Ненависть

Тачихара остановился, и, на секунду посмотрев ввысь, развернулся к Акутагаве. В небе он видел тысячи ярких звёзд, освещающих затуманенный темнотой небосвод, а сейчас эти светила отражаются и сверкают переливаясь во мгле глаз его напарницы. Глаза — всё что он видит. Охватывает ли её зыбкая печаль или нечаянная радость, закрадывается ли лёгкой поступью в её мысли волнение, по одним только «зеркалам души» Мичидзо никогда не поймёт. Ему было тяжело понимать даже людей, сообщающих о своих чувствах прямо, что уж говорить о молчащей девушке с наполовину закрытым лицом. Ни одна звезда, даже самая яркая не сможет и на толику осветить, сделать чуть понятнее эту тёмную душу. — Погоди, ты серьёзно сейчас сказал что я права? — в недоумении спросила Гин. Конечно, разговор подразумевался, но в её мыслях и предположениях выглядело это почти как допрос. А тут такая неожиданность, рыжий решил сам пойти на контакт. Акутагава от этого, можно сказать, опешила. — Нет, я пошутил. — улыбнувшись, сказал Тачихара. В голове завертелось слишком много мыслей. Он не хотел говорить с Гин. Почему же она разговаривает с ним? Ему её попросту жалко. — Тачихара, ты издеваешься? Она уже называет его по имени. Ну, это не его проблема. Да, у него есть имя. Значит он не просто тот-самый-рыжий-лейтенант, пятая Ищейка и младший, ущербный сын? В его голове не значит. Абсолютно ничего не значит. Он чувствует, что постоянно лажает, и даже сейчас, вместо того чтобы делать шаг в сторону общения с настоящими людьми, вместо глухих отголосков своего страха, он ведёт себя как идиот. Наверное, он действительно приносит людям только плохое. Но что нужно ей? Мичидзо смотрел в небо, а темноволосая недоуменно глядела на него. — Чертов торчёк, ты завис? — Гин попыталась вывести его из ступора, являвшегося ловушкой из собственных суждений и намерений. Он, почувствовав что его тормошат за плечо, будто ожил и окинул тоскливым взглядом Акутагаву. — Всё нормально, не беспокойся. — его кидает из крайности в крайность. Он ясно ощущает, что ненавидит всех людей в этом мире, желает каждому мучительной смерти. Он понимает, что если бы не люди вокруг, его бы давно тут не было. — Думаешь, я тебе поверю? — это так раздражает Мичидзо. Чего она от него хочет? Темноволосая поразилась быстрой смене настроя напарника. Не может быть, что всё у него хорошо. Он явно хочет что-то скрыть. Гин начинает прослеживать в напарнике человека, ненавидящего всё, что его окружает по умолчанию. Какой-то переломный момент произошёл в его жизни в недавнее время. Хотя, даже если этот самый слом появился давным-давно, то мог не слишком досаждать из-за того, что стал уже привычным. В один момент из маленькой незаметной царапины образовалась пропасть. Что-то на подобии сквозного отверстия, из-за которого в один момент он почувствовал себя пустым. Люди называют это по-разному. Тачихара тяжело вздохнул. Стоит ли поделиться своими мыслями с ней? Наверняка, услышав от него что-то подобное, убийца просто перестанет даже смотреть в его сторону, считая жалким психом. — Хорошо, но ты пожалеешь, что услышала от меня правду. — Я никогда не жалею об осуществлённом. Рыжий вновь окинул усталым взглядом Гин, и начав движение вниз по улице заговорил. — Моя жизнь рушится. Я даже не могу понять, кто я. Этого тебе хватит? Акутагава внимала каждому слову короткой реплики, мысленно сочувствуя. Понимая, что тот самый Тачихара которого она знала и принимала за настоящего на самом деле оказался пустым и тусклым человеком, пытающимся создать образ жизнерадостного и громкого, запоминающегося парня. То, что она видит сейчас — настоящий он. Тот, кого она знала — Тачихара, скрывающий всё, что чувствует на самом деле за маской улыбки и безразличия, вынашивающего свой план и выстраивающего образ. — Почему ты не хотел рассказывать об этом? — в ответ Мичидзо фыркнул. — Потому что на самом деле я не такой дурак, каким ты меня видишь. Ну, или нет. — он пожал плечами. — То, что ты запутался в себе не делает тебя плохим человеком. — Гин мягко посмотрела на напарника. — Запутался — это очень мягко сказано. Повисла тишина. Луна, выйдя из-за туч, прорезала своими померкшими лучами мрак. В небесную темень медленно поднимался сигаретный дым, а по воздуху витал и перемещался запах табака. Темноволосая, почувствовав это, повернулась, оказавшись спиной к полумесяцу, и ещё раз глянула на напарника. — Ты умрешь от рака лёгких. — Смерть желанна. Она меня не пугает. — Мичидзо мечтательно уставился на звёзды, улыбнувшись. Мысли о смерти навевают спокойствие и умиротворение. — Ты живёшь жизнью, скованной цепями страха перед собой и своими воспоминаниями. Меня пугают твои слова. По-твоему, смерть — выход? Тачихара удивлённо посмотрел на напарницу, ответив на её реплику лишь кивком: — Да. Хочешь поговорить о смерти? Акутагава отвернулась, не ответив, но через минуты две молчания снова пыталась продолжить их незамысловатый диалог: — Слушай, у тебя кто нибудь есть? Это было не самым лучшим вопросом что она могла придумать, но и идти в тишине ей порядком наскучило: делать этого она не намеревалась. — В каком смысле? Второй половинки нет, семьи, — на этом слове он слегка поморщился — считай тоже. Но, зато есть один друг. Безэмоционально ответил ей рыжий, под конец слегка улыбнувшись. — Просто интересно. Так долго вместе работаем, а я о тебе вообще ничего не знаю. Тачихара кивнул. — И не надо. Они шагали по дворам ночного города ещё с минуту, после чего разошлись на развилке, попрощавшись.

