Вместо снотворного

Из-под расстегнутого белого халата Гордона показывались две бледные мягкие ягодицы. Тонкие пальцы лежали на изголовье старомодной металлической кровати с пружинным матрасом. Они были в непрерывном движении: нервно сжимали трубу, гладили ее холодную, скользкую поверхность, ухоженные ногти скоблили неглубокие колеи оставленных множеством обитателей царапин. Полосатый галстук был затянут так туго, что мешал дышать, а нервы взвинчены до предела. Барни, этот очаровательный охранник из Лаборатории Прототипов, изучал пальцами изгибы его расставленных бедер: - Готов? Гордон кивнул, немного ссутулившись. Барни замахнулся и хорошенько влепил ему по заднице ладонью. "Еще," - хотелось сказать Фримэну, но Калхаун и без того не медлил, зарядив новую оплеуху, но уже по второй половинке: - Два, - выдохнул он, волнуясь не меньше Фримэна. Удар снова обжег первую ягодицу, и Гордон вздрогнул, его руки стиснули металл изголовья до дрожи в запястьях. Калхаун констатировал: - Три, - замахиваясь. На этот раз Фримэн слегка вскрикнул. Адреналин прошил его с ног до головы, как и возбуждение. Он боялся, что Барни начнет сомневаться, но на этот раз Калхаун был непоколебим. - Четыре. - Пять. - Шесть. Гордон захныкал, извиваясь всем телом, на долю секунды отшатываясь от Калхауна, но всегда возвращаясь к горячей ладони пылающей кожей. Шлепки были жесткими, громкими и размеренными. - Семь. - Восемь. - Девять. - Десять. Гордон ощущал, как задница горит. В то же время у него стоял член, оттягивая часть крови на себя и вызывая чувство сладкой тяжести промеж ног. Скатившись на кровать и утыкаясь лицом в подушку, он услышал, как Калхаун потирает ладони друг о друга. *шлепок* - Одиннадцать. *шлепок, тихий скулеж Фримэна* - Двенадцать! Поскуливание стало громче. Наконец Гордон, уже не стесняясь, стал вскрикивать во весь рот: - О да, бля. - Сссука… - Еще, Барни, прошу тебя… Барни в свою очередь тоже повысил голос, скандируя, как на параде: - Двадцать! - Двадцать один! - Двадцать два!! Гордон затрясся всем телом и, дав слабину на мгновение, прижался горящей кожей к торчащим колом брюкам друга. Калхаун терпеливо ждал, когда он придет в себя, хоть и дышал шумно, как паровоз. Фримэн тихонько дрожал, чувствуя, что между лопатками течет пот. Сердце бешено колотилось, ему было больно, но он хотел пойти до конца. Сказал тридцать, значит будет тридцать. Последние восемь ударов Гордон издавал рваные, жалкие восклицания. Барни бил не жалеючи, как ему было говорено. - Двадцать восемь. Двадцать девять. Тридцать. У Гордона разъехались колени, и он тряпкой свалился на постель, стараясь прийти в себя. В ушах звенело так, будто он готов был соскользнуть в обморок. Жопа превратилась в один сплошной пожар. - Я не перестарался, Гордон? Ты бледнющий. - Нет-нет, все в порядке, - слабо отозвался Фримэн, - Подрочи мне. Калхаун просунул руку под его тело, стискивая член. Гордон выгнул поясницу, стоны, вытекающие из него, были прерывистыми и дрожащими, точно желе. Кажется, Барни тоже дрочил, но он не обращал на это внимания, наслаждаясь благословенным контрастом, разрезающим его тело и разум на две половины - агонизирующую и оргазмирующую. Кончив, Гордон со вздохом перевернулся на спину, ощущая, как зад от соприкосновения с покрывалом наливается огнем с новой силой. Калхаун вытер руки и швырнул ему пачку салфеток: - Завтра в то же время или пропустим денек? Мне кажется, я перестарался сегодня… - Нет, приходи, - не терпящим возражений тоном произнес Гордон. Барни пожал плечами, застегнул ширинку и осторожно закрыл за собой дверь. Гордон зачем-то скинул салфетки на пол. Он чувствовал всеобъемлющее облегчение пополам с мерзким желанием расплакаться. Но разрядка взяла свое, и он не заметил, как заснул. "Снотворное" работало безотказно.