Ты — великое творение чьей-то руки, Я навсегда запомню на твоих ладонях линии. И обещаю, что судьбы хитросплетениям вопреки, Я проложу к тебе дорогу длинную.
🤲🏻
Весна 1985-го, Чеджу, Южная Корея
— Феликс! Голос матери слышится где-то на периферии сознания. Ликс вздыхает, забирается под одеяло с головой, потому что её зов ничем хорошим не закончится — он это точно знает. — Феликс! Чёртов ублюдок! Ты где? Отвернувшись к стенке, накрывает голову дополнительно подушкой, потому что совершенно не хочет это слышать и слушать. У них с матерью и отчимом отношения, мягко говоря, непростые. — Феликс! — Мать заваливается в комнату, гремит дверью, стукнув ей об стену. — Где ты шлялся снова всю ночь? — Отстань, — буркает юноша, крепко вцепившись в одеяло, которое она стремительно стягивает. — Чего тебе? — Какого хрена? — Мать отбрасывает одеяло на пол. — Почему не встаёшь? Кто на учёбу пойдёт? — У меня каникулы! — Ли подрывается с места, обувает резиновые тапочки, одеяло поднимает и бросает обратно на кровать. — Ты совсем счёт времени потеряла с этим своим мудаком! — Как ты смеешь? — Она отвешивает звонкую пощёчину. — Совсем ополоумел? Где ты был всю ночь? Спал. Феликс спал всю ночь, но у матери, похоже, шизофрения на фоне увлечения алкоголем вместе со своим сожителем. Она путается в днях, она не помнит был ли сын ночью дома, и почему-то решает, что нет — не был. Она часто проявляет агрессию на ровном месте, поднимает руку, ну а Ликс… Он отвечает ей той же агрессией. — Где ты был, сукин ты сын? — Набрасывается с кулаками, но Феликс уворачивается, отскакивает к двери. — Иди к чёрту, — выплёвывает ей в лицо. — Не хочу видеть тебя! Отстань! Феликс стремительно выбегает из дома, стараясь как можно быстрее покинуть это место, пропитанное алкоголем, гневом, ненавистью, желчью, похотью и ложью. Он ненавидит свой дом. Школу ненавидит, потому что там тоже — ничего хорошего. Учителя, которые относятся предвзято, и одноклассники такие же… «Подросток из неблагополучной семьи». Хорошо, что всё в прошлом. Ликс недавно выпустился из старшей школы, потому этот гештальт закрыт. Ли ненавидит каждого, кто его окружает в этой жизни, он и жизнь бы ненавидел, но в ней есть одно спасение. Лучший друг детства — Хван Хёнджин. Он практически брат, служащий якорем в этом бушующем мире, что настроен против Феликса. Ликс бредёт вдоль берега моря, ёжась от холода — выбегая, он даже не успел схватить лёгкую куртку. Сегодня прохладно, а на ногах так и остались домашние резиновые тапочки. Ещё спортивные штаны и футболка — вот и вся одежда. Феликс вышагивает по сырому песку, а вокруг — никого. Раннее утро, около шести часов всего, вот и тихо, лишь ненавязчивый крик чаек и шум волн нарушают природную непоколебимую тишину. Сам того не замечая, Феликс приходит к дому Хёнджина. Он живёт в двадцати минутах ходьбы, а Ликс за это время успел набрать полные тапки холодного мокрого песка. Поднимается на небольшой холм, на котором стоит жилище друга, подходит к двери, топчется на месте, не решаясь постучать. Ли знает — Хван сейчас дома один, потому что живёт лишь с мамой, но она уехала в командировку на две недели. Всё же стучит тихонько, а через пару минут ему открывают дверь. Хёнджин показывается на пороге в своей любимой пижаме, с растрёпанными светлыми волосами, глазами-щёлочками, что ещё не поймали фокус после сна. Он мягко улыбается, увидев друга, молча кивает, приглашая войти. Также молча усаживает за стол, ставит на плиту горошковый чайник со свистком, а ещё