Ненависть

Слышится шуршание ключа в замочной скважине, и через мгновенье дверь открывается, запуская в квартиру хозяина. Рыжий, оказавшись в помещении, окидывает его взглядом и натыкается на Гин, сложившей руки на груди и прислонившейся спиной к стене. — Привет. Ты чего здесь стоишь? — Тебя жду. — Гин отошла от стены, наблюдая за напарником. Тот поднял брови в знак удивления, после чего с усмешкой ответил: — Зачем? Время позднее, спать надо. — он сбросил с плечей куртку, и, аккуратно повесив её на крючок, повернулся к девушке. — Разговор есть. Завтра всё равно выходной, так что можно и не поспать одну ночь. — парировала Акутагава. Рыжий же в ответ только недовольно вздохнул. *** Через десять минут Лейтенанты сидели на кухне в полной тишине, которую нарушало лишь тиканье настенных часов. Время уже перевалило за три часа ночи. Окно было открыто, и с улицы дул колючий, холодный ветер. — Тебе не холодно? Окно закрыть? — теперь был черёд девушки удивляться. Никогда ещё она не видела своего напарника беспокоящимся, заботящимся о ком-либо. В ответ она лишь кивнула, а потом и сама спросила: — Зачем в аптеку ходил? — он улыбнулся, но ничего ей не ответил. Гин продолжила говорить: — Может, выпьем? — ей очень хотелось не слышать этой вязкой тишины. — У меня тут только вода, кофе и водка. Устроит? — Тачихара, стоящий у окна, обернулся через плечо и вопрошающе глянул на Акутагаву. — Я другого и не ожидала. — Мичидзо ухмыльнулся каким-то своим мыслям, но сразу же принял серьезный вид и обратился к напарнице: — Это значит кофе? — Да. Темноволосая задумалась: какой кофе может пить этот человек? Наверняка горький, крепкий, и уж точно без сахара. Да уж... сказали бы ей месяца два-три назад, что она окажется в таком месте в это время, она бы ни за что не поверила. Но отступать уже поздно. — С сахаром? — вопрос Тачихары прервал вереницу мыслей девушки. — Да. — она кивнула, тут же возвращаясь к своим раздумьям. Странно. Он был уверен в том, что такие как она не пьют кофе с сахаром. А также был абсолютно уверен в том, что она просто переночует у него, и, не сказав ни слова, уйдёт. Что-то явно пошло не так, как планировалось. — О! Может водку будешь? — Гин недоверчиво покосилась на уже более радостного напарника. Нашел спирт? Про кофе же говорили... Она никогда не пробовала не то чтобы водку, а вообще любой алкоголь. Стоит ли? Скорее всего да. Такое раз в жизни предлагают: посидеть на кухне обшарпанного дома в спальном районе, когда стрелка часов почти дошла до четырёх утра. И да, выпивать с человеком, которого когда-то считала своим заклятым врагом. Жизнь всё чаще преподносит Акутагаве сюрпризы. — Буду. Наливай. — Рыжий вновь слишком уж неоднозначно и чуть удивлённо улыбнулся, и, мгновенно достав две рюмки, поставил их на стол, наливая в них обжигающую жидкость. — Уверена? — Тачихара подозрительно глянул на Акутагаву. — Увереннее некуда. — Гин взяла шот в руки, осмотрела и опасливо отпила часть содержимого. Тут же, горло будто обожгло пламенем. Ощущения были двоякими: с одной стороны, приятно покалывало язык и одурманивало сознание. Но с другой, она будто горела огнём, и незначительная доза алкоголя довольно скоро ударяла в голову. Темноволосая поморщилась, но допила и поставила стопку на стол, прикрыв глаза. — Я предупреждал. — с усмешкой сказал рыжий. Усмешка эта была не злой и обидной, как ей казалось ранее, а какой-то... доброй, местами даже приятной. Это заставило Акутагаву улыбнуться. По организму начинало разливаться мягкое тепло. Она вспомнила, что хотела по-человечески поговорить. — Пойдём на балкон? — Мичидзо лишь кивнул в ответ. *** Всё ещё ночной, прохладный ветер приятно обдувал лицо. Яркие рассветные