The illusion of power. / Обладая ничем.

Сохо напоминал мясной рынок, в котором двадцать четыре на семь зависают тела на любой вкус, возраст и цвет. По району растекается коктейль запахов из табака, пота, алкоголя, разврата… Здесь власть лежит в руках фрейдовских теорий. Если только можно было бы взять да выстроить в один ряд всех посетителей ночной улицы плечо к плечу и алыми буквами набить, как на позорную стену, слова, то они бы звучали так же по-фрейдовски трагично: «Нами правят голод, страх и похоть!» Почему-то, вглядываясь в лица незнакомцев, перед глазами вырисовывались вместо человеческих лиц члены общества поменьше, потолще и подлиннее. Наглые звериные морды, сорвавшиеся с цепи псы в поисках чего-то большего, вместе с этим потерявшие стыд, совесть, гордость. Были среди них и особи женского пола, напоминающие групки пчелиных маток без пчёл, без улия, без мёда, но с острым жалом за права на правду. Жаль, что жало у них одноразовое, иначе они бы знали, кто и что стоит на кону жизни и смерти. Когда свобода превращается во вседозволенность, когда эротика превращается в пошлость, когда аморальное становится нормальным, именно тогда приходит конец. Одним словом — геноцид. Является ли саморазрушение генетической мутацией или духовной деградацией, или же это — навязанное явление извне? Дарий размышлял о многом, причём началось это давно. Интеллектуальные импровизации вытравляли алкогольные причуды режущей трезвостью, оставляя сгустки едкой тоски по дому с примесью неоновых улиц. Мокрые следы на рыхлом снегу, хлюпающие звуки под ногами, шумные заведения и крикливые, пьяные людишки перестали сочетаться с новогодним настроением. Он видел вокруг себя убийц и воров. Убийцы любви, преданности, искренности, нравственности, интимности. Убийцы нежности, человеческой загадки, глубины, глушители симфонии человеческой души, воры добродетели и чести. Что только люди не способны убить?! В конце концов, они успели убить волшебство Нового года. Этот век бесспорно век порнографии и пустышек. Как говорил его первый учитель Яфис: «Душевная педерастия, господа! Защищайтесь!» Жаль, он так и не сумел себя защитить. Жаль, что такие мудрые люди растворяются во времени намного раньше падали. Кому стоит молиться об очищении? Когда земля стряхнет с себя всю эту перхоть, очиститься от себореи? Сыграть гея легко, но противно. Ему противны голожопые педики в стрингах у шеста. Ему противны официанты с дергающимся хером у себя между ног и похотливыми глазками. Ему противен блондинчик, дрыгающий в конвульсиях под электрогитару. Он так и кричит «Выеби меня!». И кричит он, между прочим, толстому хрену на балконе, под которым вот-вот обвалиться второй этаж клуба. В принципе, его толстый зад могут выдержать лишь толстые карманы, набитые отнюдь не толстым дружком, а зелёными подружками-бумажками, банковскими билетиками, о чём как раз намекает его костюмчик от «Zoot Suit». Двери кяферов работают для своей паствы круглосуточно, но паства состоит далеко не из белых и пушистых овечек. Кит был прав, назвав Дария змейкой, потому что именно сейчас всем своим существом, своей кожей он чувствует, как вползает в незнакомую ему дыру, в которой жарко, тесно и душно. Есть гениальные актеры, талантливые, трудолюбивые и просто хорошие, но роль, словно одежда, должна быть в пору, она должна стройнить. Именно так он впервые в четырнадцать лет, согнувшись и прижавшись к сухой, полящей земле, изображал свою первую роль — роль камня. — Не верю! — пинал своего ученика Яфис. — Ну, разве это камень? Посмотри какой ты мягкотелый! Ты даже не мужчина! — причитал учитель. — Ты упустил свой шанс! Мне хватает богатеньких бездарностей, так ты ещё тут! Иди и математике