Почувствуй бьющееся сердце

      Утром страх и тревога отступили, но на их место пришли… — Давай ты это забудешь и больше никогда не вспомнишь? — вопрос казался довольно забавным. На первый взгляд являлся ещё одной шуткой «смеха ради», но интонация, слегка печальная, но целиком пропитанная отрешённостью, в каком-то смысле молебная, не оставляла более уверенности в несерьёзности вопроса.       ...стыд и унижение. — Давай ты мне всё нормально объяснишь. Это не оговаривается.       Форд хмуро поднял брови, деловито скрестил руки на груди и пристально взглянул на Билла, как будто взывая у того к некой совести (считая, словно она у меня есть) склонившего голову таким образом, чтобы рассмотреть его лицо у Шестопала, что встал напротив грозной тенью над ссутулившимся демоном, просто не было возможности.       Билл не видел всей гаммы эмоций мужчины, но что-то ему подсказывало, что он явно недоволен не то, чтобы отнекиваниями и уже прямыми фразами о несогласии выкладывать правду, а простым поведением — он же помешал, он же, наверное (я не уверен, правда), разбудил, нарушил его отдых и покой…       Но из размышлений незамедлительно вывел разряд на шее, заставивший едва вздрогнуть.       (Ожидаемо, но пока сносно).       За всё время пребывания в Хижине и нецельном прочувствовании данных «мер» на себе, Шифр с точностью донельзя отметил: «разряды от ошейника — это мгновенная кара за непослушание или противоречие словам хозяина, а головные боли — это запоздалая реакция на непокорность, тобишь ошейник и разряды — наказание в настоящем, само принуждение к действиям, а боль в голове — наказание потом, как последствие».       (Чтобы, знаете, даже после инцидента пробудить отголоски совести). — Шифр… — Это всего-навсего кошмар. — Билл прервал речь Форда, прикрыв глаза, скривил губы в ехидной усмешке (самоиздевающейся). — Сформировавшийся, правда, хер знает откуда, и неизвестно, по какой причине воссоздавшийся в моём сознании этой проекцией и что означающий, но всё же… обычный сон. Таких много. Зачем обращаться на это столь пристальное внимание?       Шифр сам понимал, что он несёт откровенный бред, что вновь эти отговорки выглядят слишком нескладно. Нет, это не просто «обычный сон». Нет, у него их никогда до этой смены сущности не было и не должно было быть по его природе. Нет, внимание как раз-таки стоит обратить и ещё какое… но зачем вмешивать в эту историю Шестопала? Он и один со всем справится!       (Не людское это дело — в дьявольские обличия лезть). — Я так понимаю, ответ мне из тебя необходимо будет выпытывать? — Форд качает головой, искоса глядит на отказывающегося даже от зрительного контакта демона и встаёт на одно колено, вылавливает нужный момент и несколько грубо берёт Билла за подбородок, приподнимая и заставляя посмотреть на себя. Блондинистые волосы, строптиво разбредшиеся по голове их хозяина, частично скрыли за собой лоб и глаза. — Тебе же потом будет хуже, если не прекратишь упрямиться.       В голубых глазах мелькает убийственное… что-то.       Сколько бы такой, как он, не прожил, но Билл бескомпромиссно и неустанно будет скорее всё отрицать, злобно пилить Стэнфорда взглядом, точно обвиняя того во всех грехах своих, своенравно складывая руки на груди и задирать подбородок вверх, чем пытаться сделать хотя бы ЧТО-ТО иное, нежели выказывать всю свою ядовитость. И это, бесспорно, Пайнса всё больше и больше раздражало. Упёрся как какой-то подросток с шалившими гормонами. — Не прекращу, потому что это не твоё дело. Смирись и от… отвали. — Шифр заикается, неволей предательски дёргается от сразившего тело вторичного разряда, но всё так же настойчиво отказываясь от «руки помощи».       (Как быстро-то я сдался… вот же слабак). — Билл, если ты прямо сейчас не покончишь со своим ребяческим упрямством, то… — Что, накажешь меня? Поиграем в провинившихся слуг и притязательных господ? — последнее слово он драматично исковеркал. — Да, накажу тебя за эту самую натуральную дурь. — раздосадованный твёрдостью, учёный всё же решает отступить, соизмеряя своеволие Шифра с собственным. Пайнс отпускает подбородок того и встаёт с колена, когда демон моментально отодвигается к краю софы подальше от Пайнса. — Чем же, позволь узнать? Увеличишь подачу тока на этом ошейнике? Свято пожелаешь мне побольше головных болей? Делай, как считаешь нужным, я это переживу. Плевать с высокой колокольни. — Шифр оскалился и, впервые за всю недолгую беседу, сам осмелился посмотреть на Форда, блеснув перед ним лучезарной, победной ухмылкой. — Поверь, я-то отыщу подходящий метод. Однако, раз уж ты не желаешь откровенничать… — Стэнфорд вздыхает так, как обычно вздыхают уставшие от неутомимости своих детей родители, и резонно продолжает, — то как хочешь. Я и впрямь вспылил, извини, но…       Стэнфорд ещё минуту затирал про то, что для разговора он всегда открыт и Билл, имея даже такой выбор, пока волен умалчивать о снах и обо всём другом, что считает непозволительным знанием для посторонних в своей жизни. Мужчина ещё подчеркнул, что готов выслушать того в любом случае, в любое время, когда тот морально будет готов, на что получил лишь немое непонимание и разразившееся в сердце недоумение. — Вечером голова будет болеть. — Форд сказал как отрезал.       Билл прижал сложенные к груди руки, словно защищаясь от невидимого противника где-то около себя, и угукнул, в ответ пресекая попытки Пайнса наладить минимальный контакт.       Пронизывающие тонкими, остроконечными иглами ощущения, изощрённо и так любезно напомнили обо всём наболевшем в двух не самых приятных формах. Билл, в первое время после пробуждения, попросту сидел на скомканном постельном белье и смотрел на свои подрагивающие на весу пальцы, обнимал себя за плечи и неотрывно пялился в одну точку, будто пытаясь забыть всё произошедшее ночью, убедить себя, что с ним всё относительно нормально, пытаясь в полной мере забыться и отречься от гадких воспоминаний о прошедшей ночи.       (Тот вакуум, портал, то перекрытие кислорода!..)       Сон повторился, что являлось очень-очень плохим, не сулящим абсолютно ничего хорошего, знаком, и от первого сновидения его отличали лишь две маленькие, еле видимые детальки, с которых Шифр внезапно прозрел: расстояние между ним и порталом чуть уменьшилось, а звёздная пыль в округе изменила свой цвет.       Если цвет мог ничего не означать и под собой не иметь (обыкновенная жизнедеятельность этих пустот, разве это ново?) важной смысловой нагрузки, но расстояние… Этот портал ему был смутно знаком, но вспомнить все подробности и ситуации, когда-либо связанные с чем-то таким похожим, становилось с каждой минутой труднее, точно из головы беспрерывно уплывал какой-то альтернативный фрагмент, очевидный, но очень значимый в цельном ребусе, без которого он неминуемо оставался всего-навсего нерешённой головоломкой.       (Ещё и Форд под руку подвернулся… Вот же!)       Непрерывно молчать в попытках скрыть неугодную правду, на любое слово пререкаться и отговариваться, отшучиваться жутко надоело, а после всего бремени (исключительно взаимосвязанного с этим треклятым космосом и снами), так неожиданно свалившегося на его грешную голову, и за этот громоздкий груз на душе своей получать ещё и «наказания»… это уже вовсе неприемлемо!       О, насчёт наказаний… Что Форд собирается делать тогда в исключительных случаях, когда эти самые две предосторожности бессильны против гордого упрямства? Какой крайний ход у него в запасе, помимо бессодержательных угроз, которые даже угрозами не назовёшь? Заставит драить всю (о, а это уже звучит пострашнее!) Хижину Чудес? Готовить или стирать до потери сознания?       (Как обычно у людей телесно наказывали провинившихся?)       Во все времена способы у людей не были уж столь различны, но степень тяжести конкретно отделяла их от одного века к другому: чем дальше шло углубление в прошлое, тем жёстче и безжалостнее были представленные в тех или иных эпохах репрессии.       Битьё шпицрутенами, батогами, кнутами, плетьми, розгами входило в большую группу болезненных (1) наказаний, а остальные две — членовредительные (2) и позорящие (3), Шифр к своим рассуждениям решил не причислять, ведь Пайнс же не варвар какой-то, правда?       (Тем не менее, для Шестопала такое просто бесчеловечно, поэтому… Что, перекинет меня через колено и по-отцовски выпорет как своё чадо? Иль на крупу какую-нибудь коленями поставит, приказав поднять руки над головой? А может, в угол пихнёт и скомандует, как малому дитю, там стоять и переосмысливать своё поведение?)       От этих мыслей и содержащихся в них сценок стало не столько противно, сколько забавно, и Билл издевательски то ли над собой, то ли над Шестопалом, улыбнулся. ОН и ЕГО? Даже если такое возможно при вероятности 18,6%, то скорее будет наоборот!       (Но что-то я отвлёкся).       Несерьёзность, даровавшая минутный условный покой, на время угасла, и новым очагом возгорания снова послужили мысли, перетёкшие против течения в тревожную реальность.       В голове бегло пронеслось немногословное Форда «вспылил» и демон опять скривил губы, раздумывая, умеет ли Пайнс вообще определять эмоции и известно ли ему то, как на самом деле должно выглядеть в реальной жизни это «вспылил»? Он даже голос не повысил и внешне оставался совершенно спокойным, во имя квантовой теории… У него что, алекситимия? (4)       (Почему это происходит? Почему мне снится одно и то же место? Почему первый сон являлся обыкновенным сновидением, а второй — подлинным кошмаром? В этом есть какой-то подвох? Это что-то значит?)

***

— Где Шестопал?       Неприятные утренние сюрпризы на одних только кошмарах и дотошности Пайнса не закончились.       (Будто сама Вселенная надо мной насмехается). — У себя в подвале, — безразлично к другой персоне отозвался и пожал плечами Стэнли, не поворачиваясь к собеседнику, — у него свои какие-то там дела. А вот относительно тебя…       И Билл, постаравшийся уйти от такой компании как можно быстрее, остановился в дверном проёме. Сердце пропустило удар и Шифр напряжённо замер, ожидая продолжения слегка затянутой паузы и раздумывая ещё над тем, когда он стал настолько внимательно концентрироваться на таких заминках в чужой речи и с какого отрезка времени они его стали так волновать. — Отнесёшь ему завтрак?       Стэнли, соизволивший оторваться от кропотливого разглядывания баночных этикеток на полке, повернулся к Шифру, наклонившись, пододвинул к краю стола поднос с едой и слез с табуретки. На небольшом эмалированном подносе лежала яичница, над которой воспаряла прозрачная дымка, с жареным беконом и листьями салата, в углу подноса стояла дымящаяся кружка то ли с кофе, то ли с чаем. — И всё? — как-то недоверчиво покосился на близнеца демон, аккуратно беря со стола поднос. — Это к нему вопросы. — безучастно хмыкнул Стэнли. — Помнишь пароль? — 1АВС3?       На вопрос Стэн лишь угукнул и, ежесекундно забыв про нахождение Шифра на кухне, снова взгромоздился с ещё одними банками на невысокий табурет, переставляя их с кухонной гарнитуры, передвигая уже стоявшие там и перемешивая их между собой. Демон лишь удивился такой невозмутимости и простодушию от того, кто так настороженно уточнял у Форда про его человеческую сущность ещё несколько раз, кто так с ним так ненавистно и с взаимной неприязнью недавно переглядывался, но просто забрал поднос с собой и вышел в коридор, направляясь к бывшей кассе Хижины, возле которой гудел снековый автомат.       Билл совсем не удивился, когда узнал о бессрочном закрытии этой туристической западни, но иное послужило поводом для настоящего удивления: атмосфера, когда-то насыщенная непростительной людской наивностью и незатейливым человеческим любопытством, глубокой алчностью управляющего этого странного местечка, угасла в серости. Эти примитивные и характерные для человеческих умов вещи насыщали этот дом хоть какими-то красками, но сейчас: здесь веяло одной серостью и её оттенками.       (А возможно ли то, что я всего-навсего не способен видеть этот мир иначе в личине человека?)       И если поначалу эта бесцветность немного пугала, отталкивала от своих внутренностей и детально рассматривать дно желания не возникало, то через несколько дней он всё-таки смог примириться с этой посредственностью и даже начал к ней потихоньку привыкать. Начал привыкать и к этому месту жительства, к каждодневному видению этих лиц в прямой близости, а не через сферу наблюдения.       