***
— Блядь, ты его насмерть убил! — Да и похуй. Одним пиджаком меньше, — бурчит Джонни, пьяной рукой пытаясь заткнуть «Малориан» за пояс. — Ты поехавший! Он же тебе ничего... Бля, это уже не смешно! Сильверхенд, неуклюже дёргая ширинку, расставляет ноги над «поверженным врагом», распростёртым на грязном бетоне. Керри рвёт его на себя, пытаясь завершить и без того грязную сцену. — Отвянь, мне отлить надо, — отбивается Джонни, упрямо пытаясь выпустить орла на волю. — Ты чувака обнулил, понимаешь? — шипит парень, нервно оглядываясь. — Надо валить нахер отсюда! Невозможно поверить, что ужратый до зелёных помидоров Сильверхенд мог оставить такую аккуратную дырку во лбу. Вероятно, его меткость подпитывалась из того же альтернативного источника, что и пудовый протез, которым он, видя перед глазами двух Евродинов, наотмашь обработал обоих. За что их и вышвырнули вон из паба, чем примерно и кончалась половина их афтерпати. Только в этот раз Джонни вызверился настолько, что достал пушку и шмальнул по ничего не подозревающему прохожему. За... чересчур выглаженные брюки. Прислонив приятеля орошать удобрением раскисшие картонки в подворотне, Керри ловит нехотя остановившееся такси. Тянет невменяемого Джонни на себя и буквально волоком грузит в авто под брезгливые взгляды таксиста. — Эм... в Вест-Сайд, в какой-нибудь мотель подеш... без выпендрёжа, окей? — прикидывает Керри район города максимально далёкий от этого. — «Эль Ниньо» подойдёт? — обречённо тянет водитель, едва слышный за толстым слоем сильверхендовского мата. — А? Да без разницы. Мобильный в кармане приказал долго жить, разбитый вдребезги падением на асфальт. Голова Джонни, разомлевшего окончательно от мексиканской духоты, склоняется на его плечо. Холод протеза щекочет голую кожу, постепенно сменяя ощущение на скользкое тепло. — Ослище, — уже беззлобно бормочет Керри, и только тут замечает внушительно вываленный самурайский член, убежавший на волю через распахнутую ширинку.***
Керри крупным глотком допивает мартини и знаком велит повторить. Есть целая алкопалитра, позволяющая надраться быстрей и эффективней, но Евродин предпочитает травиться старым добрым вермутом. Горечь алкоголя стреляет прямиком в голову, как и хреначащий в висках говноремикс «Chippin' In». Пол ёбаных века «Самурай» никому в хер не упёрся, кроме заплесневелых историков и студентиков психфака, кропающих диссер по теме «расстройства личности Сильверхенда». А тут — пожалуйста, снова звучит из каждого утюга. «Какая же грязная шлюха, эта слава». Евродин устало подпирает рукой уже начинавшую кружиться голову. Хоть убей, за все годы он так и не смог вспомнить дороги до того сраного мотеля. Потому что для этого нужно было хоть раз оторвать пришкворчавшийся взгляд и глянуть в окно. Мысли возбуждёнными пчёлами сновали в голове в лучших традициях броуновского движения. Что делать? Заправить обратно? Не трогать? Разбудить, чтоб услышать едкий сальный коммент? Просто сидеть и смотреть на гипнотизирующее покачивание спящего удава? От этой пьянящей близости руки простреливало предвкусительной судорогой, а во рту пересыпалась Сахара. Наверное, тогда саморезики на его крыше и начали вывинчиваться. Но отправилась она в полёт получасом позже.***
— Чего, блядь? — На ваш счёт есть недостаточно средства, — на ломаном английском повторила ресепшионистка, битой собакой корчась под прожигающим металл взглядом Джонни, хмуро повисшем на стойке. Когда уже Керри подумал, что не допрёт отрубившегося товарища на своём горбу вверх по лестнице, тот запустил ковровую бомбардировку мотельных ступенек содержимым желудка, после чего вернулся в мир живых хотя бы частично. Настолько, что смог встать самостоятельно и обнаружить побег анаконды. — Ладно, тогда давайте один, — поспешно вмешался Керри, оплачивая номер на ночь из своих скудных запасов. Грёбаный таксист ободрал их, как липку. Хотя он был всего лишь следствием. Первопричина же стояла рядом, с таким сатанинским видом катая во рту остатки протрезвительного «букета», что даже сам Керри на правах старого друга не рискнул бы с ним сейчас связываться. — Ебучий клоповник, а эта мексикашка дерёт как за люкс, — простонал Джонни в лифте, бешеным волком щурясь на паркинсонно мигавшую лампочку. Алкогольное онемение начинало испаряться, и телу становилось больно и плохо. Телу хотелось драться и бесоёбить. Сканер подмигнул, признавая карту, но отпирать дверь не пожелал. С клокочущим рыком Джонни наподдал ногой хлипкий пластик и, не устояв на непротрезвевших ногах, устремился вслед обиженно заскрипевшей двери. И, если бы не Евродин, непременно клюнул бы носом. А в