Синий Парус

Чей-то крик вырвал меня из похмельного сна. Я сразу взглянул на часы — до подъема еще спать и спать. С трудом поднялся с кровати. Хохол и Андрей, видимо бесшумно вернувшийся в вожатскую, мирно спали. Я выглянул в окно, но ничего не увидел. Слишком темно, глаза отказывались ловить хоть что-нибудь в фокус, меня все еще пошатывало, но я вгляделся в ночной пейзаж, украшенный черными сосновыми стволами. Два небольших силуэта скользнули влево. — Вставай, Андрюха, — я растолкал воспитателя, — там, кажется, дети кричат. — Чего? — Андрей приподнялся на кровати и зевнул. В этот момент раздался еще один крик. Мы засуетились, сон как рукой сняло. Выскочили из корпуса и быстрым шагом направились по указанному мной направлению. В траве трещали сверчки, я слышал тяжелое дыхание Андрея сзади. Но более никаких звуков… Не нарушая тишины, мы продолжали движение. Ночь давила, я потирал глаза, но ничего, кроме скачущих цветных вспышек, напоминающих мне о стаканах выпитого, толком не видел. Черт! Я запнулся о какую-то сухую корягу и рухнул на землю. — Кто здесь? — раздался мужской голос из тьмы. — А ты кто? — я мигом поднялся, справившись с теряемым равновесием, и принял боевую позу. — Кто кричал? — спросил Оберест, приблизившись к фигуре незнакомца. — Да дети бегают, засранцы, пытаюсь их поймать! Наконец я разглядел черную робу охранника и с облегчением выдохнул. Сзади меня раздался хруст, я повернул голову и увидел немецкую овчарку. Она обогнула нас с Андреем и села рядом с ногой мужчины. — Куда-то спрятались, черти, а я фонарик не взял, сразу за ними погнался. Как они вообще выбрались?! — Дети-то с какого отряда? — спросил я, еще раз оглядевшись, в надежде заметить что-нибудь, но тщетно. — Да я смотрел что ли? Мелкие какие-то! — Тихо! — Андрей поднял указательный палец и прислушался, собака тоже навострила уши и устремила свой взгляд в темноту. Мы отчетливо услышали шаги, приглушаемые травой, в десятке метров от нас. Андрей побежал на шум первый. — Попались! — парень схватил двух мальчишек за рукава футболок. — Куда поперлись на ночь глядя? — охранник упер руки в боки. — Да мы просто бродили здесь, а потом вас испугались! — мальчик указал пальцем на охранника и его собаку. — О, это же наш художник, — я улыбнулся и потянул мальчишку к себе, он запищал, — что такое? — Я упал на асфальте в темноте, — он указал на ободранные коленки, стекающая кровь с которых испачкала белые носки. — Беда, — протянул Андрей, — пошли в мед пункт. Второй тоже ободрался? — Хулиганье! — не унимался охранник, — чего вы забыли тут ночью? — Ладно, хорош, — успокоил его я, — возвращайтесь на пост, дальше мы сами. Это из нашего отряда дети. — Вот скажу Снегиреву, что дети ночами шарахаются по территории… Мужик забрал собаку и отправился в сторону сторожки. А мы, взяв детей за руки, пошли в медицинский корпус. Белое двухэтажное здание, расположившееся вдали от жилых корпусов, неприветливо скрипнуло белой дверью. — Есть кто? — крикнул Андрей, щелкая выключателем в коридоре. Лампа зажужжала, подергалась светом и лишь спустя несколько секунд осветила облицованное белым кафелем помещение. — Что случилось? — в конце коридора показался невысокий тощий мужчина, на ходу надевающий халат. — Коленки дети ободрали, обработайте, — коротко сказал я, — где тут кабинет ваш? Мужчина шумно вздохнул, отгоняя сон, забрякал ключами, кашлянул и открыл смотровой кабинет. Мы завели детей и усадили их на кушетку. Второй парнишка отделался укусами комаров, в то время как первый хорошо приложился