Верни меня домой

      Вспоминая в будущем это время, я никак не могла поверить самой себе, что подобное вообще может приключиться со мной. И хотя особенной удачливостью я особенно не отличалась, все было ни больше, ни меньше, чем у всех. Как все ходила в школу, как все делала уроки, дружила с подружками, ходила в кино, каталась на велосипеде и лазала по деревьям. Потом закончила эту самую школу, затем колледж, университет, началась работа. Звезд с неба не хватала, интриги не плела, особенно ничем не увлекалась и плыла по течению. И в самый обычный вечер, после самого обычного дня, погрузившись в самый обычный сон, я навсегда попрощалась с этим самым обычным миром.       Жуткая боль, словно кто-то методично бьет меня по голове, заставила вырваться из полусонной дремы. Я с силой втянула в себя горячий воздух и распахнула глаза, о чем моментально пожалела. Яркое солнце полоснуло по глазам режущей вспышкой, которая отдалась новой болью в затылке. Прежде чем вернуться в темноту, я почувствовала, как кто-то приложил к моим пылающим щекам холодную мокрую тряпку.       Я много раз слышала, что в коме люди ходили по каким-то тоннелям, видели себя в прошлом или в будущем, им мерещились странные комнаты, странные люди и являлись другие видения. Я же видела только тьму и огонь. Огонь страшный, пылающий, пожирающий. И голос. Мне казалось, что это голос самой смерти. Он пронизывал до мозга костей, сжирал душу изнутри, уничтожал меня саму и смеялся. Смеха более жуткого я не слышала ни в одном, даже самом страшном, фильме. Ведь с экрана тебе ничего не угрожает, не то, что перед огненным оком. И мне казалось, что это оно говорило со мной. На страшном, резком языке. Я не знала, что оно говорило, но с каждым словом мне хотелось исчезнуть, спрятаться и больше никогда не слышать, и не видеть его.       Я приходила в себя еще несколько раз. Но силы удержать себя в сознании не было, и я снова и снова впадала в беспамятство. За эти секунды, что мне удавалось урвать у рассудка, я поняла, что мое тело куда-то везут, что лежу я на чем-то колком и неудобном, и что рядом постоянно кто-то сидит, обтирая мое лицо водой. Я решила, что это мама с беспокойством дежурит у кровати своей дочери. Вот только куда меня везут? И почему так трясет? Ведь если уж на то пошло, я должна быть в больнице, в реанимации. Куда там можно возить по таким горбылям и ухабам? Но думать об этом было больно и я вновь теряла сознание.       Такие яркие звезды светили над моей головой, когда я с силой вырвалась из той огненной тьмы, что стискивала меня уже так долго. Тело болело и не слушалось, в голове стучал набат, а глаза с удивлением рассматривали незнакомые созвездия на ярко синем небе. Не было слышно такого привычного гула машин, никакого пиканья приборов, никакой реанимации. Только какая-то пустошь, ржание коней, потрескивание кузнечиков и звездное небо. И запах. Такой непривычный терпкий запах трав, лошадиного навоза, дыма и пота. «Это мне нравится больше, чем та жуть», - подумала я, собирая все свои силы, чтобы просто повернуть голову набок. Теперь стало понятно, что меня так кололо. Я лежала на какой-то грубой ткани, брошенной поверх соломы. «Видимо, я все еще в коме, а это все мне только видится. Симпатично, но уж больно жёстко», - флегматично подумала я и закрыла глаза. Сил не осталось, и я снова ухнула куда-то в темноту.       Опять этот голос, опять это пожирающее пламя, но мысль о звездах и теплой ночи грела мне душу и исцеляла. Жуткая тьма смеялась надо мной, но мне было все равно. Я устала ее бояться. Я боролась и сражалась, чтобы хоть на миг вырваться снова туда, где хоть и было жестко, но так спокойно и тепло. И раз за разом мне все легче это удавалось, хотя и не совсем так, как мне бы хотелось.       