учись, больше пригодится. Учитель только хотел сделать шаг, как вдруг маленький Дарий, из последних сил напрягая мышцы, пообещал себе не вставать что бы ни случилось. — Ну и лежи сколько хочешь! — перешагнув через юнца, учитель скрылся за двери учебного заведения, дабы вести уроки актёрского мастерства. Минуло два с лишним часа. Дарий лежал на том же месте, приговаривая себе «Я — камень!». Он вполне себе чувствовал себя окаменелым, твёрдым, невидимым большинству людей булыжником под ногами некоторых прохожих. Голова кружилась, к горлу подступал вкус соли, а язык, почти иссохший, выпрашивал хотя бы капельку влаги. Каждый раз, намереваясь сдаться, он приговаривал в уме заветные слова: «Я камень, я камень, камень». Неподалёку показались легкие шаги учителя. У него были красивые длинные смуглые ноги, покрытые ворсинками и шрамом. На его ногах были бордовые тапочки «султанки», чуть выше колен — оливковые бриджи. Обшарив свои карманы, он нашёл пачку марокканских сигарет и опять пнул мальчика. — Эуф! О, Аллах! Вставай уже! Ты ж так помрёшь! Эй! Мехмет! Живо воды неси! Тут суицидник валяется! Дарий, приросший к сухой, раскалённой, безжизненной почве, стало быть, теперь понимал её язык, её историю, её нужду… Разум уносил мальчика в далёкие сахарные пустыни, в страну бедуинов, в страну пророка Магамеда, в сторону Мекки и Медины, пока внезапно лёгкие не сдавило тяжестью. Яфис сел на спину своего каменного ученика, закурил и, протяжно выдыхая, произнёс: — Быть слабым — выбор. Быть сильным — долг каждого из нас! Теперь ты можешь называть себя моим учеником и стать поводом для моей гордости и силы. Выпей воды и потихоньку вставай. Будь сильным несмотря ни на что, запомнил?! Дарий, еле покачивая головой, высказал согласие, пытаясь взять из рук Мехмета кувшин пресной воды. Не в силах связать два слова, не в состоянии подняться с колен, разум отказался сражаться с летним днём, и Дарий тут же потерял сознания. Когда-то именно с таких слов началась дружба ученика и учителя. Даже потеря любимой тётушки не могла сравниться со смертью Яфиса Аль Мухабаля, которого когда-то знали, как Янтарного принца Востока. Дарий потерял самого лучшего друга, наставника, отца, кумира… Он потерял человека, которого оклеветали и предали свои же. Несмотря на прожитые годы, он отчётливо вспоминает это испытание, каждый раз стремясь стать сильнее. Дьявол, недавно свесивший ножки, стал подпрыгивать, потирая ручки. Он замышлял пакость. Он продумывал месть. Ведь именно из-за таких людей его учителя не стало. Именно такие люди ставят пятно на тех, кто этого не заслужил. Это общество заразно. Оно отравляет всё к чему прикасается. Хотел бы он с кем-нибудь подраться, но пока не знал, с кем именно. А если совсем быть честным, ему хотелось одним махом дать пощёчину всем присутствующим одновременно. Дарий закатывает глаза, одним глотком допивает горько-кислую текилу. Он ухмыляется, делает двусмысленные намёки и знает, что нет ничего слаще того, чтобы обладать запретным. Музыка трещит по хребту, вербуя своих жертв в транс, но у него, в отличии от других, есть цель. Дарий раскачивается по звуковым волнам, словно сёрфер, вырисовывая плавными движениями рук вызывающее «Никогда!» Это слово как аперетив во время соблазнения. Надо подразнить голодных зверей, после чего оставить их вовсе ни с чем. Никто не хочет обладать доступной игрушкой, ибо только трофей даёт человеку повод для гордости. Ему хочется посмеяться над ними, поглумиться, увидеть, каково это, хотеть, желать, но не получить. Из толпы, обходя блондинчика-милашку, пробирается шатен спортивного телосложения. Блондин озадаченно наблюдает за ним, пытается задеть плечом, но мужчина обходит его, плывя навстречу к