Демон поставил поднос на захламлённую раньше продаваемым барахлом (кто это вообще покупал?) стойку и набрал неизменный код для входа.       Освещённый лишь холодным светом нескольких слабых лампочек под потолком, тёмный коридор больше напоминал те самые узковатые проходы в человеческих фильмах ужасов с похожим антуражем. Билл прикрыл за собой «дверь» и чутка нервно осмотрел тесное, мрачноватое пространство, сделав несколько смелых шагов по ступеням, которые, к намного бо́льшему изумлению, не скрипели, чёрт подери!       Осторожный спуск к лифту в фактически полутьме, удерживание на весу подрагивающей рукой подноса не только с едой, но и с жидкостью с безотвязной мыслью о том, как бы всё это добро не уронить, проклятие всего рода человеческого и последующие раздумья, любезно вырвавшие из реальности в самый подходящий момент — старая схема.       Но вот, яркий свет больно режет глаза, наскоро привыкшие к проглядной тьме, и Шифр аккуратно выходит из лифтового помещения с подносом, заставая Форда за столом. Тот, не поворачиваясь (в точности как его брат), без интереса спрашивает: — Билл, ты? — Нет, твоя заботливая и старательная домработница. Вот, ваша трапеза прямо к столу, — и Шифр, кривовато усмехнувшись, аккуратно и с облегчением ставит еду на единственно свободное от макулатуры место на столе, — Завтрак подан.       Билл мельком оглядывает небрежно разложенное и ангельски невинная улыбка озаряет его лицо: это то, над чем в первый и, как ни странно, в последний раз была проделана их совместная, кропотливая работа. — Спасибо. Это же добрый жест от Стэнли, да? — и Стэнфорд копотливо поворачивается к Биллу, махом руки показывая на стоящий рядом стул. — Или сам приготовил в знак извинений за недавнюю драму?       (Он нарочно давит на больное или взаправду решил, что у меня за всё время заточения совесть объявилась?) — Ну что ты так? — Шифр, как бы не пытаясь скрыть неохоту к возвращению обсуждения этой темы, но голос, в котором всё равно проскочила брешь, выдала его негодование. — Он — обычный посредник, но главная звезда тут я! — В наказание за эту звёздную болезнь голова у тебя пока не начинала болеть? — вопрос, в своей сути, должен был звучать злорадно, немножко цинично, но Стэнфорд явно был обеспокоен, о чём свидетельствовал не только тон его голоса, но и ритмичное стучание пальцами по поверхности стола, что громким гулом в практической тишине отдавались эхом в голове. — Сам же сказал, что вечером начнёт, а сейчас даже полудня нет, верно? — самодовольно подловил тот на невнимательности — тоже признак волнения.       (Но почему у Пайнса оно такое сильное? Ещё какие секретики?) — Предпосылки, предпосылки… Ладно, поможешь мне? — спрашивает учёный, видимо, тоже решая отойти от колющего вопроса и тянется за кружкой на краю подноса, берёт и делает пару глотков. — Ты так говоришь, словно у меня есть выбор. — хмуро фыркает Шифр, присаживаясь за стол. — Да, выбор определённо есть: можешь, разумеется, либо помочь мне здесь, либо моему бра… — Мне и с тобой чудно, моё любимое биосоциальное существо! — Вот и прекрасно. А теперь… — Пайнс выудил из кейса, стоявшего всё это время где-то под столом, дневник №4 и открыл его на развороте шестой и седьмой страниц, — аномалия №456.       Дальнейшая работа предстояла быть много легче, чем предшествующая: к аномальным потеплениям в Северном Ледовитом океане она не имела чёткого отношения. Разговор продолжился в более непринуждённой форме, о слава теории струн, без шуток Шифра, что вышло плюсом для обоих персон. Форд делился записями и делал новые пометки на карте самого городка, а Билл, в угоду своих богатых познаний, либо разделял его точку зрения, либо опровергал, где-то помогал править, где-то добавлял, но в большинстве суждений они безошибочно сходились во мнениях. — Это можно приписать только к биологическому строению, как считаешь? О, ещё про голод, — Шифр на секунду приостановился, рассуждая, стоит ли трогать эту щекотливую тему, но, под плотоядным взором учёного, продолжил, — как и для всех живых организмов, — ощущение потребности в еде. — Думаю, с вероятностью 89,7% можно уверенно сказать, что ты прав. — Пайнс делает своим ровным почерком пометку в углу