Гоулдграунд

Он даже не сопротивлялся, когда ему заламывали руки. Смысла не было. Вместо паники было какое-то спокойствие. Не страшно. Его не вырубили, ему не закрыли глаза, а просто выволокли в коридор, будто не заботясь, что Мустанг увидит, куда они его ведут. Смертнику ничего бы не дала информация о том, где плаха. Они думали, что ведут его на смерть. Только вот полковник знал, что он не может так глупо помереть в каком-то забытом всеми городе. Это было нереально. Слишком по-детски. Без удивления он увидел, как одна из дверей открылась, а вместо обычной комнаты там была лестница вниз. Куда она могла вести, кроме катакомб? В конечном итоге, у них был алхимик, способный к работе с металлами. Даже присутствие Стального не требовалось. Наверное, надо было наступить одному из сопровождавших солдат на ногу, а другого ударить телом и убежать. Он бы смог. Просто не хотелось. Они нарушили устав, напали на офицера и куда-то ведут его. Это достаточно, чтобы всех отдать под трибунал, но он еще не видел ни Пакера, ни его адъютанта. Он должен убедиться, что все получат по заслугам, ведь остановись он на этом моменте — Пакер скроется и заметет следы, а связи адъютанта прикроют все. Делать из себя наживку — самая ужасная практика из всех. Но сейчас иначе нельзя. Они спустились в катакомбы. Полковник не был здесь раньше, просто решил не заходить в эту часть, поэтому не признал бы, что эти коридоры с кучей факелов на стенах — часть той развалюхи, что восстанавливал Стальной. Путь был недолгим, скоро показалась лестница наверх, что удивило Мустанга: он думал, что его отведут в комнатушку наподобие той, в которой держали Эдварда, но похоже ошибался. Они собирались убить его слишком близко к Солнцу. Вывели его в какой-то небольшой амбар, где было множество инструментов, но больше ничего. Даже стула. Стало ясно, что это не конечный пункт назначения. Им оказался двор прямо рядом с этим сараем. Вокруг был только лес. Там же оказался проклятый майор со своим адъютантом. Вот они. Он их словит. Во дворе стоял стул, окруженный сухой соломой и камнями. Что-то это очень сильно напоминало. Что-то из рассказов о прошлом гоулдграундцев. Сжигание людей заживо же? Жертвоприношение во славу своему богу. Именно это антинаучность и не любил Огненный алхимик. Из-за таких фанатиков люди умирали за просто так (будто часть войн имела смысл). Его привязали к этому стулу. Радовало только то, что рядом пока нет ни факела горящего, ни спичек. Не сожгут сразу и слава богу. Алхимик, похожий на Армстронга, подошел к Пакеру: — Майор, перчатки Огненного алхимика, — он передал перчатки. Вот гады. Хотя все равно, не смогут ими воспользоваться, тем более перчатки еще не высохли. — И в чем смысл ваших действий, майор? — спросил Мустанг, с прищуром смотря прямо на Пакера. Пакер, до этого не обращавший внимания на него, наконец, перевел на него взгляд. — Вы очень удивительный человек, полковник Мустанг. Даже находясь в таком положении, умудряетесь разговаривать со мной, как будто это я связан и нахожусь в опасной близости от смерти. — Вы не ответили на мой вопрос, майор. — И что же вас именно интересует? Вопрос действительно логичный. В Гоулдграунде за такой короткий срок произошло слишком много. Непонятные просьбы Стальному и Огненному, таинственные катакомбы, странные записки и книга, нападение на офицера. К тому же Мустанг был более чем уверен, что и убийства с отрезанием голов также связаны со всей ситуацией. И он хотел знать все, почему и зачем. — Зачем вы вызвали меня и Стального алхимика? У вас и так есть алхимик, способный восстановить катакомбы, не зачем было беспокоить Стального. И почему из всех людей здесь нахожусь именно я? — из всех вопросов Мустанг знал примерный ответ только на последний, но желательно было бы услышать его и от Пакера. Майор с самого начала был, почему-то, не очень доволен ходом событий. Раздражение читалось в его глазах и сведенных бровях. — Ответ тот же, что и на вопросы, которые вы пока еще не задали, но они явно будут следующими. Ради вашего страха. Нам нужно было, чтобы вы боялись, иначе Ерафэя не примет нашу слишком зазнавшуюся