***
В отличие от Реджины Эмма прекрасно все помнит. Долгие разговоры, бесконечные ночи, тепло и холод, неудачные попытки снятия проклятья, страх и вынужденное повиновение, спасение проклятого Робин Гуда, обернувшееся перманентными болями в груди и золотыми налётом на бледной коже, расставание Реджины с ним, которое пришлось стереть со всем остальным. Сейчас, глядя на браслет, висящий на тонком запястье, Эмма клянет себя за сентиментальность. Что, если Реджина заметила его? Вряд ли, учитывая, что она появилась в кафе на считанные минуты, но королева умела быть очень внимательной, когда не надо. Ей этого всего больше не надо. Если их любви не хватило, чтобы спасти её, то была ли она, любовь? Если Реджина не любит её, то пусть катится к чертям вместе со всеми остальными. Эмма снимает браслет и, нагло открыв первый попавшийся ящик, бросает, не глядя, куда. Особняк насквозь пропах Реджиной. Эмме он казался холодным и неприветливым, Тёмной, что сама являлась значительно холоднее людей вокруг, этот дом отдает неоткуда взявшееся тепло. Она отдаст последнюю дань Реджине и позволит ей последний разговор. Она не сорвётся на эмоции и не даст ни ей, ни себе, ничего, кроме разговора. Реджина все ещё должна чувствовать себя особенной, даже если все случилось так. Потому что она слушала, когда Эмме становилось невмочь ощущать тяжесть Тьмы в одиночку. Потому что говорила, и делилась тем, чем не делилась ранее ни с кем. Потому что шесть недель в Камелоте — это новая стадия их беспрестанно меняющихся отношений, и это был слишком долгий процесс, чтобы снова свестись к отношениям незнакомцев. Но она не смогла спасти Эмму, так что сейчас с ней поговорит Темная. Она раздражённо бродит по дому быстрым шагом, осознавая, что занимается самовнушением. «Я больше не буду касаться её, просто позволю разговор. Я больше не стану слушать её рассказов, и делиться самой, я просто выскажу свою злость. Я больше не дам ей видеть своих эмоций, не дам возможности утешать, я буду холодной и Тёмной, какой и являюсь. Я больше не люблю её, просто почему-то все ещё важно, чтоб она знала, что последние нити, связывающие Тёмную с прошлым я — у неё. Я больше не люблю её! Да где же она, черт возьми?» Почему не идёт домой? Неужто ищет её? Какая нелепость. Реджина появляется у порога.***
— Ты здесь, — выдыхает Реджина. Она даже не потрудилась сменить наряд, и Эмма на долю секунды залюбовалась её станом, прежде чем злобно рассмеяться: — Я давно тебя здесь жду! Это ты где была? — Искала тебя, — спокойно отвечает королева. Это спокойствие взвинчивает Тёмную не на шутку. Она что, думает, что собирается говорить с той девчонкой, что она была шесть недель назад? Что бегала за прощением, которого не должна была просить? Черта с два! — Что ж, нашла, — шипит Эмма, подходя вплотную, — какие твои дальнейшие действия? Я, кажется, ясно попросила оставить меня! — Ты в моем доме, — спокойно парирует Реджина, мягко проскальзывая в гостиную. — Может, я решила оккупировать твою территорию и выгнать тебя отсюда? — разулыбалась Эмма. — У меня такого никогда не было. Может, хоть Тёмной проживу по-человечески? А то, знаешь ли, даже обидно, по этому дому шарахался охотник, а теперь вовсе разбойник, а честным гражданам, живущим не для того, чтобы греть постели королевам, такого не добиться. Это задело. Эмма видит по напряжённой челюсти и блеску в глазах, Реджине неприятна эта тема, как и вообще тема её любовников. Она знала, что это заденет, и била, надеясь вывести на эмоции, сильнее заводясь сама. — Если серьёзно, зачем ты здесь? — собирается Реджина, вставая посреди комнаты и принимаясь сверлить женщину напротив внимательным взглядом. Браслета не было. Но он, определённо, был. — Лишний раз объяснить твоему упрямому Величеству, что меня трогать не стоит. Увы, я была уверена, что до тебя не дойдет с первого раза и, как видишь, была права. Он был, и поднимал своим наличием вопрос, что же было между ними в Камелоте? Что такого случилось, что Реджина поделилась одними из самых болезненные воспоминаний, воспоминаниями о своей Родине? Или она все надумывает, и все было не так, браслеты — случайность, и не было никакой душевной близости между новой Тёмной и старой Злой Королевой? Почему так хотелось, чтобы было? — Что