страницы, выделяет на письме необходимые слова и закрывает дневник, откладывая его на край стола. — Быстро мы закончили… А жаль, единственная вещь в этом доме, радующая меня, так скоро прекратилась. — Голод тебя в равной мере радует? — Не зацикливайся, ботаник. Пустяк. — произнёс как-то наплевательски даже для самого себя демон и снова лукаво улыбнулся. — Это чересчур безответственно даже для тебя. Тебе, будь на моём месте разумный кто другой, хорошенько бы треснул за такое пренебрежение. — сдержанно, но строго (деликатно строго) заявляет Форд, конструктивно складывая руки на груди и несколько утомлённо смотря на поведшего плечами Шифра. — Так ответь мне, если уже не можешь сдерживать свою нервозность, на лёгкий вопрос: кто тебе мешает? Да и в целом, — Билл резво выпрямляется и настороженно глядит на Стэнфорда, точно тот уже занёс руку для удара, — ты имеешь полное право это сделать. Я же, в общем, твой слуга, личный демон без права обжалования подобных решений, которого ты… — демон запнулся в словах, в душе не понимая, с какой мазохистской целью он начал заводить шарманку по поводу отношений господ и слуг, успев несколько десятков раз пожалеть, — можешь воспитывать и подминать меня под себя любыми методами. — Любопытная у тебя роль, безусловно. — задумчиво тянет мужчина, не отводя внимательного взгляда от сконцентрированного Билла. — Настолько по их определению ты принижен? — Зря я тебе это всё напомнил. — вздыхает Шифр с невесёлой, но по-прежнему обворожительной улыбкой на лице. — Я в твоей полной власти, сам знаешь.       (Прозвучало чрезвычайно позитивно).       Печаль, промелькнувшая в самом Билле, сменилась рациональным страхом. Нешуточное откровение и приоткрытие завеса истины может очень дорого обойтись. Билл Шифр и Стэнфорд Пайнс, какие бы отношения их сейчас не связывали, не глядя на будущее, а думая о прошлом: эти миловидные, хорошие беседы превзойти и перегнать всё то плохое не смогут. В каких бы ролях они не оказались, но всегда будет очевидно одно — что сделано, то сделано и одна сторона несменяемо будет… в весьма специфичном положении у другой. Этого не изменить. — Значит, и ты ответь мне на один простой вопрос: что может быть для тебя самым унизительным? Без подвохов, без предугадываний, то первое, что пришло тебе в голову.       (Вопрос и впрямь прост, как теория большого взрыва, а ответ-то ещё проще…) — Быть под кем-то. Зависеть от кого-то. Не принадлежать себе. Ты же, наверное, сам предполагал мои возможные ответы. — И они полностью оправдали мои ожидания. — Форд располагающе улыбнулся и хотел было протянуть зачем-то руку, но остановился в последний момент и заново сложил их у себя на груди. — Но спешу огорчить твою «мазохистскую» личность и обрадовать твою нежную натуру, которая внутри тебя до сих пор живёт и функционирует — я не приверженец насилия. Но помни: это не значит, что не может быть исключений. — Ну, значится, что ты тогда предпримешь в край… исключительных случаях? — демон откровенно усмехнулся. — Отшлёпаешь меня так, как это делают ваши воспитатели с непослушными детьми?       Ослепительно ангельская улыбка молниеносно перешла в сардонически дьявольскую ухмылку, а потом и та мигом растаяла, когда до Билла долетел совершенно спокойный ответ Стэнфорда. — Отлично, пожалуй, я так и сделаю. — Я отказываюсь.       Вообще заикнуться о растерянном замешательстве Билла было чрезвычайно глупо — всё и без слов кристально ясно. — Ты сейчас не шутишь? Ты на полном серьёзе? Тебе в голову осколком ледника прилетело? — Научишься открывать рот по делу и, я надеюсь, количество неуместных шуток поубавится. — та душевная улыбка пропала, уступая место суровости на лице и в глубине зрачков, мужчина сосредоточенно сцепил руки в замок. — Это, разумеется, лишь в крайних случаях. Не будешь доводить до такого развития — твоё физическое тело останется нетронутым.       (Меня. Билла. Шифра. Будут. Шлёпать.) — Я так понимаю, внутренним миром ты любишь постарше, а телом помоложе? — язвительно, без доли на прежнюю сговорчивость ответил Шифр, надменно выпрямившись и сложив руки у себя на груди. — Если не прекратишь, то крайний случай наступит раньше, чем требуется.       