жертву. Мустангу захотелось истерически рассмеяться. Перед ним стояла толпа военных и один алхимик, но в итоге это просто кучка религиозных фанатиков. Да, никакого дьявола, разгуливающего по улицам города, не было, никакого проклятья не было. Были просто люди, верившие в выдумки своих предков, и проливавшие ради этих выдумок кровь. Просто смешно. — И вы военные, люди, защищающие жизнь населения страны, отрезали головы обычным гражданам города? Насколько сильно ваше безумие? Полковник все больше раздражался от логики. Сумасшествие какое-то. Пакер рассмеялся: — Ох, полковник Мустанг, совсем в нас веру потеряли. Разве могли мы пролить кровь наших сограждан собственноручно? Мы лишь попросили об одолжении одного местного убийцу, уже отсидевшего свой срок, и вернувшегося в родной город. Кстати, про руки, — майор повернулся к своему алхимику, — Высушите, пожалуйста, перчатки полковника. Со словами «Да, сэр», алхимик вернулся в сарай. — Нам просто нужно было, чтобы вы как можно дольше не уезжали, сославшись на сложное дело, вот и состряпали шутку с именами, чтобы вы думали, что действительно есть какая-то разгадка. К тому же, там есть и моя фамилия, мы надеялись, что вы нас не заподозрите, но… — майор Пакер подошел к Мустангу практически вплотную, — Судя по вашей реакции, вы обо всем догадались практически сразу. Полковник молчал. Он усиленно анализировал информацию. «Итак, у нас есть нанятый военными убийца, десять жертв, нападение на двух старший офицеров, пока что без убийства. А вы майор ничего своими руками не делали, как я посмотрю.» — Я понял повод для того, чтобы приехал Стальной алхимик, но не совсем понимаю причину, по которой вы его схватили. Зачем? Пакер в раздражении махнул рукой. — Стальной то, Стальной это, вам не надоело? Сдался вам этот пацан. Да просто так он здесь! Нечего знать. Это ввело полковника в ступор. Чем этому Пакеру бедный Эдвард не угодил, что на него такая бурная реакция? Вернулся алхимик с уже сухими перчатками и передал их майору. Тогда в первый раз заговорил адъютант Пакера: — Майор, я думаю, что стоит начать. Хватит разговоров. Голос адъютанта, видимо, действовал на Пакера успокаивающе. Но он не переставал хмуриться, глядя на Мустанга. — Он нас не боится. Не все условия соблюдены. — Пакер крепко задумался, но тем не менее перестал тратить время на то, чтобы поговорить с полковником, игнорируя вопрос об условиях. Адъютант в раздражении развернулся и выхватил алхимические перчатки из рук майора, а затем ударил ими по груди своего алхимика. — Сейчас начнет. Надевай! У алхимика большую часть времени было каменное лицо, словно не знавшее, что такое эмоции, но даже сейчас он в удивлении уставился на адъютанта. Похоже, что адъютант Пакера имел здесь очень неплохую власть, поэтому алхимик подчинился и надел перчатки. Мустанг в недоумении уставился на эту сцену. Шутка какая-то или что? — Ну, Огненный алхимик, пришло время, — адъютант встал напротив полковника, как палач, — За то, что ты осмелился превзойти великого Ерафэю, ты будешь казнен, и будешь убит от собственного огня. Приговор будет приведен в исполнение прямо сейчас. Лейтенант, приступайте. Мустанг не видел погон алхимика из-за плаща, но судя по тому, что тот всего лишь лейтенант, этот человек не государственный алхимик. И как только так получилось? Если он просто не смог сдать экзамен, значит, он обычный дилетант, которого не стоило бояться. — Прошу прощения, но я не могу, — наконец, алхимик сказал что-то кроме «Да, сэр». — По какой такой причине вы не можете? — После долгой паузы после последней своей реплики, спросил Пакер. — Я не знаю формул, чтобы использовать эту алхимию. — Как не знаешь?! — и без того раздраженный товарищ адъютант совсем озверел, — Мы давали тебе алхимический круг, ты сказал, что изучил его, но вдруг выясняется, что ты не знаешь формул? Ты чем вообще занимался тогда?! Настоящий Огненный алхимик не мог сдержать усмешки, чем вновь привлек внимание вступивших в перепалку военных. — Кроме знания кругов и элементов, их обозначающих, необходимо знать еще очень многое, что хранится только в моей голове, — несмотря на риск сгореть даже