лучи уже начинали преобладать над ночным городом, подёрнутым дымкой мрака. Уже пять утра, никто не заметил как прошёл час. Девушка более или менее пришла в себя. Они вдвоём сидели на балконе, встречая первый утренний свет и смотря настолько далеко, насколько позволяла высота второго этажа. — Что происходит? — спросила Гин, окинув вопросительным взглядом рыжего. В первых розовых лучах зари такой цвет волос выглядел ещё более ярким, и в сочетании с легким, но холодным ветром выглядело это завораживающе. — Что? — односложно ответил ей вопросом Тачихара, не отрывая взгляда от восходящего светила. — Что с тобой происходит? Ты можешь рассказать об этом мне. — Мичидзо тяжело вздохнул, и, наконец, поднял взгляд на напарницу. Из-за пелены серой мглы Акутагава не могла видеть его полностью. Не могла различить нужные, возможно ненароком непроконтролированные эмоции. Был уловим запах утренней ясности, холода, сигаретного дыма. — Я уже отвечал. — он покосился в сторону вопрошающей. — То, что ты сказал — не ответ. Мичидзо, слегка нахмурившись, затушил третью по счёту сигарету и ответил: — Ты не поймёшь меня. Ты ведь ещё ребёнок. Ну, по крайней мере в моих глазах. Прости за это. Гин и удивлённо глянула на напарника. Тот опять смотрел вдаль каким-то опечаленным взглядом. Она увидела ужасную тоску в его глазах: убивающую его, отбирающую все силы. Темноволосая сочувственно коснулась его руки. Та даже после выпитого спирта оставалась леденяще, как будто бы мертвенно холодной. Но это не отпугивало Акутагаву. Даже притягивало, беря в учёт то, кто её собственные ладони были тёплыми, даже горячими. Тачихара тут же выдернул руку, потянувшись за очередной сигаретой. — Я уже не ребёнок. Ты можешь сказать мне обо всем, и я пойму это. — рыжий недоверчиво наблюдал за действиями коллеги — Ну, спасибо. — безэмоционально констатировал он. *** Стрелки часов на мгновенье остановились на цифре шесть, после чего продолжили свой ровный бег. Акутагава давно уснула. Мичидзо не мог. Мысли. Чего она хочет? Неужели действительно искренне желает чем-то помочь? Маловероятно. А может, узнать о его слабостях и использовать всю эту информацию против него? Это уже более правдоподобно. Не выйдет. Давным-давно он кровно клялся сам себе, что никогда больше не будет доверять людям. После того, как получил взамен на свою откровенность раны. У него немало как заживших, так и до сих пор кровоточивших ран, превратившихся в шрамы, впрочем, не только на душе. Истерзанные лезвиями плечи не терпели даже самых нежных прикосновений. Эти рубцы служат напоминанием о том, что в его глазах он всегда будет слаб и бесполезен. Ненавистен и до жути противен в первую очередь для себя самого. Они заставляют вспоминать о том, что он не справляется. Что ему нужна помощь, которой он так упорно избегает, считая уделом слабых. Шрамы отвратительны. Они заставляют Тачихару чувствовать себя никчёмным. И в этот раз он совершенно не верит в то, что сможет справиться. Не верит в то, что выживет. Что не умрёт от своих же рук. Не повернёт лезвие вертикально. Он привык к пустоте внутри, и не знает, какого жить без дыры в сердце. Когда кто-то пытается ее хоть как-то заполнить, становиться страшно. Ведь человек боится неизвестного, в этом его природа. Тачихара уже не хочет ничего чувствовать, потому что в таком случае выйдет из своего маленького мира, в котором смирился с полным отсутствием эмоций, ощущений. С тем, что он для всех лишь бесполезная пустышка. Он ненавидел этот мир из-за того, что сам находился в нём. Ненавидел себя до боли в сердце. *** Гин проснулась в полном одиночестве, если не брать во внимание компанию из ужасной головной боли и перманентного чувства брошенности.