То он весь открыт, добродушен, в каком-то смысле ласков и благосклонен, то строг, серьёзен, категоричен и властен!       (Как это назвать, если не эмоциональными качелями?!) — Я… Ах!       Билл не стерпел, зажмурившись, и рефлекторно коснулся области лба, чувствуя там резкое её возникновение. — И с временем я ошибся. К полудню. — Форд протяжно вздохнул и вопрошающе глянул на вновь ссутулившегося демона. — Скажи мне, Билл, ты сам-то считаешь себя садистом? Мазохистом? — Уже полдень? — Шифр озадаченно взглянул на Пайнса и тотчас потупил взгляд в пол. — Но, во всяком случае, это слишком бестактные вопросы, на которые я отвечать не хочу и не собираюсь. Сам же мне твердил, что мои секреты тебя не коснутся. — Увиливаешь, но да, не могу отрицать. — Как мы с темы какого-то голода перешли к теме моего просто кошмарного поведения, а потом начали обсуждение моих садизма и мазохизма, твою налево?       Демон помассировал виски, размеренно вдыхая и выдыхая. Глубокие вдох и выдох, выдох и вдох (это даже проще теории относительности!). Для обычного успокоения нужно просто переключить мыслительную деятельность на другую задачу, попытаться не думать о источнике проблемы, постараться расслабиться даже будучи в таком положении. Попросту успокоиться (это ведь так легко!), «взять себя в руки» (хорошая пословица), возвратить трезвость ума, вернуть непоколебимую стойкость разуму.       Форд коснулся плеча Билла, чуть потряс, приводя в чувство и деликатно, мягко спросил: — Как ты? Сколько… — Двадцать единиц. — Продолжим разговор позже. — произнёс Пайнс без права на оговорку и поднялся с места, осторожно беря Билла под локоть. — За всё время твоего пребывания в Хижине ты ни разу не поел.       Сопротивляться этому успокаивающему тону, нарываясь на ещё более изрядные проблемы, нежели сейчас, не было ни желания, ни выгоды, потому демон покорно встал и последовал за Стэнфордом. Спутанность сознания, умственная усталость, непреодолимая слабость, расплывчатое видение мира — совсем неудобно ни Шифру, ни Форду. Никакой пользы, никакой выгоды, а только — ощутимый дискомфорт им обоим.       Билл не был против аккуратных касаний, невесомых и педантичных, таких, словно Стэнфорд пытался приручить дикое опасливое животное (называть и сравнивать себя с животными — вот это потеха!), Шифр не сторонился физического контакта в моменты собственной слабости, ведь отказываться и идти на поводу у своих амбиций смысла не так много, что он уже успел проверить, когда впервые отпустил диванный каркас во время второго «приступа» и весьма глупо свалился на пол, перед этим отрекаясь от любой помощи.       Однако же это не значит, что он станет вечно и всегда покорно принимать помощь. Избирательный выбор. — Будешь меня с ложечки кормить? Ты даже сам свой завтрак не доел. — тише обычного произнёс демон и отдёрнул свою руку от фордовской, намекая на улучившееся самочувствие. — Что за всесторонняя забота? — Банальное волнение со стороны как будто тебе не знакомо. — Пайнс проходит к холодильнику, не сводя выразительно обеспокоенного взора с придерживающегося за столешницу демона. — Меня конкретно напрягает отсутствие у тебя голода. Неужто у тебя в крови не образовывается недостаток глюкозы, жиров и аминокислот после нескольких суток непринятия пищи?       Шифр неопределённо пожал плечами и молча присел за стол, смахивая непослушно нависшие волосы с лица, потирая лоб.       По правде говоря, Билла это ничуть не заботило. Если сон наоборот становился дивным побегом от реального времени и восхитительным отдыхом в частности, а не проблемой или помехой, коей его раньше посчитал демон, то нехватка голода, как бы не ищя, пока не отражалась столь явственно и Биллом не была ни востребована, ни отвергнута. Хотя, стоит отметить, что это всего-то дело времени и в будущем, если он дальше продолжит (что вряд ли произойдёт) пренебрегать им, то… последствия будут непоправимы.       (Может, раньше сдохну и избегу будущего позора).       