Ночи, в которые мы восхваляли Великий океан

      Джессамина и сама не замечала, как наматывала круги по комнате, хаотично цепляясь взглядом за все попадающиеся объекты.       В голове не единой мысли, в груди — пустота. Казалось, она забыла себя в кабинете Соколова, и лишь пустая оболочка вернулась в императорские покои. Она слышит, как бешено колотиться сердце этажом ниже. Это паника? Страх? Неуверенность? Потерянность — именно это не давало императрице покоя. Потерянность гнала все мысли и чувства прочь через балкон, в Ренхевен.       Глаза ходят по комнате, но ничего не видят. Уши улавливают дыхание, быстрый шаг, роботу горничных за стеной — но все равно глухи. Руки холодные, пусть плечи и голова горят огнём. Неприятное чувство давит на живот, вот всех смыслах.       Ей хочется уйти, но это невозможно. И так уже закрылась в мире из четырёх стен, пускай снаружи её решений ожидает целый мир. Все, что оставалось женщине — это наматывать круги. — Не могу поверить. У нас… У нас будет ребёнок, — Джессамина говорила негромко. Да и вовсе не чувствовала разницы между мыслью и словами. Все звучит одинаково громко.       «Я буду матерью» — аксиома звенела в голове даря одновременно неописуемую радость и глубочайшую тоску.       Она не готова ею быть. Не сейчас. Знать не помёт, никто не поймёт. Женщина сама с трудом понимала. Холодной долей ума императрица все анализировала, все знала и боялась результатов так же, как и та сторона, что прямо сейчас бьётся в истерическом припадке. — Мы же… я же…. Бездна забери, — тихо ругалась она себе под нос. — Джессамина, — глубокий голос ударил тёплой волной. Женщина поддалась и остановилась, посмотрев на единственного человека, что был с ней в этот момент — лорда-защитника. Он казался спокойным, если не сказать, что равнодушным. Но в припавших веках и собранных в замочек руках виднелось беспокойство. Дауд просто старается быть спокойным для неё. Джесс знала этот приём. — Разве не ты пару дней назад прожужжала мне все уши размышлениями о наследнике? Ты, кажется, была уверенно не против, — подмечает Крамер. — Я и сейчас не против этого, — подтвердила Колдуин. — Дети — цветы жизни, будущее Империи, но… мне кажется я не готова к этому, понимаешь? Не так внезапно. Было бы замечательно жить как настоящая семья, — императрица не сдержала случайной улыбки, при этой мысли. — Но для начала нужно утвердить Херона как императора-консорта. Ты и сам должен понимать, сколь долгий это процесс, учитывая, что он родом молодого дома Серконоса. Ребёнок сейчас — это ошибка, — вздыхает Джесс, продолжая круговое шествие. — Это проблема, которая может навострить уши всей империи и моих противников в частности. Да в парламенте все на уши встанут! Они даже не попытаются понять, даже если ребёнок никогда не родится, — описав круг, она останавливается, дабы посмотреть на реакцию собеседника. Дауд вопросительно поднял одну бровь, удивлённым жестом указав на себя. Женщина несколько мгновений вчитывалась в гримасу.       «То есть раньше они были согласны с каждым твоим решением?» — ментально спрашивал он, вспоминая давний опыт. Да, признание Дауда лордом-защитником было новшеством, но с тех пор утекло много воды. Теперь Джессамина — императрица и (пока что) единственная представительница рода Колдуин. Это меняет многое. — Ты понимаешь, что я имею в виду, — отмахивает женщина. Крамер заметно вздыхает, закрыв глаза. Он неспешно встаёт и подходит к ней, приобняв за локти. — Ты боишься быть матерью? — мужчина бьёт не в бровь, а в глаз, впиваясь в лицо серыми глазами. Джессамина закусывает губу, опустив подбородок. — Я не хочу повторить судьбу своей матери, — честно признаётся она. — Даже если Антон говорит, что шанс этого крайне мал. Я не знаю, чего мне стоит ждать и что делать, — она аккуратно отстраняется от тёплых рук телохранителя. — Знаешь, как оно принято в семьях аристократов. Я мало времени проводила с мамой. С отцом и учителями оставалась один на один каждый день, а с ней — повезёт если раз на неделе, да и то, в юности. Так что, могу сказать, что я почти её и не знала. А ведь она даже не была монархом. Вдруг я… буду плохим родителем? — Не смеши меня, Джесс. Что за глупости? Я уверен из тебя получится лучшая мама на свете. Ты ведь руководишь целой страной, что уж до одного маленького человека. — Нельзя сравнивать такое, Дауд. Это совершенно разные вещи. Да и как ты сам сказал, я — королева Гристоля, императрица Островной империи. А значит, я должна, в первую очередь, беспокоиться о простых людях. Мне стоит говорить, как это сложно? А что, как на меня возляжет ещё и ответственность за маленького и глупого младенца? — она поднимает взгляд на Дауда со странным вызовом. — Смогу ли я найти на то время? — энергия вновь отступает и Джесс обнимает сама себя. — Уж лучше не иметь возможности узнать свою мать, чем не иметь возможности с ней