не от алхимии, а от обычной спички, полковник не мог сдержаться от самодовольной улыбки, — Если это и был ваш великий план жертвоприношения, то это просто смешно. Адъютант выхватил пистолет из кобуры. — Да я тебя и без алхимии пристрелю! Не успел адъютант даже коснуться спускового крючка, как тут же выронил пистолет из рук. В ладони образовалась дыра, из которой без остановки текла кровь. Но никто не обратил внимания на него. Все, кроме Мустанга, уставились в глубь леса, из которого был сделан выстрел. — Кто это был?! — Кто стрелял?! Для этих бедолаг все кончено. Пришло время ответить за все, что было. — Это Ястребиный глаз? Твой человек? — Пакер не рискнул доставать свое оружие, глядя на своего адъютанта. Да и что скрывать, оружие у него было только холодное. — Нет, это не Ястребиный глаз. Но этот человек тоже не промах. Послышался звук еще одного выстрела, и вот, алхимик уже лежит на земле с простреленной ногой. Стоящие до этого ровным строем солдаты начали разбегаться с криками: «Огромный монстр хочет покарать нас!». Конечно же, попытка прирезать человека в доспехе оказалась неудачной. Но неожиданно появившийся Альфонс лишь спокойно блокировал атаки и продвигался к упавшему алхимику. Спустя минуту появился Хавок с винтовкой на плече и пистолетом в руке. В это же самое время мальчик в красном плаще выбежал из-за деревьев и кинулся к полковнику. Стальной алхимик хлопнул в ладоши и одним пальцем коснулся веревок, сдерживающих Мустанга, разрушая их. — Вы с ума сошли? Где группа Хьюза?! — до этого спокойный полковник был в бешенстве. Как два ребенка и один лейтенант собирались обезвредить столько людей? — Они не успели приехать, радуйтесь, что хотя бы мы здесь, и прекратите ворчать. Освободив полковника, Эдвард бросился на помощь Альфонсу. Пакер, вставший до этого истуканом, неожиданно схватился за нож. Его глаза горели безумием. И тут произошло то, что никто не ожидал. Пакер кинулся не на кого-то из врагов, пришедших остановить их ритуал жертвоприношения, нет, он замахнулся прямо на скорчившегося на земле адъютанта! Выросшая из-под земли рука не дала ему закончить начатое. Крепко схватив его поперек тела, она прижала его к земле, как и всех других солдат. Все было кончено для них теперь окончательно. — Вы все спятили. Я же давал четкий приказ встретить с группой из Централа, — потирая запястья, Мустанг вышел из места, что должно было стать костром, к остальным. — Если бы мы ждали, прошло бы слишком много времени. Вас могли убить, к тому же, — Эдвард подошел к одному из прикованных к земле солдат, — Они смотрели на меня свысока, как на малявку! — он пнул валявшийся на земле чей-то нож. Мустанг нахмурился, готовясь выдать гневную тираду по поводу выполнения собственных приказов, сохранении своих жизней в безопасности, но почувствовав головокружение, немного покачнулся. Лейтенант Хавок был тут как тут и поддержал полковника, опасаясь, что тот упадет. Но Мустанга не беспокоило то, что творилось с ним. То, что произошло в Гоулдграунде, было слишком опасно даже для него, не говоря о детях, что стояли перед ним. Этого задания никогда не должно было существовать. Он должен был позволить братьям уехать отсюда вместе. По его вине они оказались втянуты в историю, слишком опасную для жизни, и чуть не поплатились за это. Он знал, стоит ему вернуться в Восточный город, как его будет ждать очень серьезный разговор сначала с Ризой, а потом и со всей командой. ** Наконец, прибыла группа из Централа. Хавок встретил их в городе и провел через катакомбы к месту, где были задержаны все, кто находился во дворе, затерянном в лесу. Сквозь эти дебри нельзя было пригнать машину, поэтому было решено, задержав всех, провести их через катакомбы в город. Благо, людей на это хватало. Как только дверь, ведущая в катакомбы, была закрыта, все преступники, за исключением раненых, были тут же отправлены по камерам предварительного заключения. Раненым же надо было посетить медиков, находившихся не так уж и далеко. Полковник Мустанг, несмотря на произошедшее, держался так, словно только из гостиницы приехал. Он был спокоен, пока подходил к воротам штаба. Там уже