Шифр напрочь отказывался адекватно воспринимать и до конца верить в слова Пайнса, но если впрямь рассматривать данное заявление с точки зрения воспитательных нужд и меры, что неотрывно связаны с «количество неуместных шуток поубавится», то в принципе… Это действие, его утверждение со иной стороны было малость бездумно, но одновременно и грамотно: вряд ли после повторения подобных трюков ещё несколько раз, у демона не схлынет нужда в чрезмерных шутках.       (Но, чёрт возьми, шлёпание?! Порка? Это перерастает в ничуть не смешной анекдот!)       Головные боли, буквально валившие с ног? Без нытья, без жалоб, терпение и ещё раз терпение! Электрические разряды, вынуждающие нервно дёргаться и сдерживать болезненные стоны? Окей, без проблем, без притязательств, безо всего! Но это? Это просто стыдно, это неописуемое надругательство над ним, как над личностью! — Билл, — на этот раз мужчина с некой нежностью погладил того по плечу, возвращая в своё общество, — ты опять пропадаешь? — Ещё один пустяк, на который не стоит обращать внимание. Правда.       Демон опускает глаза, видя перед собой глубокую тарелку с супом.       Масляно-жёлтого цвета густая жидкость, посыпанная мелко нарезанной зеленью сверху, ароматно дымила перед демоном. Билл перевёл испытующий взгляд на Стэна, точно он лицезрел перед собой одну из аномалий, из всех законспектированных Пайнсом, а не еду. — С нашей пищей не дружишь? — весело усмехнулся учёный, вкладывая в открытую ладонь парня ложку.       (Видимо, даже хорошо уловимые запахи на меня не действуют во время раздумий. Плюс это или минус?) — Непривычно. Ох, — демон безропотно принял поданное, косо обернувшись к Форду, с какой-то надеждой глупо уточняя, — выбора у меня нет? — Его у тебя нет.       Шифр чётко понимал, что сколько бы попусту он не сидел, прожигая время и своё, и его время, и не пялился на этот суп, жидкость бы не исчезла и с лёгкой руки избавиться от назревшей проблемки никак не вышло (по крайней мере, при Шестопале), поэтому тот недоверчиво зачерпнул из тарелки немного супа, чувствуя отчётливый запах картошки, поджарки, состоящей из лука и чего-то ещё. А вот вкус был… превыше ожиданий: нежная консистенция оставляла на языке приятный сливочный вкус.       (Терпимо и даже съедобно). — Чувствую себя родителем. — Форд выдвинул стул для себя и занял место рядом с насторожившимся Биллом. — А я себя ещё хуже. — пробурчал демон, затыкая себя ещё одной ложкой.       (А если это распробовать, то и впрямь неплохо). — Но, если ты думал, что это конец твоих сегодняшних обязанностей, то ты ошибаешься. — Билл застыл с третьей ложкой во рту, переведя вопросительный взор на абсолютно невозмутимого Пайнса. — Приготовим сегодня такой же суп. — Ладно, я согласен на любую порку за жизнь без готовки.       Ни готовка, ни стирка (я полностью уверен даже без пробы), ни уборка, никакие альтернативные виды бытовых дел он не станет принимать на свой счёт. Даже если так, то вариант порки в обмен на жизнь без этой заурядной деятельности на постоянной основе, был не таким уж и скверным.       (О чём я вообще, блять, думаю? Разве присутствует и там, и там настолько маленькая разница, что приходится соглашаться на дела менее позорные?) — Спешу тебя расстроить, но ты не забыл о том, что это должно быть твоей обязанностью? — «должно быть твоей обязанностью». — в такт голоса Форда процитировал Шифр, проглатывая очередную ложку непризнанно понравившегося обеда. — Вряд ли из меня выйдет что-то толковое в этом плане. Я тебе не выдающийся шеф-повар Алиса Уотерс, Бартоло Валастро-младший и так далее. Я простой пленник ситуации. — Да, пленник ситуации, поэтому будь добр выполнять все её условия. Если уж не в полной мере, то попробовать и постараться ведь стоит, не так ли? — Моя каторга напоминает мне алфавит буквы «м» Измерения М… — вдумчиво проговаривает Шифр, прокрутив ложку меж пальцев и потупив взгляд на стол, на тарелку с супом. — Двадцать шесть раз повторяется эта буква на письме, а в произношении она вечна. Забавно, да? — Этот не поддающийся логике мир мне никогда не нравился. В особенности — его алфавит. Да и причём тут твоё наказание? Не вижу сходств. — Ты мыслишь чересчур рационально. Ты приземлён и категорично многого не видишь, ботаник. — Билл черпает из тарелки ещё одну порцию остывшей жидкости и проглатывает. — Зато ты у меня довольно проницательный и… иногда ты весьма несерьёзен, но это к лучшему. — Ты меня похвалить решил? — Билл горделиво улыбнулся, убеждённый в собственном превосходстве. — Настоящей похвалы ты ещё не заслужил. — Стэнфорд прозаично опускает того «с небес к себе на землю». — А Шейп Шифтера, помнится мне, ты часто хвалил. О, даже в воспитательных целях после запер его в криокамере. — хмыкнул Билл, на что получил малость изумлённый взгляд. — Да, о «Шифтике» (5) я тоже знаю. — От тебя ничего не укроешь. Кстати говоря, как голова? — Мне полегчало.       