чугунную сковороду, смазанную сливочным маслом. Отправляет на неё четыре яйца, несколько ломтиков бекона и зелёный лук. — Рассказывай. — Хёнджин разворачивает стул спинкой к себе и усаживается на него. — Опять мать? Отчим? — Мать, — вздыхая, отвечает Феликс. — Совсем крышей поехала. Решила, что меня не было дома всю ночь, разбудила, устроила скандал. — Будто ей дело есть до этого, — фыркает в ответ Хёнджин. — Если бы тебя действительно не было дома ночью — она бы и не заметила. — В этом и дело, — соглашается Ликс. — Видимо, бутылку не нашла с утра и решила всю злость на мне сорвать. — Классика. Хёнджин, качая головой, поднимается к закипающему чайнику, мешает кипяток с заваркой и накрывает полотенцем, чтобы чай настоялся. Хван любит разные сорта чая, а мама, поддерживая увлечение сына, часто привозит из командировок новые вкусы. На этот раз Хёнджин выбрал сорт «Капуэро» с яблоком, шиповником, гибискусом, киви, клубникой и лепестками сафлора, или дикого шафрана. Оставшись без отца и живя с матерью, постоянно разъезжающей по командировкам, Хван рано научился быть самостоятельным. К своим девятнадцати годам он неплохо умеет готовить, полностью содержит дом вместе с курятником, расположенном на заднем дворе, а иногда даже успевает подрабатывать, чтобы не просить у матери денег на карманные расходы. Живут они по-простому, но дружно. Правда, лишь в те редкие моменты, когда мама бывает дома. — Приятного аппетита. — Хёнджин ставит на стол две тарелки с яичницей, блюдо с нарезанными свежими овощами и две чашки с чаем, от которого аромат разносится по всей кухне и приятно забивает своим запахом ноздри. — Ешь побольше. — Спасибо. — Феликс знает, что друг всегда о нём заботится, знает, что всегда его, голодного, готов накормить, ведь у самого дома из еды чаще всего шаром покати. — Вкусно. Как и всегда. Вся еда быстро съедается, а Феликс, доев, даже вымазывает тарелку корочкой хлеба, чтобы не оставить ни грамма вкуснятины. Хёнджин смотрит на него с жалостью, ведь понимает, что друг вечно голодный, что поесть ему удаётся лишь заработав денег на рынке, где они вместе с Хёнджином порой подрабатывают. Там расположена точка мамы Хвана, она торгует овощами и фруктами, потому и разъезжает по стране на своём небольшом фургончике, дабы продать побольше. Хёнджин с малых лет помогал маме с торговлей, а когда подрос — сам начал выходить на точку, если требовалось заменить продавца. Феликсу тоже перепадают смены. Платят немного, ведь конкуренция огромная, а выручки не всегда большие, но зато в конце рабочего дня всегда можно набрать для себя целую корзину овощей и фруктов. Этим Ликс и живёт. — Валить надо, Ликси, — говорит Хёнджин, вытирая вымытые тарелки. — Валить из этого логова змей. — Было бы куда… — вздыхает Феликс. — При любом раскладе нужны деньги. — Поступишь в колледж, выбьем тебе место в общаге, — отзывается Хван. — А если мест не будет — переедешь ко мне. — С чего вдруг? — дёргается Ликс. — Не хочу быть приживалкой. Не хочу доставлять неудобства. — Чудышко… — Хёнджин гладит Феликса по голове, тормоша волосы. Тепло улыбается. — Какие неудобства? Я практически всегда один, мама в разъездах, да и она не будет против, ведь знает тебя с самого детства. Мне скучно жить одному, а тебе необходимо жильё. Всё сходится! Пожалуй, этот вариант даже лучше общежития. — Нет! — Феликс ёжится, он действительно не хочет, как он думает, доставлять другу неудобства. — Я попробую в общежитие. Думаю, всё получится. — Зря… — Хван пожимает