новенькому посетителю. — Где твой загар, мальчик с Востока? — попивая пиво, подошёл мужчина лет тридцати семи. — Загар меня не берёт с самого детства. Кажется, солнце меня не любит. — А что тогда берёт? Что любишь ты? — Люблю танцевать! Берёт за живое ритм. — Как насчёт полезного знакомства? — Полезного? — Будь уверен, да. Такому юноше как ты оно даже необходимо! Чем ты занимаешься по жизни? Даже не так. Есть ли у тебя мечта? — Мы находимся на фабрике исполнения желаний? — Вполне себе да! Видишь того жирного капиталиста? — Ненавижу жирных капиталистов. — Поверь, он привык к этому, но ты привлёк его внимание. Считай, что тебе повезло! — Ты его сутенёр или сваха? — Какие мы дерзкие! Я посыльный, малыш. И да, тебе стоит аккуратнее выбирать выражения. — Тогда не могли бы Вы сделать мне приятную услугу? Мужчина сощурил глаза в заинтересованности… — Отъебитесь нахуй! Ну, или хотя бы постарайтесь просидеть на привычных хуях, не доёбываясь до чужих. Спасибо. Развернувшись на все сто восемьдесят градусов, Дарий поспешил на улицу. В конце концов, что за спектакль он устроил? В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Тем более в чужую страну, к чужим людям, которые не имеют ничего общего с его прошлым. Или же он просто слабак, который вечно пытается всех облагородить, оправдать? Кому нужно это благородство? Надо было подраться! Надо было расплющить его ехидную морду об барную стойку! Неужели он ступил? Но, с другой стороны, какая ему разница, что о нём думают черти? Что вообще он забыл среди них?! Важно вернуться домой, заняться делом, навестить могилу учителя, продолжить его дело и просто жить! Как же ему хочется сейчас жить... Нужно всё успеть. Забрать вещи у Нафисе, продумать детали и способы достижения новой цели, отдохнуть, обнять родную мать и помочь ей со всеми её просьбами. Так правильнее. Так живут нормальные люди и должен жить он. Морозный ветер хлынул в лицо, слизывая капельки пота со лба, с шеи, оставляя успокаивающие мятно-морозные пятна на теле. — Надо бросить курить, — сжав пачку сигарет, произнёс вслух Дарий и тут же вспомнил, что в помещении оставил пальто, в кармане которого осталась зажигалка. — Чёрт! — он тут же с неохотой поспешил за своей вещью в ту же дыру. Навстречу к нему вышли двое крупных мужчин, похожих на охранников данного заведения. Прижавшись к стене, он постарался пропустить сразу обоих, но они уставились именно на него. — Ну, тогда пропустите меня, парни...? Пропустив Дария, они продолжали свои наблюдения за ним. Накинув на плечи пальто, он вышел в город, намереваясь попрощаться с Лондоном, с сигаретами, с алкоголем, а во время ночной прогулки в последний раз съесть что-нибудь западное. Завернув на главную улицу, артист увидел европейский ресторан через дорогу. Выждав несколько минут, он решил сократить путь, перебежав дорогу зайцем. Пройдя пару метров, перейдя дорожные полосы автострады, он услышал резкий звук тормозов. Отшатнувшись, Дарий отделался лёгким испугом и задумался о штрафе за переход в неположенном месте. — Блин… Я на середине дороги. Не идти же мне назад? — смотря по сторонам, проборматал марокканец. Из машины, которая недавно притормозила на красный свет светофора, вышли те самые мужчины из клуба. Через минуту они оказались рядом с Дарием. Один из них ударил иностранца в ребро, а другой вонзил пальцы в плечо. Согнув юношу, оба силой поволокли за собой иностранца, закинули в салон авто и попутно спросили заботливым голосом, в порядке ли он? Ответ был очевиден. Он совершенно не в порядке, и теперь ему не отделаться простым переломом конечностей. Бесцеремонно запихав в рот кляп и ударив Дария по лицу, чёрный лексус скрылся по направлению северной стороны города.