***
Шифр всё ещё осуждал научный фанатизм Стэнфорда и вообще все его действия, что напрямую связаны с этим фанатизмом, но делать ничего не оставалось, кроме как с простым интересом наблюдать за ним и его бурной деятельностью, время от времени вновь вставляя свои неуместные комментарии, на которые Пайнс лаконично отвечал. Ни грубостью, ни ответной шуткой, ничем другим — обыкновенный и краткий ответ только «по делу». Демон сложил ногу на ногу и скучающе зевнул. — Слушай, гений, — Билл с любопытством взглянул на дневники, лежавшие от него в непосредственной близости, а потом перевёл взор на Пайнса, — всё хотел спросить: что произошло после Странногеддона? И почему ты продолжил свои исследования при предыдущей уничтоженной работе? (Нужно же потихоньку узнавать про события после неудавшегося апокалипсиса. Да и… скуку развеять просто жизненно необходимо!) — А я всё думал, когда ты поинтересуешься, — учёный откинулся на спинку стула, сняв очки, потёр глаза, — если говорить по существу — ничего примечательного. Когда кошмары вернулись туда, откуда прибыли, последнюю неделю жители потратили на отстройку города. Жизнь фактически вернулась в привычное русло, за исключением нюанса в виде пары-тройки новых аномалий для этого места. — Люди, если сплотить их, так похожи на муравьёв: общими стараниями могут даже последствия конца света за семь суток уладить… — как-то раздосадованно буркнул Шифр, — А братец твой? Как к нему вернулась память после моего стирания? Само чудо, посланное с небес? — Можно и так сказать. Везение, которое мне до сих пор не понятно. В словах Пайнса определённо было что-то… радостное, особенное, словно это милостиво дарованное откуда-то «везение» значило для него намного больше альтернативных хороших событий в его жизни. Оно имело бо́льший вес, который Билл и не понимал, и не хотел понимать, и никогда, скорее всего, не сможет понять. Демон свято, даже без доказательств уверен, что так оно и есть. (А что такое эмоции в целом?) Эмоции — психический процесс средней продолжительности, отражающий субъективное оценочное отношение к существующим или возможным ситуациям и объективному миру. Негативные эмоции — это отрицательная ответная реакция на событие, которое не совсем согласуется или полностью противоречит внутренним установкам самого человека, а позитивные — наоборот. И Билл, при всех своих возможных познаниях и изученном дополнительно материале, исследованных сведениях в теории, на практике, всё равно плохо разбирался в теме таких процессов. Он знал компоненты эмоций, их виды, границы понятия, характеристики, но… в силу своего происхождения он попросту не мог их понять, сколько бы не напрягался и не пробовал. (Разбираться в психике человека себе дороже, но не менее любопытно. Необычные они всё-таки существа, но одинаково жалкими от этого не перестают быть). — Даже как-то обидно, что в таких историях неизменна аккурат эта деталь, но да ладно. Что произошло, то произошло. (Это смехотворно). То ли в угоду намерениям Пайнса, то ли неосознанно подыгрывая, Шифр сам от себя не ожидал подобных слов. И дело не в том, что их окраска должна была быть в стиле «что случилось, то случилось — игры судьбы, от которых ни скроешься, ни сбежишь. Нерушимый опыт, но ошибки будущего исправимы», а больше походила на «да, ваша взяла. Я уже успел привыкнуть к этому нежелательному для себя повороту событий и готов жить дальше с его наличием, пониманием его неотвратимости». Разница минимальна, но очень важна! (Когда это я так ловко научился подавлять свою гордость и своё высокомерие исключительно на подсознательном уровне?) — Неужто смирился с ролью моего ассистента и с концом своей, той жизни? «Той жизни» — Билл поморщился, что не укрылось от наблюдательности учёного. — На пути к этому. — закатил глаза демон, подразумевая своё полное несогласие, на что Пайнс только усмехнулся, ведь опять же — выглядело это по-детски нелепо. (Как странно). Он сказал «с ролью моего ассистента» так непринуждённо, легко, констатируя этот факт как что-то неподтверждённое с долей… чего-то такого, имеющего под собой лишь неопровержимо позитивную окраску, мелькнувшую в самом голосе. Ни раба, ни слуги, никак