таком разобранном состоянии — разбил бы в месиво перед завтрашним концертом. — Бля, Кер. С меня пиво, — пробормотал Джонни, почти повисая в сцепке пока ещё скромно татуированных рук. Керри же, одурев от влажного жара упругого тела, отделённого от пальцев одной лишь майкой, отключил к чертям все инстинкты самосохранения. Раскосый карий схлестнулся с карим миндальным, и внутри парня что-то с треском оборвалось. Под оглушительный рокот сердца в ушах Керри намертво присосался к насмешливому изгибу рта ведущего вокалиста. В то же мгновение его обдало ледяным ужасом осознания от всего масштаба проёба. Он ожидал чего угодно — мата, оплеухи, пинка по яйцам, но не холода металла, стиснувшего затылок. Будучи на год впереди, Евродин проигрывал Джонни во всём остальном. В том числе, и в рельефе мускулатуры. И вот теперь этим самым рельефом рокербой, сшибая всё на своём пути, безжалостно попёр его в сторону кровати. От удара о казённый матрас из него вышибло весь воздух. Керри много раз в онанистских грёзах представлял себе факт их совокупления, не более реальный, чем вероятность встретить радужного единорога. Но в мечтах всё было мягко говоря... не так. — Ах ты похотливый сучок, — зарычал Джонни, с хрустом выпрастывая ремень. — Так и знал, что ты торчишь в группе только чтоб подгадать момент за хуй меня схватить! В следующее мгновение ляжки Керри со свистом ожгло сложенной вдвое кожей. — Ну что, блядь, дождался. Теперь держись крепче, чтобы руки не оторвало, — язвительно бросил Сильверхенд, пинком скидывая кожаные брюки. — Джонни, я хотел... На грудь парня властно опускается разгорячённая ладонь, а другая бесцеремонно поддевает за бок и переворачивает, как котлету на гриле. Один вдох спустя парень лишается узких джинсов, и на него обрушивается обнажённая мощь разъярённого рокера. Следующие мгновения, заблюренные плещущими в крови промилле и безжалостными годами, сохранились в памяти лишь частично. Стробоскопически яркие моменты наслаждения, нанизанные на ниточку холодящего восторга. Он помнит твёрдую прохладу металла, переходящую в жар, настойчиво исследующего анус изнутри. Помнит бешеное натяжение и мощную сцепку, когда Джонни вошёл резьба-в-резьбу, на всю длину расшитого узором венок удава, которым он жадно любовался в машине ещё совсем недавно. Помнит, как до ноющей истомы в лимфоузлах вбирал в себя его самурайскую катану. И ту жадную торопливость, с которой скользил губами, смакуя каждый сантиметр набухшей плоти. Помнит грубость заскорузлой от струн ладони, трущейся об его надрывающийся от возбуждения член. Помнит смазанные шлепки разгорячённых ладоней по спине, и рвущую кожу тяжесть металла. Сожжённую воплями гортань, всхлипами всасывающую затхлый мотельный воздух. Густую влагу, щекотно стекающую по ягодицам и хищный шёпот в ухе: «можешь теперь занимать местечко в толпе моих фанаток». Помнит так ярко, как будто это было вчера. Так ярко, словно это был всего лишь алкогольный делирий.***
Сукин сын даже не остался до утра. Керри с полным ощущением дешёвой шлюхи пробудился среди грязных скомканных простыней в полном одиночестве. О реальности произошедшего напоминали только пара злобных укусов на плече и умоляющий пристрелить его анус. Вечером Сильверхенд вёл себя как ни в чём не бывало. Как будто это не он меньше суток назад проверял на прочность чёрный ход своего друга. От его лукаво-двусмысленных взглядов всё евродиново нутро вымораживало. Он так и не решился поднять неловкую тему, а потом... Потом появилась Альт. И Джонни поволокся за ней, как кобель за течной сучкой. Точно так же зажимал в коридорах, собственнически метил засосами, брал её, бесталанную, на сцену. Как быстро надоест ему новая игрушка? Наверняка, на неделю-другую подольше, ведь она вытащила его из чистилища. Проглотив последние горькие капли, Керри зажевал их не менее горьким осознанием. Джонни никто не нужен и никто не дорог. И никогда не был. Он псих-одиночка, шагающий по головам под барабан, слышимый лишь ему. Будь Керри ему важен, насасывался бы он сейчас выпивкой, как пересохшее мочало? Джонни всегда использовал его. И та трепетная ночь для него была лишь «перепихоном». Сильверхенд подтёр им, как салфеткой, свою ярость и выбросил. Но, вернись Керри в тот душный мексиканский мотель не во снах, а наяву, разве захотел бы он хоть что-нибудь изменить?***