плечами. — Дома комфортнее, чем в общаге, да и до колледжа от меня рукой подать, даже ближе. — Нет… — не отступает Ли, выхватывая у Хёнджина полотенце. — Я попробую туда. Хёнджин огорчённо вздыхает и думает, что друг совсем ополоумел с этими своими родственниками, а Феликс, вытирая чашки, думает, что лучше будет жить в собачьей будке, чем когда-то позволит себе нарушить покой лучшего друга, ведь тот и так для него делает всё. Всё, и даже больше. — Прогуляемся, сеньор Упёртость? — предлагает Хёнджин. — Можем сходить к морю, а чуть позже начнётся моя смена на рынке. Хочешь, отправимся вместе и поделим зарплату напополам? — Хочу, — отвечает Ликс — у него в кармане пусто, ни одной воны не найти. — Пошли.🤲🏻
Морской бриз приносит вместе с солью небывалое очарование, которое не сравнить ни с чем, которое по-настоящему знают и могут прочувствовать лишь жители приморских городов. Городок Чеджу, расположенный на острове Чеджудо, — не исключение. Здесь нет шума мегаполисов, нет сумасшедших гонок машин/людей/мыслей, здесь всегда есть время подумать, насладиться пейзажами, что поражают своим величием, полюбоваться природой, а ещё обязательно влюбиться в море, ведь оно здесь особенное. Так, во всяком случае, считают Феликс с Хёнджином. Чайки, парящие над бирюзовыми кристальными волнами, здесь не такие крикливые, как в большинстве прибрежных городов. Они более мирные, а кричат лишь, когда вылавливают добычу — радуются. Здесь растут удивительной красоты цветы, а ещё мандарины особого сорта, которых больше нет ни в одном из городов мира. Вода в море хоть и солёная, а лечит. Всегда зализывает раны и шрамы, ласкает кожу, избавляя от недугов… Физических или душевных — не важно. Здесь даже еда вкуснее всего — в этом друзья тоже уверены, хоть толком и не бывали в других городах, лишь в округе. Морепродукты, запечённая скумбрия, барбекю из чёрной свинины, которыми славится город, — всё это понравится любому, даже самому искушённому гурману. Именно поэтому Хёнджин и Феликс решили поступить в колледж на профессию повара. Вернее, так захотел Хёнджин, потому что ему нравится готовить, Феликс же решил, что с такой специальностью больше никогда не будет голодным. — Скоро подача документов, — рассуждает Хёнджин, вышагивая вдоль берега моря, у самой кромки. — Готов? — Всегда готов, — отвечает Ликс, кутаясь в джинсовую куртку, выданную товарищем. — Хочется поскорее приступить к учёбе, а особенно к практике. — Бедный мой… — Хван приобнимает друга за плечо. — Признайся, ты идёшь на повара для того, чтобы твой желудок всегда был сыт? — Даже не скрываю этого! — смеётся Феликс. — От семьи помощи не дождаться, нужно надеяться лишь на себя, а с такой профессией всегда можно найти работу, даже если это будет какая-то забегаловка. И уж там голодным точно не останешься. — А как же призвание? — спрашивает Хван. — Я знаю, есть то, чем ты бы хотел заниматься. — Художнику современности не заработать много. — Феликс подбирает ракушку, крутит её в руке и забрасывает далеко в море. Когда-то в детстве они с Хёнджином устраивали целые турниры по метанию ракушек и камней. Когда только это успело остаться в прошлом? В какой момент их жизни закончилось детство? — Не хочу быть вечно голодным творцом в окружении никому не нужных холстов. — У тебя талант. — Хёнджин, следуя примеру друга, тоже подбирает ракушку и возвращает морю его же дар. — Ты можешь многого добиться на этом поприще. Ты вообще видел свои рисунки, Ликси? Это же произведения искусства! — Брось… — отмахивается