при падении. Кровь запеклась и болючей коркой засохла на свежей ране. Мальчик окинул повреждения грустным взглядом. — Тут только потерпеть, мужик, — я присел на корточки и осмотрел ссадину на наличие мелких камней или другого мусора. Чисто. — Не лезь! — строго сказал врач и оттолкнул меня ногой, — еще надышишь заразу. Отсюда запашок стоит! Я поднялся и дыхнул к себе в ладонь. И вправду, от меня сифонило, как от алкаша. Я нюхнул стоящего рядом Андрея, он заметил это и отшатнулся: — Сдурел? Что за фетиши? — От тебя вообще не пахнет, ты что, не пил? Или это парфюм перебивает? — Не знаю, — коротко ответил он, отвернувшись от меня, и продолжил наблюдать за врачом. Мальчик соскочил с кушетки, но тут же скривился от подступившей к ране боли. Подхватив своего друга за руку, он направился к выходу, но был остановлен моим другом. Нашкодившие дети грустно улыбнулись и были готовы получить по полной программе. Нарушили распорядок дня, сбежали из палат, носились по территории, еще и получили травмы. Короче, тут целый список нарушений, о которых совсем скоро узнает директор и нам несдобровать. Скрыть это, конечно же, не получится. И охрана, и доктор обязательно отчитаются. — Ладно, — я протянул руку снимающему халат мужчине, — спасибо за помощь в столь поздний час. — Служу России, — он улыбнулся, обнажив зубной протез, и ответил на рукопожатие, — пусть мальчуган заглядывает, надо будет за раной последить, чтобы не нагноилась. — Понял. — Михаил Евгеньевич, — представился он, — кажется мы еще не знакомились. — Да, будем. Я почувствовал на себе его взгляд, когда мы выходили из медицинского корпуса. Меня передернуло. Что-то странное я прочел в его глазах, тяжелых бровях, запомнившихся мне особой лохматостью, но быстро отогнал эти мысли, которые сменились предстоящей объяснительной. — Ты двери не запер? — Я, — ответил Андрей, подпалив сигарету. — Ну и какого хрена? — я пнул длинную подсохшую травинку, выбивающуюся из общего короткого газона, которая тут же вернулась в исходное положение. — Ну так я пьяный был, — воспитатель уничтожил сигарету несколькими затяжками и выкинул в траву, — пошли спать, а то до подъема пара часов.

***

Я поднялся по деревянной лестнице на второй этаж, тонкая папка с кучей исписанных нами бумажек чуть не выпала у меня из рук, когда я повернулся и столкнулся лицом к лицу с бюстом Ленина. Не ожидал увидеть здесь роскошь ушедшей эпохи. Мы весь день сочиняли объяснительные и вводили в курс дела Хохла, который как всегда проспал всю движуху. На стенах административного корпуса висели газетные вырезки, бережно закрытые стеклом, гласившие о заслугах детского лагеря, досуге, наградах детей, спортивных успехов и так далее. Бумага заметно пожелтела и в некоторых местах вовсе выцвела. Приятная ностальгия могла бы случится у моих родителей, они часто делятся историями из детства. Видя эти фотографии, я мог с точностью сказать, что представлял СССР именно таким — счастливые люди, новые вершины, светлое будущее. Жаль, что все было не так прекрасно. Я дошел до кабинета, на двери которого красовалась табличка: «Директор. Константин Степанович Снегирев». Хотел было постучать, но услышал взволнованный шепот двух людей. Я прислушался. Кажется, один из голосов принадлежал Андрею. Я осмотрелся. Лучи вечернего солнца пробежались по полу и осветили уже знакомый бюст и красный флаг, стрижи за окном заливисто смеялись и резвились в небе. В коридоре я был один. Еще раз осмотрелся и прильнул к двери, чтобы лучше расслышать двоих. — Ты же