иначе, а именно — «моего ассистента» (с какой-то символичностью). И весьма завуалированно звучали слова Шестопала про конец прежней демонической жизни. Этот вопрос вызывал в демоне противоречивые мысли. С одной стороны — это и впрямь не так уж и плохо, ведь за все сутки (ориентировочно уже чуть больше недели, приближающихся ко двум) с ним Пайнс обращался довольно учтиво, несмотря на всё случившееся, помогал, подсказывал, в каком-то смысле направлял, как будто их ранние роли перемешались меж собой и встали на места друг друга, но с другой — его прежняя жизнь тогда имела намного больше смысла, чем эта её никчёмная пародия. (Этот ботаник не перестаёт меня поражать). Но из мыслей выводит резкая боль в области шеи. Шифр, откровенно говоря, ничего не понял. Как в прострации, он непроизвольно подносит ладонь к шее, потирает, ощупывает, чувствуя некое жжение на месте удара и лёгкую боль. — Вау, человеческая боль. Она такая необычная. — Шифр потупил глаза в пол, прислушиваясь к угасающим ощущениям, пока чужая рука не взяла его за запястье и не остановила, немного оттянув в сторону. — Билл, правда, лучше слезь. — Форд сильнее потянул его на себя и демон покорно последовал за ведущей рукой, спрыгивая со стола. — С твоим демоном всё в порядке? — Стэнли недоверчиво покосился на брата и на Билла. — Я так понимаю, у вас тут тактика хорошего и плохого копа? Шифр остановился у плеча сидящего Стэнфорда, оторвавшись от своего мира, скептично и осуждающе глянул на Стэнли. (Боль от чужих рук — это же немыслимо, настолько невероятно… Потрясающе и так отталкивающе?) Нельзя было сказать, что Шифр глубоко обижен или тронут тем, что Стэнли соизволил поднять на него руку. Билл лично для себя не терпел вот такое вот дикое вмешательство и несоблюдение своих границ (которые я в отношении других никогда не соблюдал, иронично). Одна вещь — раздражение от чужой грубости, но иная — удар, принёсший боль. Боль — что это? Неприятное или мучительное ощущение, переживание физического или эмоционального страдания и прочее. Бред для бесхарактерных неженок, утешение для слабых, ведь боль — это такая альтернатива! Это такое чувство, воздействующее сверхсильными и разрушительными раздражителями на кого-либо, вызывающее органические или функциональные нарушения в организме, создавая специфичное психофизиологическое состояние, заставляет чувствовать себя живым даже в тех случаях, когда она приводит к летальному исходу! (Давно ли я так считал? Это ведь… немного неточно и некорректно, верно? Звучит лживо). — Нечего на столе сидеть. — не ощущая своей вины, флегматично подытожил Стэнли.***
— Преисполнение затягивается, но работа ни за что не остановится. Процесс запущен, уже неизбежен. — демон перелетел стену-барьер и спустился к предполагаемому полу. — Это, как-никак, моя обязанность, которую я сам себе и навязал. Это… в какой-то мере относит меня к ним. Люди… в самом деле считались убогими, никчёмными, непритязательными животными, по воле удачного случая эволюционировавшими из приматов. Своеобразные признаки, по которым сами они не относили себя к иным животным, были прямохождение, высокоразвитый головной мозг, мышление, членораздельная речь и ещё парочка несложных пунктиков. В каких-то местах, как бы демон не желал признавать, Билл Шифр оказался прав: за ними интересно и увлекательно наблюдать, следить за их обыкновенной примитивщиной, повседневщиной, развитием, за их радостями и печалями, за их тревогами и восторгами, за их ненавистями и обожаниями, но, в отличие от собрата, Тэду они были любопытны не только как безвольные марионетки и материал для пользования, а как самостоятельные личности. Они были странными для него существами. Нормальность для них целиком и полностью соответствовала их представлению ненормальности — скучен был этот мир, украшениями которому, этой мирской тоске да суете, служили сами людские создания. Стрэндж не желал этим нестандартным в его понимании существам, но немудрёным в Шифровском, плохого. Нашёптывая на ночь неподдельные, самые откровенные и правдивые изречения о вере в себя, спокойствии, равновесии внутреннем и внешнем, он намеревался только услужить, чаще всего не беря ничего