было между нами в Камелоте? — срывается с губ прежде, чем она обдумывает слова. — Между нами? — Темная кривит красивые губы, скрывая нервозность, едва не отразившуюся на лице. — С чего ты решила, что между нами что-то было? Не все в этом мире вертится вокруг тебя. — Ты вертишься вокруг меня! — выкрикивает Реджина, и пощечина едва не сбила её с ног. Темная не стерпела справедливости этих слов. Сильные руки без всякой магии валят Реджину на пол, но, в попытках удержаться, она хватает за оба плеча Эммы и сваливает её за собой. Разрастающаяся злоба, сдавленное шипение, идиотская возня посреди гостиной, борьба, не за первенство, как когда-то, а за остатки собственного достоинства, не растворившиеся в болезненной привязанности к оппоненту. По крайней мере, так казалось им. Борьба за себя, за возможность доказать своему проклятому сердцу, что никто ему, предателю, не нужен. Самая нелепая из всех борьба. Эмма резко садится, позволяя сопернице, все ещё цепляющейся за её плечи, тоже приподняться с пола, чтобы тут же прижать губы к её. Пара секунд наслаждения и замешки, чтобы зло укусить за нижнюю губу. — Ай! — выступает кровь, мешаясь с помадой, опьяняя вкусом и пачкая губы третьим оттенком красного — отличного от изначального цвета губ обеих. — Что ты творишь? — вместо ответа цепких пальцы сжимают подбородок, приближая лицо. Реджина отворачивается, в попытке увернуться, и натыкается на поражённый взгляд Робина, стоящего в проходе. Удивиться, ахнуть, попробовать оправдаться и все объяснить, вырваться из чужих рук и отпустить самой, отойти ближе к человеку, предназначенному судьбой, забыть все, как страшный сон. Но вместо этого и её рта уже доносится раздражённое шипение: — А ты что тут забыл? Робин смотрит удивлённо, будто меньше всего ожидал этого вопроса. Впрочем, она сама не ожидала. Но горячность драки растекается по телу, и она не считает нужным объяснять, почему она расположилась с Тёмной на полу, почему у неё на щеке отпечаток пятерни, а у Эммы на виске две параллельно идущие царапины от ногтей, почему у её платья надорван подол, а у Тёмной её нелепый чёрный шлейф оторван с одного плеча, почему они запыхавшиеся и с растрепанных волос по полу рассыпались заколки и невидимки. Видно же, что это была нелепая борьба. Губы её смазаны тремя оттенками красного, а Темная нагло усмехается и почему-то гладит ей лодыжку, но об этом она говорить не хочет, и если он её соулмейт, то пусть почувствует это, черт подери! Пусть поймёт, что она очутилась в этой ситуации не по своей воле! Но Робин ничего не понимает. Он с ужасом глядит на двух ведьм, устроивших своеобразный шабаш в аккуратном доме мэра маленького города цивилизованный Америки и пятится назад. Хлопает входная дверь. Реджина без сил падает на пол, жар, охватывающий тело, бесследно исчезает, и она чувствует страшную усталость. Рука Тёмной движется выше по ноге, а её соперница уже не может пошевельнуться. — Черт… — шепчет она, пытаясь стряхнуть сонную одурь. Конечно, безуспешно. Темная наклоняется и мягко запускает руки в ее волосы, начиная мягко массировать кожу головы. — Что ты творишь… — Ты говорила, тебе приятно так. Что Эмма наслала на неё? Реджина не может понять, мысли рассыпаются. Обычное сонное? Что-то гораздо хуже? — Если тебя это успокоит, в Камелоте вы тоже расставались, — слышит она, прежде чем провалиться в небытие.***
Эмма долго не может оторвать взгляда от расслабленного тела женщины, лежащей на полу. В Камелоте она почти примирилась с Крюком, который все понял. Понял едва ли не раньше, чем она сама. Он сказал: «Видимо, Белым рыцарям нужны лишь те, что всех милее, румяней и белее?» — и поскреб свою черную бородку. Тогда она подумала, что может остаться с ним другом. Но время текло, она оставалась Тёмной, и Крюк, несмотря на то, что его поцелуй нимало не спас ситуацию, стал навязываться все больше и больше. «Она не любит тебя, — хрипел он ей на ухо, будто ей недостаточно было собственного подсознания, повторяющего ту же фразу ртом невидимого другим Румпельштильцхена, а после продолжал, — А я люблю, и ты меня полюбишь» Но она не могла его полюбить, и продолжала хвостом бегать за Реджиной. Снова. Даже у Тьмы не было шанса разбить эту иррациональную привязанность. Иногда она