На мое удивление, у меня не получалось вернуть свое сознание в ту волшебную ночь под звездами, где было так спокойно и хорошо. Мне казалось, что стоит мне только очень сильно захотеть, подчинить свой разум, как он вернет меня туда. Ведь в эту гребаную пылающую тьму я возвращалась раз за разом! Но нет, каждый раз я видела что-то новое: то рядом со мной оказывался какой-то парнишка, громко сопя, обтирающий мне лицо мокрой тряпкой и что-то завопивший, стоило мне приоткрыть глаза, то на меня сверху капал дождь, и солома становилась как мокрая каша, то я видела женщину, тихо плакавшую у моей головы. Неизменным оставалось одно – повозка, на которой меня куда-то везли.       «В любом случае, это лучше, чем этот кошмар», - размышляла я, из-под прикрытых век наблюдая за тем самым мальчиком, которого уже видела пару раз. Сейчас он сидел у меня в ногах на краю повозки и что-то напевал себе под нос, болтая ногой и жуя яблоко. «Интересно, что мой мозг хочет мне этим сказать», - вяло думала я. – «Может, что я медленно отхожу в мир иной, а этот мальчик меня сопровождает? А та женщина – плакальщица? Или она тоже едет со мной? Интересно, если это так, то от чего я умерла? Ничего же не предвещало». От этих безрадостных дум меня отвлек уже знакомый вопль мальчика, который стал для меня новым открытием. Я точно знала, что никогда не слышала языка, на котором он болтал. Но ясно понимала, что именно он говорил.       – Она очнулась! Мама, она очнулась! Глаза открыла и снова смотрит.       Телега остановилась, надо мной нагнулась женщина, до этого видимо сидевшая на козлах.       – Не кричи так, беду накличешь, - шикнула на него женщина.       Она спрыгнула на землю, затем забралась на повозку рядом со мной.       – Как ты, дочка? – женщина достала флягу, отвинтила крышку и прижала к моим губам, другой рукой придерживая голову, чтоб я не захлебнулась.       Дочка??? Это так мой мозг представляет маму? Вот это поворот. А этот парнишка что, мой брат? Да у меня в жизни братьев не было, мозг, ты чего?       Пока я переваривала новую информацию, женщина достала кусок хлеба, и разминая в руках мякиш начала меня понемногу кормить. Вкус был непривычный, чуть солоноватый и немного терпкий. Такого хлеба в магазинах не продают.       – Ешь, девочка, тебе нужно набираться сил, - приговаривала она, разминая в пальцах хлеб. – Нам недолго осталось ехать, ты почти все проспала. Глядишь, в Эдорасе тебе помогут. Моя сестра там живет, у нее остановимся. Ох, не было печали, и ведь и хлеб поспел в этом году, и табун новый Радомер пригнал. Ну да ничего, наш король что-нибудь придумает, - и украдкой вытерла слезы со щек.       Эдорас? Король? Что-то не похоже на загробный мир. И про какой-то хлеб говорит. И вообще, с какого перепугу я ее понимаю? «Сколько вопросов и ни одного ответа», - мрачно подумала я, медленно глотая собравшуюся во рту тюрю из хлеба и воды.       – Ма, ехать надо, засветло бы успеть, а то мы как на ладони в этой пустоши, - подал голос мальчик, все это время сидевший на козлах.       – Ну так трогай, чего сидишь? – отозвалась мать. – Сейчас я Этель накормлю и прибавим скорости.       Этель – это я? Странное имя. Но не более странное, чем Радомер или Эдорас. Видимо мой мозг окончательно рехнулся. Выйду из комы и книжку напишу, авось прославлюсь. Интересно, долго я еще в реанимации валяться буду? Хотелось бы домой побыстрее. Черт с ней, с книжкой, домой хочу.       Глаза слипались, в голове снова забил набат, а затекшие конечности заныли со страшной силой.       – Спи, дочка, спи, - заметив, что я засыпаю, женщина убрала хлеб и флягу, поправила мои волосы и подоткнула ткань, которой я была накрыта. – Сон – лучшее лекарство. Может и к лучшему, что ты этого не видишь.       Чего я там не вижу, я так и не поняла, снова провалившись в огненную тьму.