находился подполковник Хьюз, военные, сопровождавшие его, и раненые, уже почти бывшие, солдаты, среди которых был алхимик, адъютант Пакера, да и сам Пакер, в какой-то момент сломавший неудачным падением себе руку. Они ждали машин. — Рой, тебе следует отдохнуть, — обратился к полковнику Хьюз, — Я здесь и один справлюсь. — Все нормально, мне будет спокойнее, если я буду держать все под контролем. Хьюз заглянул за его спину. — А Эдвард тоже решил все контролировать? Мустанг обернулся и принялся отчитывать Стального за то, за что только что хотел отчитать его подполковник. Тот отвечал возмущением на любую фразу, припоминая даже то, что из-за того, что его изначально задержали, Альфонс не успел встретиться с легендарным алхимиком. Занятые перепалкой офицеры, занятые подгоном машин военные были настолько погружены своим делом, что не заметили человека, приближающегося к ним. А когда заметили, было слишком поздно. Блеснул топор, и голова Пакера отделилась от тела. Голова описала круг, фонтаном брызнула кровь. Полковник на автомате закрыл Эдварда так, чтобы тот не видел отвратительного зрелища. Нечто нашептывало ему, что Стальной мог бы уже и привыкнуть. Ему не в первой видеть людей без частей тела, хотя бы начав со своего. Но это нечто было послано далеко и надолго. Эдвард — пятнадцатилетний пацан. Никто даже во взрослом возрасте не должен видеть это, не говоря уже о юном алхимике. Человека, напавшего на Пакера, тут же схватили военные. Он не сопротивлялся, лишь истерически хохотал и во всю глотку кричал: — Одиннадцать! Одиннадцать! Теперь не десять, а одиннадцать! ** Только спустя несколько дней появилась возможность отправиться домой. Все эти дни Эдвард находился словно в трансе. Как бы полковник не старался, он все равно понял, что произошло. Он чувствовал себя паршиво, хотя подполковник Хьюз часто приходил поговорить с ним. Каждый раз они долго говорили, но будто без толку. На самом деле, Стальной знал, что он сам себя обманывает. Он должен был чувствовать не радость, но хотя бы облегчение, ведь человек, пытавшийся убить и его, и полковника, умер сам. Заплатил сполна, по мнению простого обывателя. Но Пакера должны были доставить в Централ. Военный трибунал должен был вынести приговор. Он должен был ответить за все, что сделал по закону. Он не должен был умирать. Очень противоречивые чувства терзали юного алхимика по пути на вокзал. Вокруг дороги были только пшеничные поля, бесконечные золотые поля, давшие Гоулдграунду название. И больше ничего там не было. Пшеничные поля начали мешаться с тыквенными. Эдвард непроизвольно перевел взгляд на сидевшего напротив Мустанга. Он долго хотел, но только сейчас решился спросить: — Полковник, вы боитесь тыкв? Мустанг с удивлением вскинул голову, оторвавшись от чтения какого-то документа. Не отвечая на вопрос, он перевел взгляд на засаженное тыквами поле. — Боюсь? Хорошая шутка, Стальной. Я оценил. — Я же серьезно спрашиваю. Полковник, не отрываясь от окна, словно не хотя сталкиваться взглядом с Эдвардом, спустя минуту молчания, когда Элрик уже думал, что не услышит от Мустанга ничего, решился ответить: — Просто не самые приятные воспоминания. На точно таком же поле убили моего друга детства, и я все видел. Он спас меня, только лишь благодаря ему я отделался лишь шрамом. Пришлось ждать хоть кого-то весь вечер и всю ночь на этом поле. Полковник сказал эти несколько предложений с таким отрешенным лицом, словно не свою историю рассказывал, а чужое пересказывал. Да и не похоже на него, такими откровениями делиться, поэтому чтобы не рушить собственный образ полковника-гада-Мустанга еще больше, Эдвард решил промолчать. Но в голове все равно вырисовывалась картинка маленького Мустанга, лежавшего рядом с мертвым мальчиком всю ночь в месте, где на многие километры ни видно ничего, кроме тыкв. Лежавшего и думавшего, что его друг жив, просто спит. Стальной отогнал невеселые мысли, уставившись в окно автомобиля. Они снова проносились мимо пшеничных полей. Они проносились, спешили на вокзал, спешили покинуть место, скрытое золотыми полями. Они уезжали и города, узнав только одну из его множеств тайн.