взамен. Помогая по мелочи: не ударить лицом в грязь перед девушкой/парнем мечты, не сломать собственные надежды о светлом будущем и самому разом не сломаться, не сдаться на полпути к заветной цели, хрупкой мечте, не забыть важные эпизоды, благодаря которым тот человек являлся всё ещё человеком, не сбиться с истинного пути — Стрэндж не сомневался в них. Даже частично вмешивался в конфликты мирового масштаба, просто сосуществуя в недоступном для человеческого глаза, для человеческих рук мирце, на поле боя или в залах суда, он не отступался от своего мнения. Разумеется, он не мог и не имел права строить из себя их Бога, решать правильность и неправильность чужих действий, выводов, мыслей, поступков, но пытаться направить самих людских творений в то русло, которое несло в себе самый оптимальный конец для всех участников тех или иных историй он был в состоянии. Каждый раз снисходительно даровывать покой, гармонию в теле, отгоняя от человеческого существа всякие невзгоды, для демона — непостижимое надругательство над своей природой. Он ведь, по характерному обыкновению и видению большинства, дьявол — тёмное существо, но всегда ли такие создания играют отрицательную роль? Конечно нет, но многим этого не понять в силу своей узколобости. Безусловно, ограниченное представление и стереотипное мышление ставят рамки, непреодолимые для тех самых «многих», не позволяя взглянуть под другим углом, с иной стороны и прислушаться к альтернативному мнению. Разумеется, для Тэда — это всего-навсего раздражающая традиционность взглядов и парада суждений, на его делах никаким образом не отражающаяся.***
— Твой брат слишком ко мне придирается! А эта интонация, этот взгляд, полный неприязни и одной галимой враждебности! — выражая всю свою наигранную и ненаигранную обиду, театрально проговорил Билл, вызывая у Стэнфорда только смешок. — Говоришь, слишком придирается? Шифр едва вздрогнул, когда понял, что голос, который должен был донестись со стороны, прозвучал где-то за спиной. Демон похлопал глазами, лицезрев перед собой пустой стул, на котором по определению должен был быть Шестопал, повернулся назад, пересекаясь со Стэнфордом взглядами, который практически подошёл вплотную позади. Шифр опасливо покосился на мужчину, который одним беззастенчивым, можно сказать, грубым движением (это у них семейное?) вновь развернул Билла к себе спиной, сжимая пальцы на его ключице. — Ты меня изнасиловать собрался или убить? — абсолютно невозмутимо спросил Билл, не смея снова поворачиваться. — Не говори так и сиди смирно, — Стэнфорд покопошился, судя по звукам, а Шифр, напрягшийся и ровно выпрямившийся, с интересом прислушался. — Тогда… раскроить? Порвать? Избить? Расчленить? Сжечь? Разда… — Просто привести твои волосы в порядок. Ужас. — Стэнфорд провёл рукой по спутавшимся прядям, чуть взлохмачивая. — И не говори, что ты сам в состоянии это сделать. Моя добрая воля, которую ты не имеешь права оспорить. — Я не беспомощный ребёнок. (Мой заклятый враг, не терпящий меня и презирающий все мои поступки сердцем и душой, сейчас обращается со мной, как будто с инвалидом. Унизительная нелепость и несмешной анекдот). — Судя по твоему поведению, ты — неадаптированный к этой жизни… подросток. — С чего такой добрый порыв? — игнорируя предыдущее (чего таить, отчасти правдивое заявление), уточнил Билл, что Форд благополучно проигнорировал. То странная, не обусловленная абсолютно ничем забота, то бездоказательное равнодушие к нему, как к личности и осознанному созданию, то нейтральная снисходительность, что ещё больше вводит в праведное замешательство (у Стэнфорда точно нет никаких психо-эмоциональных нарушений?). И, как ни странно, этот непостоянный человек свято отмалчивается и не отвечает на довольно логичные (неудобные?) вопросы. (Однако, это не выглядело бы столь комично и абсурдно, если бы у меня не отобрали все мои силы и магию. Расчесаться? Переодеться? Помыть посуду? Протереть пыль? Что-то постирать? Приготовить ужин? Односекундный щелчок и готово!). Стэнфорд в это время пытался осторожно расчесать и сильно не задирать запутавшие блондинистые пряди, не принести столько дискомфорта, со всей своей обыкновенной педантичностью, что, увы, выходило весьма плачевно. Демон то и дело ойкал, не привыкший к подобному, без нужды сдерживаться (это ведь не так позорно, да?). Билл терпеливо и мысленно проклинал всё, на чём свет стоит вместе с Пайнсом и всей его семейкой, с неотступной мыслью, что возмущение и недовольство в открытую будут на данный момент слишком некстати, смотрясь на фоне всей этой комедии ещё более по-идиотски. (Похоже, я являюсь самым ярким примером типичного бытового инвалида).***