думала, что, наверное, мало чем отличается от Крюка, навязываю свое присутствие, но стоило отстать, как появлялись Реджина или Генри, и тянули куда-то, заставляя забывать о разъедающей душу тоске. Хуже всего, конечно, были ночи. Особенно те, в которые больше трех часов приходилось быть одной. Разъедающее на части чувство потери себя. Ощущение, что пройдёт ещё день, и все бросят её, а она бросит всех. Тоска по самой себе прежней. Даже не тоска. Раздирающая боль по времени, когда всего этого не было, когда она спокойно засыпала и просыпалась, а не смотрела сухими глазами в книги ночь напролёт, ощущая каждую секунду бесцельно уходящего времени, дарованного ей. Эмма ласково погладила щеку лежащей без сознания королевы. Разговора не получилось, зато у неё вышло оттолкнуть любимую от себя, дав ей шанс не мучить обеих больше.***
Она просыпается на диване и видит нахальное лицо старшей сестры. — Поздравляю, сестрёнка, эти идиоты так испугались, что ты выбыла из игры, что выпустили меня и пообещали полную свободу, если я расколдую тебя, а это было обычное сонное! — смеётся она. Реджина с трудом садится, пытаясь придти в себя. На ней все ещё это дурацкое платье, резко контрастирующее с повседневной одеждой на Зелине, Снежке и Дэвиде. Крюк, как обычно, в своём, и выглядит неуместно всегда и везде. — Что произошло вчера? Эмма была здесь? Вы что, дрались? Что было в Камелоте? Почему… — Так, по очереди, — хрипит Реджина сухим горлом и морщится от боли на губах. Подносит руку ко рту — ну да, кровь. — И вообще, ждите здесь. Быстро умыться, переодеться, снова накраситься, выпить воды. Заклятье постепенно оставляет разум. Можно возвращаться. — Что-что они тебе пообещали, Зелина? — резко спрашивает она, появляясь в гостиной, прежде чем кто-то успевает открыть рот. — Полную свободу, сис. Никаких психбольниц и блокирующих браслетов. Я сама по себе. Никого не трогаю, пока мне не надоедите. — Это они тебе обещали, а не я, — замечает Реджина, но как-то вяло. Все мысли снова занимает Эмма. Какого дьявола это вообще вчера было? Слабость так и обуревает все тело. Нужно сесть. — Но на мне сейчас нет браслета. Лучше со мной дружить, знаешь ли! — Это все неважно! — встревает Дэвид. — Что здесь было вчера? — Это тоже не так уж важно, — в тон ему отвечает Реджина, — Эмма была здесь, да, но я ничего не узнала. Мы просто выбесили друг друга. Где Генри? — Робин прибежал, сказал, что у тебя там черт-те что творится… — пробормотала Снежка. Королева морщится. Она вообще не хочет знать, что по этому поводу думает Робин. — Где Генри? — повторяет она, решив начать с самого важного, к тому же на вопрос «где Эмма?» ей точно не ответят. — У нас, с Нилом. Он… Надеется, что Эмма заглянет в лофт, и он сможет увидеть её и расспросить, — отвечает Белоснежка. — А у её дома вы были? — Там защитный барьер. Все смотрят на неё, и Реджина скрипит зубами. Конечно, темная магия это фу и нельзя, но если твоя дочь приняла чужую Тьму и охраняет свой дом, то тебя всеми силами будят, чтобы сломать магическую защиту. Ничего нового. Она молча встаёт, не слушая больше никого, и переносится прямо к дому Эммы.***
Эмма смеётся, когда защита легко рассыпается по мановению руки. Она ждала этого. Желала всем сердцем и отчаянно не хотела. Она снова здесь, и Румпельштильцхен в углу смеется: «Её заставили придти твои родители, она все ещё не любит тебя, никто не любит тебя, но городу нужен Спаситель» — Пришла на новоселье? А где подарок? Мне бы бутылка вина не помешала, — язвительные слова сами сбегают из неё наружу, а пальцы разглаживают на талии чёрное платье. Огромное удовлетворение увидеть, как Реджина следит за её движениеми. Огромное удовлетворение, ведущее за собой ещё большую жажду. — Непременно, если бы ещё были силы сходить за подарком. Что за черт, зачем было насылать ослабляющее? — А ты предпочла бы продолжить? Мне казалось, твой пыл утих, когда явился твой суженный. — Он не мой суженный, — огрызается гостья, и Эмма слишком сильно радуется внутри себя этой реакции, — а твой бравый капитан, сдаётся мне, прибежит сюда с минуты на минуту. Темная взмахивает рукой и барьер окружающий дом, снова восстановлен. — В порядке очереди. Давай, даю право на пару вопросов. А после ты уйдёшь отсюда, и оставишь, наконец, в