***
Была ли жизнь до войны? До того, как она изуродовала целые поколения? Они сражались за дело, которое считали правым… Но оправдывает ли оно гибель людей? Разве человеческая жизнь стоит дешевле лишь потому, что принадлежит вражескому солдату? Ушедшие на фронт люди либо не вернулись, либо вернулись оболочками прежних себя. Поезда, увозившие на войну молодых здоровых мужчин, возвращались, но пустыми. Даже жившие на вокзале коты исчезли, словно зная, что произойдет несколько дней спустя. Животные всегда предчувствуют трагедию. Но на этот раз они опоздали. Это был уже конец трагедии, разразившейся больше года назад. Семьи разлучались. Изгонялись из родных мест. Дома, где рождалось и умирало поколение за поколением, внезапно опустели. Были брошены. Скрипучим деревянным дверям некому было раскрыть свои секреты. Пустые дома и пустые люди.***
− Джон!!! Врача, живо! Томми ворвался в дом весь в снегу. На руках он нес миниатюрное безжизненное тело. Если на обочине человек казался мертвецом, то сейчас выглядел еще хуже. Небольшая замерзшая кучка одежды с едва заметным телом внутри. Стояла глубокая ночь, и в доме царила тишина, но крики Томми разбудили домочадцев. Один за другим на лестнице показались сонные родственники. Растрепанные волосы, мятая одежда. Озадаченный и слегка раздраженный шепот перешел в пораженное аханье при виде брата. Томми опустился на колени перед камином, пытаясь раздуть почти догоревший огонь. − Томми… − полусонный и ничего не понимающий Джон попытался выяснить, что происходит, но тот был слишком занят, чтобы терять время на объяснения. − Блядь, я сказал, позови врача! Спустя пять минут брат, уже одетый, вышел за дверь. Остальные помогли перенести тело к огню. Задавать вопросы не осмеливался никто. В полной тишине они принялись раздевать неожиданного гостя. Один слой одежды, другой – наконец, съежившийся сверток начал приобретать человеческие очертания. Когда сняли шарф, открылось лицо. Это была женщина. Она не дрожала, по крайней мере, сейчас. Хотя ни у кого из присутствующих не было медицинского образования, все знали, что это опасно. Её зрачки были расширены, словно от ужаса. И все же они реагировали на происходящее. Женщина двигала глазами, молча наблюдая за присутствующими. − Томми, она не шевелится, − заметил Артур. − И что нам делать? − Блядь, я не знаю, не знаю… Казалось, они прождали возвращения Джона целую вечность. Тихое тиканье часов оглушало. Каждая секунда длилась час. Наконец, приехал доктор. Лишь Джон Шелби знал, чего стоило вытащить его из постели почти в четыре часа утра. Выражение лица доктора было пугающим. Он вдруг понял, отчего его вызвали в такой спешке. Лежащая перед ним женщина была при смерти. Она совершенно замерзла, а пульс был настолько слабым, что он сперва решил, будто она уже мертва. Он попросил принести смену одежды и теплую воду с медом. Следующие два часа были критическими. Если она продержится эту ночь, то скорее всего выживет.***
В окна лился мягкий утренний свет. Впервые за три недели небо было ясным. Погода разительно отличалась от снежной бури, накрывшей Бирмингем четыре дня назад. Новая жизнь для окружающего мира и для женщины в доме. Она очнулась в незнакомой комнате. С огромным трудом подняла тяжелые веки. Что тут такого, чего она не видела? От еще нескольких минут в пустоте ничего плохого не случится. Наконец, тело сдалось. Еще одна маленькая победы души. Её окружала деревянная мебель в коричневых тонах. Ничего знакомого. Только кровать и комод. Но в такой крохотной комнатушке даже этих предметов было более чем достаточно. Стены были обклеены бежевыми обоями. Кое-где обои были ободраны и залатаны газетными страницами. Изрядно пожелтевшими. Окружающая обстановка сильно напомнила дом, который ей пришлось покинуть несколько месяцев назад. Обстановка была знакома, но в то же время немного отличалась, что наводило на мысль: здесь она впервые. Может, это рай? Неужели она умерла? Нет, не может этого быть. Рай будет похож на дом, а не на его подобие. В раю бы пахло летними пожарами, пылью, которую находишь после долгого отсутствия. Рай был бы домом. Местом, затерявшимся в переплетениях времени. Она никогда больше его не увидит, никогда не вернется. Было бы слишком жестоко после смерти осознать, что рай – не то место, куда столь сильно стремится душа. Но этот дом показался ей реальным. Тяжелое одеяло, приподнимающееся на каждом вдохе. Тепло солнечного света, ласкающего руку. Это не рай, она не умерла. Ей предстоит прожить целую жизнь, прежде чем она увидит дом таким, каким запомнила. Только одно не казалось реальным. Тишина. В комнате не было слышно ни единого звука. Она попыталась встать, но едва шевельнулась. Неужели она настолько ослабела? Как она тут оказалась. Внезапно тишину нарушили шаги. Все ближе и ближе. Вот они поднимаются по лестнице. Вот приближаются к двери. Повернулась ручка, и дверь открылась. В комнату вошел молодой человек. Он выглядел ошеломленным, словно не ожидал увидеть её в сознании. В руке у него была чашка. − Вижу, вы пришли в себя. Надеюсь, вам лучше, − со слабой улыбкой произнес Томми. Женщина в постели ничего не ответила. Она продолжала молча смотреть на него. Может, она не слышит? А ведь доктор предупредил, что поначалу её поведение может показаться странным. Наверное, это оно и есть. − Вам лучше? – Томми еще раз попытался завязать разговор. На этот раз она открыла рот, значит, услышала. Но слова, слетевшие с её уст, были незнакомы британцу. Они были произнесены быстро и звучали резко. Короткие, жесткие, даже грубые слова. Начинались и заканчивались они отчетливее. Было легко определить начало и конец каждого слова. Томми ожидал чего угодно, но только не этого. Он провел рукой по бритой голове. Они смотрели друг на друга. Вновь наступила тишина. Томми на мгновение задумался и вручил чашку женщине. − Выпейте. Вам станет лучше, − медленно и мягко произнес он. Как убедить её не бояться его, если она его не понимает? Он упустил из виду одно – успокаивающая речь универсальна. И пусть женщина не поняла, что именно он говорит, она уловила смысл сказанного. − Чай, − сказала она, указывая на чашку в руках. Томми кивнул. Ему доводилось слышать, будто в некоторых местностях все сорта чая называют просто «чай». И в то же мгновение языковой барьер рухнул. Простая коричневая жидкость стала мостом между двумя людьми. − Томми, − сказал он, указав на себя пальцем. − Аблена, − коротко ответила она.