Невозможно, чтобы он забыл

Чуя всегда помогал ему завязывать бинты на теле. Даже если у него на носу была важная миссия или купленная по хорошей цене бутылка роскошного вина нетерпеливо ждала своего часа. Чуя сбегал с работы, откладывал вечерние посиделки с бокальчиком красного и бежал к нему. Накахаре нравились эти бинты, хоть он этого и не показывал, раздражённо отзываясь о них на людях. Было приятно, прикасаясь к родной широкой спине, чувствовать немного шероховатую материю, контрастирующую со знакомой нежной кожей. Поэтому они как явление неизменно оставались на теле Дазая, лишь сменяясь на новые стараниями Накахары. Время перевязок проходило либо в виде умиротворенной беседы, смеха, вызванного щекоткой, и мурашек, разбегающихся по коже от холода маленьких пальцев, либо начиналось так же, а заканчивалось горячим времяпрепровождением на мягкой поскрипывающей кровати. Подобная деятельность так же не отталкивала Чую, а только, наоборот, привлекала и заставляла ждать следующей встречи для смены бинтов. В этот раз Накахара не пришёл. Дазай сначала лишь покачал головой, думая, что же стало причиной опоздания его целителя. Да, именно целителя. Никто больше не мог так аккуратно разрезать ткань. Никто не знал, как наложить полосы так, чтобы они держались вместе, создавая неповторимый геометрический узор, неподвластный даже самым талантливым художникам и каллиграфам, чтобы не распадались на отдельные куски, разрушая единое великое послание, текст, состоящий из связанных между собой слов, запятых, точек, ведь если разрушить его, то весь мир, всё его создание погибнет, смерть сотрёт с лица земли всё сущее, которое мы видим каждый день, не задумываясь о недавнем рождении и скором конце. «Во ты загнул!» — усмехнулся бы Чуя. Возможно. Возможно, он загнул, но лучше загнуть, чем недооценить, не понять весь смысл, всю важность способности Накахары. Никто не смог бы прочно, но так нежно завязать скромный узел, нисколько не мешающий движениям. Даже если он и мешал, Дазай никогда в этом не признается, ведь он его целитель. Целителям не жалуются, к ним прислушиваются, их превозносят. Все это лечило его от смерти, приближающейся с неумолимой быстротой, со скоростью света, задерживая её ненадолго, как она снова виднелась на горизонте рождающегося дня и приходящей на его место ночи. А Чуя всё не появлялся. На лбу Дазая залегла морщина, бинты развивались на ветру, волнуясь, когда же они получат возможность соприкоснуться с человеческим телом. Невозможно, чтобы он забыл. Осаму напоминал ему о новом свидании ранее. Он сказал, что выполнил данное Накахаре обещание насчёт покупки новых ножниц. Они стоили не так дорого и резали достаточно резво, на все сто справляясь со своей работой. А какая работа была сейчас у Чуи? Невозможно, чтобы он забыл. Бинты так и остались лежать на месте, неудовлетворённые и брошенные погибать от жажды.

***

Их встреча произошла при очередной стычке с Гильдией. Дазай пытался перестать искать Чую глазами, сбегая от навящивых мыслей, что смерть всё это время на самом деле гналась не за ним, и это Мори просто отказал Накахаре в отлучке, ведь «надоедливая американская шайка», как называл их Чуя, снова затеяла неладное в портах Мафии. Внезапно мимо него понеслась тень, а в руке оказалась небольшая смятая записка, написанная знакомым почерком. «Прости, Дазай» «За что ты просишь прощения?» «За то, что заставил думать о своей смерти. За то, что не пришёл, что нарушил обещание. За то, что не сделал перевязку вовремя, не вылечил. Не исцелил.» Портовая Мафия ушла раньше после того, как помогла замести следы битвы, оставив нелёгкое дело за Агентством: вычислить личности пойманных преступников со способностями, напавших и устроивших беспредел на улицах города.

