Неподвижно и статично

Секундная стрелка часов передвигается с оглушительно-монотонным звуком. Тик-тик-тик… и так до бесконечности. Каждая секунда разрывает пространство, словно бомба, на мелкие кусочки, которые разлетаются и бьют прямо в напряженный мозг. Они проникают в самое нутро, в котором уже давно не осталось ничего общего со словом «спокойствие». Что означает теперь это понятие? Риторический вопрос. Забавно, что у часов, висящих здесь, секундная стрелка передвигается именно с таким звуком неслучайно. Когда люди переживают напряжение, подобное не даёт им сосредоточиться, погружая в пучину ещё большего стресса. Этот метод стар, как сам мир, но всегда действенен. Увы, сегодня, похоже, этот приём не на моей стороне. Нервы на пределе, ощущается каждая клетка, разгоряченная и приносящая боль, — все новые мысли отдают этой жгучей смесью. Невозможно думать. Громко и больно. Никаких сил терпеть. Комната, и без того маленькая, сужается будто до размеров маленькой бетонной коробки. Сидящий напротив человек — проблема галактического масштаба. Сейчас он вызывает только вопросы без каких-либо ответов. Почему он здесь? Что заставило его прийти? Почему для разговора с ним вызвали меня? Я слабое звено? Через меня будут действовать? Кто? Это его план? Есть кто-то ещё? Если это дело рук «Акацуки», чего они хотят этим добиться? Если это его инициатива, то какого хрена здесь происходит? От каждого нового заданного себе вопроса голову простреливает спазм. Все вокруг погружается во тьму. Мне нужно охладить разум. Такими темпами ничего не добиться. Все, что можно ему противопоставить — слова. Ничего больше. Нужно немного подумать. Простые выводы: раз, он сильнее, два, первый факт безусловен, а это означает только одно: он здесь не ищет драки. Три, единственное условие, которые он выдвинул: «Я буду общаться только с Харуно Сакурой». Если в первых двух пунктах сомневаться не приходится, то мотивация его просьбы мне неизвестна. Даже никаких предположений нет. Мы никогда не общались, едва ли хотя бы раз он обратил на меня внимание в моменты наших и без того немногочисленных встреч. Рядом со мной всегда были Какаши-сенсей и Наруто-кун. На них было сосредоточено все его внимание. Четыре, меня, очевидно, хотят разыграть в партии. Не хотелось бы принижать собственных достоинств (все же над ними я немало потрудилась в последние годы), но, вероятнее всего, я пешка на этой шахматной доске. Но кто соседствует со мной, кем являются остальные фигуры? «Акацуки»? Другие деревни? И не менее важный вопрос, зачем ему именно я? Слишком много переменных. Сюда бы Шикамару. Уверена, он бы нашёл ответы гораздо быстрее меня. Помимо того, что мой оппонент силён, он ещё чертовски умён. А, значит, явился сюда с взвешенным, просчитанным и хорошо продуманным планом. Голова разрывается. Мне нужно посмотреть на него? Мне можно? Он хочет затащить меня в своё гендзюцу? Или он знает о моих приступах? Обстановка тонет в черноте. Он знает о моих приступах? Допросная едва-едва освещена. Тусклого помигивающего света лампы хватает на то, чтобы можно было различить силуэт сидящего передо мной молодого человека. Из-за темных тонов его плаща очертания расплываются, он будто соткан из тьмы, окружающей его, отчего алые облака на ткани становятся ярче, будто вот-вот прольют, сдерживаемую в них красную жидкость. Кровь. Вокруг него пролиты ее реки. Ужасающе. Вот как он выглядит. Парень максимально расслаблен, его поза, положение головы, — демонстрация превосходства. Он внимательно наблюдает за мной. Его лицо спокойно. Слышу, как он еле различимо хмыкает. Я осознаю, что это мгновение растягивается, этот звук становится для меня подобен разрывающейся бомбе. Я вздрагиваю, жмурю глаза, неистово желая открыть их и понять, что я дома, в моей крепости, полной безопасности, заботы и любви, что самое страшное уже позади. Монстров не существует, только в сказках. Мне не хочется видеть, слышать и чувствовать. Мне хочется заткнуть уши. Мне хочется кричать. Тик-тик-тик… Мои глаза открываются. Рука дёргается в попытке прикрыть глаза от яркого света. Но я сдерживаю этот мимолётный порыв слабости. Впрочем, уверена для него он вряд ли останется незамеченным. Эти глаза видят все. На столе передо мной лежат карандаш и пухлая записная книжка в кожаном переплете. Книжка открыта, страницы словно сияют белизной. От них все ещё пахнет новизной. Я вдыхаю этот запах поглубже, после медленно выдыхая, чтобы стереть из памяти пережитый только что приступ. Распрямляю спину, стараясь устроиться поудобнее на стуле. Быстро окидываю взглядом комнату. Снова невероятно хочется сбежать. Комната, казавшаяся секунду назад микроскопической, теперь просторна для железного стола, вкрученного в пол, двух стульев и нас двоих, расположившихся ровно по центру помещения друг против друга. Что ж, выхода нет. Если ему нужна я… Я беру в руки карандаш, затем быстро пишу имя сидящего напротив меня человека. Обвожу его имя несколько раз. Поднимаю на него взгляд. — Учиха Итачи, — я повторяю записанное в слух, будто подтверждая самой себе наконец, что все это правда, он действительно прямо передо мной.Все это не мираж. Он не галлюцинация. Я рассматриваю его руки, лежащие на столе. Его ладони покоятся на железной крышке. Молодой человек так близко, что я впервые могу разглядеть каждую вену, каждый шрам на его сбитых за время службы в качестве шиноби костяшкам. Я смотрю на натренированные руки бойца. Убийцы. Я все ещё боюсь взглянуть ему в глаза. От переполняющего меня волнения я не могу выдавить из себя ни слова и придумать ничего лучше, кроме как слегка склонить голову перед ним. В знак приветствия. — Харуна Сакура, — он отвечает мне в тон, повторяя мой жест. У него отрешенное лицо. Он будто не тут вовсе, не со мной. — Начнём? И я делаю под именем новую запись: «Гений». Беглый взгляд в его сторону, затем подписываю ниже: «Клан».