Зверье

День первый.       Передовая была мертва. Этот сектор обороны был отрезан наступающими силами травоядных. Когда первая рота третьей штрафной бригады отогнала травоедов, спасать было уже некого.       Арчи стоял на бруствере и курил, глядя на то, что раньше было солдатами, оборонявшими участок. Волку было лишь девятнадцать с небольшим, но подобные сцены уже перестали его трогать. Смерть всегда отвратительна. Единственное, на что можно надеяться при встрече с ней, так это что она будет не твоей, и что погода будет стоять холодная, так что чужая смерть не будет лезть тебе в нос.       Зачем стоять на виду у противника и приманивать свинец? Арчи винил обострение нигилизма, плюс туман над ничейной полосой стоял такой густой, что подстрелить кого-то на том краю можно было только случайно.       Травоядные срезали с тел погибших зимнюю форму, сразу же, натепло. Теперь тела остыли и смерзлись, задувающий с полей низовой ветер скидывал в траншею снежную крупку. На смену мертвецам прислали Грау и его отделение. Больше было некого. Фронт выпил из Бригады Смерти всю кровь. По штату их должно было быть три тысячи. Сейчас осталось всего несколько сотен. Грау остался единственным из своего прошлого отделения и был спешно повышен до ефрейтора. Подчинённых ему подобрали по остаточному принципу. Недобитки, выздоравливающие легко раненные и всякие парии, от которых отказались прежние командиры. — Арч, обустраиваемся? — Штык скинул на землю глухо лязгнувший баул с пожитками и уставился на ту же кучу трупов, что и босс. — Да, только ребят похоронить надо. — На Арчи смотрел мертвец. Тоже волк, его глаза покрылись льдом и остекленели. Даже после того, как из бедолаги выпустили жизнь вместе с кровью, в его взгляде читался ужас. Безумный, вымораживающий ужас от осознания своей беспомощности и неотвратимости смерти.       Барс что-то подсчитал на пальцах, видимо наличные лопаты, часы работы и кубометры и твердость грунта на братскую могилу, и выдал грустный вердикт. — На часа три работы. — Значит, пора её начинать, Штык. Я не хочу об них спотыкаться, и тем более я не хочу, чтобы они оттаяли и потравили воду в траншеях трупным ядом. Последнее, чего нам не хватало, так это просачивающейся повсюду жидкой трупнины. Отряди медведей. — Снежок заартачится. — Скажи ему, что его выбрали потому, что он самый сильный. Он управится гораздо быстрее нас. За труды дам ему дополнительный паек. — Где бы его еще взять… — Я разберусь.       За линией укреплений была ничейная полоса. Там все еще трещала перестрелка, в секторе Арчи зачистка уже прошла, но слева и справа опасность все ещё сохранялась. Глухо бухнуло полевое орудие.       Снаряд был тяжелым и медленным, вместо свиста он гудел. Звук отдавался в черепе. Черный карандашный штрих пронесся через туман, разрывая и закручивая вдоль траектории полета. За спиной Арчи ударил приглушенный взрыв. — Низко пошло. К дождю. — Подшивка «Фронтового вестника за прошлый год»? — Хуже. Боевой листок.       К траншее подтянулись остальные солдаты отделения Арчи. Волк отряхнул руки от налипшего снега и начал раздавать фронты работ. — Так, Снежок, Лапа. Разберитесь с прошлой сменой. Остальным обустроить блиндаж. Тепло, свет, проверьте все на предмет неприятных сюрпризов. Я и Штык в карауле.       Арчи подтащил гремящую железом сумку в пулеметное гнездо по центру позиции и начал собирать станок. Не сложнее, чем собирать сушилку. Детали, правда, потолще и сочленения получше продуманы.       Грау был пулеметчиком и, став командиром отделения, быть им не перестал. При условии того, что патроны будут качественные, он мог прострочить любого наглого урода, решившего вылезти из своей норы на ничейную полосу.       Главное, чтобы ничего не отсырело, или того хуже, не проржавело. С другой стороны, коробы с резинкой, влага не попадет, а все важные детали оружия обработаны от коррозии. Плюс чехол сверху. Ладно, поживем — увидим.       Арчи проверил крепления напоследок и закинул полегчавшую сумку на плечо. Пришла пора обустраиваться. День второй.       Дежурная тройка отделения Арчи вместе с командиром сгрудилась на небольшом импровизированном наблюдательном пункте. Когда-то это был холм, но со временем он так расплылся и расползся, что теперь высота возвышенности не превышала пяти метров над уровнем окрестной грязищи.       Как ни крути, теперь это было Их место. Здесь им предстояло жить и если что тут же и умереть.       Всего в отделении было десять зверей, включая Арчи. Но в зону ответственности им причитался квадратный километр линии обороны, если это можно было так назвать. Слева и справа ситуация была такой же. Пригоршня солдат и простор для генерации проблем. Хотя и солдатами их было назвать трудно.       Они были объедками. Когда воевать некому, в бой отправляют даже тех, кому оружие в руки давать нельзя. Не потому что на этих руках маловато пальцев или в башке мало извилин, а потому что потенциальные герои обожают стрелять в затылок офицерам и поправлять свое состояние за счет гражданских, в том числе своих. Мразь она и есть мразь, какое камуфло на них ни напяль.       