Феликс. — Произведения давно висят в известных на весь мир галереях, а моя мазня и рядом не стояла. — Зря ты так, — печально отвечает Хван. — Я не стал бы лукавить, ты меня знаешь, сказал бы всё на духу, если бы «твоя мазня» была бесперспективным баловством. — Я поступлю на повара. — Феликс останавливается и заглядывает Хёнджину в глаза. — Я больше не мечтатель, Джини. Я реалист. Хёнджину за друга очень обидно. Когда он перестал быть мечтателем? Куда пропал его запал, когда они, совсем ещё юные, любовались закатом и проплывающими кораблями, на одном из которых мечтали уплыть в неизведанную страну, чтобы создать там своё государство со своими правилами и традициями? Главным законом они хотели сделать свободу. Так просто, а так много в этом смысла… Свобода мысли, слова, действий. Друзья всегда были уверены, что общество, оказавшееся на свободе, не станет ей пренебрегать, а лишь начнёт жить в своё удовольствие. Ещё одним правилом жизни в новом государстве должна была стать бесплатная еда. Так решил Ликс. Все должны быть равны, а потому каждый должен получать от государства ежедневную порцию вкусных продуктов. Хёнджин тогда проголосовал за медицину. Она в их стране обязательно должна быть бесплатной, а помощь — своевременной. Чтобы у каждого была возможность обратиться к специалисту, пройти обследование, сделать любую операцию, если таковая понадобится. Хван не просто так затронул эту тему, ведь у него имеются некоторые проблемы со здоровьем с самого рождения, и именно поэтому маме приходится так много работать, чтобы обеспечить сына лекарствами, чтобы оплачивать врачей и обследования… Чтобы просто поддерживать в нём жизнь. Правителем государства обязательно должен стать Хёнджин — так всегда говорил Феликс. Потому что Хван сильный, мудрый, добрый, справедливый, а ещё очень красивый. — А красивый здесь при чём? — смеялся тогда Хёнджин. — Разве это необходимая черта для короля невиданного острова? — А как же? — возмущённо удивлялся Ликс. — Это один из самых главных пунктов! Ты ведь будешь лицом нашего государства. Все будут тебя любить и уважать. Любоваться будут… — немного помолчав. — Только я — больше всех. — Люблю тебя, фантазёра! — Хёнджин трепал Феликса за щёчки, которые он отъел в то лето, ведь оно выдалось урожайным, и на рынке дела шли в гору, а потому зарплата была хорошей. — И я тебя, — шептал Феликс, наблюдая за Хёнджиновыми ресницами, которых в тот момент почему-то очень захотелось коснуться, ведь они, должно быть, как самый настоящий шёлк. Куда же пропал этот запал? Куда испарились мечты, будто они сами по себе отправились на тот неизведанный остров, нашли себе нового короля, создали свои законы?.. Ответ, на самом деле, на поверхности: жизнь Феликса далека от идеальной, она даже далека от лёгкой, а крутясь круглосуточно в этом непрекращающемся водовороте ругани, воровства и пьянок — все мечты и былые намерения буквально были поглощены, исчезнув в чёрной воронке событий. — Присядем? — предлагает Хёнджин, когда они с Феликсом проходят мимо перевёрнутой лодки, давным-давно покоящейся на берегу. — Давай. Парни забираются на дно и сидят, свесив ноги в воду, но до неё не достают — сегодня не лучший день для купания, он выдался прохладным, а потому с нырянием лучше повременить. Даже если это ныряние голых ступней. — Давно не видно господина Гону, — размышляет Феликс. — Не знаешь, что с ним случилось? — Говорят, уж совсем из дома не выходит. — Хёнджин кончиком ногтя ковыряет рыжую ржавчину, поселившуюся