За те длительные, непомерное долгие даже для него самого, вечной души, триллионы лет он запоминал всё больше вещей, значимых и непримечательных, элементарных и многообразных, занятных и наискучнейших, но забывал что-то важное где-то в глубине себя, что связывало его с самим собой — со своей личностью. Выстраивая дополнительную стенку из недоступных глазу барьеров, он задумчиво смотрел на общее конструированное подобие… Подобие того астрала? Что-то схожее с омутом памяти? Это нечто являлось усложнённой версией тех колодцев воспоминаний в виде резных картин у него «дома»? Подобие пыточной, заставляющей снова и снова переживать нежелательные эпизоды, словно обратно возвращаясь в гущу минувших давно событий и переживая все те эмоции? — То место и домом не назовёшь. — констатация неочевидного факта. Обыкновенная мысль вслух. Простое заявление. Пожалуй, всем, даже сверхсильным и богоподобным существам, нужно уединение. Естественный отдых, незаурядный покой, расслабление, чтобы, честно признаваясь, попросту не сойти с ума в этих бесконечных потоках жизни и её крутых и некрутых поворотах. — А он — жертва её бурного течения. Заложник абсурдных заблуждений.***
— Помоешь посуду, демон? — вкрадчиво просит всё такой же угрюмый (у него сейчас сложный период в жизни или он вечно находится в апатии?) Стэнли, не поднимая глаз и не отрываясь от своего чтива. — Как скажешь. (Смирился). Билл встаёт из-за кухонного стола, оценочно глядит на масштабы работёнки и многострадально выдыхает. У крана, среди двух маленьких кастрюль и нескольких кружек, лежала в буквальном смысле неустойчивая башенка из грязной посуды: основанием послужили суповые тарелки, продолжением стали закусочные, а в самом верху возвышались десертные тарелочки, на коих лежали ложки да вилки. (Ладно, это не сложнее всего того, что я делал раньше. Хотя бы на коленях ползать не надо). Шифр включил тёплую воду, взял самую верхнюю тарелку, оставляя столовые приборы в следующей, просчитывая несложные ходы: предварительная очистка, мытье, споласкивание, сушка — легче теории Дарвина. Сполоснув тарелку под струями проточной воды, тот капнул на губку немного моющего средства и вспенил; медленно провёл по стеклянной поверхности несколько раз, смывая следы недавнего ужина; промывает её под напорами воды, пока та не перестаёт быть скользкой; откладывает в сторону от общего скопления, тянется за следующей с мыслью о том, как бы ненарочно не свернуть эту гору и кладёт ту на дно раковины. — Не урони там всё. — короткое мимоходное замечание и Стэнли оставляет Шифра одного на кухне. Билл благополучно игнорирует, проходясь губкой по следующей тарелке; наиболее жирные он замачивает на дне раковины, начиная с наименее грязной посуды; водит по сторонам, вверх и вниз, вправо и влево, смывая остатки пищи со скользкой глади, промывает её под водой и откладывает, а после берётся за следующую; и так продолжалось более десятка раз (они вообще посуду мыли после меня?). (И так всю оставшуюся жизнь. Привилегированное существование — ничего не скажешь). Послать бы это нахер… Уйти от ответственности же можно в любых случаях, ведь, как говорят, выход есть всегда — его необходимо всего-навсего отыскать. Тогда почему бы, просто и легко, не избавиться он насущных проблем, так сказать, способом слабых? Слегка радикальным, но эффективным методом, вся суть которого заключается в том кухонном ноже, тобишь в его лезвии, что лежит поодаль тарелок: не очень острый, но… (Нет, это уже ахинея вселенского масштаба). Шифр печально улыбнулся собственному бреду в голове (точно удел слабых, не способных выдержать свалившихся последствий после всего содеянного. Слабохарактерные трусы). Он не настолько аморален