***

В кабинет ритмично получали три раза. — Войдите! Белая больничная дверь с надписью «врач-психиатр» тихо скрипнула, впуская за порог высокого, рыжего пациента. Он, опустив глаза в пол, коротко поздоровался. — Тачихара? Давно не виделись. Какие-то жалобы? — врач смерила его оценивающим взглядом, приглашая в помещение. — Да. Хочу отменить препарат. Мне с ним только хуже. — он прошёл вглубь кабинета, садясь на стул, стоящий по другую сторону стола, за которым сидела средних лет женщина. — Чтобы не было хуже, не надо таблетки с алкоголем мешать. Прочитать тебе список побочных эффектов от резкой отмены? — Тачихара тяжело вздохнул, положив голову на сложённые на столе руки. Сквозь жалюзи в кабинет пробирался тусклый свет с пасмурной улицы. По подоконнику барабанил дождь, жужжали потолочные лампы. Где-то в больнице капала вода из крана, облупливалась старая зелёная краска с побелённых много лет назад стен. Пахло хлоркой, спиртом, лекарствами. Чем-то горьким, бинтами, мокрой плиткой. Длинный рассказ. — Может ляжешь в больницу на недельку? Раз все так плохо, как говоришь. — женщина снисходительно посмотрела на пациента. — Знаю я вашу недельку. Обколите невесть чем, и буду овощем месяц валяться. — Мичидзо нахмурился, через мгновенье молчания продолжив, — я что, настолько безнадёжен? Дождь за окном превращался в настоящий ливень, и капли нещадно колотили по листьям деревьев, карнизам, крышам и оконным стёклам зданий. По пыльным тротуарам расползалась скользкая грязь. — Чтобы не быть безнадёжным, надо как минимум регулярно посещать терапию, вовремя употреблять то, что прописали и не употреблять ничего… другого. Понимаешь? — женщина будто посмотрела сквозь нахмурившегося Тачихару, продолжая говорить: — Если не нравится что-то, выпишу другой препарат. Совсем без этого тебе нельзя. Нельзя и самовольничать. — врач начала что-то быстро писать на листочке, изредка поглядывая на пациента. — Не напоминайте лучше. — промолвил он недовольно. — Два месяца — очень мало. — женщина не отрывалась от листа. — Вы меня не поймёте. Шуршание бумаги, царапание по ней шариковой ручки, постукивание пальцами по столу. Продолжение рассказа, резкое молчание. Тяжёлый вздох. Женский голос: — Не расстраивайся ты так. — врач протянула Мичидзо несколько небольших листов бумаги, на которых из-за неразборчивости почерка можно было разобрать только несколько слов. — Спасибо. — дрожащим голосом ответил пациент, собирая со стола все листы бумаги. — До свидания. — Давай. Сходи на терапевту. — звонко прозвучало в с силой захлопнувшуюся дверь.