на дне лодки. — Жаль его. Надо бы как-то наведаться. — Давай вместе? — предлагает Ликс. — Давай. Господин Гону — тот, кто всегда был примером для двух ребят, сдружившихся ещё в начальной школе. Он был известным рыбаком, но отнюдь не простым, ведь добывая рыбу и морепродукты, он ни разу в жизни не занимался её торговлей. Он, как местный Робин Гуд, всегда раздавал свою добычу бедным и нуждающимся, вот только не грабил богатых, как небезызвестный герой средневековых английских баллад, а самостоятельно вылавливал, с самым восходом солнца отправляясь в море. Он всегда говорил, что есть те, кто нуждаются, а он, пока может, всегда будет им помогать. Его любимая, к сожалению, погибла совсем молодой… Её забрало море. Господин Гону на него, на море, не обозлился, он лишь иногда грустно смотрел на закат, сидя на берегу в одиночестве, шептал что-то одними губами, и всегда был уверен, что его невеста, которой не суждено было стать его женой, превратилась в русалку, а теперь помогает ему с хорошим уловом, чтобы он всегда мог делиться с бедняками только-только выловленной пухленькой сайрой или треской. Маленькие Хёнджин и Феликс, любящие гулять по пляжу вечерами, частенько встречались с господином Гону. Он выдавал им по целой рыбине, а ещё всегда угощал засахаренными орешками, которые детям казались самым вкусным лакомством, что только можно отыскать на этой планете. Былые времена остались в прошлом, теперь господин Гону целыми днями сидит взаперти, лишь иногда выходит на рынок за продуктами. Он больше не ходит в море, а лодка, что была его верным спутником, мирно покоится на берегу, перевёрнутая и покрытая тонким слоем тины, песка и пробивающейся ржавчиной. — Может, завтра к нему заглянем? — предлагает Хёнджин. — Давай. Я буду свободен. — Я возьму чай в угощение. — А я — мандарины. Ещё немного побродив вдоль берега моря, парни направляются на рынок, чтобы приступить к работе. День намечается весьма прибыльным, потому что по территории уже кишат туристы, прилетевшие в основном из Сеула, но и иностранцев здесь можно встретить. Феликс с Хёнджином только и успевают заворачивать фрукты в шуршащую пергаментную бумагу, да принимать деньги. Всё идёт своим чередом, пока в поле зрения не появляются те, кого им точно не хотелось бы видеть. — Опа, смотри кто нарисовался, — выкрикивает Пак Чонсон — одноклассник Хёнджина и Феликса. Обращается он к ещё двум одноклассникам, своим друзьям — Пак Сонхуну и Шим Джеюну. — Наши голубки! Уже и работают вместе, совсем по одиночке не могут! — Чонсон толкает Сонхуна локтем: — Ты чё молчишь, э? Видишь? — Вижу, — бросает Сонхун, залипая в какую-то новомодную игру, которую держит в руках. Все они — дети богатых родителей, избалованные отпрыски, а игра — лишь очередное развлечение на один день. — И что? — Пошли, Чонсон, — отзывается Джеюн. — Что тебе эти дегенераты? — Как что? — удивляется Чонсон и надвигается на Хёнджина с Ликсом, пока те напряжённо за ним наблюдают. — Грех пройти мимо. — Лучше бы прошёл, — сквозь зубы цедит Феликс; он знает, что если эта компания показалась на горизонте — жди беды. — Не отвечай им, — наказывает Хван, становясь впереди Ликса. — Они не заслуживают твоего внимания. Чонсон тем временем, перебирая в руках отцовские чётки, надвигается на парней, ухмыляется, надевает на глаза чёрные узкие очки, а после — сплёвывает. Некоторые люди умеют хорошо маскироваться, они скрываются за добрым обличием, являясь подколодными змеёнышами, а Чонсону это не нужно — весь яд его натуры сочится