покое. — Что произошло в Камелоте? — выпаливает Реджина и тут же морщится. — Ты не ответишь, иначе зачем стирать память. Тогда… — она вздыхает, — как ты? На несколько секунд Эмма кажется растерянно из-за вопроса. Но тут же злость охватывает её с головой, ещё сильнее, чем прежде: — Как я? Я хреново, мадам мэр. Я не понимаю, какие из мыслей мои, а какие никогда не пришли бы мне в голову, не будь я Тёмной. У меня галлюцинации в виде Румпельштильцхена, что постоянно подначивает меня не сдерживаться в проявлении злости и постоянно напоминает, что никто не спасёт меня. И ты, ты тоже ничего не сделаешь. А теперь уходи! — Эмма начинает наступать, отгоняя гостю к двери. — Уйди отсюда! Дверь закрывается.***
Реджина все ещё стоит на крыльце, пытаясь обдумать ситуацию и понять, как действовать дальше, когда появляется запыхавшийся Крюк. Барьер откидывает его, и он с ненавистью смотрит на неё, будто это она не пускает его к Эмме. — Что за? Сними это! — Эмма определённо не в духе, — ухмыляется Реджина, не прерывая раздумий, — так что это плохая идея. — Это не тебе решать! — Учитывая, что снять её магию самостоятельно ты не сможешь, могу себе позволить решать. — Прекратите оба, — осекает их появившийся Дэвид, — нашли время ссориться. Что она тебе сказала? — Что мы ничего не сделаем с её проклятьем, — хмуро отвечает Реджина, — я так понимаю, мы пытались в Камелоте и провалились. А теперь Тьма проникает все глубже, она путается в себе, — она вздрагивает, — барьер пропал. Крюк, не долго думая, ломится в двери, оглашая криком пустой дом.***
Они с Дэвидом проверяют офис шерифа, но находят лишь двух гномов, разбирающихся с бумагами. После парной телепортации Реджину немного шатает. Себя переносить просто, другого же… Она готова рискнуть, и снова продолжить поиски, но звонок Генри заставляет сменить планы. — Мам, Эмма заходила в лофт. Если коротко, она сказала, что способ, которым мы пытались спасти её в Камелоте оказался обманкой, а поцелуи истинной любви, как я понял, не работают. Ничьи, — её сын торопливо передавал информацию, задыхаясь от эмоций. — Потом зашла бабушка, увидела, что мы стоим над кроваткой спящего Нила и испугалась сначала. И ма, кажется, обиделась. Потому что больше я её ни на что не разговорил, и она куда-то перенеслась. — Генри, ты сам в порядке? — Я — да! Ма — нет. Ей надо помочь. Даже если мы не можем пока снять проклятье, надо помочь! — Может, ей взаправду нужно немного покоя сейчас. Реджина возвращается домой, и встречает на кухне всеми позабытую Зелину. — Некрасиво с твоей стороны оставлять беременную без полноценного ужина, — смеётся она, помешивая что-то в кастрюле, — но так и быть, я прощаю, и даже оставлю немного тебе, как плату за пользование кухней. Реджина отвечает что-то неразборчивое. Слабость снова наваливается на плечи, по-видимому, сестра лишь прервала эффект заклинания, а не сняла совсем. Она с трудом добирается до дивана, и даже не делает попытки подняться наверх, в спальню. При этом, она все ещё продолжает перебирать в голове факты, силясь составить единую картину. «Способ оказался обманкой,» — разве это причина стирать память? Злиться, да. Но злиться на тех, кто ничего не помнит, сложно, Реджина знает это по себе. «Поцелуи не работают. Ничьи». «Ты говорила, тебе приятно так». Укус за губу. Звенящий браслет. Реджине снится Камелот, но наутро она не вспомнит сна. Да и вряд ли он пересекался с реальностью. Зелина, выйдя через десять минут в гостиную, видит прелюбопытнейшую картину: Темная сидит на полу у дивана, положив локти на его край, и разглядывал лицо спящей. — Опаньки, — бормочет она, и Темная поворачивает удивлённо лицо. — Почему ты здесь? — Тебе не сказали? Твои бестолковые родители так перепугались, что ты прибила Реджину, что выпустили меня, чтобы я её расколдовала. — Ясно, — отвечает Эмма, и теряет к Зелине всякий интерес. Это обидно. После всего, что она сделала, о её существовании не должны забывать так легко. Герои сошли с ума, переживая о своей любимице, упавшей в чан с Тьмой. Даже родная сестра не посылает полный боли взгляд на её живот. Может, она ошиблась с тем, кого надо было взять в оборот? — А ты почему здесь? — фыркает она, но вопрос остаётся без ответа. Впрочем, Зелине кажется, что все и так понятно.