От плескавшегося вермута внутри и дождя снаружи, Евродина по пути в номера развезло саможалением. Вся его жизнь — топтание козла вокруг столба. И столбом был Джонни. Зная, что при всей своей распущенности Джонни предпочитает девочек, он всё равно, беззвучно страдая, волочился за ним побитой шавкой. Позволяя себя подъёбывать, унижать, тюкать, лишь бы ему позволяли оставаться в пределах поводка. Торчал в полуразвалившейся группе, тысячу раз порываясь уйти, но по сентиментальной дурости оставаясь. Когда наконец, распалив себя обидой после Мексики, развернулся на каблуках и покинул «Самурай», он был готов прорыть метро головой, лишь бы доказать Сильверхенду, что он тоже не хером деланный. Затем... доказывать стало некому. Джонни и ещё двенадцать тысяч жизней разорвало во вспышке атомного крушения «Арасаки». Керри знал, что этого барана не переупрямить, знал, что тот снова что-то затевает... Помнил, как накинулся на Бестию с проклятиями, засучив кулаки. Как так вышло? Почему не сберегла? Как?! Затем на долгое время мир прекратил для него существовать, затёртый жирными мазками скорби. Все бравады и убеждения осыпались прахом. Его лучшего друга, с которым он напивался и косоёбил, который видел его всякого, терзаемый многочисленными выкрутасами, но готовый подставить плечо, его Джонни, с решимостью кидавшегося в пекло за свои идеалы, которого он так... его просто не стало. И вместе с ним Найт-Сити потерял свои краски. Соломинку утопающему внезапно протянула корпа. «Эм-Эс-Эм», как и многие другие тогда, были заинтересованы культом Сильверхенда и плодившимися вокруг того слухами. А что может быть выгодней, чем заключить контракт с тем, кто и так уже на слуху у народа? Евродина разом окрестили другом Сильверхенда №1, едва ли не террористом, спящим в обнимку с гранатой. Первый же вопрос в любом интервью был о Сильверхенде. Джонни, Джонни, Джонни. Как будто его самого не существовало. И тогда Евродин, вновь распалив себя доказухой, вот только уже самому себе, рванул ввысь. Как там про него пишут? «История взрывного звука, незабываемых текстов, полных стадионов и бессчётных хитов». Ага. Не было бы нихуя никакого звука, если б не один упрямый мудачок с патологической тягой к большому бабаху. И вот, когда столько лет спустя, залечив раны и выкорчевав из себя Сильверхенда, Керри начинает новую жизнь... он снова приходит и хрупает всё под каблук! И да насрать ему на фанатов и стадионы, гори оно всё синим пламенем! Джонни вернулся, откуда нет ходу. Но вернулся не к нему. Сиди он сейчас в этом такси, ничего бы больше не имело значения. И этот нелепый тур стал бы самым счастливым в его жизни... Огню в синтетических венах было название. Старо, как мир. Евродина обгладывала до костей банальная ребяческая ревность. Хлопнув дверью такси, музыкант оказался перед фешенебельным отелем. Не чета тем клоповникам, в которых они раньше коротали ночь и снова, полупьяные, вываливались на дорогу. Миновав почтительного консьержа, он поднялся по мраморной лестнице. Его номер и номер Ви с Джонни разделяла стена и, начни они орать как в прошлый раз, бессонница на всю ночь... А, да к чёрту ночь. И номер — тоже. Прижав к стене, Джонни жадно облапливал девушку, норовящую заплести тощие ноги вокруг его поясницы, уже сейчас. Розовый с чёрным переплелись, также как и их рты. Словно наполненный жгучим газом, Керри рванул мимо. Коридор не был узким, но рокер получил какое-то болезненное удовольствие, впечатав плечо в разгорячённую спину мужчины. — Какого?.. Эй, Керри! Жгучие пальцы сомкнулись на его запястье, разворачивая к себе. — Кер, да на тебе лица нет. Чё стряслось-то? — Ничего, — огрызается Евродин, пытаясь освободить руку из неметаллического, но не менее цепкого захвата. — Пиздишь, по глазам вижу, — шепчет Джонни, притягивая к себе белобрысый затылок. — Кого ты обмануть собрался? Лоб касается лба. Сильверхенд дышит коньяком. Где-то уже надрался. Судя по блестящим глазам и румянцу Ви, не один. Хочется зацеловать эти мягкие губы, и будь что будет. Он так близко, вдох-выдох щекочет усы. А шрамика-метки над губой больше нет. Сгинул со старым телом. Полученный в ночь страсти, когда, лобзая его, пьяный Джонни рассадил губу об шиповку на кожанке. Интересно, Ви знает? Небось наплёл ей чего-нибудь героического... А если взять и подпортить им вечер? Просто вывалить всё, как было? — Чего подвис-то, э? Кееер! — Устал просто, — бурчит музыкант, отстраняясь. — А, ну тогда пойди оттянись хорошенько! Ты заслужил. Смех, братский шлепок по плечу. Рассеянно салютнув пятерней, Керри не глядя мерит шагами мрамор. Лоб ещё хранит тепло его кожи. Он пойдёт и оттянется. С бутылкой чего-нибудь горючего. Завалится поперёк кровати. Чтоб заполночь, когда всё выпитое обратится разъедающей изнутри кислотой, снова набрать затверженный наизусть номер. Чтоб затем вновь и вновь смаргивать расплывающееся алым перед глазами «Абонент недоступен».