***

Осаму устал. Впервые он настолько сильно устал после такого незначительного сражения, такого лёгкого задания. Смерть всё-таки охотилась на него, а теперь бежала ещё быстрее, не получив должного отпора, не получив удара мягкого хлыста бинтов и нежных рук, скользящих по спине, рукам, бёдрам, дарящих домашний уют и острое возбуждение. Крыльцо оказалось не пустым, каким Дазай привык его видеть всякий раз, когда возвращался домой. Ступеньки были заняты человеком. Он сидел без единого движения, что-то рассматривая у себя в руках. Бинты. Несколько небольших мотков лежали в его аккуратных ладонях, изредка перекатываясь и сверкая на необычно сильно для зимнего времени года палящем солнце. Какие они были яркие! Какие цветные! Откуда они у него? Дазай, глаза которого засветились неимоверной, невероятной радостью, уже готов простить этому человеку все причинённые им, все пережитые волнения и окунуться в ощущения с такой восхитительной вещью, как эти бинты. Он представил трение лиловых лоскутков о свои плечи, одежду, позволяющую увидеть лишь маленький кусочек голубой материи на запястьях, жёлтые голени и зелёные бёдра под узкими брюками. Чёрную спину, защищённую от очередного ножа, и белоснежную шею, всегда открытую для рук, яростно жаждущих сломать, задушить, прервать нить жизни и отдать в хваткие лапы коварной смерти, наконец-то заполучающей свою долгожданную добычу, смачно облизывающейся перед сытным обедом грязной душой и сочно вгрызающейся в жёсткую плоть. Немой вопрос застыл в глазах, готовых наполниться слезами то ли радости, то ли гнева, а сердце сжималось от пронизывающего всё тело чувства вины человека, не сравнимого ни с чем, кроме только лишь страданий Осаму, от взгляда на его сгорбленную спину. Они отплатили друг другу сполна. Они квиты. Ответ нашёлся в словах сидящего, на этот раз произнесённых вслух. — Я увидел их в магазине на пути сюда и решил забежать, — Дазай сразу понял, о чём он говорит, — но очередь была такой длинной, а Мори — слишком раздражённым пакостями Элис, — человек замолчал на немного. — Я не предупредил. Прости. Урвать их было тогда важнее для меня.., — его речь оборвалась так, будто он хотел сказать что-то ещё, но это было не нужно. Пожертвовать своим и заодно чужим, по сути, обыденным счастьем, дабы позже подарить необычное счастье другому. Это было так похоже на Чую. Накахара всегда отличался способностью удивлять и по-особому согревать, о чём никак нельзя было догадаться, не являясь Дазаем. Солнце нещадно слепило, даже жгло глаза, и слёзы плавно покатились по мягким щекам. Внезапно русая кудрявая макушка оказалась прямо под носом, открытая для того, чтобы втянуть её родной, сладкий запах, с чёрная рубашка, как всегда идеально чистая и выглаженная, стала намокать. Руки рефлекторно обвились вокруг тонкой талии, отвечая на крепкие объятия. Истерика должна скоро закончиться. — Прости. Но макушка сразу стала быстро поворачиваться из стороны в сторону в знак протеста, а пальцы ещё сильнее сжали тело под одеждой. Рубашку сегодня точно нужно будет постирать и погладить. Уыбка появилась на губах Осаму моментально после того, как он оказался на спине Накахары. Тому поездка не доставляла особого удовольствия, но иногда нужно этому великану позволять чувствовать себя малышом. Дверь открылась, показывая залитую ярким светом квартиру. На столе всё так же лежали приготовленные ножницы и обычные медицинские бинты, отдававшие бледно жёлтым оттенком. Их цвет внезапно стал таким неприятным, отталкивающим, далёким и незнакомым. Тело настойчиво отвергало их, а по спине пробежали мурашки отвращения при мысли о возможности соединения с ними. Их жажда сегодня, безусловно, не будет удовлетворена. — Я купил ножницы, — ещё раз сообщил с детским восторгом в голосе Дазай о своём удивительном приобретении. — Они так хорошо режут, что практически подошли бы для самоубийства. — Я вижу. Спасибо, — резко прервал Чуя ненавистные ему рассуждения Осаму на эту тему. Они немного помолчали во время того, как Дазай слезал с родной спины, неохотно отрываясь от её тепла, и стягивал с себя одежду. Рубашка всё никак не поддавалась, руки ослабли и не слушались, а голова отказывалась вылезать из ворота. Накахара только вздохнул и сделал всё за него. Может быть, это станет частью их перевязочных процедур? Они сели на пол. Чуя не позволил Дазаю повернуться к нему спиной. — Ты действительно думал, что я забыл? Глаза наполнились виной, а голова быстро наклонилась вниз, чтобы ни за что не встретиться со взглядом с Накахарой, ни в коем случае не увидеть там укор. В нём же, напротив, появилась лишь печальная, добрая усмешка. Тёплые пальцы нежно подцепили подбородок и подняли голову, заставляя смотреть прямо в глаза. Чуя глядел на Дазая с ласковой улыбкой, тот же нервно начал кусать нижнюю губу. Они оба знали, что сейчас будет сказано. Слёзы снова заблестели на глазах Осаму. — Невозможно, — пауза. — Невозможно, чтобы я забыл.