снаружи, намекая каждому — беги. — И что это мы? — обращается к Хёнджину Чонсон. — Уже и работаем вместе, сладкая парочка? Хван держится молодцом, он, не глядя в сторону «посетителя», перебирает овощи в коробке, сколоченной из узких досок. Внутри него бушует торнадо, но он знает, что лучшее решение — не обращать внимания. — Э, утырок, — гаркает Чонсон, — я к тебе обращаюсь! Их компания второй год не даёт прохода Хёнджину и Феликсу. Конечно, они особо не наглели и не занимались рукоприкладством всё это время, но, кажется, гнобить — их любимое занятие. Мелкие пакости на уроках и переменах, задиристые фразы, встретив во дворе школы… Всё это порядком надоедало, но Хван всегда старался уберечь Феликса, потому не вступал в перепалки с неприятной компанией, зная, что так будет только хуже. Теперь, когда школа осталась позади, Ликс и Хёнджин решили, что их одноклассники тоже остались там, в недалёком прошлом, что не будут больше присутствовать в их жизни, но… Не тут то было. — Хули ты молчишь, — закипает Чонсон, — хули молчишь??? — повторяет. — Тебе нужны овощи? — Хёнджин поднимает на него глаза. — Или, может быть, фрукты? — В жопу своему голубку их затолкай, понял? — ржёт Чонсон. — Вам ведь не привыкать туда что-то заталкивать, верно? Хван не реагирует, он фасует по пакетам абрикосы, и всё ещё стоит так, чтобы Ликс был позади. Ликс, к слову, уже беснуется, он борется с собой, чтобы не выйти из-за прилавка и не навалять этому Чонсону, который откровенно достал своими неуместными издёвками. Тот действительно уже второй год бредит мыслей о том, что Хван и Ли — не просто друзья, что они пара, или, как он любит орать во всё горло: «пидорюги». — Чонс, нам пора, — окликает парня Сонхун, он в их компании самый мирный и, кажется, живёт в своём собственном мире. — Да, Чонс, мы вообще-то направлялись по делам, — подхватывает Джеюн, он тоже не слишком задиристый, но часто идёт на поводу у Чонсона. — Завалитесь, — хрипит в их сторону зачинщик склоки. — Что, Хван, оберегаешь задницу своей девчонки? — обращаясь к Хёнджину. — Боишься, что сам за себя постоять не сможет? — Если ты не собираешься ничего покупать, — ровным тоном проговаривает Хван, — ступай дальше и не мешай нам работать. — Работать?! — ржёт Чонсон. — Хороша работка, тухлые овощи перебирать! Под стать вам, пидорюгам, вы ведь такие же внутри… Такие же прогнившие! Джеюн подхватывает его смех, а Сонхун лишь качает головой, ему постоянные шуточки друзей надоели, он уже перерос тот период, когда хотелось задираться, издеваться над кем-то. — Пак, уйди лучше с моих глаз, — обращается к мерзкому типу Хван, а про себя хочет добавить «не доводи до греха». — Да ты чё? — Чонсон играет бровями. — Уйти, говоришь?.. Я-то уйду, уйду, только это вы двое лучше на мои глаза не попадайтесь, понятно?! — На этих словах парень подхватывает ящик с клубникой, что стоит прямо перед ним, и резко вытряхивает содержимое на землю. Он смеётся, пинает пустой ящик со всей злости, а потом рьяно топчет ягоды. — Ах ты, ублюдок! — кричит Феликс и порывается выбежать из-за прилавка, но его останавливает Хёнджин, держит его силой, пока тот барахтается в его руках. — Сын собаки! Мразь! — Если снова попадётесь мне на глаза, — скалится Чонсон, — я раздавлю вас, как эту клубнику! Пидорюги… Чонсона уже силой оттаскивают от фруктово-овощной лавки Сонхун с Джеюном, пока Феликс выкрикивает ругательные выражения и пытается вырваться, чтобы «навалять этому псу». — Успокойся, Ли, — просит Хёнджин. — Успокойся, слышишь? — Не