и даже у него, отрицательного и хорошо прописанного антагониста, есть и должны быть хоть какие-нибудь не отвергнутые моральные принципы. (За всё совершенное во всяком случае приходится нести любимые Фордом ответственность, обязательства. И против этого я… не собираюсь идти. По крайней мере, пока не собираюсь, верно же?). Шифр усмехнулся, отставляя мешающую кружку к недавно помытым тарелкам — какой бы эта ответственность не была, смысл сопротивляться, если попытки ухода от неё тщетны и обречены на провал на данный момент? — Всё хотел узнать: чем ты настолько увлечён и о чём постоянно думаешь? Настолько теряешься в себе, что лишь физическое воздействие тебя помогает вернуть. — чужая рука легла на плечо правой руки Билла и слегка потормошила, отрывая демона от мыслей. — А, да ничего особенного. Пустяк, сущая мелочь. — Шифр отложил левой рукой, которую Пайнс не держал, десертную тарелку в сторону и принялся за мытьё вилок и ложек. — Побег от реальности? — Форд погладил Шифра по плечу, чуть сжимая пальцы на шероховатой коже, словно боясь, что тот опять затеряется где-то в лабиринтах собственных раздумий. Но Биллу в этот момент абсолютно не было дела до своих внутренних переживаний — стало откровенно не по себе от этих касаний. (К чему они сейчас?) — Может быть. Только тебе какое дело? — демон вымученно улыбнулся, подставляя посуду под воду. — Ещё скажи, что переживаешь за меня. — Возможно. — Форд, слава всему мёртвому и живому, отпустил и отступил. (Какая милая сценка). Может, конечно, переживает он не только по причине того, что Билл по сути находится под его опекой, тот несёт за него всецелостно ответственность (опять это треклятое слово, достало!) и Форду, с его-то доброй (которая у него стопроцентно есть) натурой, в самом деле не всё равно (опять же — не разберёшься в этих людях: то они такие, то уже другие), но демон чётко понимал — его выпадания, этот «побег от реальности» попросту мешает его работоспособности, какой бы она ни была. — Да я вот тут вспомнил… в повседневной жизни, при не ограничении себя в прикосновениях и хотя бы шестидесяти пяти процентной открытости, выделяется окситоцин (1). — демон, опустив голову, натирает перемычку ложки чуть ли не до блеска под вопросительный взгляд рядом стоящего Шестопала. — Он помогает человечкам воспринимать окружающих положительно. У вас это считается древним механизмом, помогающим какой-либо группе держаться вместе и жить друг с другом в мире. Я ведь не ошибаюсь? — Тебя до такой степени напрягают мои прикосновения? — смекнул тот (бесподобный гений-идиот). Форд прислонился спиной к стене и со спокойным интересом продолжал смотреть на больно хмурого, похожего на братца, потускневшего Билла. — Это какая-то болезненная тема для тебя? (Болезненная? Если я, будучи существом без физического тела, получал хоть какие-то прикосновения, то эти касания чаще всего были вредительные, будь я в чьём-то разуме или в чьём-то захваченном теле. Глупо, наверное, задавать вопросы о «болезненных темах», когда разговор идёт о физических телах, ведь полжизни я был неощутимым для большинства треугольником). — Напрягают. Ты так пытаешься меня расположить к себе? Стэнфорд тепло улыбнулся и беззлобно усмехнулся. — И ты порой бываешь чересчур рациональным и приземлённым. Это заурядный способ общения, не имеющий под собой ничего особенного. Но бывает, что он может передать между людьми столько, сказать о том, о чём дюжина разговоров и перепалок передать в полной и необходимой мере, при всём желании не в состоянии. Не думаешь? — Окситоцин, как я знаю, стимулирует прояв… — Нет. Прекращай цепляться за факты и ответь прямо: ты когда-нибудь, даже будучи, кхм, треугольным демоном, испытывал наслаждение от тепла, заботы, привязанности? Испытывал ли ты вообще такое? (Хорошо подводит, умник!) — В таком случае я банально затрудняюсь дать ответ. С каких пор, кстати, я так с тобой откровенен? — фыркнул тот, откладывая ложку на любезно разложенное полотенце и принимаясь за следующие столовые приборы. — О, ещё напомни, с каких пор я являюсь примитивным антагонистом с примитивно любой трагичной историей из прошлого, из-за которой я стал вершить зло и бла-бла-бла?