познакомится. — Ты загоняешь себя такими мыслями, Джеси, — Дауд аккуратно приобнимет за плечи и проводив до кровати, усаживает. — У тебя есть целый двор всевозможных слуг, советников, министров. Если понадобится — они возьмут дополнительную работу, не помрут. Если нужно будет, она появится и у меня, да у него. Ты… просто подумай, — он аккуратно проводит ладонью от плеча к локтю. — Твой ребёнок. Наследник трона, вернейший советник, кровь и плоть, за успехами которой ты будешь наблюдать. Я уверен, что ты не воспитаешь ещё одних Луку или Шоу. — Откуда тебе знать? — Потому что его будешь воспитывать ты. Умная и заботливая, строгая, честная и справедливая. Ты сделаешь все возможное, дабы передать это и наследнику… или ты желаешь избавиться от ребёнка, пока не поздно? — вопрос загоняет императрицу в лёгкий ступор, и та хранит молчание. Она отворачивается, смотря в открытое окно. Из глубин рвётся отторжение и злость к тому, что прямо сейчас живёт в ней. Словно это нечто чужеродное, злое и смертельно опасное. Джесс отгоняет тошноту, что неприятным привкусом осела на нёбе.       Она пытается думать над поставленным вопросом, но голова все ещё пуста. — Подумай лучше вот о чём, — лорд-защитник подаёт голос и кладёт руку на её ногу, привлекая внимание. Джессамина отвечает. — Как Херон отреагирует на эту новость. Наверное, будет без ума от счастья. Хотя, кого я обманываю… — Крамер театрально закрывает лоб рукой, нарочито вздыхает, откидываясь назад в ужасной имитации потери сознания. Когда такой грозный и серьёзный мужчина, как Дауд, начинает дурачится, это выглядит куда комичнее, чем должно. — Это не смешено, — императрица отворачивается, скрывая улыбку, что тронула уста. Она остановила внимание на мягком кресле у своего стола. Конечно же Херон не будет падать в обморок, но, вероятно, он тоже наматывал бы круги, подобно юле. Фантазия любезно рисует ей эту комичную сцену.       Одеяло немного сдвинулось, когда телохранитель вновь сел и перестал корчить из себя малолетнего идиота. Джессамина чувствует на себе взгляд, но продолжает… ждать чего-то. Может слов, может действий. — Какой бы выбор ты не сделала, мы тебя поддержим, — через минуту говорит Дауд. — Даже если это его ребёнок? — императрица оборачивается к сидящему рядом. Крамер удивлённо качнулся, услышав вызов её словах. В последнее время, когда Херон был ещё здесь, эти двое мало сорились, но Джессамина все равно видит, как же неприятно им в компании друг друга. — Он твой, — говорит телохранитель. — Это главное. — Конечно, — вздыхает Джесс опустив голову. Широкая ладонь аккуратно касается плеча, и женщина вновь переключает внимание на собеседника. — Тебе нужно немного отдохнуть и собраться с мыслями, — он легко нажимает. — Ложись, — Джессамина, немного подумав, исполняет просьбу. Все равно тело кажется чужим и наполненным странными эмоциями, которые ей не удаётся понять. — Я позабочусь обо всем сегодня. Не переживай, отдыхай. Антон будет рядом, если вдруг что случится. Я тоже приду, как только буду нужен и навещу тебя вечером, — он проводит ладонью по руке, и словно случайно касаясь набирающих новый объём боков. Рука, словно ошпаренная, тут же уходит. Джессамина фокусируется на его лице. Глаза нарочито мягки и странная улыбка совершенно не внушает веселья. Дауд так же задерживает взгляд на лице, прежде чем встать с кровати. Он деловито поправляет воротник.       Он опечален. — Пожалуй, ты прав, — соглашается она. — Дауд, спасибо, — мужчина оборачивается на своё имя и легко кивает, принимая благодарность. Он уходит быстрым шагом, позволяя женщине копаться самой в себе.       Недавно озвученные слова заставляют задуматься.       Она хочет, чтобы их дитя родилось на свет. Новая жизнь, новые взаимоотношения, «плоть и кровь», как выразился Крамер. Дети — это цветы жизни, будущее мира. Это что-то хорошее. Колдуин слабо представляет себе, каково это — иметь ребёнка, но что-то под сердцем радостно поёт, стоит только подумать об этом.       Джессамине все равно нужно родить, хочет она этого или нет. Продолжить род, взрастить наследника, передать империю в сильные руки. Это одна из обязанностей монарха-женщины. И она сейчас «в подходящем» для этого возрасте. Молодая и сильная… в том то и проблема. Она молодая и сильная, свободная и властная, ей столько ещё предстоит! Нужно ли сейчас закрыть пред собою одни двери, дабы открыть иные? И сможет ли она сделать это в будущем, оборви жизнь сейчас?       Как общество отреагирует на это? На отказавшегося от своего же дитя императрицу? Как все воспримет Аббатсво, имеющее столь абсурдно большое влияние на умы масс?       Императрица закрывает глаза. Голова набухла. Тело одновременно и напряжено, и расслабленно. Что-то болит, но вот что именно, описать она не могла, не смотря на прекрасное знание человеческого тела. Джессамина укрывается под одеялом и незаметно засыпает.