слышу! — кричит Ликс. — Они достали меня, понимаешь? Заебали! — Не ругайся, — хмурится Хван. Он, конечно, не может другу запретить этого, но ему не нравится, когда Феликс сыпет такими грязными словами. Хёнджин считает, что ему это не к лицу. — Вспомни, ты на рабочем месте, Ликс! Ты на работе, а они — лишь противные покупатели. — Они перевели ящик клубники! — выдыхает Феликс и всё же успокаивается, усаживаясь на перевёрнутую плотную коробку, что служит стулом. — Теперь это вычтут из нашей зарплаты. — Лишь из моей. — Хёнджин возвращается к абрикосам, что фасует по пакетам. — Тебе не о чем переживать. — Нет, хён, — не соглашается Ли. — С нас обоих. Это будет справедливо. Хёнджин делает ещё одну попытку вразумить Феликса, но тот не поддаётся, а потом Хван решает пойти на хитрость и сделать вид, что он согласен. Зарплату он решает подсунуть потихоньку ему в карман. Закончив с торговлей к самому вечеру, Ликс с Хёнджином закрывают точку, прячут все ящики в подсобное помещение, считают выручку и понимают, что ящик клубники действительно стоил им сегодняшней зарплаты. Хван, как и думал, подсовывает Ли часть денег с выручки, решив объяснить всё маме позже и выплатить остаток со своей следующей зарплаты, а ещё он вручает Феликсу целую корзину овощей — они списанные, не подлежат продаже, но вполне съедобные, если обрезать помятые бока помидоров и мягкие кончики моркови. — Приготовлю сегодня овощи на пару, — счастливо улыбается Феликс. — Я жутко проголодался. — Держи. — Хван даёт Ликсу самый крупный и большой персик, а ещё несколько добавляет в корзину. — Перекуси по дороге. — Спасибо, — искренне благодарит Ли. — С тобой я не оголодаю. — Это точно, — кивает Хёнджин. — Завтра отправимся к господину Гону, не забыл? — Помню. — Я тут подумал, — говорит Хван, пока они шагают в сторону моря, чтобы разойтись по разным сторонам. — Твоя мать опять будет не в себе, наверное. Может, переночуешь сегодня у меня, поиграем в приставку, а завтра сразу в гост… — Нет, — резко обрывает его Ликс. — Я пойду к себе. — Тогда до завтра, сеньор Упёртость. — Хван вздыхает, а потом обнимает друга на прощание и незаметно для того целует в макушку, едва касаясь губами. — До завтра, хён. Пропахшие солёным морем и сладкими фруктами, они расходятся в разные стороны. Медленно шагают каждый к своему дому, думая непременно друг о друге, а ещё о завтрашнем дне. Хёнджин, придя домой, убирается в курятнике, потом готовит для себя ужин, после чего в одиночестве играет в приставку. Он думает о случившемся, вспоминает слова мерзкого Чонсона, на что качает головой, а потом засыпает тревожным сном. Он не за себя беспокоится… Он всегда переживает за своего лучшего друга. Ликс же, появившись на пороге дома, тихо крадётся в сторону кухни. Он замечает краем глаза, что мать и отчим спят на диване, напившись, а потому выдыхает — ему сегодня ничто не помешает приготовить ужин и спокойно поесть в собственной комнате. Он тушит овощи, ест, а потом достаёт холст и краски. Феликс очень любит живопись, она является для него отдушиной, она успокаивает, а ещё помогает разобраться в себе, ведь занимаясь творчеством, можно многое обдумать и даже переосмыслить… Ли водит кистью по бумаге, щурится, старательно вырисовывая детали, а закончив, отходит на несколько шагов, чтобы полюбоваться. На его холсте Хёнджин. Портрет Хёнджина в окружении персиков, тех самых, что он вручил ему сегодня. Портрет его лучшего друга, без которого Ликс уже, кажется, совершенно не мыслит жизни.