знаешь, — сказал Снегирев, — я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось. — Я знаю, но эта ситуация вывела меня из душевного равновесия, — прошептал Андрей в ответ, — я так торопился к тебе, что напрочь забыл закрыть двери. Я наклонился ниже, чтобы подсмотреть за ними в замочную скважину. То, что случилось ночью могло стоить моему другу головы, ведь именно он отвечает за двери на первом этаже, но вроде бы все быстро замялось. Я был готов ворваться в кабинет, чтобы защитить его, как вдруг увидел, что директор разворачивает парня к себе и страстно целует. Он обхватил его тело могучими руками и посадил на свой рабочий стол, Оберест обнял Снегирева и дальше я не выдержал. Отпрянул от двери, как пораженный, папка выпала у меня из рук, все бумажки, исписанные синими чернилами не аккуратным почерком, рассыпались и потрепались вечерним ветром. Мое сердце было готово вырваться из груди. Я не должен был видеть этого! Дверь распахнулась, две пары глаз смотрели на меня, распластавшегося на полу. Я потряс головой, стал собирать объяснительные, поспешно всучил их Константину Степановичу, извинился и побежал прочь. Эти несколько секунд показались мне вечностью. Я был в шоке. Мой лучший друг, которого я знаю ни много ни мало четырнадцать лет, целовался с мужиком! Я снова потряс головой, стараясь отогнать картинку, застрявшую в моем мозгу — его тонкие губы целуют бородатого мордастого мужика! Директора лагеря! Я затрясся и добавил шагу, вдалеке виднелась курилка. Скорее — скорее! Казалось, что я чувствую свое сердце в горле, сердцебиение, кажется, можно было увидеть через мою футболку. — Приветик! Откуда такой взмокший? — меня встретила Вика, уже выбрасывавшая окурок в траву, — досталось вам от Костяна? Весь лагерь уже в курсе. — Блять, только не сейчас! — я выпустил дым и присел на корточки, ноги не держали. — Господи, что с тобой? — она опустилась ко мне и заглянула в глаза, — неужели все так плохо? Никто же не пострадал! Я молчал. В тишине различил, как кто-то идет по траве в нашу сторону. Только не он! Не хочу ничего слышать! — Вик, дай нам поговорить, пожалуйста, — это был Андрей, он присел рядом со мной и выудил сигарету из пачки, лежавшей на траве, около ног. — Ребята, потом скажите, что случилось. Надеюсь вы про пьянку не рассказали… — девушка вздрогнула, но оставила нас наедине без лишних вопросов. Я проследил за ней взглядом, рыжая быстрым шагом отправилась к корпусу. — Послушай, — начал мой друг, — я знаю, то, что ты видел нужно объяснить, — он испытал неловкость и отвернулся. — Я никому не скажу, — быстро ответил я и сделал затяжку. — Дело не в этом… — Дрон, ты гей? — спросил я в лоб, чтобы избежать лишних подробностей. Он промолчал. Я встал и отряхнул джинсы. Андрей продолжил сидеть. Я взял его за грудки, поднял на ноги и прижал к бетонной стене: — Повторяю вопрос. Ты гей? — Да, — он ответил мне и спрятал взгляд. Я отпустил его и разгладил смявшуюся от моих кулаков рубашку. — Я не могу поверить в это. Но только по той причине, что ты не сказал мне раньше. Какой смысл был скрывать это?! — я перешел на крик, — почему? Неужели ты не считаешь меня другом?! — Я не хотел, чтобы кто-то знал. Ты сам понимаешь…не все могут такое понять, — его глаза наполнились слезами. Я не смог слушать это дальше. Обнял Андрея и снова получил вспышку воспоминаний последних десяти минут, но не отпустил друга. Все это стало как будто незначимым, мы стояли за заброшенным сортиром, обнимали друг друга под крик стрижей, и моя футболка стала влажной от его