нём снега, взъерошенный и тепло улыбающийся.       — Где… Где ты был так долго?!       — Долго? — отозвался с подоконника Хонджун. — Всего-то полгода, остынь.       — Ты вообще молчи, предатель. Где сам был? — так, будто бы они с Хонджуном были лучшими друзьями, взъелся на него Сонхва и тут же замахнулся кулаком, но остановил его в воздухе, вспоминая, что этот негодник был вообще-то добрым духом.       А вот Сана, несмотря на то, что он тоже невесть сколько не объявлялся, хотелось обнять, а не ударить. А ещё пригреть, приголубить… До солёных дорожек на глазах прижать к себе и до последнего вздоха целовать, никому не отдавая ни свой эфир, но своего Бога Смерти.       Но было нельзя.       — Матушка нам рассказала о мудром бессмертном, который мог бы помочь вам с Саном… решить этот вопрос. И пока она осталась приглядывать за тобой и твоей деревней, мы ушли на поиски.       — Безусловно, пользоваться силой бога было бы куда быстрее, — с усталым вздохом отметил Сан, всё ещё не сводя своих улыбающихся глаз с Сонхва. — Но этот прохиндей так усердно прятался, что самым надёжным способом его найти была народная молва.       — Странно, — взглянув в ответ, вслух подумал Сонхва. — Ты — и не знал про такого мудреца?       Его ужас как интересовало, каким таким образом эти двое спелись и даже отправились в путешествие, ничего не сказав. И как они вообще додумались до идеи идти и искать мудреца, способного «решить их вопрос».       Кем бы эти негодники ни были, их едва ли можно было назвать богами, хоть великими и ужасными, вселяющими животный страх, хоть домашними и безвредными, приносящими медяки под подушку.       — Куда страннее то, что мы его не нашли.       — Видимо, не такой уж и бессмертный был этот мудрец, — заключил Хонджун и наконец-таки спрыгнул с подоконника на пол, тут же поджав под себя босые ноги и ещё более довольно заулыбавшись.       — Однако вы не выглядите как… существа, огорчённые этим фактом.       — Это потому, — Сан оттолкнулся от стены и неспешной, плывущей походкой направился к Сонхва, уже одним лишь видом утягивая его в своё царство тьмы, — что у нас есть целых две новых истории: одна о том, как я соскучился, а вторая — про маленького ребёнка по имени Ёсан, которого пришлось тянуть из речки.       Подойдя совсем близко, Сан замер и улыбнулся, а Сонхва впервые смог его как следует рассмотреть. За столько проведённых вместе ночей он ни разу не видел бога под естественным светом и, подумать только, не знал, что у того бывают веснушки. И родинки. И ещё у него был плотный красный платок⁴. Сан выдернул его из рукава и накинул на Сонхва, прикрыв ему лицо.       — И они обе как-то связаны с тем, что печально известный Бог Смерти такой смелый?       — Напрямую, — согласно кивнул Сан, а затем бросил короткий, но красноречивый взгляд на Хонджуна, и он тут же закопошился за спиной и уже вскоре исчез за окном. — Мальчик тонул на глазах этого бога и просил его вытащить. Бог пожимал плечами, уверяя, что не может протянуть руку. «Ну так протяни свой рукав!» — заявил мальчик богу — и был по итогу спасён.       Сонхва слушал, уже понимая, к чему история, но не видя за тканью платка чётких очертаний Сана, лишь распалялся с каждым её словом.       Всегда ли речь привлекательного Бога Смерти звучала настолько привлекательно, или только теперь, стоя в самой интимной близости с человеком, к которому, кажется, почти можно было прикасаться?       От идеи быть первым (первым выжившим) смертным, к которому Сан приблизился, скручивало приятной тяжестью низ живота.       — Нет, — заметив случившееся между ними напряжение, не уводя от его лица глаз, произнёс Сан. — Сделать с этим, увы, бог ничего не в силах.       А после его губы наконец прикоснулись к покрову, скрывавшему от его губительной силы Сонхва. Прошлись по ней влажным следом там, где у Сонхва были скулы, оставили пару тёплых поцелуев на щеке и лишь краем задели губной желобок.       — На сегодня нам хватит, — отстранившись, произнёс Сан.       — Да, — ни разу не удовлетворённый столь малым, но довольным тем, что что-то наконец случилось, ответил Сонхва, уже стягивая с головы платок. — Оставим Богу Смерти на десерт всё остальное.