И Арчи признавал, под началом у него собралась натуральная кунсткамера. Да и самого волка можно было хоть сейчас посылать на выставку современного искусства. Смотрелся он ничуть не лучше того, что недавно вошло в моду под видом «новой живописи».       Был Штык. Зам-ком отделения. Снежный барс, побитый молью, алкоголизмом и потому с нечитаемым возрастом. Единственный, с кем Арчи был знаком до повышения. Единственный в отделении, вроде бы, старше тридцати. Разжалованный офицер, который навсегда зарёкся лезть наверх. Так что он любезно предоставил Арчи все возможности для поиска проблем на свою начальственную задницу.       Крыса был не крысой, а енотом. Но крысил от души. Клептомания завела его под трибунал и прямехонько в Бригаду Смерти.       Шустрик. Гепард, из линейных частей списан в штрафники за наркотики. И за торговлю, и за употребление на службе. Могила не исправила горбатого. Единственным талантом этого ничтожного, вечно трясущегося существа был поиск или изготовление всякой химии для последующего употребления. Однако этот талант делал его крайне ценным активом. В отряде, где почти треть сидела на разной дури, источник оной был на вес золота.       Снежок. Неуправляемый белый медведь, которого отправили в штрафники за систематическое неподчинение самым элементарным приказам. Заставить его подчиняться себе Арчи так и не сумел. Северянин сам подчинился. Выжить можно было только сообща, выполняя приказы более опытного командира. А командир, то есть Грау, точно не стал бы жертвовать своими бойцами, ведь его жизнь зависела от них.       Мик и Вик, лисы-ворюги, настолько стереотипные в своей лисьей пронырливости, что ни одна из их афер не доходила до конца. Они вечно оказывались на первой строчке списка подозреваемых. Доигрались, загремели, урока не усвоили, были биты и жестоко, немного притихли.       Грива — лев, гранатометчик, гитарист и обладатель пышного хаера, который наотрез отказывался стричь. Попал в жернова за то, что отгренадерил непонравившегося лейтеху. Улики были только косвенные, так что Гриву не поставили к стенке, а всего лишь отправили в штрафники.       Франц — тигр, насильник. Сумел отбрехаться состоянием аффекта и тем купил себе путевку в штрафники вместо свидания с расстрельной командой.       Последний — Лапа. Если Штык для Арчи был кастетом, то огромный медведь — резервной кувалдой. В случае мятежа Лапа для волка был страховкой, он сам выбрал для себя такую роль. Медведь попал в штрафники тоже за убийство офицера и отмазался только личным героизмом. За полчаса до того, как размозжить своему командиру черепушку, Лапа в одиночку захватил дзот травоядных, перебив всех внутри голыми лапами. Этим он спас роту от новых потерь и дал возможность вытащить раненых. Настоящий герой. Таких не расстреливают, их просто отправляют туда, где они сами находят себе смерть.       И вот десять осужденных на медленную смерть оказались на пороге ада. Почти без еды, без тепла и без надежды уцелеть. Проще было бы всем хором застрелиться. Но это было бы слишком глупо.       У них было несколько блиндажей, траншеи, линии колючки на ничейной полосе и упоминания о минных заграждениях, от которых у них не было карты. Арчи даже не знал, были ли эти мины на самом деле. Но на всякий наказал своим подчиненным прощупывать каждый шаг вне траншей и ходить на ничейную полосу только держась друг от друга на почтительном расстоянии и идя след в след.       На ничейной полосе в первую очередь искали патроны. Идя на вылазку, рейдовые партии увешивались до зубов, но если ночью кому-то доставалось по полной, тела иногда не успевали вытащить. Найти такого жмурика было все равно что выиграть джекпот.       Арчи оценивал сложившуюся ситуацию как локальный постапокалипсис. Война — херня, приятным досугом ее не назовешь. Но регулярная армия предполагает, что тебя будут снабжать патронами, жратвой, горючим, раненых будут вывозить в госпитали, а на другом конце трубки будет тот, кто пошлет твоим недругам фугас по запросу или подкинет пушечного мяса.       Сейчас все развалилось. Не было ничего. И никого. Есть приказ держать линию между двумя высотками. Кому это надо? Хер знает! Когда отдали приказ? Месяц назад! Актуален ли приказ сейчас? Хер знает! Есть ли там в тылу на командовании хоть кто-то, с мозгами или хотя бы пульсом? То же самое. Хер знает. Только он молчит, лишь иногда вяло трепыхается по утрам, толку тут с него, в отсутствие любых намеков на женский пол.       Даже по меркам долгой и безобразно беспорядочной войны это был швах, полный логистический и управленческий коллапс, Арчи был горд, что еще помнил такие слова. Но солдат должен стойко переносить тяготы и лишения, так что Арчи держался и держал остальных. Командами, зуботычинами и всегда снятым с предохранителя автоматом.       Не из паранойи, просто предохранитель был давно сломан, в суматохе и толкучке Арчи как-то раз не уследил, и смял тоненький жестяной флажок об стену блиндажа. На работоспособность не влияло и хрен бы с ним.       Здесь все было такое. Сломанное и ненужное, как отломавшийся предохранитель. Ненужный участок фронта, который из последних сил защищали друг от друга ненужные солдаты, в форме, которая давно перестала отличаться цветом от окружавшей их непролазной грязи.