Последующие разговоры были скучны и буквально ни о чём, потому Билл, доев предложенное, хотел было вновь кануть в свои мысли и убраться подальше от человеческих повседневных нужд, но Стэнфорд, любезно напомнивший о его долге, стёр с лица улыбку, всучивая в руки демона разделочную доску. Кулинарию в этот миг, ясное дело, демон начинает ненавидеть ещё сильнее. — Никогда бы не подумал, смотря на эту увлечённость, что это ты. — ставя на плиту кастрюлю, усмехнулся Форд, видя поглощённого работой Шифра. — Сам же мне твердил про «пробуй и старайся», так что не лезь и не мешай со своими непрошенными комментариями. — раздражённо произнёс Билл, нарезая морковь на небольшие кусочки.       «Ничего страшного, если они будут неровными. Это не принципиально» — ещё как принципиально! Заставляешь делать что-то на совесть, повторяешь про это каждый удачно подвернувшийся случай и твердишь из раза в раз неизменное про обязанности, то будь добр принимать все попытки с достоинством. Да, паршивое преувеличение, но от него становится не так тошно, если бы Билл понимал, что единственный, кто его так заставляет, это он и есть. — Помнишь, что дальше нужно делать? — Эм… — Шифр глянул на нарезанные овощи, а потом посмотрел на отливающую притворным серебром кастрюльку на плите. — Вроде, если я не ошибаюсь, в кастрюлю необходимо залить немного растительного масла и разогреть. Угадал? — Дальше? — не унимался Стэнфорд, показательно откручивая крышку на бутылке с маслом.       Пайнсу определённо доставляло это удовольствие. Видеть вечно беспечного Билла, коим он его помнит ещё с времён своей молодости, следить за дьяволом возле себя, которому наскучила абсолютно любая серьёзность в силу своего томления, всезнающего и просветлённого во многих науках, таким обстоятельным, часто растерянным. Это открывало демона с новой стороны, которую учёный собирался досконально рассмотреть и изучить. — Добавить все овощи туда? — немного подумав, ответил демон, неуверенный в собственном ответе. — Только лук. Как обжарим его до прозрачности, то только тогда можем добавлять морковь, а потом — картошку. — Мне больше было по душе, когда ты безвыборочно давал задание, не советуясь и не уточняя у меня последовательность ходов. — Добавляешь сам. — Ах, твоя деспотичная личность так жестока ко мне! Ты безжалостно ранишь мои нежные чувства лезвием своей смертоносной чопорности! — Билл драматично закатил глаза, приложил правую руку к сердцу, не выпуская нож из ладони, а левую — ко лбу тыльной стороной.       (Что-что, а в каждой шутке… как тут диктуют это выражение? А, точно! «В каждой шутке есть доля правды»). — Не порежься, гиперболист. Вижу, ты почти освоился в теле, поэтому, — Стэнфорд снова выдержал паузу, обращая всё внимание Шифра к себе, — надеюсь, что ты не будешь против небольшой прогулки до одной из неизученных мною аномалий в лес в ближайшее время. Так сказать, освежиться от домашних дел. — Плохо подводишь к своим… указам, но выбирать мне не приходится. — пожал плечами демон, дорезая лук.       (Все равно заставит, к чему на сей раз тогда протестовать? Да и… прогуляться и освежиться тоже бы не помешало. Опять лицезреть несменяемые виды типичного Гравити Фолз, поглядеть на противных людей, даже не подозревающих, кто именно на них смотрит, вспомнить состроенный из них трон, поулыбаться и поунывать. Всяко будет лучше этой нескончаемой бытовухи).       Шифр встал из-за стола, лёгкой походкой приблизился к плите, Стэнфорду, что задумчиво следил за его действиями, и бросил в разогретое масло небольшие кусочки лука.