щеки, по которой текла слеза. — Так, все, — я прекратил объятия и посмотрел на Андрея, — Сашок знает о чем-то? Вы ведь живете вместе. -Я ему не говорил, — парень поправил светлую льняную рубашку и красный галстук, который был повязан на его плече, а не на шее, как положено, — думаешь он будет в шоке? — Не знаю, но я считаю, что он должен знать. И я должен был знать. И гораздо раньше. — Господи, только сейчас дошло, что ты к нему бегаешь… Какой ужас, — я скривился, но старался держать себя в руках. Андрей, переведенный к нам с Хохлом в третий класс, немного отличался от остальных детей. Он был молчалив, скромен и никогда не носился на переменах. В то время как мы валялись в грязи, он читал книги или делал уроки, мы были разные, но сразу начали дружить, с самого первого дня. С тех пор мы были неразлучны, за исключением того, что я ушел в медицинское училище после девятого класса, а они вдвоем оканчивали одиннадцать. Андрей всегда был голосом разума, если мы с Сашей напивались — он вытаскивал нас из ночных клубов или баров, если мы с Сашей встревали в драки — он красиво разруливал конфликты. Мое сердце снова сжалось. Как я мог не заметить? Всегда с иголочки, чистенький, привлекающий внимание девушек Андрей был геем. Его сокурсница, так страстно мечтающая носить необычную фамилию Оберест, будет очень расстроена, ведь ее любовь, как оказалось, уже никогда не найдет ответа. Мы вошли в вожатскую комнату. Видимо на нас не было лиц, так как Хохол сразу задался вопросом: — Э… кто умер? Че, уголовку завели? Я больше ничего писать не буду! — Ты знал, что Андрюха гей? — я не стал томить его, плюхнулся на свою кровать и посмотрел в глаза другу. — Да, — коротко ответил он, — а ты нет? — Я в шоке, — откинувшись на подушку, я сложил руки за головой, — давно ты знал? — Наверное всегда? — Хохол развел руками и посмотрел на Андрея, — стоило только зайти в его историю браузера… — Ты в моем компе рылся? — Оберест рассмеялся и сел ко мне на койку. — Так что Снегирев сказал? Они шутили как ни в чем небывало, но в смехе Андрея я чувствовал надрывистую нотку, будто еще чуть-чуть и он закричит. Слишком много впечатлений вместил в себя сегодняшний вечер. Я решил не думать об этом и не поднимать щекотливую тему, но вопрос возник сам собой: — Славян, ты чего решил спросить? — Сашок посмотрел меня, находясь уже в дверях, он собирался объявлять отбой. По моему телу пробежали электрические разряды. — Он тебе сам расскажет. Я достал телефон из кармана и вышел на улицу. Соскучился по Аньке. Решил позвонить ей на ночь, пожелать спокойной ночи и добавить немного романтики, напомнив, как сильно я ее люблю. Одна попытка, две, три. Не берет трубку — линия занята. Странно. Ладно. Обошелся смс. Ее образ стоял перед глазами. Такая красивая, нежная. Мысленно поцеловал ее. Здесь так плохо ловила сеть, что за эти пару дней, я совсем позабыл о социальных сетях. На мое плечо легла рука, я вздрогнул и обернулся. — Странно, что ты не знал, Славик, — мы же лучше друзья, — Магонюк был серьезен. — Я никогда не замечал ничего такого, — коротко ответив, я вновь попытался набрать Аню, но безрезультатно. — Или ты не хотел замечать? Он никогда на свидание с девочками не ходил, и ты никогда вообще не видел его гуляющим за руку с девушкой. Неужели не было вопросов? — Слушай, ну он же всегда был погружен в учебу, серьезный парень… — Ты очень часто не видишь очевидного, Славян, — перебил Саша, вздохнул и вернулся в корпус, оставив меня одного на крыльце. Я нервно сглотнул. Не вижу очевидного?